Холодные камни Арнора (8) Лесной принц

У них это был почти ритуал. В день, когда можно было никуда не спешить, когда дела – есть, конечно, когда их нет? но они подождут, – в такой день он задерживался в постели надолго, а Матушка разминала ему спину. Это были минуты абсолютного, беспредельного счастья. В промозглой влажности зимы он вставал первым, выбравшись из-под груды шкур, разводил огонь, приносил жаровню, и, когда воздух в их отнорке пещеры становился хоть как-то похож на теплый, поднималась Риан, надевала накидку белого северного меха – и под сильными умелыми пальцами жены его спина не то что не мерзла, а скоро начинала гореть огнем. В этом тепле, несмотря на все холода, было свое наслаждение. Но летом!.. Если дела не зовут встать еще на рассвете и можно, приоткрыв один глаз, невнятным «М-м» сообщить о том, что тебе лень открывать второй, и нет вороха шкур, а есть тонкое кроличье одеяло, и плетеные перегородки, сменившие зимние пологи, отставлены в сторону, так что ослепительный свет, от которого глаза на миг сощуришь выходя, здесь становится приятным полумраком, и придет жена, станет долго мять тебе спину и шею, а ты будешь подбородком ловить ее руку, когда она доберется до плеч, и прижиматься щекой… в такие мгновения ему не очень-то верилось, что это всё правда и это всё с ним… А за мальчишками присмотрит Хэлгон. Сразу после его свадьбы нолдор стал жить у других – если стоит словом «жить» назвать перенос скудного скарба в другую пещеру. Хэлгон тогда заменил его как только мог – дав ему почти полгода дома: эльф носился по Арнору бешено – граница, связь с другими поселениями, вернуться с новостями, уйти в тот же день, хоть в жару, хоть в ливень, надо – значит надо, а тебе надо быть с женой, не спорь со старшими, а то я напомню, на сколько тысяч лет я тебя старше, да, ты уже говорил, что так нечестно, вот и не спорь. Рождение Арахаэля всё изменило, или, точнее, всё вернуло на свое место: Хэлгон вернулся в их пещеру, взяв малыша в свои руки и возвращая его Риан, кажется, только затем, чтобы она его покормила. Любые попытки возразить разбивались о его непоколебимое «я даю вам возможность побыть вместе». Потом появился Раэдол, потом Аэглен, а сейчас Нефвалан был в том умилительном возрасте между годом и тремя, когда дитё достаточно взрослое, чтобы залезть куда угодно (и куда неугодно), но слишком мало, чтобы понять слова запрета. А Арахаэль уже который год ходил в дозоры. За эти десять лет Риан привыкла к эльфу настолько, насколько Аранарт привык к нему за предыдущие сорок. Возвращение мужа означало и возвращение Хэлгона, а это значит, что по утрам можно спать, маленьким – кто бы в разные годы ни был этим маленьким – займется эльф, а старшие, если они не в дозоре (даже Аэглен уже бывал в ближнем), отправятся стрелять из лука – или какие у них там занятия. …и если муж никуда не спешит, то она будет долго-долго разминать ему спину, ощущая больше, чем в ночи любви, что они вместе. Тень упала у входа – вошел Хэлгон. Риан обернулась к нему к нему, не смущаясь, что она в одной рубашке, и не прекращая своего занятия, Аранарт лениво двинул бровью и изволил вопросить: – М? – К тебе гость. Вождь поднял голову и повторил тот же вопрос: безмолвно, но уже с совершенно ясным взглядом. – Здесь Гэндальф. Рука Риан застыла. – Как он нас нашел? – ни следа прежней истомы. – Вышел на дозор Рибиэля. Дальше провели. – Ясно. Он чуть помедлил, резко выдохнул, возвращая себя в реальность, сказал обычным холодным тоном, смягчая приказ вопросом: – Принесешь умыться? Он не должен меня видеть, пока я не буду готов. Хэлгон молча кивнул и вышел. Тем же тоном жене: – Одеваемся. Она поняла его и открыла сундук, где лежали их парадные вещи. – Синюю? – она взялась за рубаху, которую он обычно надевал на праздники. – Ни в коем случае. Белую. Хэлгон принес ему умыться. Когда вождь отплескался, он увидел, что Риан надела