Холодные камни Арнора (8) Лесной принц

Джен
R
Завершён
33
Размер:
36 страниц, 5 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
33 Нравится 16 Отзывы 3 В сборник Скачать

//

Настройки текста
Они надевали парадную одежду и в ней начинали выглядеть самими собой. Лорды и леди Арнора. Взрослые и дети. Кто в шелке, кто в тонкой шерсти, пальцы в перстнях, украшения – у большинства гномьей работы (Гэндальф дал себе слово непременно добраться до Синих гор и посмотреть, так ли гномам к лицу меха, как этим – творения подгорных кузнецов). Они были… настоящими, другого слова не находилось. Война перемешала их, и уже не понять, кто раньше был простым воином, кто знатным, они уже все – лорды, только вот слуг у них нет, некем командовать, так что командовать приходится собой и подчиняться – себе; словно в сказку попал, в обычную человечью сказку про чудесный замок, где всё делается по волшебству, пир идет, а слуг нет, и не нужны они, конечно, не нужны, если только беседа с высоким гостем удерживает Короля от того, чтобы и зажарить мясо, и принести его самому, и рассказать бы в Гондоре, что можно быть знатным и носить еду на праздничный стол, и не стыдиться этого, и гордость не пострадает ни на волос. Не поверили бы, сказали бы – совсем маг… э-э-э, постарел. – Отчего же ты не купишь хорошей посуды? – спросил Гэндальф, глядя на миски, выдолбленные из дерева, и кубки из рога на простой подставке. – Не могу, – пожал плечами Аранарт. – Как? – А как ты покупаешь шелка? – Ты не понимаешь. Шелк покупает бродяга-охотник. По виду (да и по запаху, не за столом будь сказано) – чистый рудаурец, из тех, что на Ветреном до сих пор как-то перебиваются. Мех у него есть. Ума мало. Хочет он купить что-то такое… себе ли, полюбовнице. Что – толком не знает. Шелк примерно понять способен. Платит втридорога; за год может этот шелк или изодрать, или спалить, или передарить… мало ли. Через год еще купит. Купцам радость. И ни-ка-ких подозрений. Он встал разрезать пирог, положил по куску Гэндальфу, жене, себе. Пирог был с капустой, а кусок небольшим. Впрочем, в мясе на этом столе недостатка не было, так что уйти голодным не грозило. Пирог передавали дальше, до нижнего конца стола, где сидели дети. Самые маленькие – на коленях у старших. – Ну и скажи мне, Гэндальф, как бы этот дикарь нагорий стал покупать хотя бы дюжину пристойных глиняных мисок? Нет, я не спрашиваю, как их донести. Я это знаю. Ты это знаешь. Я спрашиваю, как он это сделает. И главное – зачем? – Кхм, – сказал маг. – Вот, – кивнул Аранарт. – Так что обойдемся. Не самое главное в жизни. И потом – есть из того, что сделал своими руками… это тоже неплохо. Подставляй. Он показал глазами на кубок. Маг подставил и спросил: – А вино бродяга может купить? – Пробуй. ¬– Хм… – он сделал маленький глоток, пробуя вкус, потом еще, еще. – Странно. Что это? – Ты уверен, что хочешь получить ответ на этот вопрос? – усмехнулся вождь. – А то Риан расскажет подро-обно. Здешние ягоды. С разными хитростями. – Неплохо вы устроились, – сказал Гэндальф, смакуя душистый напиток. – Вот. Вот об этом я уже не меньше тридцати лет пытаюсь вам сказать! Можем потом налить тебе во флягу, если захочешь. – Под честное слово не говорить, где такое делают? – маг выразительно приподнял кустистую бровь. – Гэндальф, – улыбнулся Аранарт, – к чему лишний раз давать слово? Ты же всё равно этим ни с кем не поделишься. – Кхм. И тебе жаль завести под это серебряный кубок? Если бродяга может покупать харадские шелка и гномье узорочье, то что мешает здесь? Дунадан расправился с ломтем мяса, откусил пирога (Гэндальфа удивило, с какой осторожностью он держал хлеб) и отвечал: – Ничего, разумеется. Но – один кубок. Два, три… а сколько нас здесь? А по всем поселкам? Так что ты предложишь: кубки всем, так что легко понять, что в глуши нас сотни, или