Внимание! Следующий поворот через...

      Валентина Лапухина называли странным.       Только вот сам Валентин, или попросту Валька, с этим был не согласен.       Он себя считал усредненным образчиком исключительно нормального человека, кое в чем, возможно, даже превосходящим его.       Во-первых, Лапухин не наблюдал у себя никаких отклонений во внешности. В наличии имелась одна голова и даже покрытая необходимым количеством вполне себе густых каштановых волос, а вот некоторые были лысыми. К голове прилагались: два аккуратных уха, а у кого-то они были чересчур большими, да еще и оттопыривались, два, причем как и полагается шатену, карих глаза — не огромных, как у персонажа манги, не маленьких, как свинячьи щелочки, а нор-маль-ных, один прямой, очень правильного размера нос, а вот у кое у кого… Впрочем, ладно. Губы — есть, без уродств, если подумать и сравнить с отдельными штампами, то, возможно, красивые, щеки тоже на месте — не впалые и не пухлые.       Что еще? Шея, туловище, руки, ноги и член в том количестве, в котором заведено у природы, также наблюдались, причем самых что ни на есть… да-да, нормальных размеров! Валентин не был задохликом, в крепыши тоже не запишешь — этакий стандартный середнячок: метра восьмидесяти, не униженный спортом и не испорченный недоеданием молодой человек в самом расцвете двадцати трех лет.       Во-вторых, Валентин никогда не страдал отсутствием достоинства и уверенности в себе, поэтому не пытался самовыразиться через одежду: предпочитал классические рубашки и костюмы на работе, однотонные футболки и темно-синие джинсы вне рабочего времени, удобный спортивный костюм — дома. Никаких кричащих цветов или нелепых ярких деталей, всё идеально чистое, отглаженное, сидящее точно по фигуре. Обувь строго соответствовала наряду и всегда начищена до блеска.       В-третьих, Лапухин избегал потенциально вредных для здоровья привычек, придерживался раздельного питания, по часам, дотошно изучал состав продукта на этикетке, прежде чем разрешить ему быть обработанным собственным желудочным соком.       В-четвертых, Валентин не увлекался спортом, как травмоопасным излишеством, но бегал по утрам, на работу и домой ходил пешком по строго выверенному маршруту зимой и летом, который позволял и себя держать в тонусе, и в офис приходить без опоздания. Если же садился за руль, то ездил исключительно по навигатору, с коим не имел обыкновения спорить или разговаривать от безысходности, как отдельно взятые идиоты. Сказано: «Внимание! Следующий поворот через 500 метров, налево» — значит, так оно и есть. В полемике с компьютеризированным гаджетом по данным вопросам всё равно проиграешь… Даже если эта сука бездушная ошиблась.       В-пятых, у Вальки была своя, доставшаяся от бабушки, квартира, за что он ей должен сказать «спасибо», а не маман, которая первая и озаботилась тем, что он, якобы, странный. Но в действительности: парень самостоятельный, закончивший с отличием экономический факультет и более того — работающий в огромной торгово-логистической компании помощником главного бухгалтера с весомой зарплатой и обозримыми в будущем перспективами. Числится на хорошем счету, ибо не опаздывает, хотя и не задерживается сверх положенного графика, все отчеты сдает вовремя, никогда в расчетах не ошибается, в коллективе ни с кем не конфликтует… Потому что не общается ни с кем. Почему? Потому что… Эммм, ну тут да, есть загвоздка. И можно было бы заподозрить Вальку в некоторой странности. Но нет!       У Лапухина имелось объяснение: вот как раз люди в коллективе на его работе были странными!       Взять, к примеру, Геннадия Васильевича, одного из совладельцев компании. Казалось бы, идеал мужчины: отец трех детей, красивый, статный, состоятельный, стильно и дорого одетый, занимается благотворительностью, не пьет, не курит, с маниакальной одержимостью следит за своим здоровьем… Раз в три месяца уходит в запой. Да так, что работники в эти дни по углам щемятся и из своих кабинетов носов не кажут — не дай бог Васильичу в пьяном угаре под горячую руку попасться. Это норма?       Или вот Светлана Сергеевна, главбух, тетенька в возрасте: «Кому за…», причем далеко так «за»! Пышных форм славянская дева, систематически изнуряющая себя всевозможными диетами. Главное, не ест, ходит злющая, как сто чертей, на всех срывается… Сбросит пару кило, не сильно влияющих на общий вес, и со счастливым видом приходит на работу с огромным тортом или пирожными — отпраздновать маленькую победу. Сама же всё съедает. И жрет после удачной диеты так, что дети Африки, узнай об этом, несомненно пожелали бы ей всех благ! В итоге — плюс пять кило. Где логика?       