светло-голубое платье плотного харадского шелка, и посмотрел на нее так разочарованно, что она тихо спросила: – Что? – Рыжее, – коротко приказал он. – Но я думала – с ожерельем Кирдана… – Когда я захочу узнать, что ты думаешь, я задам тебе вопрос. – Оно же шерсть… – Я знаю, что оно шерсть. Он принялся расчесывать свою гриву – поседевшую, но не поредевшую за эти годы. Хэлгон порадовался, что его самого Гэндальф уже видел и необходимость одеваться к официальному приему ему не грозит. Риан сменила платье. – Звезду, – велел Аранарт. – И подай мне гномий набор. – С камнями? – Нет, другой. Она выложила на постель массивные украшения. – Покажись. Так. Серебряную сетку на волосы и всё. – А браслеты? – удивилась она. – Какое из моих слов неясно? В его голосе было не раздражение, а огорчение, и это немного смягчало. Или, вернее, смягчало немного. Он оделся, ловким движением застегнул узорные гномьи браслеты. – Повернись, я помогу тебе. Уложил ей прическу, еще раз оглядел ее, словно мастер произведение, расправил свои волосы, вопросительно взглянул на Хэлгона: как? Тот качнул головой: дескать, по-моему, прекрасно, а чего ты хотел – я не знаю. …всё, что Гэндальф знал о нем за эти сорок лет, – это прозвище Арамунд. Бык, значит, Арнорский. Эльфы, переходившие Сероструй, иногда встречали его дозорных, и те были учтивы, но не слишком словоохотливы. Да, живы. Вполне благополучны. Нет, благодарим, помощь не нужна. Поклон Владыке Элронду от нашего вождя. Да, передадим. И всё! Так что маг не вытерпел и отправился сам. Эльфы Дольна провели его до тех мест, где «водился диковинный зверь – адан лесной», как бурчал себе под нос Гэндальф. И лесные эдайн вышли к ним: двое мужчин, а один почти мальчик, лет пятнадцати. Они выглядели примерно так, как волшебник и ожидал, но его поразила их речь: они говорили на синдарине, и говорили не просто чисто – чувствовалось, что они не ради эльфов перешли на их язык, не пытаются блеснуть перед магом (знают ли, кто он?), нет – так звучит речь, на которой ты говоришь каждый день. А для мальчишки синдарин, стало быть, родной… К просьбе провести его к Аранарту они отнеслись спокойно, без излишней бдительности. Его вели три с лишним дня, и Гэндальф понимал, что без них он блуждал бы тут месяцами. В лесной чаще обнаруживался проход, на склоне ущелья – тропинка, на полянке откидывалась крышка (или, точнее сказать, крыша?) схрона, где можно было и поесть, и переночевать. Глушь была ими обжита, они шли по диким местам как по собственному дому – быстро без спешки, спокойно, деловито. Надо гостю к вождю – значит, надо. Эльфы плохого человека не приведут. Провожатые сменились дважды и третьим оказался… Хэлгон. Гэндальф, пользуясь правом старого знакомого, попытался расспросить его. Тщетно! Попытка Гэндальфа напомнить корабль Аллуина и Валинор привела лишь к тому, что Хэлгон, словно в насмешку, заговорил на квэнья. Впрочем, для его ответа хватило бы и Всеобщего, а не того языка, который тысячи лет не звучал в Срединных землях. Этот упрямый недорезанный нолдор заявил, что если маг идет говорить с вождем дунаданов, то с вождем он и будет говорить. А если хочет побеседовать с ним, Хэлгоном, то зачем куда-то идти, вот есть удобное бревно, можем посидеть и поболтать. Так что большая часть пути прошла в молчании. Похоже, Хэлгон не очень-то дорожил возможностью побеседовать на родном языке. Солнце было уже довольно высоко, когда нолдор сказал, что они пришли. Маг не сразу понял, что тот не шутит. Что пещеры этих холмов обжиты – было ясно: утварь у входов, на склоне пасутся овцы и козы, если осмотреться внимательно, то заметишь и небольшой огород. Поселение фермера, настолько бедного или слабого, что предпочел пещеру дому. Хоббиты – и те в своих норах живут лучше. Но, – мелькнула мысль, – может быть Аранарт тут только гостит? А потом он увидел жителей этого странного поселения. Их одежда была похожа на