Warm

Я с трудом досидела до конца трапезы. Постоянные расспросы о том, какой была моя жизнь в Лондоне, каким было обучение там, какой стала я… Что за прок от семейных посиделок, когда в кругу твоих близких нет человека, который тебе нужнее всех остальных? Кай так и не спустился к ужину. Джо передала, что он не голоден и очень устал. И то, и другое наверняка было ложью, лишь бы не видеть меня. Я ждала момента, когда смогу, наконец, выбраться из-за стола и побежать наверх, в комнату брата. Однако из вежливости приходилось терпеть. И вот, когда последний кусок клубничного пирога был доеден, а посуда любезно убрана Робертом в раковину, я подскочила с места и кинулась к лестнице. Моя кровать до сих пор находилась рядом с кроватью Джо, ведь до моего переезда мы с детства делили одну комнату на двоих. Теперь же это казалось мне крайне непривычным — чувствовать постоянно кого-то под боком. Но даже в этом была своеобразная прелесть — не чувствовать себя наконец-то одной. — Спокойной ночи, Одри, — улыбнулась Джо после долгого полуночного разговора, пронизанного девчачьими сплетнями и хихиканьем. Она достаточно быстро уснула, а я все это время не сводила с нее глаз, дожидаясь ее полного погружения в сон. Без отопления воздух в доме заметно похолодел к вечеру, а оттого я почти замерзла, когда, выбравшись из постели, бесшумно двинулась в коридор. Выскользнув из спальни, я взглянула на запертую дверь Кая. Открыть ее легким щелчком пальцев не составляло труда и, зайдя внутрь, я тем же способом закрыла ее обратно, а затем огляделась. Кай спал. Или делал вид, что спит, что наиболее вероятно. Впрочем, это не сильно мне мешало. Закусив губу, я тихо подошла к его постели. Уже и не помню, когда я делала так в последний раз; когда прокрадывалась к нему тайком в спальню, забиралась под это извечно пышное одеяло в грозу, прижималась, побаривая детские страхи и чувство одиночества. Отец всегда терпеть не мог заставать нас вместе. Ругался, кричал, запирал меня ночью вместе с Джо в комнате… Но в конечном счете всегда мирился, ведь эта привычка неисправно преследовала меня день ото дня до самого отъезда в Лондон. В последнюю ночь я тоже приходила к Каю. Тогда я еще не догадывалась, сколь наиграна его радость за меня и все утешения на счет того, что мы легко справимся с разлукой… И вот все повторяется по новой, как в старые добрые времена. Единственное отличие — это то, что теперь Кай не ждет моего прихода, и повернут ко мне спиной, когда я, отодвинув одеяло, осторожно подбираюсь к нему сзади. — Уходи. Это раздалось так внезапно, пусть и совсем не громко, что я вздрогнула. Натянув на себя одеяло, я поправила задравшуюся пижаму и удивленно посмотрела Каю в спину. Он даже не обернулся ко мне. — Какого черта ты делаешь в моей постели? — снова раздалось тихо. Он не спал, я была права. И голос…голос у него был бесцветным. Холодный. Стальной. Я никогда прежде не слышала, чтобы мой брат говорил таким голосом, по крайней мере со мной. Губы невольно сжались, но я сдержалась. Я не уйду, он должен это понять. — Я ведь всегда приходила к тебе, — прошептала я ему в шею и осторожно пододвинулась ближе, тут же почувствовав всей своей кожей, как он напрягся, пусть и остался лежать неподвижно. — Это было давно, — в тоне Кая прорезалась непривычная моему слуху грубость, и я поморщилась. — Тебе было четырнадцать, Одри. Ты больше не ребенок. Тебе нечего здесь делать, поняла? Уходи. Джозет была права: он ненавидит меня. Кай изменился, и изменения эти распространились и на его отношение ко мне тоже, а оттого больнее всего. И с чего я только решила, что мне удастся возродить нашу дружбу?.. Почему думала, что смогу вернуть себе прежнего Малакая? Наивная. Он не хочет меня видеть, потому что мы стали чужими друг другу. Мы больше не близки, душевная связь утеряна, но… — Я не уйду. Это вырвалось непроизвольно. Я нервно заерзала, ведь в глубине души все же подумывала об обратном. Подумывала сдаться… Но