А еще есть Виталий Анатольевич — начальник охраны, блюститель порядка во всех смыслах, малость тронутый на локальном падении нравственности в доверенном ему коллективе и общем — в мире в целом. Который в пятницу вечером неизменно снимает двух дешевых шлюх у придорожного мотеля-кафе «Березка». Не стык, да?       В том же кабинете, где служит верой и правдой на пользу благосостояния учредителей Валентин, работает второй помощник главного бухгалтера (продуктовое направление) — Миша Карасик. Этакий мальчик-мажорик, зацикленный на шмотках и брендах. Весь прилизанный, модненький, славный пупсик, который оскорбляется до слез, если спутать новую коллекцию Дольчи и Хаббаны с прошлогодней и умрет от разрыва сердца, если вообще ни сном, ни духом, кто это. Миша каждый день приходит на работу с пятном от кофе на воротнике плохо выглаженной рубашки и грязных туфлях. Почему?       Еще пример? Секретарша Леночка, классическая сплетница с отсутствием личной жизни, мечтающая о некоем прекрасном принце, за которого в скором времени выйдет замуж. Не умеющая готовить и даже кофе нормально сварить… в кофейной машине, живущая с родителями и без конца занимающая деньги в долг до зарплаты, с половиной высшего образования, всегда и везде опаздывающая, влетающая в офис с частичным наличием макияжа на лице (один глаз накрашен, второй — не успела), непричесанная, и… Букет достоинств! Просто мечта любого прекрасного принца! Опять-таки, спрашивается, где ло-ги-ка?       И таких персонажей со странностями — вся компания. Спасибо, увольте! Валентин справится как-нибудь и без приятельских похлопываний по спине.       В-шестых, Лапухин жил согласно строгому режиму дня, и, согласитесь, что тут странного? Поэтому свободного времени на глупости у него не оставалось. К числу таковых он причислял походы в ночные клубы, поездки с подозрительными приятелями за город, романы с неуравновешенными девицами, прогулки на велосипедах без шлема, поездки на машине с непристегнутым ремнем, застольно-алкогольные беседы с невнятными визави, походы в кино на бессмысленные фильмы с не обремененными интеллектом знакомыми… В общем, друзей у Вальки тоже не было, потому что они требовали внимания и сочувствия их хаотичной и бестолковой жизни.       Хаоса и беспорядка Лапухин не терпел ни в каком виде — достаточно взглянуть на его идеальный в своей офисной гармонии рабочий стол и разложенные строго по своим местам вещи в доме, допустимые слабости человеческой натуры его раздражали. Валька, несколько раз ошибившись в логичном построении взаимоотношений с парочкой индивидов, попытавшихся скользкими змейками проскользнуть в его мир, в итоге предпочел одиночество. Сам себе он был понятен, каждый свой поступок продумывал и просчитывал заранее, к любому развлечению подходил обстоятельно.       А жил он, по собственному мнению, очень насыщенно.       Валентин любил на досуге решать сложные математические задачки, ибо цифры его никогда не подводили, и рано или поздно находился нужный закон, благодаря которому числа сливались в целостное верное решение. Мог часами складывать паззлы. Обожал чертить выверенные стереометрические проекции. Читал, но преимущественно научную литературу, ибо художественное чтиво пугало той самой хаотичностью и нерациональностью поступков героев, в которых Валька не видел логики. Иногда мог с загадочным блеском авантюриста в глазах взяться за философский труд. На вопрос: «Кто мы? Откуда? Зачем живем? Что делать и как быть?» ответа не нашел, да и не думал искать, но возможность затеять внутренний спор с философствующим создателем его некоторым образом возбуждала.       Все эти занятия предполагали нахождение в пределах квартиры, и можно было бы подумать, что Валька — домосед-затворник. Но нет!       Лапухин, как нормальный адекватный товарищ, два раза в год ездил в отпуск за границу, правда, готовился он к нему за полгода же вперед, тщательно выбирая тур, гостиницу, сравнивая цены, составлял список вещей и лекарств на все случаи жизни (имелось даже противоядие от укуса гадюки) и выезжал с чемоданом, груженым всяческой мелочевкой с обязательным запасом трусов сверх положенного запаса трусов.       Во время путешествия внимательно слушал гида, часто под запись, досконально всё фотографировал, на сборы приходил за двадцать минут до назначенного времени, в море плескался возле берега, так, чтобы вода не достигала выше уровня колена, а если и плавал, то в специальном жилете, резиновой шапочке и под присмотром спасателя, которого заранее просил проследить за его передвижениями вдоль берега на глубине не больше метра.       