крестьянскую или сшита из тех тканей, что можно за медную монету купить в Брыле. Они занимались обычным фермерским трудом. Но на этом сходство с крестьянами и заканчивалось. И дело было даже не в языке, на котором они говорили. Дело было в том, как они говорят. Как держатся. Воина, даже если он берет лопату и идет в огород, опытный глаз не спутает с крестьянином. Леди, даже если она кормит птиц, держится иначе, чем фермерша. Но и это было неглавным. Гэндальф смотрел на их спокойные лица, слушал их плавную речь – и не мог представить себе ссору в этом поселке. Ссору, крик, плач иной, кроме младенческого… но не потому, что эти люди были бесстрастны или все до одного добры, нет: они все в свое время ощутили дыхание смерти и, пережив ту войну, научились ценить каждый день – за то, что он есть, и близких – потому, что они здесь, с тобой, живые. Они потеряли так много, что дорожили теперь лишь подлинно ценным. И когда появился их вождь, то Гэндальф не сразу удивился тому, что именно он видит. Потому что правитель Людей Запада, наследник Элендила мог выглядеть так и только так. На Аранарте была длинная, ниже колен белоснежная рубаха тяжелого шелка. Серебряные браслеты отчетливо гномьей работы и такой же пояс были ему невероятно к лицу (вот, значит, с кем он предпочитает вести дела, – мелькнула мысль у мага). Он наклонил голову, приветствуя Гэндальфа, и в этой готовности здороваться первым, и в этом поклоне было достоинство и такая сила, которая уж конечно не боится быть ущемленной от всего лишь учтивости. Действительно – Арамунд. Годы явно пошли ему на пользу. Не тот бешеный герой, что привез Элронду Звезду Элендила сорок лет назад. Его королева, рядом с ним казавшаяся хрупкой, была в платье кроваво-красного цвета (одному Аранарту ведомо, почему он именовал его рыжим), на груди – звезда странной формы, осыпанная рубинами, которые оглушительно засияли на солнце. Гэндальф на миг увидел их – вот такими, ни убавить, ни прибавить! – в тронном зале Минас-Анора, который теперь звали Минас-Тиритом. И сердце его зашлось от восторга и тоски: настолько им обоим было место там. Ему хотелось спросить, откуда они вышли. Потому что не могли же они выбраться из звериного логова, едва приспособленного под жилище! Что там, за зёвом пещеры? – Неискаженная Арда, в которой Король правит своим народом, а не прячется по лесам, как вор или беглец? Гэндальфу лучше лучшего было известно, что это не так, но избавиться от этого ощущения удалось не сразу. – Я приветствую тебя, Аранарт сын Арведуи, вождь дунэдайн. – Добрая встреча, Гэндальф Серый. Хэлгон, тенью явившись за их спинами, набросил на один из валунов некрашеную холстину, супруги сели – и Гэндальфу снова почудилось: они в тронном зале. Жаль! Как же жаль! Аранарт чуть улыбнулся: – Как видишь, мы не заросли мхом. – Ведешь торговлю с гномами? – спросил маг, кивнув на его браслеты. – Торговлю?! Не-ет, я не настолько богат, чтобы торговать с ними. От вида денег гномы теряют рассудок, – рассмеялся вождь. И пояснил: – Меняемся. – Остались запасы от Арведуи? Аранарт прищурился: – Его запасы именно – остались. Он указал взглядом на звезду на груди Риан. Гэндальф посмотрел на нее внимательно – и только теперь понял, что в этом украшении сразу показалось ему странным. Она в точности повторяла рисунок Звезды Элендила, только один из лучей был обломан. Случайность? небрежность? – только не это. И по всей поверхности сверкали рубины – как капли крови. Носить это… язык не поворачивался сказать слово «украшение» мог и мужчина, и женщина. Вот, значит, как… Аранарт, проследив его взгляд, медленно кивнул: правильно понимаешь. – Но это не гномья работа, – сказал Гэндальф, чтобы что-то сказать. – Что же, по-твоему, мы совсем безрукие? Маг полез за трубкой. Он не очень знал, как представлял себе встречу с вождем дунэдайн, но явно не так. Аранарт ждал. Риан была безучастна. Мальчишка лет