Ужасы ночного Лондона

      Граф склонился над картой Лондона, осматривая отмеченные крестиками последние нападения. Слишком мало для полноты картины. Генри планировал обнаружить логово монстра и попросту устроить облаву, но монстр слишком хитер. Возможно ли, что его хитрость позволила ему охотиться вне своих владений или расширить их? Генри провел рукой по лицу, он впервые за долгое время посмотрел на покрытое сажей окно. Вечер подступал все ближе, и его слуга несомненно волнуется за своего хозяина. - Я бы рад помочь вам, граф, если поделитесь своими мыслями. - Инспектор Герб поставил рядом с молодым человеком чашку, наполненную кофе. Граф улыбнулся, но, сделав первый глоток, отодвинул от себя напиток. Мужчина засмеялся, заметив деликатный жест. - Конечно, мы не пьем дорогой кофе, но отгоняем сон тем, чем можем. - Не сомневаюсь, что это происходит очень часто. - Генри снова склонился над картой, скользя взглядом по улочкам Лондона. Не перечислить, сколько убийств и насилия совершалось в них еженощно. И эта история с оборотнем всего лишь одна капля в море из всех ужасов. Генри прикрыл глаза. “Возможно, я что-то упустил? Четвертая ступень не дает мне покоя. Она четко стоит перед глазами, но я не могу подобрать ни единого ключа к этой головоломке”. - Между жертвами ничего общего, но мы уже точно знаем портрет преступника. На нас играет время, осталось всего лишь ожидание. Граф Тальбот, я думаю, что вам лучше отдохнуть. - Инспектор допил кофе, ставя кружку на стол и протягивая ноги поближе к растопленной печке. - Вот именно. Мне так просто показали его, будто хотели, чтобы я рассмотрел его как можно подробней. - Генри медленно поднялся и подошел к окну. Его голос звучал совсем тихо, он разговаривал сам с собой, забыв, что в комнате есть еще кто-то. - Будто бы мне подсунули разгадку под нос, заставив ожидать, пока нам приготовят декорации к знаменательной пьесе. - Граф напрягся. Мысль, которую он упорно высматривал несколько часов, наконец, начала проясняться. “Нет Милосердию. Надежды не существует. Ваша Вера изжила себя”. Сердце часто-часто забилось в груди, и картинка наконец полностью проявила себя. - Инспектор Гейб, кажется, я знаю, где нам стоит ловить нашего преступника. - Генри был сосредоточен, он не оборачивался к мужчине, а скорее чувствовал его удивление и внимание. - Между преступлениями есть церковь? - Молодой человек провел по стеклу пальцем, растирая между пальцами грязь. Он смотрел в отражение стекла, всматриваясь в собственные глаза. -Да, но, граф Тальбот... - Инспектор выпрямился на стуле, сжимая пальцы в кулак. - Убив мать с ребенком, нам отказали в милосердии, убийство девушки уничтожило и ее надежды. Мы уповаем на рай, но откажи нам в вере, и люди погрязнут в хаосе. - Господи, это же те три ступени креста. - Инспектор Гейб не стал договаривать, выскакивая из помещения и созывая патрульных. Граф отошел от окна, беря со стола свою шляпу. “Последняя ступень как путь к забвению своего божественного происхождения”.       Пожилая монахиня только закончила обход и сморщенными руками поправляла покосившиеся свечи. Небольшая церковь совсем опустела в столь поздний час, только где-то недалеко изредка доносился стук кэбов. Женщина устало выдохнула и, сложив руки в молитвенном жесте, зашептала: “...И ныне: Милосердия двери отверзи нам...” - Я бы не стал так верить вашему богу. - Голос звучит совсем рядом, и от него мороз проходит по коже. Пожилая женщина оборачивается, и ее лицо искажается от ужаса. Крик сотрясет деревянные стены, и, впервые за свою историю, иконы с изображением святых сполна напиваются алой кровью.       