решать, кому пить из серебра, а кому из рога? М? Гэндальф поискал глазами блюдо с пирогом. Блюдо он нашел – на детском конце. А пирога там не было ни то что ни куска – ни крошки. Аранарт проследил его взгляд: – Нет, вот тут – никакой добавки. Даже такому гостю, как ты. Но потом принесут сладкий, я же обещал. Пока попробуй вот это, если наше мясо слишком жесткое для тебя. Ему передали глубокую миску с овощным рагу. – Но почему у вас нет хлеба? – нахмурился Гэндальф. – Год не был неурожайным. – Всё потому же, – Аранарт пригубил свой кубок, глядя на мага. – Лесной бродяга может купить пару мешков муки. Другой и третий – тоже. Но если есть хлеб всем каждый день, это вернее любого лазутчика выдаст, сколько народу живет в глуши. А самим нам поля не распахать: поле не спрячешь, и лишних рук нет, и… словом, хлеб – по праздникам. – Но так нельзя! – от возмущения маг аж ложку уронил. – Только так и можно, – спокойно отвечал Король. И, отвечая улыбкой на гневный взгляд Гэндальфа, добавил: – Стынет. Ешь, пока вкусное. – И кролика забери, – как бы ни о чем заметила Риан. Аранарт расхохотался. Он смеялся, раскачиваясь так, что кресло под ним скрипело, и слезы выступили у него на глазах. Королева сдержанно улыбалась. Гэндальф не мог понять, что же такого она сказала, но сердиться теперь было совершенно невозможно. Как и продолжать серьезный разговор. В чем-то этот упрямец всё же прав: действительно вкусно и действительно стынет. Дело шло к вечеру. Принесли плошки то ли с воском, то ли с чем, зажгли – пламя заплясало, освещая лица, блестя на украшениях, играя рисунком вышивок… а пещеры и вся скудость здешнего быта отступили в темноту. Сумрак сдвинулся вокруг них, словно стены замка, словно они действительно в пиршественном зале, и потолок так высок, что его не видно, и ты знаешь, что эта башня окружена стенами в три ряда, так что никакому врагу никогда не взять ее, и здесь ты в безопасности больше, чем где бы то ни было и когда бы ни. Сменили тарелки (а так ли и важно, что они деревянные?), принесли еще ягодной браги, горячего питья на нижний конец стола, наконец явился и обещанный сладкий пирог. Вкусный, чего уж там, но как прикажете есть, зная, что у них хлеб по праздникам? И ведь сидит, улыбается, довольный, будто и впрямь всё хорошо… мало тебе сожженного Форноста? не уймешься никак? Гэндальф только сейчас заметил Хэлгона – на нижнем конце стола с уже знакомым мальчишкой на коленях. Вот уж кого и предположить в няньках не мог! Мальчик ел сам, эльф лишь размачивал ему еду – то ли водой, то ли молоком. Пара парнишек рядом – лет шести и восьми. Похожи? Нет? Все они тут темноволосые… Самым странным в поведении детей было их спокойствие. Они не шумели, не ссорились из-за остатков пирога, раскрошившихся на блюде, они если и болтали, то негромко… не бывает таких десятилеток, а тут ведь и моложе есть. И не война их такими сделала – война закончилась сорок лет назад! от жизни без хлеба притихли? – У тебя трое? – спросил он у Аранарта. – Четверо. – Кого же нет? – Старшего. В среднем дозоре. – Погоди. Сколько ему? – Будет десять. – Сколько?! – А что тебя удивляет? – и ведь снова улыбается! – У нас по дозорам с пяти лет. По ближним, разумеется. И ведь скажи ему, что он зверь и сердце шерстью обросло, он ответит свое «Только так и можно». Арамунд! Он не Бык, он хуже… Не хочет он быть похожим на Ондогера… да Ондогер по сравнению с тобой… человеком был! Ну, ошибался, да. Но не так же… Они запели. Инструментов у них не было (как же, да, лесной бродяга арфу купить не может – а то и не умеет никто из них тут играть), но пели хорошо. От души. И – вполголоса. Вот опять – ну кого бояться, если на десятки лиг вокруг – только ваши?! Нагнал страху… На кого он из предков похож! Да ты ни на кого не похож, ты и на Феанора не похож, он и то так со своими не обращался! А