Десять миллиграммов

В такие моменты, когда мысли начинают брать верх над реальностью, а прошлое начинает губить настоящее, только и остаётся, что отделиться от мира хоть какой-то преградой. Ей может стать всё, что угодно — например, дверь. Дверь от дома, о котором никто не знает. Никто, кто мог бы впустить холод этой ночи в последний в этом мире уголок, где Джокер может остаться один. Это место хранит много, слишком много того, что Клоун старательно удерживает в рамках этих стен. Даже глухое эхо от бешеных ударов сердца не выходит за их пределы. Хотя оно, как ничто другое, рвётся наружу, желая слиться с дождём и прокричать вместе с громом, озаряя тёмное небо… но его снова приглушает пущенная по венам дрянь. И стены перестают существовать. Дом рушится, рассыпается, валится прямо на глазах. Но ничто из него не пропадает, потому что дверь всегда остаётся закрытой. Это настоящая крепость. Темница. Тюрьма. И Джокер заперт в ней навечно. В плену собственных, неведомых ранее чувств. Ни шоковая терапия, ни побои санитаров, ни даже лезвие ножа никогда не приносило столько боли, чем мысль о том, что он кому-то нужен, кому-то небезразличен, кем-то… любим? Удивительно, с какой лёгкостью всё это тонет в жалких десяти миллиграммах. Как просто растворяются в них бетонные оковы. Этого хватает, чтобы наполнить всё тело невообразимой лёгкостью, освободить голову и отключиться, впасть глубже, куда-то далеко за пределы этого дома, этого мира. Стены поглощают всё, не только тьму. Они создают иллюзии света, хотя сами давно не ощущали на себе солнечных лучей. Иногда стены походят на зеркала, отражают в себе всю сущность этого дома, искажают её, стараясь удержать в своём плену затравленное, загубленное и давно утонувшее в миражах сознание. Временами бетон будто затягивался во что-то, похожее на одеяло или скатерть, настолько лёгкую, что она беспрепятственно качалась и мялась на отсутствующем в комнате ветре. Да, Аркхем сломает любого, теперь и Джокер в это поверил. Хотя сломленным себя не считал. Он сбежал, вырвался из одних стен в более плотные, более прочные. И не выходил вот уже несколько месяцев. Иногда он включал телевизор, смотрел новости, слушал об очередных подвигах Тёмного рыцаря. И снова тянулся за иглой. Он знал, что Бэтмен ищет его, никогда не прекращал искать. Он даже знал, что тот ему скажет. Он представлял. Видел в одной из множеств своих галлюцинаций, но никогда не позволял ему приблизиться. С наступлением темноты слепо ползающие по крыше отблески луны ночь за ночью мечтали найти лазейку в дом. Тени от кривых извивающихся ветвей лапой ложились на крышу, словно стараясь сорвать её или вовсе сравнять с землёй этот единственный кусочек бетона во всём лесу. Джокер лежал на старом, рваном и запачканном чем-то красным диване, глядя в шепчущий ему о чём-то потолок. Он приближался и резко оказывался вдалеке, будто падал и отскакивал обратно, оставляя после себя лишь пыль и эхо приглушённого грохота. С каждым ударом о невидимую преграду грохот становился всё громче, пыль окончательно заполнила комнату и начала неприятно проскальзывать в лёгкие. Дышать стало тяжело. Потолок доламывал границу между ним и Джокером и уже почти рухнул ему на голову. Принц преступного мира беспомощно вжался в диван, судорожно хватая ртом воздух и цепляясь стремительно немевшими руками в ткань. Побелка щипала глаза, ослепляя и отнимая у Джокера возможность видеть происходящее. Внезапный удар парализовал всё тело, темнота придвигала стены всё ближе, желая замуровать в них своего обитателя. По венам полился кипяток, больно скапливаясь где-то в груди и прожигая кожу на руке, по которой струилась тонкая буроватая дорожка, огибая локоть и заканчивая свой путь каплями на полу. Опора, как и гравитация, утонули под рухнувшей крышей. Лёгкие неожиданно перестали нуждаться в кислороде, какие-либо признаки света или звука так же испарились, превратившись в ту самую пыль, оседая на и без того бледное тело, расслабленное и недвижное. Резкий приступ головной боли и вспышка слабого света, загоревшегося далеко за обломками, пробившегося сквозь пелену и сопровождавшийся тихим, но уверенным и грубым голосом. Кто-то хватался за руки, пытался открыть глаза, говорил, говорил и говорил, переходя на крик. Медленное погружение в пустоту превратилось в полёт в неизвестное направление. Сначала вверх, потом — в стороны, затем — вниз. Голос становился настойчивее, но слова оставались такими же неразборчивыми. Кто-то снова пытался открыть Джокеру глаза, тряс его и твердил одно и то же. Одежда начала пропитываться чем-то холодным, скользящим по телу, подобно змеям, обвивающим шею и заползающим под рубашку. А свет тем временем становился всё ярче, голос — громче, и в конце концов в лёгкие ворвался настоящий ураган. Джокер будто вынырнул из бездны, сразу ощутив на себе тяжесть и вдохнув воздух так резко, что голова закружилась ещё сильнее. — Как ты додумался до этого?! — яростно рычал кто-то, придерживая голову Джокера и продолжая поливать его из душа. Истощённый, измученный и абсолютно пустой взгляд тёмных, безжизненно стеклянных глаз сейчас смотрел куда-то сквозь Бэтмена. Бездна не исчезла, не отпустила своего пленника, продолжала топить и истязать его изнутри, издевательски демонстрируя Брюсу всю проделанную работу через потрескавшиеся и запылившиеся зеркала души некогда Принца преступного мира.