Люди войны

Жизнь без магии не была сложной. Я не чувствовал недостатка магии, не чувствовал, что мне ее не хватает. Я смотрел на свою волшебную палочку, которая теперь стала для меня простой деревяшкой, и каждый раз думал о том, что мне не о чем скучать. Но всепоглощающее чувство тоски не оставляло меня ни на минуту. Я чувствовал себя уставшим, опустошенным, причем гораздо больше, чем после того, как окончилась война. Часть моих жизненных сил медленно уплыла прочь вместе с магией. Я чувствовал, что умираю. Волшебники живут так долго, потому что магия является частью их жизни. Магия — это то, что помогает справиться с любыми хворями; то, что спасает в критических ситуациях; то, что поддерживает жизнь, даже если она уже на исходе. Лишиться магии означает лишиться части жизни. Даже в моменты самого большого отчаянья я чувствовал внутри себя горячую волну, которая незримо поддерживала меня и придавала сил. Но лишившись ее, я, даже испытывая счастье, не мог избавиться от пустоты в груди и от холода, который то и дело ощущался в пальцах, ранее всегда бывших горячими. Я никогда не чувствовал себя более уставшим, чем сейчас. Забравшись под одеяло, я не выходил из комнаты без крайней необходимости, оживая только тогда, когда приходил Снейп, потому что единственное, что я чувствовал, что заменяло мне магию — это всепоглощающая, ни с чем не сравнимая любовь. Я любил его. Я рассказывал ему все, что происходило за время, пока он был за гранью разума, показывая многое в действиях, и не чувствуя при этом усталости. Рядом с ним я оживал — пусть на короткий срок, но я переставал чувствовать себя таким уставшим и больным. Я видел в глазах друзей страх и тоску. И в его глазах я тоже это видел. Отчаянье, которое они от меня так усердно скрывали, в общем-то, невозможно было скрыть. Оно витало в воздухе, оно пропитало весь дом, который просто утонул в тишине еще сильнее, чем раньше. Я пытался сказать им, что скоро все наладится, скоро я смогу нормально передвигаться и вообще избавлюсь от этой ужасной слабости. Я говорил им, что мы начнем жить заново, что все в порядке, и что так и должно было быть. Но даже когда они соглашались со мной, в их глазах я видел это самое пресловутое отчаянье и страх. Им казалось, что я умру. Мне тоже так казалось. — Гарри, — Рон заглянул в комнату почти с тем же выражением лица, что и когда-то давно в купе Хогвартс-Экспресса. Я отложил на край кровати книгу, подняв голову на входящего внутрь полностью друга. — Что-то не так? — я кивнул Рону, решив опустить приветствия, тем более, что они были и не нужны — я видел друга каждый час как минимум. — Там к тебе… кое-кто пришел. Примешь? — Уизли присел на кровать, разглаживая складки на моем одеяле. Он не казался нервным, но в привычно спокойных движениях было какое-то непонятное опасение. — Да ладно? — я удивленно привстал на локте. - Кто? К нам никто не приходил с того памятного дня, как к Снейпу вернулся разум, а я слег в постель. Мы решили никому особо не распространяться, ожидая дня, когда все пройдет естественным путем, хотя прошло уже не меньше месяца. Первую неделю я вполне неплохо функционировал, чувствовал себя бодрым и веселыми, почти не спал и не ел. Болезнь — и как сказали вызванные врачи из Мунго — магическая болезнь, наступила совершенно внезапно: однажды утром я просто не смог подняться. — Фр… — Рон замялся и его глаза широко распахнулись от осознания того, что он только что чуть не сказал. — То есть, Джордж. Даже не знаю, как он узнал, мы же не говорили никому из моей семьи. — Слухами земля полнится, — я хмыкнул, решив не разбираться в этом вопросе. Узнал и узнал, что теперь, вешаться? — Ну так что? — Ты