двух, лохматый и загорелый, побежал было к ним, но был перехвачен Хэлгоном. Сын? Интересно, который? Гэндальф выколотил трубку о камень. – Тогда на что же ты меняешься? – А у меня в лесу золотая жила, – пожал плечами Аранарт. – Ее раньше злой зверь стерег, а теперь его нет. Вот мы и пользуемся. – Кхм! – Нет, правда: золотая жила. Пушнина. – А злой зверь? – Да водился раньше в этих местах… самый опасный хищник. Смертный. Он произнес слово «фиред», которым называли людей вообще, а не потомков Трех родов аданов. – Хм… – А сейчас зверье размножилось. И нам хорошо, и лесу остаётся, и на много веков вперед этой золотой жилы хватит. – И на харадские шелка, как я погляжу. Где вы их только берете? Вождь улыбнулся: – Там же, где и всегда их брали. Купцы в Тарбад возят. За последние лет двадцать так охотно они возить стали… просто радуешься. И не какой-нибудь там тонкий, в десять слоев обернешься – и всё равно как нагишом, а хороший, еще чуть-чуть – и от когтя защитит. Греет не то что лучше шерсти – лучше иного меха! – И ты всем доволен? – прищурился маг. Вождь кивнул: – О чем я много лет подряд прошу сообщить Элронду. Мы здоровы, сыты и даже, как видишь, одеты не в шкуры. – Этого хватает? – всё тем же тоном спросил Гэндальф. – А что еще? – Мне напомнить тебе о долге потомков нуменорцев? О силе Врага, которая не слабнет, и о том, что кому как не вам вставать на ее пути? – Гэндальф, – Аранарт сцепил руки на коленях, – послушай меня. Мы помним об этом. И мне напоминать об этом не нужно… Но. Спроси меня, какой день в той моей жизни был самым страшным. Не тот, когда я сжег Форност, нет. И даже не тот, когда я узнал о гибели отца. Хуже. Он тяжело вздохнул и продолжил, не глядя на мага: – Тот день, когда я снял Звезду Элендила. Потому что в тот день весь Арнор – весь, Гэндальф! уместился в одном зале. Да, это был большой зал и там было очень тесно… и всё же – весь Арнор. Риан кивнула. Она хорошо помнила, как тогда ее, стоявшую рядом с матерью, совсем было затиснули и какой-то незнакомый воин взял ее на плечо. Так она и смотрела тогда на Аранарта, хотя плохо понимала, что он делает и почему. – Гэндальф, твои слова правильны. Только… повремени с ними. Чтобы мы могли встать на пути слуг Врага, мы должны… мы должны просто быть, Гэндальф. Снова быть народом, а не горстк… Глядя в светящиеся одобрительной улыбкой глаза мага, он осекся. – Так. Стало быть, я как тот мальчик, что хорошо отвечал урок и за это вечером получит кусок сладкого пирога? Риан вопросительно посмотрела на него: про пирог была шутка? Он медленно кивнул: надо, да. И сделал какое-то движение бровями, неясное Гэндальфу, зато отлично понятое Матушкой. Она неглубоко поклонилась волшебнику и ушла. – Доволен? – усмехнулся Аранарт, скрывая досаду. Так повестись на чью-то хитрость ему не доводилось уже очень, очень много лет. – Да, – со всей серьезностью отвечал Гэндальф. – И не сердись на старика. Подумай сам: каким я тебя когда-то видел в Форносте и каким ты приехал в Ривенделл – это были два совершенно разных человека. Откуда мне знать, каким ты стал теперь? А может, ты мечтаешь вызвать Моргула на бой и уничтожить его? – А почему не Моргота? – усмехнулся вождь. – Не вижу разницы. Про Моргула Глорфиндэль всё сказал ясно. Помолчав, добавил: –Я не могу позволить себе такую роскошь, как мечтать о несбыточном. Гэндальф смотрел на Риан, о чем-то переговаривающуюся с женщинами у других пещер. – Кто она? – спросил он. – Ее отец был командиром маленькой крепости в горах, если ты спрашиваешь о ее роде, – отвечал Аранарт. – С Элендилом, знаешь ли, приплыли не только лорды… Волшебник кивнул: догадываюсь. – А потом… – дунадан вздохнул, – в первую зиму ее отец сумел успеть увести их в горы. Маленький отряд, припасы… как-то продержались. Ну а во вторую… Он сжал губы, помолчал. – Риан совсем маленькой была, плохо помнит. На ее счастье. Похоже, он увел отряд орков за