Горькое счастье

Сливки для кофе У Соби никогда не было писательского таланта, сказывались скудость и поверхностность его знаний о мире. Никто не дал себе труд обучить ребенка чему-то кроме чтения и письма, ведь существовали более важные уроки. Например, как забыть все человеческие чувства и стать идеальным оружием. Как боль может придать сил. Главный урок, который Соби усвоил, испытав казавшиеся бесконечными боль и одиночество, был таков: быть самым лучшим оружием, каким он только мог стать, иначе самый дорогой ему человек - которого ему навязали, заставили полюбить - пострадает. Ритсу-сенсей постарался сделать свои объяснения как можно более доходчивыми: сначала избивал Соби до полусмерти, а потом прогонял, чтобы тот понял, насколько физические муки ничтожны по сравнению с тягостными мыслями. Однако, со временем старая боль поутихла, хотя ей никогда не суждено было совсем угаснуть, и Соби обнаружил, что если вести дневник, это помогало навести порядок в мыслях. Рицка одобрил затею, а если говорить совсем начистоту, то Соби вероятно и не начал бы делать записи или не продолжил бы, не поддержи Рицка его начинание. Но это было нестрашно, ведь он смог признаться себе в этом и знал, что его зависимость от мнения Рицки была не вполне нормальной, и даже понимал, почему. Для Соби это был большой шаг вперед. Рицка настоял только на одном, даже сел и начертил столбцы и, покусывая губу от усердия, старательно вывел иероглифы в заголовках: “Вещи, которые Соби нравятся” и “Вещи, которые Соби не нравятся”. Соби подумал, что это дурацкая затея; с некоторых пор ему нравилось все дурацкое. Рицка всегда называл его дураком, но теперь он произносил это таким теплым нежным голосом, что Соби трепетал с головы до ног. Однако, стоило ему попробовать заполнить пустые столбцы - Рицка буквально заставил его взять ручку и не отставал, пока он не принялся за дело, - как он изменил свое мнение. Дурацкое занятие оказалось неожиданно трудным. Что он не любил? Соби считал: все тоже самое, что не нравилось Рицке. - Вот тупица, - сообщил голос Рицки в его голове, и Соби вынужден был с ним согласиться. Соби потребовалась целая неделя, но в конце концов он записал почему-то дрожащей рукой в колонку нелюбимых вещей слово “бабочки”. Потом закусил губу и исправил “не любит” на “ненавидит”. Дальше дело пошло веселее. Что ему нравилось? Кулинария. Свежее постельное белье. Первая утренняя сигарета. Вздремнуть посреди дня. - Меня нет в твоем списке, - заметил Рицка, заглянув ему через плечо. Соби улыбнулся над записной книжкой, добавил сбоку столбик с заголовком “Я люблю” и внес туда имя Рицки, поставив после него жирную точку, которая красноречиво сообщала, что ему нет нужды писать туда что-то еще. Это была чистая правда, и после того раза Рицка перестал заглядывать через его плечо, а Соби впервые в жизни осознал, что ему именно этого хотелось - иметь личное пространство. Ему никогда не давали такой возможности, его сердце, душа, тело и разум принадлежали то Ритсу, то Сеймею, и ни один из них не ценил то, что он им отдавал, но теперь, когда Соби сам стал объектом любви смущающегося вспыльчивого Рицки, он понял, что хотел бы некоторые вещи сделать своим личным делом. Для Соби это тоже был большой шаг вперед. Однако, до того случая с кофе Соби по-настоящему не задумывался о том, насколько много общего есть у него и Рицки. Как сильно они срослись, давно перестав быть просто хорошими знакомыми. Он чувствовал это где-то в глубине души, на уровне подсознания, но не пытался осмыслить. Почему Рицка ел только вареную картошку и никогда запеченую. Почему он никогда не носил красное. Почему он ходил с одной и той же прической, не отращивая и не укорачивая волосы. Соби внезапно понял, что в определенном смысле Рицка был таким же как он, и почему он раньше этого не замечал? Рицка не знал, что ему нравилось, потому что слишком долго отчаянно пытался быть “настоящим” Рицкой, которого любила его мать. Он стремился угодить матери, изо всех сил стараясь быть кем-то другим, а не самим собой. Соби и сам провел немало времени за этим занятием. Если бы Соби не знал “настоящего” Рицку, он мог бы заметить это немного позже, но он знал, что прежний Рицка, которым Рицка нынешний все еще чуточку хотел быть (втихаря, когда думал, что Соби не видит), ненавидел кофе. Ну и, соответственно, Рицка никогда не пил кофе. До недавнего времени, а потом начались