Магически Измененные Формы Часть 1: Вода

Меня восхищает тишина в ночном доме. Конечно, рядом с садом бесятся гуляки на своих ежевечерних сборищах, но это так далеко, что даже мой чуткий слух с трудом может различить музыкальный пульс. Еще где-то на границе отцовских земель бдят охранники на ночной смене, но это знание, не подкреплённое доказательствами. Все прочие разумные обитатели поместья с удовольствием давят подушки. Формам требуется значительно меньше времени на отдых, чем людям, но многим нравится спать. Может быть, когда я стану старше, мне удастся понять, что такого интересного в этом простом, в сущности, действии. Будь моя воля, я бы не спал вовсе. Так считаю не только я, но остальные полуночники резвятся вокруг костра под скрип и бой инструментов, которые ошибочно зовут музыкой. Исключений довольно мало: единственным известным мне является Ключ. Моему всезнающему наставнику есть, чем заняться в любое врем суток. Чаще всего он переводит довоенные книги. Свои труды он даже порой издает под человеческим псевдонимом. Еще Сфинкс пишет критические эссе на философские темы, которые я не могу понять, как ни стараюсь, и занимается реставрацией книг. Он не имеет ничего против моей компании ночью, если я не достаю его неуместными расспросами. Вопросов у меня, конечно, достаточно, но есть и такие, с которыми я предпочту разобраться самостоятельно… Ключ роняет голову на клавиатуру и сразу крепко засыпает. Я со вздохом снимаюсь со своего места и вынимаю его из кресла. Если оставлю как есть, то утро наставника будет не самым приятным. Еще и хвост зажал неудобно... Форма сопротивляется транспортировке и цепляет рукой бумаги, сонно приоткрывает глаза. — Я отнесу в комнату, лежи, — едва слышно шепчу я. — Никогда в ней не был, — ворчит наставник, закутываясь в своё покрывало. — Гамак у стеллажа с художественной литературой, третий ряд. Сгрузи там, пожалуйста. Я добродушно щурюсь и направляюсь, куда сказано. Честно говоря, это так на него похоже — и жить в библиотеке. Хвостом и задней лапой я разворачиваю сверток ткани, найденный на нижней полке, вешаю на крючок, вбитый в стену. С сомнением я размещаю в данном сооружении Форму. Ключ помещается в нем неловким клубком, но во сне меняется и устраивается удобнее, становясь скорее большой кошкой с человеческим лицом, чем гуманоидным существом. Хвост он с удовольствием выпрастывает до самого пола. Я слегка удивляюсь: не знал, что мы с Ключом вроде как дальние родственники. Впрочем, чего ждать от экспериментальной работы Отца. Наставник премило клубочится, и становится ясно, что он никому не показывает свою вторую форму, так как стесняется быть похожим на кошку. И я, если бы не поймал его тепленьким, тоже бы ничего не узнал. Улыбаясь, аккуратно снимаю с носа очки. После обязательной примерки, чтобы удивиться, как Сфинкс в них видит, они отправляются на ближайший стеллаж. Я собираю записи Ключа и подкладываю стопку бумаг под книги. Внимание привлекает слепяще-яркий экран компьютера, но после недолгого колебания я со вздохом закрываю его — бесполезно, я пробовал. После разговора с Отцом я долго не мог найти себе место, еще дольше думал, что делать с доставшимся знанием. Шутка ли, узнать, что от неразумного животного меня отделяют только хорошее поведение и толика удачи! Создатель посоветовал не переживать, но это выше моих сил, он меня изрядно переоценил. Решение действовать по порядку не слишком оригинальное, но значительно лучше, чем ничего. Я решил искать, что именно поставило меня в такое рискованное положение. Зная причину, всегда легче бороться с последствиями. Отказ Отца мне помочь и рассказать все сразу весьма прозрачно свидетельствовал, что он знал меня. Точнее, того человека, который заслужил стать мной… Первым делом я сунулся в