собой. Гэндальф наклонил голову: сочувствую. – Только… – Аранарт прикусил губу. – Моргул же тогда нас с Алдамиром искал. Орки были на варгах. Риан не знает, конечно, ей никто не сказал. Она говорит, потом, когда орки ушли, его тело нашли, похоронили… как похоронили, понятно: кучу камней насыпали. А ее не взяли. Правильно не взяли. Нечего ей смотреть на то, что от него осталось после встречи с голодными варгами… Снова помолчал. – А я тогда жил у Кирдана, и было мне хорошо и тепло. – Врать старику нехорошо, – заметил Гэндальф и снова стал набивать трубку. – Да. Нехорошо, – согласился Аранарт, стряхивая с себя прошлое. – Так что если тебя интересует ее знатность… – У тебя знатности на двоих хватит, – маг выпустил кольцо дыма. – Я знаю. – А что ты стал очень похож на Ондогера, знаешь? – В каком смысле? – напрягся Аранарт. – Внешне, – он выпустил еще несколько колечек. – Внешне не страшно. Гэндальф с интересом приподнял бровь: – А что же страшно? – Страшно быть таким отцом, как он. Когда твой сын, едва почувствовав свободу, тайком удирает в битву, растеряв остатки разума, забыв и долг сына, и долг наследника. – Ты о гибели Фарамира? – Разумеется. Мальчишка (язык не поворачивается назвать его дядей!) нарушил не только волю короля, но и закон Гондора. Он должен был понимать, что творит! Должен… но не понимал. Я не виню его, я о том, насколько же он был задавлен своим отцом. Так что, – Аранарт усмехнулся, – изо всех моих знаменитых предков я менее всего хотел бы походить на Ондогера. – И на кого же ты хочешь быть похож? – волшебник вытряхнул пепел из погасшей трубки. Сын Арведуи негромко рассмеялся: – Всю жизнь мне говорят, что я на кого-то похож! На отца, на деда, на другого деда, на Феанора, на Финголфина, на Берена… кого я еще забыл? да, Элендила! Почему я не могу быть похож на себя?! Но если уж непременно надо выбирать… – он снова улыбнулся, – мне нравится думать, что сейчас я похож на Тингола. – На Тингола? Ты? Чем?! – Гэндальф понял, что удивляться сегодня ему придется еще не раз. – Для начала, мой народ имеет привычку сидеть на деревьях. – Хм. Не сказал бы, что это главная черта сходства. – А главная в том, что в мои леса никто не войдет без моей воли. Хотя Завесы Мелиан у меня нет. – Подожди… ты хочешь сказать, что знал и заранее предупредил обо мне?! – Конечно, нет, – качнул головой Аранарт. – Но тогда… – Невозможно предугадать всё, – объяснил дунадан. – Но можно и нужно дать понять людям главное. Мои дозорные не «выполняют приказ». Они понимают мою волю. Поэтому тебя и провели сразу же, а не стали тратить время на гонца. Гэндальф одобрительно покачал головой. – Я этому научился, глядя на Хэлгона. Чем меньше ты ему прикажешь, тем лучше он всё сделает. И подумал: а почему бы и людской разведке ни быть такой? Как можно меньше слов – только о самом важном! и как можно больше доверия. Итог ты видишь. Стрелять отравленными стрелами во всё, что движется, нам не придется. Из пещер начало тянуть вкусными запахами. Кажется, сегодня вечером их ожидал не только кусок сладкого пирога. Но на Гэндальфа, кажется, эти чудесные ароматы действовали прямо наоборот. Голодный он, что ли? – Аранарт, всё это прекрасно, но почему бы ни построить дома? Раз тут так спокойно? Тингол жил не в… – Неужели? – смеясь, перебил вождь. – Числом пещер мне с ним, конечно, не сравниться, но… – Я серьезно! – рассердился маг. –Менегрот был дворцом, а вы тут почти как звери. – Серьезно? Ну что ж, я отвечу тебе серьезно. Из перелеска высыпала толпа детей и подростков – от совсем малышей до пятнадцати-, а то и двадцатилетних (кажется, там и девушки были). Различающиеся между собой только возрастом и ростом, лохматые, загорелые, веселые. Разбежались по пещерам, старшие развели малышей. Где-то там мелькнул и Хэлгон, и еще пара взрослых воинов. – Гэндальф, мой ответ прост: Моргул. Он не простит поражения и, несомненно, попытается отомстить. Как