поют хорошо… В небе сияли звезды, ночная синева скрывала всё лишнее и ненужное, на столе пылали огненные чаши, и в негромкой песни арнорцев была сдержанность и оттого – сила. Та сила, что заставляет росток тянуться не только вверх, к солнцу, но и вниз, в землю, всё глубже и глубже год от года и век от века, так что какие бы бури ни обломали крону, какие бы молнии ни били в ствол – а дерево будет жить, и расти, и сыпать семена вокруг. Расходились глубокой ночью. Кто-то из детей заснул за столом, не желая уйти, но и не в силах бороться с дневной усталостью, – таких старшие уносили спящими. Явно не в первый и тем более не в последний раз. Аранарт взял на руки среднего, прикорнувшего на плече у Хэлгона. По мнению Гэндальфа, нолдор с двумя спящими принцами (младший спал на руках давно и глубоко) смотрелся исключительно… правильно. Риан подвела к магу одну из женщин. – Это Лутвир. Ее муж и старший сейчас в дозорах, так что тебе удобно будет остановиться у нее. Гэндальф кивнул, благодаря, хотя спать он не хотел. Но пошел с Лутвир, чтобы не обижать отказом. Потом он просто скажет «я хочу немного покурить перед сном» – и всё. А то днем едва ли удастся поговорить с этим… ага, отнес маленького и вернулся помогать убирать со столов. Пес Келегорма… надо же! домашняя сторожевая псина. Мягкие уши, пушистый хвост и ест с рук. Убрали не только со столов, но и сами столы. Люди наконец ушли, эльф и маг остались вдвоем. – Ну, теперь мы можем наконец поговорить? – осведомился Гэндальф, набивая трубку. Искра осветила его лицо. – Спрашивай, – качнул головой нолдор. – И как тебе здесь? – Разве не видно? – улыбнулся Хэлгон. – Да уж… Кем-кем, а нянькой я тебя вообразить не мог! – Ну… они мне вроде как племянники… – Кхм! Хэлгон виновато развел руками: так получилось. – Вы прям Турин и Белег! – хмыкнул маг и выпустил кольцо дыма. – Он не Турин, – строго возразил нолдор. –Да и я не Белег. – И тебе нравится то, что он делает? – Гэндальф пристально посмотрел ему в лицо. – Не знаю… – отвел взгляд Хэлгон. – Он видит то, чего не вижу я… Я различу птицу там, где он и темного пятна не углядит. А он смотрит в будущее, и оно отчетливо перед ним. – И ты станешь уверять меня, что он не советуется с тобой?! Хэлгон рассмеялся: ¬– О, он советуется и часто! Но, Гэндальф, позволь я расскажу тебе, как именно он делает это. – И? – Он задает мне вопрос, что я думаю о том-то и том-то. Я обычно не успеваю и рта раскрыть, как он обрушивает на меня все свои идеи. От меня требуется самое главное: кивать, попадая в ритм его мысли. Это несложно. Когда он найдет ответ на свой вопрос, он снова спросит меня, что я думаю. И я честно отвечу, что мне это кажется разумным. – Кхм! – Вот так он со мной советуется. И, скажу тебе честно, мне это нравится больше, чем попытки всех его предков действительно получить от меня ответ. – Хм. – Гэндальф, ты спрашиваешь, как мне здесь… – нолдор сцепил руки на колене и заговорил, глядя в ночное небо. – Мне… непривычно. Ты знаешь, я всю жизнь был на войне. Обе жизни. Когда войны не было – я шел к ней. Это мой мир. А есть другой. Мир, в котором живет моя Эльдин. Мир света и любви. Я находил свою войну и в Амане. Она нашла свой свет и в Белерианде. Мы с ней пробовали жить в мире друг друга… не выходит. А здесь… я впервые за обе жизни жалею, что она не со мной. Не знаю, что ты думаешь о наших пещерах, но ей бы здесь было хорошо. Я не могу представить ее в Форносте – там она бы была как птица в клетке. А здесь… на просторе… она была бы незаменима… и, думаю, счастлива. – Ей бы понравилось здесь? – прищурился маг. – Как тебе сказать… Думаю, увидев наши пещеры, она бы подробно объяснила, чем именно они неудачны, и что еще у нас не то и не так. Ну а самое главное, – в голосе Хэлгона слышалась улыбка, – она бы решительно потребовала, чтобы такого как я и на