библиотеку, хранилище всех знаний Создателя, но с удивлением обнаружил, что в ней нет поиска по словам. Спрашивать Ключа я не решился, поскольку они с Отцом часто общаются и вполне могли бы вместе вычислить факт моих полулегальных изысканий. Инфосеть — технологический аналог библиотеки и телепатии — показалась мне удачным решением. Я был так взволнован, когда впервые вбивал собственное имя в строку поиска, что у меня дрожали руки… Однако, какие бы комбинации я не использовал, инфосеть, в которой по слухам можно найти все, огрызалась бесполезными толкованиями имени (Алат дословно с гарафенского «благородный воин», подходит решительным людям), гаданием на следующие сто лет (конечно же обещают успешное преодоление препятствий и великую любовь) и какими-то конференциями для неумелых родителей, которые утверждают, что детям нужен авторитет, чтобы есть еду, и если припугнуть их, что придет Алат и заберет их, едят все, что дадут, даже кашу… Самое обидное в этом, что я даже не могу написать им и спросить, что не так с кашей и Алатами, раз ими пугают детенышей, потому что доступ заблокирован! Кто бы это мог быть, Отец, как не стыдно играть столь бесчестно! Впрочем, я, кажется, понимаю: легкий ответ обесценивает важные знания. Просто только вниз спускаться. Но с тех пор я занимаюсь тем, что читаю книги. Я гашу лампу на столе, чтобы без зазрений совести перебраться на подоконник у распахнутого окна. Снаружи бледно светят луны, а из сада слышны стрекот и крики. Даже отголоски музыки звучат к месту. Впрочем, не могу ручаться, что отсутствие музыкального вкуса — достояние всех Форм, возможно, особи с неким дефектом слуха собрались только в нашем поместье. В тусклом свете не составляет труда разбирать буквы. Я с интересом читаю о временах, когда Отец был молод. Впрочем, тот Отец — еще не Отец вовсе, а некий незнакомый Сервел вик Тар. Я нашел книгу на одной из полок, заброшенную и ни разу не открытую. На форзаце посвящение и пожелание никогда не забывать о своих подвигах — наверно, она была подарком и, судя по всему, не слишком удачным. История об этом викканине — словно история о другом человеке. Чем дольше читаю, тем больше не могу собрать в одно того порывистого сорвиголову, который постоянно что-то выдумывает, а потом исполняет свои дикие фантазии, и своего нынешнего Создателя, сурового, но терпеливого и внимательного. Тот волшебник окружен людьми, которые восхищаются им, он занимается сотней дел одновременно и храбро отстаивает свою точку зрения. Это, к слову, самое невероятное: молодому Отцу в этой книжке приходится отстаивать свое мнение, то есть, находятся люди, которые ему возражают. Так забавно! Но чего ждать от мемуаров, которые написал не сам Отец? Жизнеописание, написанное не главным героем, не может быть хоть сколько-нибудь правдоподобным и полным! Впрочем, не так уж важно, что пишут об Отце, я взялся за эту книгу в надежде найти что-то о себе. Я читаю, пока браслет на руке не звенит о том, что пора собираться на первый урок. Завтрак я уже пропустил. Возвращая книгу на полку, я останавливаюсь и морщусь: читал всю ночь, думал, что понимаю что-то, но в голове остался только туман. И того мага, который был одним из самых способных учеников Отца, звали как-то, А… А... Как-то на «А», но точно не Алат, уж такое я бы не забыл. Сфинкс в мешке уютно сопит. Я перекладываю его очки, чтобы на них падали солнечные лучи. Так их будет легче найти. Не видя смысла будить учителя, — в библиотеке все равно посетители бывают редко — я выбираюсь в окно и с помощью лески запираю щеколду снаружи. Вырывается тяжелый вздох. Я касаюсь витража и сосредоточенно внушаю себе, что должен лучше стараться, если хочу чего-то добиться… Может, если я очень хорошо постараюсь, то смогу исполнить свою мечту и побываю в других