Ужасы ночного Лондона

      Когда мужчина закончил свой кровавый пир, его тело ломило от переполнявшей силы. Осознание приятным жаром проходилось по мышцам, вселяя уверенность, что он лучше, чем эти отбросы с улиц. Они смотрели на него помутневшими взглядами с посмертия. Не смея даже там, за чертой, укорять своего мучителя. Будь на то воля их убийцы, он уничтожил бы и их головы. Но он не мог ослушаться хозяина и испортить подарок их общему врагу. Ему хотелось поскорее скрыться, но остался последний, завершающий эту кровавую пьесу, штрих. То, что заставит его соперника принять вызов. Он рисует кровью четвертую полоску и облизывает длинным языком испачканный палец. Металлический привкус остается во рту приятным воспоминанием, пока он, напрягая дьявольские чувства, пробирается в свое логово.

***

      Он проснулся затемно, ощущая во рту соленый вкус крови. Глаза открывались с трудом, а разум был еще на границе между сном и явью. Точнее, молодой человек переживал отголоски своих кошмаров. Он скорее по привычке склонился с кровати, пачкая кровью пол. Кашель пронзил его тело, и только спустя пару мучительных минут, граф смог нормально дышать. Про себя он улыбнулся, отмечая, что когда-нибудь эта игра закончится и король в лице него падет не от врага, а от собственной слабости тела. Не впечатлительное поражение. Когда очередной приступ прошел, молодой господин откинулся на белоснежные подушки, скидывая одну из них на пол. Ее белизна была уничтожена кровавыми разводами. Это раздражало, скорее потому, что собственная душа Генри была уничтожена такими же кровавыми пятнами чужой крови. Он перевел взгляд на окно, отмечая, что солнце еще не появилось на горизонте. Тихая и лунная ночь, которую он тоже ненавидит. В такие ночи просыпается нечто внутри, жаждущее развести философию и предаться размышлениям о жизни. Он не хотел вспоминать об этом, найдя себе увлечение, точно соответствующее его статусу. На этой мысли молодой граф ухмыльнулся. “Если бы у меня была возможность другого пути. К сожалению, такого подарка мне не досталось”.       Второй раз граф просыпается от прикосновений своего слуги. Недовольно щуриься от солнечного света и с глухим стоном переворачивается на другой бок. - Ты опять принес эту отраву? Разве не видно, что она мне не помогает? - Генри мычит в подушку, не замечая, как лицо дворецкого мрачнеет. Он уже привык к резким словам своего графа, но с терпением ставит поднос на тумбочку рядом с молодым человеком. - Господин, вам нужно быть терпеливее к трудам врачей. Лечение требует времени. - Джек замечает кровавые пятна и делает себе заметку, как можно скорее все убрать. Молодой граф не спорит больше, залпом выпивая горькую жидкость. От нее сводит мышцы, а в груди разгорается настоящий огонь. Хочется вырвать себе легкие, но вместо этого Генри с силой сжимает простыни. Он сдерживает стон боли и мысленно проклинает свою слабость, сжимая зубы. Только через несколько минут, облегченно выдохнув, он встает с кровати, обращаясь к дворецкому. - Дела на сегодня. Джек отвлекается от раскладывания вещей и, помогая графу привести себя в порядок, перечисляет: - Сегодня будет набор новых слуг, а также вам предстоит разобраться со счетами, пришедшими к нам утром. Я уже положил их в ваш кабинет. Генри кивает, изъявляя желание заняться этим сразу же. Завтрак пусть принесут к нему в кабинет, он не хочет тратить на него свое время. Дворецкий понимающе кивает, а граф, оставляя на попечение своего слуги домашние заботы, отправляется в соседнюю комнату. Работа помогает не думать о темных мыслях, посещающих его голову. Это спасает. Однако, не сегодня. Когда граф Тальбот поднимает голову от очередной бумаги, он видит не дворецкого, а своего недавнего знакомого. Лицо полицейского, выглядит слишком бледным, а в глазах нечто странное. Генри быстро находит недостающее слово. "Пустота". - Граф Тальбот, нам необходима ваша... консультация. Сейчас же. - Голос стража порядка от чего-то дрожит, и своей чуткой интуицией молодой господин чувствует: это действительно не требует отлагательств. - Хорошо. Джек, не отвлекайся от своих дел. Я займусь этим сам. - Граф обращается к входящему с подносом слуге, а через мгновение уже к облегченно выдыхающему полицейскому: - Вы не отпустили свой кеб, мистер Гейт? Мужчина кивает и, спускаясь вместе с графом по резным ступеням, с осторожностью добавляет: - Это может шокировать немного больше... чем обычные случаи. - К смерти невозможно привыкнуть, так же, как и к ощущениям. Даже если мы видим ее намного чаще, чем остальные люди. - Хозяин дома пожимает плечами и, поправляя одежду, выходит из особняка вслед за полицейским.       