выглядишь таким напряженным, будто я тебя пошлю, — я нахмурился, а Рон виновато улыбнулся. — Конечно, пусть заходит. Нашел тоже, что спрашивать. — Я на всякий случай, вдруг тебе будет тяжело с ним общаться. Он бы понял, — друг растерянно пожал плечами и поднялся. Наверное, только он мог действительно найти это важным аргументом. И откуда только в моем старом-добром Роне оказалось столько невероятного понимания человеческих эмоций? Чуть кивнув, Уизли вышел за дверь, и в комнате наступила напряженная тишина ожидания. Чтобы хоть чем-то себя развлечь при учете, что Снейпа рядом не было и заставить себя встать было проблематично, я начал пересчитывать листки книги, которую читал. Старый пергамент приятно шелестел под пальцами, вызывая легкую грусть и полуулыбку. Джордж вошел примерно через пять минут томительного ожидания. Он улыбнулся мне, тихо прикрывая за собой дверь и проходя внутрь. Я пристально вгляделся в лицо парня и, чуть вздохнув, приглашающим жестом указал на свою кровать, куда, как предполагалось, он должен был сесть. — Привет, Гарри, — Джордж осторожно присел, подав мне руку. Я с радостью и крепко — по крайней мере, в планах было именно это — ее пожал, от души поприветствовав Уизли. - Ты, говорят, совсем расклеился? Вот, я пришел тебя поддержать, ну и с братцем поговорить кое о чем. — Не думаю, что мне требуется поддержка, — я благодарно улыбнулся, говоря при этом абсолютную правду. — Я… от меня это не зависит. Мое состояние, я имею в виду. — Страшно без магии? — Джордж склонил голову в сторону, рассматривая меня. В его тусклых, откровенно безжизненных глазах я видел пытливый и настойчивый интерес. И почему-то я понимал причину этого вопроса. — Есть вещи и пострашнее потери магии, — я пожал плечами, на мгновение опуская взор, но практически тут же его поднимая вновь, боясь разрушить тот контакт, что между нами установился. — Смерть, — он кивнул, горько усмехнувшись. Интерес в его глазах стал еще более жадным и настойчивым. — Это страшно? Умирать. — Быстрее и легче, чем засыпать, — ответил я словами, которые когда-то мне сказали родители, чтобы я не боялся идти на смерть. Джордж задумчиво кивнул, рассматривая меня. И я знал, что он ни секунды не боится смерти - ни моей, ни своей, ни чьей-либо еще. Потому что он уже умер. Я смотрел на него и думал о том, что абсолютно не знаю, как это, когда умирает часть тебя. Мне многое пришлось пережить, я никогда не отрицал это, даже понимая, что не хочу казаться чрезмерно слабым. Я видел смерть, я встречался с ней лицом к лицу, я заглядывал в ее глаза и обнимал ее, но то было ничем по сравнению с тем, что пережил Джордж. Я видел в его потухших глазах, что мы все за проблемами и ужасом наших жизней забываем одну важную, одну ужасающую своей силой вещь. Тот, кто всегда был светом, теперь погружен в Вечную Тьму, и он никогда не найдет оттуда выхода, потому что из-за грани еще никто не возвращался. Никто, кроме меня. То, что погиб Фред Уизли, было неправильным. Это было так, будто Смерть сошла с ума. В этой войне мог погибнуть кто угодно, но только не он. Ни одна смерть не была такой яркой и такой болезненной, хотя бы потому, что в той войне от одного заклятия погибло сразу два человека. Тот, кто убил Фреда, убил и Джорджа. Он смотрел на меня так, что я знал, каждую секунду знал, он страдает от одной мысли, что ему приходится жить день за днем, просыпаться, вновь что-то чувствовать, дышать, когда нет второй половины. Именно второй половины, без прикрас. Как меркнет жизнь инвалида, которому по пояс обрезали ноги, так померкла жизнь Джорджа, когда ему напополам злая судьба разрезала душу. Я не терял братьев. И сестер не терял. У меня вообще их