мирах. Например, буду незаменимым специалистом, и меня возьмут с собой! Я еще какое-то время сижу на своем насесте, рассеяно наблюдая копошащихся во дворе Форм. Сегодня вечером состоится торжественный прием, к которому все поместье готовилось несколько недель. Приедет множество знатных людей, будут другие Создатели, Творцы, политики, люди искусства и бизнеса… Конечно, все наши заняты — стараются вылизать все до блеска. — Алат! — крик наставника и острое черное лезвие, внезапно выросшее сзади, сгоняют меня с подоконника. — Живо на площадку! Я пугливо поджимаю лапы, отшатываясь. Сам не заметил, как оказался в воздухе. Демон требовательно швыряется метательным ножом, который я перехватываю лапой и мученически вздыхаю. Все в поместье готовятся к торжественной встрече чужаков, а у меня избиение по расписанию. В любую погоду, при любых обстоятельствах, без пропусков и больничного я должен стоять утром на площадке. В противном случае меня найдут и приволокут за шкирку. Так уже было… Демон достает из кобуры на бедре пистолет и демонстративно перещелкивает на ступень выше. Я вижу, что заряды теперь будут оглушающие, но легче от этого не становится — от них мерзко немеет тело, да и падать с двух десятков метров, если попадет в крыло, хоть и не смертельно, но неприятно. Спасти меня может только немедленное бегство на площадку. — Разве вам не нужно следить за порядком? — возмущаюсь я, приземляясь на серый песок и сразу же отпрыгивая от вонзающегося копья, незаметно прячу нож за пояс. — Обеспечение безопасности гостей и территории очень важно! Демон самодовольно хмыкает, вращая оружием: — Парадокс! У подчиненных хорошему начальству не должно быть нужды в начальстве. Они могут прекрасно обходиться и без моей сиятельной персоны! Я успешно уворачиваюсь от его выпадов, служащих скорее разминкой перед настоящим спаррингом. Удается подобрать крепкое углеродное образование, похожее на палку — можно защищаться им, пока не рассыплется. — Кроме того, жопу перед свиданкой не вылижешь, — вдруг философски сообщает мужчина, нанося удар. — Что?! — я неосторожно удивляюсь и немедленно получаю посохом по голове. Приходится спешно разрывать дистанцию, пока в глазах не перестанут мигать вспышки. — Пасть вонять будет, — снисходительно поясняет Крюк, но понятнее от этого не становится. Больше наставник ничего не говорит, а усиливает натиск. Однако, в этот раз все как-то рассеянно, без огонька. Мне удается уклоняться и от ударов хвостом, и от прочих подлянок, даже получается найти момент, чтобы в броске срезать с пояса один из двух пистолетов. Я отпрыгиваю подальше и досадливо цыкаю: схватил рабочий. Автоматически меняю мощность, достаточную для оглушения Солдата — такая обычную Форму выбьет наглухо, а человека и вовсе прикончит. Вскидываю руку до того, как Демон дергается. Такие не убьют, конечно, но… Крюк настороженно напружинивается и начинает закрывать грудь щитками. Я сжимаю рукоять, напряженно решая, стоит ли маленькая победа в спарринге причинения боли. Наставник все равно меня раскатает по площадке ровным слоем, но так я хоть разок ему утру нос… Демон насмешливо щурится черными глазами и подначивает клекотом. Заслышав, как кто-то летит в нашу сторону, я с облегчением опускаю руку и отпрыгиваю к краю площадки. Демон недовольно рычит, всем своим видом выговаривая, как он разочарован моим малодушием, но щелчком пальцев снимает барьер. Едва последние энергетические волны втягиваются в землю, на песок приземляется Скальпель. Вампир неловко хлопает кожистыми перепонками, растянутыми на костяных когтях, и перехватывает соскальзывающую сумку с медикаментами и извивающийся мешок. Я удивленно моргаю, с интересом наблюдая, как Форма срывает с верхних рук перепонки. Серые крылья имеют такую же природу, что и доспехи