странности. Например, кто-то плохо мыл его кофейные чашки и в таком виде прятал их в шкафчик. В контейнере кофемашины обнаруживалась кофейная гуща, в то время как Соби точно помнил, что кофе не варил. Сахарница стремительно становилась легче, хотя в их компании регулярно злоупотреблял сахаром только Кё. Не требовалось быть гением, чтобы понять: это Рицка начал пить кофе литрами. Поначалу Соби решил промолчать. В конце концов, кофе - это безалкогольный напиток, и незачем поднимать шумиху. Он продержался около трех недель, но Рицка становился всё раздражительнее, всё позже и позже ложился спать, а мешки под его глазами росли и росли, и тут Соби уже не мог молчать. - Ты так заболеешь, - как можно мягче сказал Соби однажды вечером, стараясь, чтобы Рицка не подумал, будто он придирается. Затем он отложил в сторону свою записную книжку и посмотрел на Рицку, который зевал наверное сотый раз за вечер. - Избыток кофеина до добра не доведет. Рицка покраснел до кончиков ушей и сердито нахмурился. - Понятия не имею, о чем ты, - опроверг он. Всё тщетно, потому что Соби беспокоился. - Тебе не пора спать? - спросил Соби. - Я тебе одеялко подоткну, - посулил он, не дождавшись ответа. Раньше Рицка после такой фразы удирал со всех ног, прижав кошачьи ушки к голове и покраснев аж до корней волос. На этот раз он возразил, нахмурившись еще сильнее: - А может, это тебе спать пора? Вопрос прозвучал слегка осуждающе, и Соби смутился. Он всегда плохо спал, и даже теперь, когда Рицка был в безопасности, когда “Семь Лун” выпустили юную Жертву из своих когтей, когда Сеймей был действительно мертв и даже мать оказалась так далеко от Рицки, как Соби только мог это устроить, - у него не получалось продремать дольше часа или двух подряд. Он просыпался в холодном поту от страха, что Рицка исчез, что Сеймей опять забрал его, что Рицка погиб, что... Соби прокашлялся. - Я плохо сплю, - виновато сказал он и чуть не извинился за свой изъян, что было бы серьезной ошибкой. - Знаю, - коротко ответил Рицка. И зевнул так широко, что были видны гланды. Повисло молчание. Соби размышлял, как бы всё уладить, но - к его удивлению - Рицка опять заговорил. - Я... не хочу, чтобы ты здесь хандрил здесь в одиночестве, пока я сплю, - сердито сказал он. И пожал плечами. - Ну и вот, я составляю тебе компанию. Неожиданно он посмотрел на Соби: - Почему ты не идешь спать хоть немного пораньше! Я выжат как лимон! - упрекнул он. - Я, конечно, люблю кофе, но он скоро из ушей у меня польется! Соби моргнул. Разве он хандрил? - Я... - Признавайся, - перебил Рицка, все еще сурово глядя на него. - Почему ты не можешь уснуть? Я же не идиот. Даже когда я лег, я слышу, как ты тут расхаживаешь, и мне... это не нравится, - упрямо закончил он, явно собираясь во всем разобраться, даже если ему придется со стыда сгореть. “Когда он успел так повзрослеть?” - подумал Соби, и ему стало немного не по себе. - Я просыпаюсь и очень пугаюсь, потому что не вижу тебя рядом, - признался он, и Рицка снова покраснел. - Если я ложусь поздно, то вскакиваю так всего раз или два, а не все десять. Рицка отвернулся, и его хвост мрачно прошуршал по штанине. Потом он вновь посмотрел на Соби и гневно воскликнул: - Тогда какого хрена ты не спишь в моей комнате? - Разумеется, не в моей кровати, извращенец, - добавил он, скорчив гримасу. - Но я не возражаю, если ты передвинешь кровать ко мне комнату. - Ты... не возражаешь? - изумился Соби, чувствуя, как его картина мира трещит от непривычной заботы. - И ты подсел на кофе, чтобы ложиться спать одновременно со мной? Рицка закатил глаза. - Порой мне кажется, что ты безнадежен, - заявил он. - Пойдем уже. Соби не шелохнулся. Рицка остановился на пороге и обернулся: - В чем дело? Ты чего застыл? - Я что, уже сегодня могу у тебя поспать? - А когда? - буркнул Рицка. - Шевелись, дубина! И Соби зашевелился. И восхитился предупредительностью Рицки, когда тот чуть ли не затолкал его на свою - надо сказать, просторную - двуспальную кровать, бормоча, что ему делать больше нечего, кроме как двигать мебель посреди ночи, и вообще, Соби его за грузчика принимает? И, хотя Рицка лег к нему спиной, Соби не мог отделаться от мысли, что между ними рухнула очень высокая стена. На следующее утро он попытался встать, не разбудив Рицку, но тот сгреб его запястье. - Не стоит писать об этом в этой твоей книжке, - ворчливо предупредил Рицка. Соби улыбнулся и пошел делать новую запись.