Твоя душа-моя

Она настолько ослабла, что не сопротивляется. Висит, как огромная кукла у него на плече, заливая его кровью. Сандор, воровато оглядываясь, заносит волчицу в свою келью и осторожно кладет ее на свое скромное ложе. Хотя стоило бы ее приложить головой со всей дури об пол, чтобы неповадно ей было. Зачем он вообще ее спас? Надо было уйти, оставить ее одну на Стезе Веры и спокойно копать могилу, выжидая, пока прилив не прибьет к берегу дохлую тушу Арьи Старк. Но вместо этого он какого-то черта осматривает ее рану. Кровь проступает в районе бедра, но из-за доспеха и кожаных штанов ничего не видно. Придется их снять. С вареной кожей проблем не возникает. Девушка легко выпадает из доспехов, хорошо, что она не носит кольчугу. Со штанами тяжелее. Они плотно облегают ее ноги и из-за раны стянуть их не получается. Монахи на острове не носят оружие, чертовы святоши, но несмотря на это, он всегда держит под матрасом остро заточенный кинжал. Лезвие легко разрезает ткань, обнажая тело. Мужчина отбрасывает ненужные вещи в угол кельи и приступает к осмотру раны. Кровит, швы разъехались, достаточно глубока, но она чистая, гноя нет. Ветхая ткань простыни трещит, когда он разрывает ее на бинты, а от подогретого вина по комнате идет восхитительный аромат. Благо пара мехов всегда запрятаны у него в келье. Иглу он промывает хмельным напитком, чтобы не занести заразу. Волчица слабо стонет, сквозь пелену, без сознания, предчувствуя будущую боль. Сандор очищает рану от неровных стежков и кровь с новой силой хлещет из нее. Надо действовать быстро, иначе сучка истечет кровью у него в жилище, а старший брат потом потребует объяснений. Мужчина льет вино на порез, и Арья просыпается. Ее глаза наполняются ужасом, но она не кричит, а только крепче закусывает ветку, которую Сандор заблаговременно вставил ей в зубы. В порыве ослепляющей боли она выгибает спину, как страстная любовница. Мужчина придерживает ее, с невозмутимым видом берясь за иглу. Арья тихо постанывает, ее дыхание сбивается и она дышит так часто, что его естество, вопреки здравому смыслу, начинает жить своей жизнью, что усложняет работу. Крупные капли пота текут по лицу, он старается скрыть от волчицы свое напряжение, хотя ей явно не до этого. Девушка мелко дрожит и прозрачные слезы текут по ее щекам, падая на белую рубашку и растекаясь по ней безобразными пятнами. Интересно, что у нее под ней? Да что за странные мысли одолели его? Наверно из-за того, что у него давно не было женщины. В здравом уме он бы и не посмотрел на эту сучку. Хорошо, что осталось только наложить повязку. Он аккуратно перематывает зашитую рану бинтами, вымоченными в вине. Арья слегка приподнимает бедра в попытке помочь ему, но от этого становится только хуже. Не в силах сладить с собой, он нежно поглаживает в процессе ее ногу. Видимо эти движения успокаивают ее боль, потому что глаза, которые были затуманены пеленой страдания, теперь такие кристально-чистые, смотрят на него, приводя мужчину в замешательство. Хорошо, что он стоит на коленях, и она не видит его напрягшейся плоти. Вот позорище-то. Мужчина осторожно вынимает палку у нее изо рта, с сожалением отрываясь от поглаживания нежной кожи. Волчица не кричит и не стонет, она обессиленно падает на подушки. — Вина, — с трудом молит она о живительном глотке. Плеснуть бы ей в волчью морду это вино, но он опять почему-то этого не делает, а наливает хмельной напиток в чарку и осторожно приподняв ей голову, поит ее. Она жадно работает горлом. Алые капли текут у нее по подбородку, заливая многострадальную рубашку, от которой пахнет потом и кровью. Мысль переодеть ее приходит внезапно. Хочется испытать давно забытое чувство. Каково это, прикасаться к женскому телу? Ситуация конечно не такая, как при сексе. Девушка его совершенно не интересует. Хотя интересовали ли его те рыжеволосые шлюхи, которых он снимал в борделях? Тем более в глазах волчицы он никогда не увидит желание. Хотя видел ли он его в глазах шлюх? Они крепко зажмуривались, пока он их обрабатывал, даже не пытаясь притворяться, что им хорошо. Они ведь прекрасно знали, кто их трахает. Да плевать, он хочет это сделать и сделает. Мужчина откидывает крышку сундука и достает из нее льняную рубаху. Для тоненькой девицы она будет, словно платье, и что главное, легко будет добраться до бедра, когда понадобится перевязка. Он идет к