демона, но куда более эластичны и не осыпаются пеплом, а рвутся, как ткань… Признаться, я удивлен, что на них можно успешно летать. Вампир с остервенением отряхивает нижними руками одежду, но только оставляет угольные разводы. К счастью, на сером их почти не видно. — Доброе утро, теры, — недовольно бросает Скальпель, отламывая острые и тонкие, как лезвия, когти, чем окончательно возвращается в свое привычное амплуа. — Ага, — вежливо соглашается Крюк. — Доброе, — честно отзываюсь я, потому что не каждый день удается увидеть что-то настолько же интересное. — Вы откуда? — Из деревни, конечно, ты совсем тупой? — Крюк смотрит на меня с удивлением, будто не ожидал от меня такой глупости. Я пристыженно поджимаю уши, и он, невиданное дело, опускается до пояснений. — В отличие от городских снобов там понимают, что Формы могут быть квалифицированными специалистами. Их-то человечек, поди, спился лет двадцать назад да так и не просох еще! — Не спился, но в деревне действительно не хватает специалистов, и многие медикаменты слишком дороги, — с кивком соглашается Скальпель. — Вещества, которые я могу синтезировать, лишь раз попробовав крови, люди могут воспроизводить только с помощью дорогостоящей техники и после длительных исследований. Само собой, деревенским выгоднее пользоваться моими услугами, чем оборудовать полноценную больницу. Они с пониманием относятся к методам Вампиров и даже иногда соглашаются быть учебными пособиями для моих учеников… Правда, периодически они платят едой, — озадаченно признается наставник, роняя укоризненный взгляд на шевелящийся мешок, который принес с собой. — Думают, что мы нуждаемся в восполнении ресурсов после лечения. В этот раз, вот, дали кролика… Он раскрывает мешок и достает упитанное, холеное животное. Пушистый зверек вертится и кусается, но его зубки не причиняют вреда. Я удивленно хлопаю глазами. Скальпель, сетуя на мою непонятливость закатанными глазами, вручает животное мне в руки и снова брезгливо отряхивается. — Вы не хотите оставить его себе? — удивляюсь я. — Зачем он мне нужен? Военным Формам вообще не нужна еда для поддержания жизни. — А Крюк ест, — рассеянно возражаю я, уделяя больше внимания удержанию верткого, но чрезвычайно мягкого существа. С моей силой и когтями я могу легко его повредить. — Некоторые бегают курить на перерывах, а я — есть! — агрессивно шугает меня Демон. — Щенок, ты уверен, что платишь за качественное образование? А то у тебя там солидные дыры. Я весело фыркаю: — С таким учителем как вы, тер, я вообще удивлен, что что-то знаю. — Вообще-то я делаю невозможное, почти успешно превращая тряпку во что-то достойное внимания, — холодно сплевывает Крюк. — Не Ключ ли должен заниматься «духовной» стороной твоего вопроса? Не удивлен. Вечно его уносит куда-то! Я угрожающе бычусь в ответ на оскорбление учителя, но кролик взвизгивает от боли, и я мгновенно ослабляю хватку, тут же сочувственно и внимательно осматривая животное на предмет повреждений. Обычные животные такие хрупкие, что их и трогать-то лишний раз опасно. А маленьких размеров — и того нежнее. — Боюсь, это мой недочет, — вмешивается Скальпель в нашу перепалку, и мы удивленно смотрим на него. — Я не счел данный аспект жизни стоящим внимания в силу некоторых причин и сосредоточился на анатомии людей… Все же, сейчас Формы, не нуждающиеся в еде, скорее исключение, чем правило — издержки конвенции. Если хочешь, я посоветую соответствующую литературу, Алат. А теперь, прошу меня извинить, мне следует вернуться к себе, пока ученики не перебили все, что можно перебить, в лаборатории. Они тоже волнуются — столько людей, вдруг что-то случится… Крюк, я бы посоветовал еще раз все проверить. У меня сердца неспокойны. Вампир подбирает сумку с медикаментами и уходит. Я спохватываюсь: — Что