Переменная облачность

Они сидели под огромным звёздным небом. Стояла зима, и бесшумно сыпались сверху белые хлопья, пряча две пары следов и дорожку, проеханную одиноким автомобилем. Некоторые снежинки попадали прямиком в кружки с глинтвейном, розовели и мгновенно таяли. Вдалеке золотился огнями небольшой альпийский городок; слабый ветерок доносил оттуда рождественские песни и громкий смех. Скалл сидел на качелях-шине и легонько раскачивался, грея ладони стаканом своего термоса. Аромат горячего вина с цитрусами, бергамотом и корицей приятно целовал раскрасневшийся от мороза нос. Реборн сидел на похожих качелях и попивал чай с коньяком и лимоном: делал небольшой глоток, а потом натягивал горчичный шарф до самых глаз, делая выдох в тёплую шерсть, чтобы запечатлеть там гамму непередаваемого одеколоном запаха напитка. Канун Рождества. Они все ещё искали виновников своеобразного фиаско Синклера, а Скалл обучался у того законам и обычаям мира мафии. — Когда вырасту, — сказал неожиданно бывший каскадёр, — хочу вернуться сюда и ещё разок посидеть здесь. В снег. — Тебе уже девятнадцать, — заметил Реборн, делая очередной глоток. — Детство кончилось год назад. Скалл по-мальчишески усмехнулся: — Так разве это возраст? Перед законом отвечаю теперь, конечно, но не чувствую в себе ни мудрости, ни житейского опыта, ни знаний. Вокруг так тихо и красиво. Словно в открытку с головой залез, только намного лучше. Вот сижу сейчас и очень жить хочется. Совсем маленьким себя чувствую. Мира так много, а человека так мало, ты просто задумайся! Столько возможностей ... хочу попробовать всё! Всё, что только могу! Реборн искоса глянул на своего чего-то—вроде—протеже и тихо хмыкнул. Как наивно и по-детски. Да, было упомрачительно вот так сидеть и воображать себя на краю земли, на краю всего, сидеть на отшибе, на отдельной оси от тысячи человек ... было приятно ощущать мнимое одиночество; вроде ты один, а вроде и нет. Но такого жизнелюбия Ренато не чувствовал. Слишком взрослый, наверное. Из Скалла мог бы получиться отличный Питер Пэн, такой же светлый, яркий и бесшабашный, пусть и с Пламенем Облака. А из него, Синклера, нет. Слишком многое уже в себе сломал. Но он все равно ответил: — Попробуй, — и получил широкую улыбку. Реборн был бы и сам не прочь когда-нибудь в будущем снова вернуться в это самое место и выпить со своим 'кем-то вроде ученика', глядя на тонущий в снегу альпийский городок под ярко-синим небом. ... воспоминание во сне было настолько реальным, что Реборн, даже проснувшись, все ещё чувствовал запах глинтвейна из термоса Скалла. — Мира так много, а человека так мало, — повторил в потолок Аркобалено Солнца и вцепился пальцами в одеяло. Он скучал по своему первому другу, скучал невыносимо и болезненно; глаза устали плакать. Люди - создания чудовищно хрупкие и глупые. Скалла уже давно рядом не было. Они так и не вернулись вдвоём в ту глушь, в снег, в Рождество. {•••} Во время сложных жизненных ситуаций к Реборну всегда во снах приходил Скалл, иногда воспоминанием, а иногда просто так. Ренато во многое не верил — не верил во всемогущую романтическую любовь, потому что никогда её не испытывал; не верил в идиллические семьи, так как сам подобную не имел; не верил в то, что в каждом человеке есть доброта, какой бы маленькой её доля не была ... Но в дружбу верил. Не встреть он Скалла все эти года назад, фыркал бы и на это. Скалл первым прошёл через все внутренние барьеры киллера, никого к себе не подпускавшего. Впоследствии туда кое-как вошли и другие Аркобалено, но это было потом. Однако наибольшее место в дружеском плане оккупировал именно непутевый гонщик. Забавную пару-оксюморон они составляли вместе: мрачное Солнце и жизнерадостное Облако. Как бы сопливо это ни звучало, но Скалл научил Реборна жить вместо того, чтобы измерять время графиком заказов, а уровень достатка — костюмами Армани, ботинками Прада, одеколонами Живанши и часами Ролекс. И когда пустота внутри зияла чёрной бездной, когда не смывалась с ладоней кровь, когда в ушах звенели набатом крики и пулемётные очереди, а руки тянулись к бутылке, во сне приходил Скалл. Его лёгкие шаги в тяжёлых кожаных ботинках можно было узнать из тысяч. — Ты знаешь, где готовят самую вкусную панакоту на свете? — спросил он во время первой такой встречи. — Не знаю, — ошарашенно ответил Ренато. Мир сна сложился вокруг них залитым солнцем барселонским парком-лабиринтом, где пути столь разных людей впервые пересеклись, пусть и вскользь. Они стояли в самом его центре, рядом с небольшим мраморным фонтаном и скамейками, где у Синклера случился памятный приступ клаустрофобии. — А я знаю, что ты не знаешь, — весело отозвался Скалл. — В общем, слушай: напротив входа в Пантеон в Риме есть 2-3 кафе. Самое близкое к этому памятнику архитектуры, с клетчатыми скатертями, это оно. — Зачем? — Что "зачем"? — Зачем ты мне это сказал? — Ну, блин, ты страшно похудел. На такую костлявую задницу даже проститутки свистеть не станут. Ренато неожиданно для себя хохотнул и проснулся. В бумажнике у него лежал купленный накануне билет в Рим. {•••} Скелеты все прибывают и прибывают в шкаф Реборна с каждой миссией, с каждым заказом, с каждой рубашкой, с которой не смывается чужая кровь. Он раз за разом откупоривает бутылку, раз за разом опрокидывает пару стаканов и выкуривает сигару или две. Единственный отход от стереотипной бондианы - вопреки чужому мнению, он может запросто жить без постельных приключений, и эта 'не'потребность почти граничит с асексуальностью. Убийца-мафиози Реборн безукоризненен. Выглаженный костюм, галстук, золотые запонки, часы, дорогой одеколон и шляпа-федора, обязательно шляпа. А ещё зверь-напарник Леон. Неудачная из Ренато Синклера Матильда получилась. Реборну одиноко; он хочет, чтобы к нему чаще приходил Скалл. Он хочет повернуть время вспять и исправить свои ошибки, точнее ошибку. Одну, главную. Ему не стоило входить в образ и нигилистично отрекаться от прошлого. Не все там темно и грустно. Не стоило отказываться от дружбы Скалла. Может быть, его друг жив. Может и нет. Ренато не присуще надеяться, он и не надеется. Он слишком циничен, чтобы ходить в кафедральные соборы и храмы за наставлениями и светлой молитвой. И всё-таки, если Реборну доводится увидеть падающую звезду, его глаза сами собой поднимаются вверх, а сердце беззвучно шепчет: "Если есть кто-то наверху, одно прошу. Верните моего друга". И всякий раз в ответ молчаливо блестят и переливаются звёзды от смеха Фрегарах.