Помимо путешествий к разряду отдыха вне стен квартиры относились: поход в супермаркет за продуктами, заранее спланированная прогулка по парку с кормлением лебедей и уток, посещение картинной галереи согласно афише, поездка на рыбалку, суть которой сводилась к тому, чтобы посидеть и погипнотизировать воду, визит к маме на семейный ужин.       Одно не вписывалось… Валька обожал музыку. Любую. И это, пожалуй, единственная неконтролируемая им стихия, которая была способна заставить его поддаться хаосному безрассудству чувств и решиться, к примеру, съесть жареную картошку. С мясом. И кетчупом. Или не причесаться. И… И из хулиганства вместо проекции нарисовать натюрморт. Или поддаться эмоции и купить мятного цвета рубашку, а не привычного белого, пускай она потом и будет валяться в шкафу месяцами. Он даже под влиянием оперы «Борис Годунов» однажды взял и отказался от похода к маме на семейный ужин, проявив прямо-таки подлинный дух бунтарства!       Ибо мама… Ох, мама и была тем человеком, который с самого детства внушал ему, что он странный и его надо лечить. У специалистов!       Она подозревала в нем склонность к аутизму только потому, что Валька категорически не любил смотреть людям в глаза при разговоре — обычно он упирался взглядом в переносицу или ямку на шее. И Валентин даже не пытался ей втолковать, что избегает прямого зрительного контакта по объяснимой причине: глаза не врут, в отличие от слов. А люди врут постоянно, и чтобы не смущать их тем, что он видит в глазах эту ложь, Валька пялился, как заправский иезуит, в переносицу. Сам всегда говорил правду. Всем. Чем непомерно злил и раздражал, обвиняемый в бесчувственности, сволочизме и прочих прелестях человеческой натуры. Валька лишь пожимал плечами. Лжи во спасение он не понимал, за что также был таскаем матерью по врачам: может, он человеконенавистник? Мизантроп? Эмоциональный кастрат?       Затем она придумала, что у сына имеются какие-то фобии, поэтому он помешан на порядке, заранее продумывает все свои маршруты и ни с кем не дружит. Потом она сочинила Вальке опоздание в половом созревании в связи с тем, что сын не носился за особями противоположного пола, как орангутанг в брачный период. И прочее, прочее, прочее…       Маман таскала его по психологам, пичкала таблетками и всё ждала, когда Валька совершит хоть какую-нибудь несуразность, свойственную молодости. Он же покорно ходил на сеансы к мозгоправам, которые с озадаченным видом не находили в нем никаких отклонений от нормы, прописывали успокоительное мамаше и сочувственно — витаминки Валентину. Она не умела принять как данность, что сын, обладая мощным врожденным инстинктом самосохранения, с детства кропотливо выстраивал свой мир, где изначально с ним не могло случиться ничего плохого. Как, например, с его отцом, который умер от черепно-мозговой травмы, нанесенной ему пьяными хулиганами в темной подворотне, куда он свернул, чтобы сократить путь, так как задержался на работе почти до двенадцати ночи.       Валентин просто защищал себя, подстраховывал на все непредвиденные случаи. И от странностей людей вокруг в том числе.       Последней диверсией маман стал визит Лапухина к сексологу, который долго мурыжил его нескромными вопросами. Пришел к выводу, что задержки в развитии у парня нет — есть просто некоторая неопределенность в предпочтениях. Вот хорошо, что он этого маме не сказал, сохранив врачебную тайну.       Потому что, если в чем Валентин и считал себя несколько отличным от других, так именно в этом. Он ни разу не испытал чувственного желания по отношению к девушке… Впрочем, к парню — тоже. Валька подозревал, что для подобной реакции организма ему требуется какой-то удивительный человек. Соответствующий всем его строгим требованиям. Такие на его пути пока не встречались, а абы с кем — не хотелось. Избавляться от внутреннего сексуального напряжения, потому что он все-таки был нормальным и в этом отношении (!), помогала правая рука и собственные фантазии об этом самом удивительном человеке. Без пола, имени, возраста — только смутный образ, но такой привлекательный.       Впрочем, Лапухин предполагал, что вряд ли его фантазия когда-нибудь получит земное воплощение — люди в его окружении заставляли думать, что никогда, и с этим фактом он смирился и ничуть не переживал, что может остаться до конца жизни одиноким девственником.       Потребности любить и влюбиться не испытывал, четко отлаженная, размеренная жизнь его устраивала по всем пунктам, будущее было предсказуемым, что Вальку полностью удовлетворяло.       Его называли странным…       Но Валька считал себя нормальным.