десять шагов не подпускали бы к маленьким детям, потому что я совершенно не умею с ними обращаться! Гэндальф смеялся долго, но, разумеется, очень тихо. – Не хочешь ей написать? – Хочу, – нолдор пожал плечами. – Только не могу. – И почему же? – Мне не до прогулки в Линдон. Я нужен здесь. – Что мешает тебе написать письмо здесь? – приподнял бровь Гэндальф. – Я всё равно собираюсь в Синие горы, завернуть в Мифлонд мне несложно. – Гэндальф… – глаза Хэлгона просияли. – Пиши, – улыбнулся волшебник. – Сколько ты еще пробудешь у нас? – Это зависит от вашего Арамунда. Пиши, я бы на твоем месте не откладывал. – Прости, я был резок сегодня утром, – сказал Аранарт, снимая браслеты и отдавая их жене. – Ничего страшного, – тихо отвечала она. Сыновья крепко спали. Хэлгон тактично исчез. Он обнял жену, спрашивая, и она прижалась лицом к его груди, соглашаясь. – Ты уверена, что хочешь пятого сына? – А ты нет? – Я-то хочу, но рожать тебе. Она не ответила. Аранарт чуть отстранился: – Риан, я серьезно. Пока я еще могу сдержаться. – А если нет? – Тогда будем спать. А потом посчитаем твои луны и дальше станем осторожны. – Ты уверен, что всегда сможешь сдержаться? Он усмехнулся: – Сила воли, конечно, украшает мужчину, но проще быть разумным. Меня просто никогда не будет дома, если нельзя. Я стану чаще уходить и чаще возвращаться. – Ты не-воз-мо-жен… тебе не надоело рассчитывать всё и всегда? – Прости, – он подхватил ее на руки. – Привычка. «Пиши и не откладывай» – совет хорош, но на чем писать и чем? Ладно, на чем – придумать не сложно, у Матушки в рабочей корзине найдется подходящий кусок полотна. А вот чем? Чернил нет. Из чего их сделать, причем немедленно? Еще раз писать кровью вряд ли стоит, особенно большое письмо, н-да уж. Из чего Риан кисель варит? – сделать слабенький, добавить сажи… и не бояться, что письмо попадет под дождик… или под ливень. Эльдин от ее мужа Хэлгона …а вот Арнор упоминать не стоит. Конечно, Гэндальф – самый надежный из гонцов (рассказали бы нам с Эльдин в Первую эпоху, кто нам будет письма носить!), но осторожность лишней не будет. Аранарт требует «всё, что нужно передать, передавать только на словах» – вот и не будем это, гм, сильно нарушать. Шанс, что письмо пропадет по дороге в Мифлонд, ничтожно мал, но – никаких имен и никаких названий. Они с Аллуином наверняка знают всё от лорда Вильвэ. Он рассказал им. Не мог не рассказать. Прости за прошлое письмо. Тогда мне казалось, что всё рухнуло, как это уже было раньше. Но ты и представить себе не можешь, насколько я ошибся. Пламя маленького светильника дрожало перед ним, нолдор стремительно писал и не «не слушал», а действительно не слышал происходящего за плетеной перегородкой. За эти неполные полвека они все овладели искусством не замечать того, что замечать не нужно. Это было больше чем страсть. Это была жадность, непонятная ему самому, – будто ему завтра в битву, будто сегодня их последняя ночь. Почему? Ведь всё хорошо, нет? Риан чувствовала, что он опять не с ней. Его тело двигалось по-прежнему ритмично, но его мысли были далеко, а руки – равнодушны. …в первый год ей было очень тяжело, когда он уходил, будучи с ней. Потом она привыкла. Ни просьбы, ни упреки не могли этого изменить. Знала, за кого замуж выходит. Оставалось только покоряться его плоти и ждать. Он любит ее, только забывает об этом. Тело горело огнем страсти, и, раз уж муж думает, то и ей надо думать – о наслаждении, которое разливается по ее жилам, надо быть просто покорной и всё будет хорошо, а если она снова понесет, он будет ласковее и заботливее обычного… Он откинулся на спину и прижал ее к себе. Ну наконец-то вернулся. Она медленно проводила ладонью по его груди. Он вдруг сжал ее так сильно, что она чуть не застонала от неожиданности. – Что? – едва слышно спросила Риан. – Если бы я знал… – выдохнул