ней, показывая рубаху, ей же прикрывая пульсирующую в штанах плоть. Она прекрасно понимает, что он хочет сделать и послушно поднимает вверх руки, позволяя стянуть с себя грязную одежду. Под рубахой у нее сорочка. Такая тонкая, что даже не скрывает два темно-розовых соска, задорно торчащих из-под ткани. Внизу живота жар становится нестерпимым. Если так дело пойдет и дальше, он опрокинет ее на ложе и трахнет чертову суку прям в монашеской келье. Рука сама тянется к упругой груди и сжимает слегка напряженный сосок. Вторая же, задевает бедро и девушка вскрикивает, то ли от боли, то ли от испуга. Ее глаза с непониманием смотрят на него и какая-то невероятная нега сковывает его тело. Ощущение женской груди в горячей руке, осознание того, что во взгляде волчицы не читается ужаса или отвращения, а только удивление, дарит ему какое-то давно забытое наслаждение. Напряжение в штанах резко спадает, оставив на память теплую влагу, равномерно растекающуюся внутри. У него и правда видимо давно не было женщины. — Сир! — Восклицает она, разрушая прекрасный момент. — Я не сир, — рявкает он, со злостью отталкивая девушку, швыряя рубашку ей в лицо. Ему надо вымыться и тоже сменить одежду. Вечно от этой девки одни неприятности. Когда он возвращается, она уже крепко спит, измотанная процедурой. Руки так и тянутся к подушке. Задушить бы ее потихоньку, что бы в дальнейшем не было неприятностей, но вместо этого он проводит рукой по ее волосам, спутанным и жестким, словно репейник. Пора идти на службу, старший брат настаивает, чтобы он присутствовал на каждой. Этот дурак считает, что молитва очищает его душу. Хорошо, что это будет длится недолго. Мужчина с трудом сдержал хриплый смех, рвущийся наружу. Сегодня они будут молиться Матери, чтобы она позаботилась о всех женщинах и укрыла их своими одеждами, чтобы уберечь от беды. Ха! Колени ныли от долгого стояния на них, старые раны сразу же напомнили о себе. Глаза слезились от большого количества дыма и фимиама. Он едва не уснул, слушая монотонное бормотание братьев. Интересно, как там волчица, проснулась или нет? Уходя, он крепко связал ее. Не хватало, чтобы она разгуливала по острову в его рубашке или еще чего хуже, поджидала его за углом со своим тоненьким мечом в руках. Забытые образы, словно вечерние тени, поползли изо всех уголков памяти, стремясь вырваться наружу. Он вспомнил, как заворачивал ее в одеяло, а она возмущенно фыркала, словно разъяренная кошка. Сандор подавил смешок: она определенно внесет его в свой глупый список имен, который бормотала по ночам, думая, что он не слышит ее. — И да поможет Матерь всем женщинам и да сохранит и благословит их. Женщина… Это слово вновь заставило его плоть колыхнуться. Пальцы до сих пор хранили аромат тела волчицы. В его представлениях она оставалась больше похожей на крестьянского мальчишку, чем на леди. Не такая, как ее нежная, чувственная сестра, образ которой до сих пор возникал в его сновидениях. Свою странную реакцию на младшую Старк он мог объяснить только тем, что ему давно пора побывать в борделе. И он бы побывал, если бы не страх быть обнаруженным. Мир думает, что Пес издох и пока ему выгодно, чтобы они так считали. Вид полуголой Старк, выгибающей спину от боли, начал распалять его воображение донельзя. Интересно, какова она на вкус? Какого это чувствовать, как она извивается и постанывает от страсти, превращаясь из свирепого зверя в ласковое создание? На вечерней трапезе он не остался, сославшись на усталость, забрал ужин и прихрамывая побрел в свою келью. Волчица уже проснулась и пыталась освободить руки от веревок. Стоило ему войти, как она обожгла его злым взглядом, что-то мыча и стараясь ему сказать, сквозь кляп во рту. Ее ненависть можно ощутить почти физически, еще чуть-чуть и его кожа загорится, от ее пронзающего взгляда прекрасных глаз, цвета хмурого неба. Надо бы ее покормить. — Обещай, что не будешь кричать, — хрипит он, и волчица послушно кивает. Мужчина снимает кляп и с трудом успевает отдернуть руки, когда чертова тварь пытается схватить его зубами. — Ублюдок! — Шипит она, так тихо, что гневные слова щекочут кусок обгоревшего уха. — Поосторожней со словами. — Усмехается Сандор, зачерпывая из миски густой суп. — А то я могу тебя оставить без ужина. Волчица моментально затихает и не сопротивляется, когда он кормит ее с ложки, как маленького ребенка. — Развяжи