кем я буду, когда брошу своего любимого брата, и без того всеми отвергнутого и непонятого? Я пододвинулась еще ближе, и тут же услышала, как утробно и недовольно он зарычал. Да, в прямом смысле этого слова. Издал странный, утробный рык… — Уходи! — повторил Кай громче, и я опять передернулась. Но, зажмурившись, наконец прижалась к нему вплотную, всем телом прильнув к его спине. Только тогда заметила, что Кай обнажен. На нем нет ни майки, ни футболки… Кожа горячая, мягкая, и от нее веет естественным запахом брата вперемешку со свежестью от геля для душа. Мята и корица. Когда я уезжала, запах Кая был иным. Более тонким, более…детским. Он вырос, и в тот момент у меня была возможность задуматься о том, сколь он изменился не только внутренне, но и внешне. Ведь в следующий же миг Кай рывком одернул одеяло и, оттолкнув меня, перевернулся на другой бок ко мне лицом. Скулы стали острее, черты лица четче, пропала прежняя мягкость даже из его взгляда. Мой брат стал мужественнее, а оттого грубее. Я протянула руку, пытаясь коснуться пальцами его щеки, и лишь на миг ощутила, как меня уколола едва заметная щетина. В следующую секунду Кай одернулся назад. — Я знаю, что ты сильно злишься на меня, — зашептала судорожно я, сжимая губы. — Знаю, что обижаешься, Джо сказала, но… — Джо не знает ничего обо мне! — прошипел Кай мне в лицо. От него веяло гневом, и я поежилась, невольно подавшись назад, когда он буквально навис надо мной, обжигая желчью и ненавистью, которую источал. — Как и ты! Ты думаешь, мне обидно? Нет, ни черта мне не обидно! Мне плевать, Одри. Я просто хочу, чтобы ты отвалила и вернулась в свою комнату. Что из этого тебе непонятно?! Я смолкла, растерянно глядя на него. В полумраке комнаты голубую радужку его глаз было тяжело отличить от тьмы, царящей вокруг, и все же я видела, как блестит его взгляд. Меж нахмуренных бровей пролегла рассерженная морщинка, уголки губ строго опущены вниз… И уже это выдавало то, что Каю было отнюдь не плевать на меня. — Я не уйду, — снова повторила я шепотом и, фыркнув, Кай вновь отвернулся от меня, перевернувшись на другой бок. — Ну и черт с тобой, — буркнул он. — Оставайся. Главное не трогай меня! Воздух в комнате сделался наэлектрезованным. Я была слишком ошеломлена и озадачена, сравнивая образ того Кая, каким видела его в последний раз, с тем, во что он превратился теперь. Нет, он и раньше бывал колким, «ежистым», вспыльчивым и импульсивным… Разница была лишь в одном: тогда он старался быть другим хотя бы со мной, а сейчас нет. Впрочем…справедливо. Кай лежал неподвижно, но все равно не спал. Я слышала это по его дыханию, слишком поверхностному и быстрому для того, кто видит десятый сон в долгожданной для него тишине. Положив голову на подушку, я закусила губу и осторожно спросила: — Ты скучал по мне? — Нет, — ответил Кай, и в одном только этом слове слышалось куда большее «Да», чем произнеси он его открыто. — Сильно? — Нет. Я снова слышу «Да» и отчего-то уверена, что не ошибаюсь. Слепая надежда, которая никогда не позволит мне разувериться в Кае Паркере, невзирая на все содеянное мной или им. — Ты когда-нибудь сможешь меня простить? — Мне не за что тебя прощать. — А как же то, что я уехала и оставила тебя? — Мне наплевать. Я поморщилась и, вздохнув, приподнялась. Потянувшись руками к Каю, я мягко накрыла его плечи и тут же почувствовала, как он весь сжался, уткнувшись носом в собственное одеяло. Мимолетный жест, позволивший мне понять: я была права. «Нет» означало «Да». — Я не хотела тебя оставлять. Я просто… — Хватит! — Кай почти сорвался на крик, когда, резко развернувшись ко мне, вцепился пальцами в мое запястье. Сжал так сильно, что кости у меня захрустели, а на глазах выступили слезы. Я с трудом сдержалась, скрипя зубами от боли. — Хватит оправдываться передо мной! Ты просто уехала. У тебя был выбор, и ты его сделала. Не надо говорить, что тебе жаль! Ты поступила так, как считала нужным, остальное меня не касается. Я