он. – Ты меня пугаешь… – Я сам напуган. Вот этого уже просто не могло быть. Это так невероятно, что даже и не страшно. Или просто – не получалось испугаться. Тело пело радостью, все прочие чувства отступали перед этим. Странное состояние – хочешь испугаться, а не можешь. Молчит. Сейчас опять уйдет… не уходи! напугай, но не уходи. Спросить его тихо: – Хотя бы – что? – Гэндальф. – А что – он? – Я не знаю. Я не понимаю. – И без паузы: – Повернись спиной. Когда он впервые взял ее по-звериному, ей показалось, что она попала в сказку. Только не в детскую, а во взрослую. В сказку про девушку, которая заблудилась в лесу и угодила то ли к медведю, то ли к волку, он сделал ее своей женой, но на ночь сбрасывал шкуру, любя ее в человечьем облике. Только он запрещал ей его видеть, но однажды жена спрятала светильник, и… сказка потекла дальше. А Матушке осталась жизнь с этим зверем. Со зверем, который ходит на двух ногах и носит человечью кожу. Со зверем, который становится собой лишь тогда, когда она никак не может его увидеть, – прячь, не прячь светильник. Но от жены даже ночной мрак не скроет правды… и Риан год от года всё отчетливее представлялся медведь с головой быка – нечеловечески сильный, и хотелось кричать от смеси боли и наслаждения, но кричать она уже не умела – он отучил ее и от крика, и даже от стона еще в первый месяц брака, потому что нельзя же, чтобы эхо пещеры подхватывало голос, и остается только подчиняться этому зверю, его все считают человеком и только ей одной известна правда, и лишь одна мысль на каждом выдохе: он мой! он мой! он мой! и всего остального Арнора, конечно… Аранарт редко отпускал себя настолько, но сейчас страсть и страх сделали свое дело. Матерый хищник, он не прятался от страха, а шел ему навстречу. Яростный ритм страсти затмевал разум, но все чувства были обострены как у зверя. Чем опасен маг? Он хочет отнять, он может отнять… что? что можно отнять у зверя? жизнь, свободу? не то… детенышей. Детенышей. Они оба рухнули в изнеможении. Не разбудили? Кажется, не разбудили. Тут и без крика перебудишь. Кровать сбита на совесть, не скрипела… наверное. Но не должна, нет. – Я совсем тебя замучил? – Ничего… Стоило вытерпеть этого зверя, чтобы он сейчас был так ласков. Он спокоен как всегда, он больше не боится. – Всё ведь хорошо? Гэндальф нас не съест? – Нас с тобой – нет. Он не шутит. – А что? – он не боится, но ей тревожно. Он отвечает не сразу. Или, вернее, не отвечает не сразу: – Ты уверена, что хочешь испортить себе эту ночь? До утра ничего не изменится. – Аранарт! – тихо, но требовательно. – Арахаэль и мальчишки. Он хочет забрать их. – Что?! – Тише. Разбудишь. И так чудо, что мы их не перебудили. – Но ты же не позволишь?! – Тише, я сказал. Младших – нет, пусть и не мечтает. С Арахаэлем посмотрим, но на всякий случай будь готова. – Нет… – Успокойся. Ривенделл – нехудшее место в Арде, а Элронд наш родич. – Но здесь они дома… – Арахаэль особенно, – она слышит, как он усмехается. – Но он всё равно здесь, с нами… – А там он будет спать на тонких простынях и на сколько-то лет забудет о запахе торфа. Это не так плохо. Она молчит, прижимаясь к нему. – Будь моя воля, я бы сам отправил его к Элронду… не сейчас, лет через пять. Но, видимо, придется соглашаться: Гэндальфу надо в чем-то уступить и тогда удастся не уступать ему в главном. Она молчит. Зачем говорить там, где твои слова всё равно ничего не значат? – Ну, не переживай, – он перекатывает ее на спину и осторожно целует ее лицо. – Ему там будет хорошо. Будут учить… сколько книг прочтет… завтра ты проснешься и поймешь, что это хорошо… Что всё хорошо… – Ты такой добрый… – выдыхает она. – Почему ты такой добрый? – Потому что я люблю тебя, и ты это знаешь. И всё, что дальше было между ними, касалось только их двоих.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.