меня! — Наконец просит она, и Пес глумливо смеется. — Мне нужно в туалет. Если она думала, что сможет сбежать под шумок, то ошиблась, он приготовил ей судно в отхожем месте в келье. Благо там нет ни окон ни дверей, а сквозь щели между бревнами, она точно не сможет просочиться. Он освобождает от пут ее ноги и руки, и помогает ей подняться. Она так слаба, что не может сама дойти до клетушки с судном и ему приходится ее поддерживать. Он оставляет ее ненадолго одну. Пока она в таком состоянии, кинжала в спину можно не ожидать. Волчица выходит, шатаясь и держась за стенки: обескровленное лицо, бледнее простыни, а руки дрожат от усталости. Интересно, как она добралась до острова, истекая кровью? Мужчина подхватывает ее на руки и бережно опускает на твердое ложе, попутно и едва ощутимо касаясь кончиками пальцев молочно-белой кожи. — Надо сменить повязку, — голосом грубее, чем обычно говорит он. Дыхание спирает в зобу, и он прикладывается к меху с вином. Он подносит мех к ее губам, и девица жадно впивается в него. Осторожно, стараясь не задеть кожу, Сандор срезает утренние повязки и нюхает их, а потом осматривает рану, слегка надавливая на нее. Из-под швов выступает мутная зеленовато-желтая жижа. Похоже пошло заражение. Она с ужасом смотрит на это, понимая, чем может закончится дело. — Надо очистить ее, — хрипит мужчина. — Я возьму немного макового молока и вернусь. Не вздумай делать глупости. Она кивает, и он без страха оставляет ее. На слово дочери Эддарда можно положится. Почивший брат Нарберт, которому он выкопал могилу, давно лишился мейстерской цепи, но на его умениях врачевания это никак не сказалось. Вещи из его кельи еще не вынесли, и Сандору без труда удалось отыскать нужную бутылочку. Ему уже приходилось помогать мейстеру в подобного рода операциях, но самостоятельно он никогда этим не занимался. Арья без колебаний принимает лекарство из его рук и вскоре забывается наркотическим сном, пока он докрасна накаливает кинжал на жаровне, прежде чем приступить к делу. Сандор закатывает ее рубаху, оголяя ноги, и вновь это непонятное чувство овладевает им. Гной вычищен, рана вновь зашита, повязка наложена, а он до сих пор не убрал руки от ее тела. Волчица что-то бормочет в бреду, ее начинает лихорадить. А что если позволить себе самую малость? Его набухшая плоть твердеет, заглушая тем самым голос разума, который пытается кричать изо-всех сил: «Беги, беги от этой девчонки, глупый Пес». Однако непослушные руки продолжают гладить ноги девушки, подбираясь все ближе к сокровенным местам, приподнимая батист ее сорочки. Каждая клеточка его тела ловит наслаждение при виде ее трепещущих ресниц и вздымающейся груди. Он никогда не замечал, как она красива. И черты лица уже не детские, она даже чем-то отдаленно походит на свою тетку, от которой тоже были одни неприятности. Он видел Лиану только на портрете, зато был наслышан о ней. Она слегка вздрагивает, когда его пальцы наконец касаются нежной розы между ног. Неужели маковое молоко так быстро прекратило свое действие? Но вздохнув, она так и не размыкает сомкнутых век. Приходится распустить шнуровку штанов, потому что его естество не помещается в них. Он хватается за него, силясь хоть как-то унять огонь в груди, при этом не отнимая второй руки от промежности, ставшей такой влажной, словно она действительно хотела его. — Похотливая сучка. — Его лающий смех заполняет келью, и он уже не стесняясь задирает ее сорочку до самого горла, чтобы потискать груди с затвердевшими в камень сосками. В голове образуется каша из мыслей. Язык сам тянется к ее соскам, а ловкие пальцы воина проникают в розовую пещерку, исторгая из ее уст стон, но неожиданно сталкиваются с естественным препятствием, когда он уже готов погрузить в волчицу предмет своей гордости. — А-а-а, седьмое пекло! — Мышцы сводит судорога и, не вынимая пальцев из горячего лона, он изливает ей на живот свое семя. Он осторожно оглядывается вокруг, словно нашкодивший мальчишка, в страхе, что его поступок раскроют. Но Арья все так же спит и лишь семя, стекающее с ее живота и разведенные в сторону ноги свидетельствуют о его постыдном поступке. Но самое страшное то, что напряжение лишь усиливается, распаляя желание трахнуть ее. Убрав следы своего бесчинства, он оставляет ее одну. Холодные воды крабового залива помогут ему навести порядок в мыслях и решать, что делать дальше.