Генри удобней устроился в кебе, приплатив кэбщику за срочность. Резвая лошадь застучала копытами по брусчатке, везя еще одну главную фигуру на расставленную шахматную доску. Инспектор еще собирал своих людей, и один из них спешил в сторону особняка графа. Генри должен быть уверен, что его слуга предупрежден. Обычно они отправлялись в такие путешествия вместе, но сейчас пустое место рядом как нельзя лучше напоминало о том, что даже самые близкие люди иногда далеко от нас. Генри помассировал виски, усталость накатывала волнами, но сейчас ему нужна полная концентрация. “Время играет слишком большую роль, когда дело касается человеческой жизни. И сейчас мы проигрываем”. Граф кивнул мужчине и заплатил ему. Он уже видел огни небольшой церквушки. Плохое ощущение прошлось мурашками по телу, и Генри напрягся. Скоро здесь будет очень много полиции, и лучше бы им поторопиться. Инспектор настаивал, чтобы молодой господин остался в участке, но не сегодня. Он помнил, как давал обещание убитой горем матери, помнил и глаза первой жертвы. Крик* прервал его воспоминания, и Генри кинулся вперед, по пути вытягивая оружие, позаимствованное у полиции. Холодный воздух обжигает легкие, в кровь немедленно поступает адреналин, но Генри должен сохранить ясный разум. Он с силой дергает ручку деревянной двери и застывает у порога. Кровавый рубин на его пальце обжигает кожу. Свечи шипят и плачут восковыми слезами, перемешанными с кровью, а иконы с сожалением смотрят на зверство перед ними. Граф видит, как к нему тянутся скрюченные пальцы жертвы, но по звуку разрываемых тканей Генри определил - смерть уже забирает ее душу. Он не может двинуться, будто перед ним фреска с изображением падения великого царя, и каждое движение означало бы нарушение этой целостной картины. Кровь впитывается в деревянные доски, кровь стекает по рукам Господа и кажется, что он с укором смотрит на молодого графа. “Ты сам отказал ей в последней милости. Сам отказал в своей защите. Как в свое время предал и меня”. Оцепенение моментально проходит, и оглушительный выстрел бьет по перепонкам. Граф знает, что не попал и что его заметили, как только он открыл дверь. Регенерация оборотня делает его почти бессмертным, так что это была всего лишь попытка обратить на себя внимание. Мужчина стоит недалеко от трупа. Убийца залит кровью и улыбается жестокой усмешкой. Тварь, которую создали в насмешку человеческому облику. - А вы не боитесь, граф Тальбот. - Монстр вытирает рукавом рот, только размазывая алую жидкость по лицу. - Это делало бы вам честь, если бы я не знал, что мы в чем-то похожи. - Не врите себе, в нас нет ничего похожего даже отчасти. - Лицо Генри похоже на мраморную маску, через которую не видно ни единой эмоции. - Ошибаетесь. Есть то, чему мы верно служим. Я принес вам подарок и хотел бы запомнить выражение вашего лица, прежде чем изорву его в клочья. - Оборотень, смеясь, достает что-то завернутое в испачканный лоскут ткани и бросает графу. Генри будто в замедленной съемке видит, как это что-то падает на пол, приоткрывая миру свое нутро. От вида вещи хочется отступить, но он заставляет себя держаться. “В комнате жарко от множества свечей и тел. Они поют, и их голоса прочно отпечатываются в памяти маленького мальчика. Его сознание будто выскальзывает, уступая кому-то свое место. Но это неправильно, и чувство страха возвращает его обратно. Мальчик не может увидеть свет, пытаясь найти в темноте собственную душу. - Успокойся, Генри. - Материнский голос звучит ласково, но с привычными нотками предостережения. Ее горячие руки надевают на мальчика простой медальон с изображением короны, покрытой трещинами. Ребенок касается его пальцами, чувствуя, что происходящее неправильно, и он хочет выбраться из этого страшного места. Но, поднимая голову, видит отца и мать, возложивших на его плечи большие надежды. Он не может их подвести и закрывает глаза, стараясь не обращать внимания, как растет напряжение вокруг него”. Граф глотает вязкую слюну, волна воспоминаний заставила его сердце биться чаще, что не укрылось от монстра. Его довольный смех заставил Генри посмотреть ему прямо в глаза и, скорее, одними губами произнести: - Мне кажется, что здесь лишь один цепной пес, и он явно стоит передо мной. Ты ведь любишь кости, животное? Молодой граф отходит, когда начинается трансформация, давно забытое ощущение огня в груди обостряет его чувства на максимум. Он слышит, как