только узнает, что мы живы. А произойдет это не при мне… – Аранарт посмотрел вдаль, словно высокое чистое небо могло сказать ему «да». – Но произойдет. Скажи мне, Гэндальф, как я могу подготовить мой народ к войне, о которой я знаю только, что она неизбежна и что я не смогу в ней участвовать даже советом? Маг внимательно смотрел на него. Но Король и не ждал ответа на свой вопрос: – Только одним: приучив их быть готовыми к ней так, будто она завтра. Нынешние орки, если и спустятся с Мглистых гор, разбегутся после десятка стрел (те, кто уцелеет, разумеется) – и можно быть уверенным, что на тот дозор еще много лет никто не выйдет, до следующей случайной шайки. Да… А мы должны быть готовы к тому, что Моргул вернется с новой армией, и нам, если нас не станет к тому времени раз хотя бы в двадцать больше, останется только бежать. И спрятаться уже не как сейчас, а всерьез. Чтобы его армия, какой бы большой она ни была, исчезла в Арноре, будто здесь болото от гор до гор. – И когда же, по-твоему, этого следует ждать? – совершенно серьезно спросил Гэндальф. Аранарт пожал плечами: – Лет двести-триста мы просидим тихо, как мышь в норе. Потом… большой народ спрятать уже труднее. Так что, – он усмехнулся, – века через четыре, самое позднее – пять советую ждать гостей. Это если на Севере не произойдет что-то интересное, так что гости прибудут раньше. – Кхм, – сказал Гэндальф. Эльф, мыслящий столетиями, – да, но человек? Ну почему, почему он не на троне?! Хотя… это он нужен трону, а ему трон уже не нужен. Через пять веков… ладно, узнаем через пять веков. – Но ты не отвечаешь на мой вопрос, – строго сказал маг. – Почему надо жить в пещерах? Вам хватает трудностей. Зачем создавать излишние? – Нет, – твердо возразил Король. – Только необходимые. Только чтобы мой народ был готов к тому, что война может начаться завтра. Готов каждый день – во все века мирной жизни. – Но послушай..! – Гэндальф, – очень мягко произнес Аранарт, – позволь я объясню тебе. На ровном участке земли начали расставлять складные столы, прикатили и поставили на торец несколько бревнышек, положили на них доски. Потом настала очередь вышитых скатертей… Этак они пиршественный зал из ничего сделают. – Гэндальф, – Аранарт сейчас пытался вспоминать тон отца, от которого отвык за эти годы, – я действительно хотел, чтобы и Элронд, и ты как можно позже узнали о том, как именно я живу. Причина, по которой я скрывал это от вас, проста. Он выдержал паузу и улыбнулся: – Вы вечные, а я – смертный. Маг нахмурился, удивленный таким поворотом мысли. Король продолжал: – Как могут вечному понравиться стремительные перемены? Как может вечному понравиться то, чего не было прежде никогда? Никак! То, что я делаю, для тебя неправильно, и иначе и быть не может, – он опять улыбнулся, только глазами. – Арнор простоял две тысячи лет, и вдруг я увожу народ из городов в пещеры. Какой эльф скажет, что я прав?! – Ближайший, – сухо заметил Гэндальф. Аранарт расхохотался. Гэндальф и сам улыбнулся. – Ближайший не считается. И, кстати, он молчит. Во главу стола принесли кресла – тоже складные. Покрыли тканью с крупными узором. Смотрится… Продумано у них, ничего не скажешь. И в другой день этот любитель считать столетия носил бы всё вместе со всеми, похоже. – Гэндальф, я прошу тебя: просто поверь мне. Пройдет сто, двести лет – и ты убедишься, что я прав. Что мы отказались от того, от чего нужно было отказаться, чтобы сохранить то, что необходимо сберечь. Лет через триста ты сам будешь считать, что никак иначе наш народ жить не может. Маг в очередной раз занялся своей трубкой. Глаза Аранарта блеснули почти по-мальчишачьи: ¬– И вот тогда ты вспомнишь этот разговор и пожалеешь, что меня уже нет в живых и ты не можешь мне сказать, что я был прав. Но чтобы тебе было там, в вашем будущем, не так обидно, я скажу тебе сегодня, что услышал твои слова. Гэндальф поперхнулся табачным дымом.