Переменная облачность

Демо-версия проды :р целиком пока вряд ли напишу, экзамены все ближе и ближе. Но так хоть порадуетесь :) с наступающими праздниками! Жил-был нудный-нудный Верде. Он был настолько нудный, что стены, будь у них ноги, определено покинули бы его общество. Если бы могли. Земля бы под ногами провалилась. Трава бы ушла, цветы, деревья ... Космос бы подвинулся! И провалился бы он в такую Чёрную Дыру, прям Дырень, что новый бы мир воздвигнулся от его нудности. Вот такой жил-был Великий Нудный Верде. — Тсуру, — сухо поправил очки на переносице Аркобалено Грозы, — мне, конечно, очень импонирует твоё высокое мнение о скромной персоне своего учителя, но до конкурса "Я и мой кумир" это сочинение, откровенно говоря, не дотягивает. — ХИИИИЕЕЕЕЕ! Прекрати читать мои дневниковые записи!!! {•••} Верде был нудным, и вредным, и вообще ужасным, и давал очень болезненные подзатыльники. И ворвался он в жизнь Тсуру нежданно-негаданно, предупредив заранее о приезде и позвонив в дверной звонок. Это все равно было слишком внезапно. Верде вообще был олицетворением внезапности. А ещё он плотоядно блестел очками, плотоядно снимал/надевал белый лабораторный халат и имел плотоядного крокодила Каймана, который "питается неудачными экспериментами". — А я тоже эксперимент? — Тебя интересует именно это, а не вопрос, являешься ты удачным или неудачным? — Но вас же наняли! — Предоплата. Зато. Тсуру научился переживать за отношения двух переменных в уравнении, как за любовную линию в мексиканском сериале. Осознал всю тленность бытия в тринадцать лет на теории прикладной физики. Стал свободно изъясняться на семнадцати языках программирования и китайском. Готовить правильный чай. И убивать особо опасные эксперименты тапками. И это всё лишь после двух месяцев обучения. Но потом его сверхУчитель (-мучитель) задумался: — Нет, — решил Верде, — мне кажется, я тебя неправильно учу. Тсуру чуть было не выронил от такого заявления свою исследовательскую мини-диссертацию и не разбил реактив, над которым трудился последние два дня. — Я же из тебя мафиозного дона сделать должен, а не учёного первого калибра, — продолжил он, почёсывая щетинистый подбородок. Тут Тсуру выронил-таки колбу, стекло треснуло, и ядовито-розовая жидкость разлилась на полу. — Ах ты ж, блять, котангенс злоебучей функции, — припадочным тоном прошептал побелевший Тсуру, стащил тапки и судорожно вытер пушистой стороной пузырьки на дереве. Затем как был в носках, так и ломанулся в соседний дом, выкупленный учителем, к мусоросжигателю. И только вернувшись в дом спросил: — Какая-такая мафия? Верде отвлёкся от каких-то бумаг и посмотрел на своего ученика удивлёнными глазами: — Не сказал, что ли? Прибыл я делать из тебя наследника мафиозной Семьи, титул по родословной переходит. Надо бы научить выживать. А то ещё умрешь, не женившись, и по мои косточки отец твой придёт вместе с дядьями и дедушкой. — Папа? — слабым голос спросил Тсуру. — Дяди? Дедушка? Его аккуратный и обычный мир шёл и шёл трещинами, а остатки адеквата помахали ручками и уехали в закат на красном коммунистическом поезде. Будущий Одиннадцатый босс Вонголы грохнулся в обморок.