когти оборотня царапают по доскам, и что он готов к прыжку. Генри нужно немного времени, совсем чуть-чуть, и он видит в отражении своего кольца красные глаза монстра. Он совсем рядом, выставив вперед огромные лапы, стремится порвать хрупкое тело и напиться алой крови. Генри знает, что в этом животном не осталось ничего человеческого, и это может сыграть на руку. Только вот... Он не успевает увернуться, и огромная туша отбрасывает его к стене. В глазах потемнело от боли, а на штаны попала пара капель багровой жидкости с прокушенной губы. Граф знает, что запах его крови заставит монстра лишиться последних остатков разума, и когда это произойдет, он сделает лишь один шаг. У него не осталось времени, так как он слышит десятки тяжелых шагов. Они не должны увидеть и, тем более, прервать эту схватку. Оборотень подходит ближе, слюна падает на пол, а черная шерсть стоит дыбом. Он всем телом чувствует, как его зовет и манит эта странная сила, запертая в человеческое тело. Он теряет контроль, и мышцы сводит от желания рвать. Монстр рычит, приближаясь к жертве, успевшей уже встать на ноги. Он протягивает к нему руку и остатки самосохранения летят к черту. Фигура делает свой ход. Генри с трудом балансирует на краю сознания от боли. Кажется, что от бока остались рваные лохмотья, и кровь толчками льётся из раны. Но граф достиг главного: монстр с ним рядом, и его сознание полностью открыто. Оно как чистая книга, ждущая, чтобы её переписали. Граф Тальбот чувствует приближение своего проклятия и с трудом соглашается. Этот договор подписывали не на небесах и не его подпись стоит на пергаменте. Рука касается черной шерсти, заставляя оборотня отвлечься. Он вытягивает когти из раны, встречаясь с глазами своей жертвы. Только вот от взгляда красных глаз по коже проходит мороз, а внутри все скручивается от страха. Пальцы крепче хватают шерсть оборотня, и теперь существо перед ним криво улыбается. “И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов, и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их”. Острая боль прошлась по телу монстра, заставив его завыть, но ему не вырваться. У существа стальная хватка, и его когти крепко держали оборотня за загривок, как провинившуюся собаку. - Предстань пред Отцом твоим и Создателем. И за грехи свои будешь нести только одно наказание - смерть. И даже там, в небытии, не обещаю тебе спокойствия, ибо душу твою разорвут на части сотни демонов. Боль в каждой мышце, в каждой клетке, и сознание мечется в черепной коробке, как в запертой темнице. Его тело рвут на части, вырывая конечности и вытягивая из нутра изворачивающуюся душу. Кровь льется на части потоком, разукрашивая брызгами стены некогда священного места. Сегодня Господь лишился еще одного пристанища, отдав его на растерзание дьявольским тварям. Граф опускает руку, а монстр падает на пол. Бледная кожа становится еще бледнее, и аристократ опускается на колени. Мир вокруг кажется слишком четким, а сотни красных глаз, выглядывающих отовсюду, заставляют сердце биться в бешеном темпе. Слабость одолевает моментально, заставляя встать на четвереньки и погрузить руки в алую жидкость. Сейчас она повсюду, и тяжелые капли стекают даже с окон. Рядом с ладонями Генри лежит еще одна ладонь, но больше и с четким отпечатком золотого крестика. “Надо же, даже ты когда-то был праведным дитем Господа”. Мысли даются с трудом, и он слышит, как открывается дверь в церковь и громкие голоса заполняют её. Как будто это повтор действа, которое, кажется, было совсем давно. Граф не слышит, как его зовут, и красные сполохи глаз сменяются привычными карими. Он отчаянно не хочет падать в темноту, где его уже ждут демоны воспоминаний его прошлого. Генри с трудом облокачивается об стену, смотря сквозь подбежавшего инспектора. Он видит чудесную картину**: женщина, держа на руках ребенка, протягивает к нему руку и улыбается рядом стоящей старухе. А поодаль девушка останавливает песочные часы и темнота отступает. “Вот, Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд”.