Моя роза

      Мэгги… Девчушка, так внезапно ворвавшаяся в мою жизнь, ты стала для меня смыслом этой жизни, ее наиболее верным объяснением, но ты не смогла затмить Господа, тебе не удалось уничтожить его власть над никчемным слугой. О, как же я сожалею, Мэгги, сожалею, что не смог полностью принадлежать тебе одной, хоть ты и была всю жизнь только моя. Несправедливо, правда? Да, моя Мэгги, более чем несправедливо, и я корю себя за то, что не сделал выбор, не определился еще до того, как ты глубоко вошла в мое сердце. Я поддался твоим чарам, не смог устоять пред такой желанной плотью, но это лишь моя вина, и я готов нести свое наказание, а ты… Мэгги, ты всегда будешь святой, пусть этого никто не видит, главное, что вижу я.       Мэгги… Мне стоило бы называть тебя по-другому, но не могу. Хоть ты давно уже не та десятилетняя девочка, я все еще помню тебя такой, и, по-моему, этот образ останется со мной навсегда. Что поделать, если сначала я полюбил эту скромную, молчаливую девочку, и лишь затем – гордую и выносливую женщину, что явилась достойным перевоплощением ребенка.       Мэгги… Я не вправе сердится за то, что в мое отсутствие ты сменила фамилию и стала миссис О’Нил, в конечном счете, ты выполнила мою же просьбу, но… Я не хотел, чтобы выйдя замуж, ты была несчастна, Мэгги, все, что угодно, только не это. Я смирился с тем, что нам не быть вместе, и всем сердцем надеялся, что встретив достойного мужчину, ты забудешь о своей детской привязанности. Каким же я был глупцом, моя маленькая Мэгги, как я обманывал сам себя, не желая взглянуть правде в глаза. А ведь пока я тешил себя пустыми иллюзиями, ты бережно хранила нашу любовь, оберегала ее, и не позволяла никому к ней притронутся, даже этому Люку О’Нилу. Через что ты прошла, и все по моей вине!       Мэгги… Пусть я никогда тебе этого не говорил, и, боюсь, что уже не смогу сказать, а в какой-то момент ты стала для меня важнее Бога, важнее всего, что когда-то занимало мои мысли. Улетело прочь богатство Мэри Карсон, титул кардинала Брикассара, за неимением важности, все эти мелочи поблекли на фоне твоей красоты и твоего тонкого ума. Я готов был отдать их первому встречному, если б тот сумел пообещать, что до конца жизни я буду только с тобой, и гнев Всевышнего не обрушится на мою бренную голову. О, это было бы прекрасно! Целыми днями смотреть на тебя, вдыхать твой аромат, и наслаждаться твоим присутствием. Но потом я медленно возвращался в реальность, и понимание, что отвернувшись от Бога, я потеряю частицу себя самого, заставляло отказываться от этой навязчивой идеи.       Прости, Мэгги… Ты можешь мне не верить, но я не достоин твоей любви и твоей преданности, с которыми ты ждала меня, и которыми награждала при каждой встрече. Жаль, что эти встречи были у стократ короче расставаний, жаль, что стремясь занять должное место при католической церкви, я откидал твое существование, хоть и возвращался к нему чаще, чем хотелось бы. Все в Ватикане напоминало мне о тебе, я жил воспоминаниями, жил надеждами, что ты счастлива, что у тебя все хорошо. Прости, что очень часто это было не так.       Пепел розы… Роза с колючими шипами… Я, уподобившись птице, что поет в терновнике, пел свою первую и последнюю песню, бросившись грудью на самый острый твой шип. Ты убивала меня, а по сути, это делал я сам. Ведь это я выбрал тебя, я позволил зародиться обожанию, с которым ты часто смотрела мне в глаза. Ох, Мэгги, я на себе прочувствовал все то, что, должно быть, чувствует птица, отдавая свою жизнь за одну только песню. Но… ее жертва не напрасна, Мэгги, ибо умирая, она дарит миру незабываемое наслаждение, «…и сам Бог улыбается в небесах».