никогда не было. Я понятия не имел насколько это ужасающе больно, насколько тоска снедает душу. Я знаю, как это — потерять родителей, потерять близких и родных, потерять свою жизнь и магию, но не мог даже предположить, как это — потерять ребенка, или, еще хуже, брата-близнеца. Нет таких слов, которые я мог бы сказать ему. Нет слов утешения, нет слов поддержки. Банальное «я рядом» или «я тебя понимаю» — это ничто. И я подозреваю — и это самое горькое мое подозрение из всех, что я когда-либо испытывал — что самому Джорджу это и не нужно. Что он не ждет ни от кого понимания или утешения, потому что знает — никто не поймет и не утешит. Смерть — это единственное, что нельзя исправить, тем более, когда она играет. А ведь я слишком связан с ней. Мог ли я, предположим, кричать на всех языках мира, пытаясь достучаться до нее? Мог бы я вернуть тех, кто умер, послушала бы тогда меня Смерть? Едва ли. Она бы вновь посмеялась, выкидывая одну из тех своих шуточек, которые она свято считает смешными. — Ты… Хм, там, наверху, — мой голос звучал хрипло и устало, еще более устало, чем буквально пару минут назад. О да, я так устал, будто кто-то поставил мне на спину весь фундамент Хогвартса. — Очень светло и тепло. Каждый, кто туда попадает, видит разные картины, но неизменно он уходит дальше, если у него есть достаточно сил и желания продолжать свое путешествие. Дамблдор говорил… он говорил, что смерть для высокоорганизованного разума — это очередное путешествие, и последнее время, честно говоря, я придерживаюсь именно этого. Нас не ждет конец - вот что важно. Нас не ждет темнота. Точнее, вас не ждет темнота, — я застыл на месте, прерывая себя. Все мысли сбились в кучу. Это было странно, но только когда я это произнес, пришло осознания, что, умирая во второй раз, я не видел света, я видел только темноту, блаженную и необходимую. Но я так отчаянно за нее цеплялся, что так и не упал в ту черную пропасть, что разверзалась перед моим взором. И что было бы, если бы я упал? Возможно, жизнь продолжается только для тех, кто умер с первого раза. Возможно, избранные Смертью не идут дальше, а просто исчезают. И значит ли это, что скоро мне предстоит просто исчезнуть? Я взглянул на Джорджа, который выглядел удивленным и растерянным одновременно. Я никому и никогда не говорил, что я видел, когда умер тогда, на поляне от палочки Волдеморта. Но теперь это было не важно. Теперь я понимал, что меня это не ждет, и что я могу все рассказать. И я рассказал, медленно, с расстановками, более подробно. Про Хогвартс-Экспресс, про предложение Дамблдора, про то, что можно было просто бросить все и уехать в лучший мир, к родителям и родным. — Ты встретишься с ним, Джордж. Ты встретишься с Фредом, рано или поздно. Он рядом, он наблюдает за тобой и видит тебя, каждый твой шаг, каждую твою слезу. Люди не покидают нас, когда умирают. Особенно, если ближе них только мы сами, — я замолчал, восстанавливая изрядно сбившееся дыхание. Я давно так много не говорил, даже со Снейпом — мне просто-напросто не разрешали. Но сегодня я знал, что должен был рассказать все Джорджу. Он был благодарным слушателем и, пожалуй, он был единственным, кто обязательно должен это услышать. — Живи, Джордж. Не торопи Смерть. Знаешь, она, я давно это понял, как будто живая. Не зря существуют Дары Смерти. Когда-нибудь она придет - она никого не обделяет своим вниманием. От нее нельзя скрыться, и сбежать нельзя, если она знает, чего хочет. Я не думаю, что Фред был бы рад, если бы ты не продолжил жить. Не теряй то, что вы делили на двоих. Теперь ты — единственный обладатель всего. А придет время и вы встретитесь. Только со Смертью не шути, никогда. Она пошутит