Второй после Мадары

I'll never wake up without an       Overdose Of you (c)*       Под ним растекалась лужа крови.       Казалось, даже сандалии промокли — и теперь холодно.       Кровь свежая — тёплая должна быть. Почему холодно?       Разжал свою голову.       На руки тут же опустилась тяжесть.       Её нельзя было не обнять ими.       Тяжесть имела форму.       Он держал ее аккуратно.       Не боясь испачкаться в крови — боясь расплескать её ещё больше.       Тёмные пряди.       Коричневые.       Цвета крови.       Путаются между пальцев.       Кровью липнут к ним.       Рот.       С угла — тонкая дорожка.       Ровно вниз.       Как у него.       У него — давно навсегда.       У неё — теперь навсегда.       Почему он раньше ее не обнимал?       Почему никогда не обнимал?       Холодно.       Прижать.       Прижаться.       Она здесь — самое тёплое.       Во всем мире — самое тёплое.       Сжимать её в руках, впитывать до последней капли тепла.       Чтобы сохранить в себе.       Накрыть своим телом от всего.       «Я… никому тебя, никому… я здесь… здесь теперь… прости… опять поздно… прости… но больше… никому… я выжил, для тебя… у меня шаринган… теперь я могу…»       Слёзы по щеке — в рот.       Давят.       Душат.       Это уже не её кровь.       Его.       Это у него дыра в сердце.       Это он её поливает своей кровью.       «Я вытру… вытру, Рин…»       Конечно.       Поэтому так больно — здесь.       Это он ранен.       С ней всё в порядке.       А если бы она — он бы всё равно своё сердце отдал.       Ей.       Взамен пробитого — её.       Чтобы она жила.       Он должен остаться без сердца — чтобы она жила.       Без сердца.       Бессердечным.       Чтобы Рин была жива, он изменится.       Он станет сильнее.       Он отдаст ей всё хорошее, что в нём есть. Только она этого заслуживает.       И пусть даже больше не будет.       Всё — ей.       Ему не нужно.       Он — так.       Справится.       Сможет.       Ему не нужно…       «Рин, бери, живи… живи…»       Обито раздирал себе грудь ногтями.       Пытаясь найти там что-нибудь.       Что ещё отдать.       А сердце?       Может, ещё там?       Может, просто забыл?       Пожалел?       Пожадничал?       И поэтому она — не здесь?       Кровь под ногами мешалась с кровью Рин из воспоминаний, утягивала его за собой назад, на тот обрыв.       В ад.       Словно шаринганом применяла на нём какое-то дьявольское камуи.       Конечно.       Кровь — расплавленный шаринган.       И Обито в его гендзюцу.       И как бы он ни совершенствовался, ему никогда не стать сильнее него.       Никогда ему это гендзюцу не развеять.       Вот что такое, оказывается, Вечное Цукуеми.       Он уже в нём.       А теперь у него два шарингана вместо одного.       И больше ничего.       Ничего не изменилось.       Просто теперь в два раза больше слез.       Прошло много времени, прежде чем он нашёл в себе силы подняться. Голова гудела, по телу будто прошлось стадо биджу.       Обито сгоряча переместился туда, где можно найти воду.       Долго отмокал в небольшом пруду, задерживал дыхание, в который раз раздумывая, есть ли смысл выныривать, может, вместо этого — вдохнуть эту воду: она наверняка потушит едкое пламя, выжигающее его изнутри, суйтон ведь сильнее катона; и всё же выныривал. После — долго стоял по пояс, почти уже веря, что жидкость вокруг — не кровь.       Душа была уже изодрана в клочки.       Собрать, срастить — не выйдет.       Можно только порвать на ещё более мелкие.       Но это — потом.       Это — не сейчас.       Что-что, а это он ещё успеет. _______________