Он заходит неспешно, пачкая обувь в красной жидкости, смешанной с грязью. От металлического запаха крови желудок скрутился тугим комком. Вязкая слюна заполнила рот, и граф знает, что ужинать он сегодня не будет. Открывшееся перед ним зрелище заставляет сердце остановиться на миг и продолжить свой ход слишком быстро. Полицейский рядом с ним смотрит себе под ноги, про себя молясь скорее покончить с этим. Генри достает белоснежный платок и прижимает его ко рту, спасая свое обоняние. Он не различает в свалке перемешанных внутренностей, где заканчивается одно тело, а начинается другое. Его глаза расширяются от ужаса, но буквально через секунду он приводит себя в порядок. - Ты мне не понадобишься. Уходи. - Граф говорит слишком спокойно и холодно. Полицейский поднимает на него взгляд и, кивая, с удовольствием оставляет странного графа с трупами. Свое дело он уже выполнил. “Живые не должны слишком много времени проводить с мертвыми. Иначе они рискуют отдать этим холодным глазам нечто ценнее жизни”. Генри заставляет себя абстрагироваться от кровавого зверства. Старается не смотреть в тот угол, где, будто экспонаты, стоят оторванные головы матери и ребенка. Граф Тальбот сдерживает рвущийся стон и закрывает глаза. Они до сих пор кричат и молят о пощаде безжалостного зверя. Женщина протягивает к нему свои руки и молится небесному богу. - Ты, видимо, стал совершенно слеп и глух, раз позволяешь такому случиться. - Молодой человек говорит это совершенно тихо, усмиряя внутренний гнев. Он знает, что эти два создания смотрят сейчас на него и готовы рассказать ему каждую деталь, каждый миг их смерти. Поделиться секундами своего мучения и просить его уничтожить ради них. Генри надеется, что у него хватит сил увидеть эти картинки полностью. “...Он проповедовал прощение через раскаяние, а не жертвоприношение. Он продолжил проповедь раскаяния и прощения, говоря: "Я исцелю их от вероотступничества; соблаговолю любить их, ибо я больше не гневаюсь на них". Они рассказывают о черном звере, о его бешеных глазах, сияющих в ночной мгле, и невыносимой боли. О материнском горе, когда на ее глазах разрывают любимое дитя. Их тихие голоса не наполнены ненавистью. Почему-то в них лишь мерзкая печаль, которая так схожа с печалью молодого графа Тальбота. Он видит в глазах убитой женщины сожаление к нему, и ее образ хочется выкинуть из собственной головы. Но он смотрит каждый миг их последней ночи. Замечает, как после разыгравшейся драмы черная шерсть исчезает и прорисовываются широкие и мускулистые плечи мужчины, и он, безумно улыбаясь, рисует что-то на испачканной стене. Как после облизывает палец и встречается взглядом с молчаливым графом. Он будто бы знает, что тот его увидит, и, пожимая плечами, проходит мимо. Три года назад. Священник подходит к молодому графу, покашливая в кулак, чтобы не спугнуть. Хотя, он вряд ли сможет так легко испугать этого странного ребенка. Мужчина замечает, что граф смотрит на сорванный цветок желтого бессмертника*. Пальцами раскрывает лепесток за лепестком, и кажется, что этот момент наполнен ускользающим смыслом. Священник грустно улыбается, покачивая головой. - Вам не нужно начинать заново. Я согласен. - Генри говорит быстрее, чем мужчина открывает рот. Значит, его долгие труды наконец дали свои плоды. - Я этому несказанно рад. В мире много людей, жаждущих твоей помощи, граф Тальбот. - Мужчина подчеркивает последние слова, замечая, как Генри вздрагивает от этих слов. Он сильнее сжимает в своих пальцах несчастный цветок, сминая нежные лепестки. - Меня не интересуют люди и их проблемы. Так же, как и благородство моего рода. Я ношу этот титул, так как это единственное, что принадлежит мне... законно. - Граф оборачивается, на его тонких губах играет странная улыбка, он смотрит сквозь священника. - Мне интересно узнать, почему тогда ты согласен? - Мужчина спрашивает очень осторожно. Видит, как словами обволакивает острые углы, предупреждая столкновение. Они встречаются взглядами, и дышать становится тяжело от накалившейся атмосферы. Священник видит, как граф вдыхает воздух и выпускает его вместе со словами. Звон колоколов оглушает, выбивая ритм вместе с ритмом сердца. Но пугает то, что божий слуга знает каждое сказанное слово графа. Видит, как падают на пол скомканные цветы и от этого дышать становится почему-то легче. Пусть такой ценой, но главное, что он пошел тем путем, что ему предназначено. О последствиях он подумает позже, так же как и о пепле уничтоженных цветов.       Его находят сидящим у стены и смотрящим на стену напротив. Испачканное кровью полотно свалено на пол, а под ней нарисован крест Голгофы**. Каждая ступень с удовольствием зачеркнута засохшей багровой кровью. И сверху них неровной линией нарисована неизвестная четвертая ступень. “Нет Милосердию. Надежды не существует. Ваша Вера изжила себя”. Полицейский переминается с пятки на пятку, не зная, что сказать. Но граф сам встает, пошатнувшись от затекших мышц. - Не беспокойтесь, мистер Гейт, скоро голова этого чудовища со всеми почестями прибудет в ваш кабинет. "- Мне интересно узнать, почему тогда ты согласен? - Мужчина спрашивает очень осторожно. - Я хочу уничтожить каждого, кто так схож с моим внутренним злом в единстве помыслов".