в ответ, а у нее извращенное чувство юмора. Я чуть улыбнулся и выдохнул. У меня появилось ощущение, что я пробежал стометровку. Теперь я и сам понимал, что куда большей глупостью были не неправильные мысли, не эгоизм, не желание спрятаться от всего мира, а неуемное порицание Смерти за то, что она меня не забрала. — Ты говоришь так, будто не собираешься дожить до завтрашнего дня, — Джордж грустно усмехнулся, тыльной стороной ладони вытирая слезы. — На второй день после похорон Фреда ты говорил, что мы справимся, что мы все справимся. Что ты веришь. Хочешь свалить, не выполнив обещания? Я тихо рассмеялся, чуть откинув голову на подушку. В области груди наступило краткое облегчение от этого жеста, будто кто-то снял с нее тяжелый камень. — Уж поверь, я прослежу за тем, чтобы вы справились. Я же вас знаю, — я подмигнул Джорджу, а затем начал медленно выбираться из-под одеяла, ощущая невероятную потребность подняться. Джордж тут же подскочил на ноги, протягивая мне руку, за которую я с благодарностью уцепился, и перевел дыхание, оказавшись в вертикальном положении. Проводив Джорджа до двери, я подал ему руку для рукопожатия, но вместо этого парень просто и по-человечески меня обнял, на короткий миг прижав к себе, но вскоре отпустив. — Спасибо, — сказал он. - Я, пойду, пожалуй, поговорю с Роном. Надо бы открыть магазин, ты понимаешь. Фред бы хотел, чтобы я продолжил дело всей нашей жизни. А какой магазин Уизли без второго Уизли? То-то. Вот мне и нужен Рон. Думаю, с ним мы сработаемся. Еще раз попрощавшись, он вышел, а я осторожно прикрыл дверь, опираясь на нее рукой. Больше я не хотел и не ждал смерти. Я просто хотел провести время со своими близкими, даже если чувствовал себя так скверно. Даже если чувствовал приближение конца. Я развернулся и прошел к столу. Осторожно опустившись на стул, я притянул к себе пачку пергаментов и взялся за перо. Макнув его в чернильницу, я задумчиво посмотрел на лист бумаги. Сколько мне осталось? Я не ощущал себя смертельно больным, а значит, время еще было. Возможно, все наши интуитивные ощущения основаны на беспочвенных страхах, но, как оказалось, жизнь вообще непредсказуемая вещь. И если есть ощущение, надо ему довериться. Мы же волшебники, черт возьми... На пергамент капнула капелька чернил, но я не стал брать новый. Это тоже своеобразный способ общения — они будут знать, что я раздумывал перед тем, как написать. Они будут знать, что решение принято не спонтанно. — «Завещание», — пробормотал я, выводя ровные буквы в самом верху листа. После этого дело пошло быстрее. Я не забыл никого и ничего, расписал как и где меня похоронить, что и кому я завещаю, и чего хочу от своих близких. Были написаны и прощальные письма каждому, кого я любил. Кто был частью моей жизни. Поставив точку, я удовлетворенно прочитал написанное, посыпал пудрой чернила, чтобы они побыстрее высохли и разложил письма по конвертам. Завещание же требовалось юридически оформить, но мне не составит труда вытащить кого-нибудь прогуляться до Гринготтса. Например, Рона. Он поймет и поддержит такую практичность. Теперь я мог быть спокоен и мог посвятить свою жизнь тому, что я хочу. А я хочу помочь своим близким, а не пугать их. Я должен им помочь, Джордж был прав. В последнее время я заметил, что любое, что бы ни происходило в жизни — это всегда что-то значит. Наверное, и в прошлом было то же самое, просто я был недостаточно дальновиден, чтобы заметить это. Но жизнь все-таки научила меня смотреть вперед. Поднявшись, я прошел к двери и вышел во внешний мир. И спускаясь по лестнице, я шел с твердой уверенностью, что и на этот раз смогу обмануть Смерть. Даже если для этого придется умереть.