был твоим братом и… — И ты все еще мой брат! — выдавила я. — И лучший друг. — Заткнись! — огрызнулся он в ответ, и внезапно я ощутила странную, болезненную слабость. Опустив глаза на свою руку, я увидела, как кожа под пальцами Кая буквально светится, пылая мучительным огнем. — Я велел тебе уходить! Хочешь остаться, значит?.. Хорошо, пусть будет так! Выкачивая из меня магию, Кай впервые в жизни делал это не для того, чтобы использовать ее во благо и для заклятий. Он делал это для того, чтобы просто делать. Чтобы причинять боль. Его взор, — горящий огнем, презрительный и испепеляющий, — рыскал по моему лицу в поисках хотя бы намека на страх, который он привык видеть на лицах других членов ковена все эти годы. На миг я и впрямь испугалась. Вытянув из меня всю магию до последней капли, Кай убьет меня. Вот только едва ли ему хватит на это даже той ненависти, что накипела в нем за эти два с лишним года. — Я уехала, потому что так хотелось не мне, а нашему отцу, — сглотнув сухость в горле, хрипло зашептала я, стараясь изо всех сил терпеть боль и слабость, чтобы не отключиться раньше времени. — Он считал, что так будет лучше для меня… Он говорил, что ты плохо на меня влияешь, отвлекаешь от учебы, мешаешь жить нормально… Но он ошибался! Я скучала по тебе, Кай. Скучала все эти два года, черт побери! Прости меня, слышишь? Прости! Кай вздрогнул и начал ослабевать, но прежде, чем он отпустил меня, я впихнула ему свою ладонь обратно, сжимая его в ответ, заставляя продолжить и не позволяя прекратить. Встретив вопросительный взгляд брата, я впилась ногтями в его раскрытую ладонь, снова чувствуя, как магия покидает мое тело ради того, чтобы стать его магией. — Хочешь сделать мне больно? — прошептала я. — Хочешь проучить меня, наказать?.. Ты думаешь, что я боюсь, будто ты убьешь меня? Думаешь, я увижу в тебе чудовище? Я никогда не скупилась на то, чтобы дарить тебе часть своей магии день изо дня, и ты это знаешь! Можешь забрать ее всю, если тебе станет от этого легче. Ну же, Кай! — я решительно заглянула ему в глаза, почувствовав, как он нервно задергал рукой, уже сам пытаясь вырваться из моей хватки. — Возьми мою магию! Всю! Целиком! Убей меня, если так ненавидишь! Кай фыркнул и, когда я в конец ослабла, резко выдернул свою ладонь из моей, поспешно отодвигаясь назад. — Идиотка, — хмыкнул он, неотрывно глядя мне в глаза. На его лице по-прежнему была маска из безразличия и раздражения, но взгляд снова пылал, только уже не гневом, а беспокойством. Голова у меня кружилась и, шумно вздохнув, я опустилась обратно на подушку. Кажется, получилось… — Поклянись. Я с трудом приоткрыла налитые свинцом веки и вопросительно взглянула на Кая, тяжело дыша. — Ты ведь хочешь, чтобы я простил тебя? — приглушенно уточнил он, разглядывая меня. — Тогда для начала поклянись, что больше никогда меня не оставишь. У меня словно отнялся язык, но, выдавив слабый кивок, я невнятно ответила: — Клянусь. Ты никогда не будешь один. А затем я почувствовала, что начинаю теряться в собственных мыслях, когда Кай вдруг накрыл руками мои плечи и, смяв футболку на мне, придвинул ближе, прижав к собственной груди. Его кожа обдала меня жаром, но жар этот был самой приятной вещью, какую мне только доводилось ощущать за последние два года. Жар, ознаменовавший мою первую победу. Я уткнулась носом Каю в шею, пока магия моя восстанавливалась вместе с почти сорванным надрывным шепотом голосом, и пока брат мягко гладил меня по волосам, вероятно, полагая, что я уже отключилась от энергетического истощения. — Идиотка, — снова повторил он шепотом. Мягкие губы прижались к моему лбу, и я облегченно вздохнула, но не нашла сил даже для того, чтобы обнять его в ответ. — Спи сладко, маленькая предательница… В ближайшее время тебе придется очень, очень много передо мной извиняться. И даже не смей бросать меня снова! Потому что если бросишь… Ты, Одри, даже не представляешь, каким мстительным я успел стать за твое отсутствие.