с ним делать? — кричу, показывая кролика, оставшегося на моих руках Скальпель оборачивается и смотрит, как всегда, устало и пристально. — Разберись сам! — с чувством восклицает он. — Я его взял исключительно из вежливости. Можешь отнести Ящер — пусть разбирается она. В конце концов, животные — это ее работа. Я киваю и просительно гляжу на наставника. Демон кривит губы, сопротивляется попустительству, но в конце концов сдается, машет рукой и ворчит: — Ладно, сегодня и правда все на нервах, так и быть, вали — испорти нервы еще кому-нибудь… — я с восторгом подскакиваю и счастливый бегу в сторону питомника. — Все равно ведь разницы нет. Как был дурной, так и остался. Пять лет талдычу, а понять не может, что «не буду бить» — непозволительная роскошь для подневольной скотины. Я вздрагиваю и оглядываюсь на ворчащего себе под нос Демона, собирающего по площадке ножи и остатки вампирьих крыльев-когтей, хмурюсь и поджимаю губы. Кролик в моих руках выворачивается, будто это дело жизни и смерти. Я испуганно разжимаю руки, и тот шлепается на землю. Не теряя шанса, зверек прыскает в сад. После коротких раздумий я бросаюсь в погоню. Подарю его Ящер, раз уж это теперь мой кролик! Охота на такую верткую цель — дело увлекательное. Мне еще не доводилось ловить быстрых животных. Я с азартом загоняю зверька между деревьев, цепляясь за стволы хвостом на резких поворотах. Деревья скрипят от натуги, но вес выдерживают. Наги, подрезающие верхние ветви, громко возмущаются мне вслед. Я только хохочу. Сердце стучит в груди особенно громко, и кровь бежит по венам быстрее. Когда кролик выскакивает на пустой двор, я затаиваюсь в кустах. Добыча замирает от страха и прислушивается. Выждав момент, обрушиваюсь на нее, запускаю в нее когти. Кролик остается у меня в лапах, и я довольно разворачиваюсь, аккуратно разжимаю пальцы. С оборвавшимся от сожаления сердцем я отстраняюсь от мертвого тельца — не выдержал хребет. Я рассеянно привожу в порядок сбившуюся одежду. Настроение немедленно портится. И почему все животные, кроме Тварей, такие хрупкие? И как обычно, стоило дать инстинктам волю, как я без раздумий загнал и затерроризировал живое существо. Хорошо хоть в крови не вымазался! — Алат? Неужели тебе таки удалось добить этого козлорогого? Не вижу иных причин, по которым бы этот упрямец отпустил тебя до рассвета Гелы! — Ключ уже проснулся и теперь смущенно ворчит, стоя на крыше с метелочкой. Лезвие Демона осыпалось пылью, но серые разводы не слишком эстетичны на красно-коричневых черепичных чешуях. Я вяло усмехаюсь шутке. Махнув рукой учителю и прихватив тушку, я иду, куда собирался изначально. В питомнике в преддверии вечера тоже занимаются всяческой проверкой вольеров, пересчитывают имеющихся животных и мутантов, проверяют состояние волшебных существ. Твари — одна из драгоценностей нашего дома. И хотя прием будет длиться всего один день, в ходе которого гости не покинут главное здание, наводят лоск даже здесь. Наверно, приятно думать, что и к ним заглянут, дабы оценить высокое качество работы. Ящер, когда я ее нахожу, работает на бойне с рысями, которых недавно принесли эльфы. Те заматерели и стали крупными красивыми хищниками — пришла пора их резать. Форма сосредоточенно орудует ножом и чему-то сердито фыркает. Я, неуверенно поджимая лапы, прохожу в чистое полупустое помещение. Здесь убивают ненужных животных, разделывают их на ценные составляющие и прочее. Из останков Тварей, которые частично превращаются в уникальные кристаллы после смерти, люди делают различные магические поделки и украшения. А останки животных и мутантов, обычное мясо, отправляют на кухню или на выделку шкур в мастерскую. Однако, животные в питомнике редкие и дорогие, их не убивают без причины, поэтому мясо для кухни чаще закупают на стороне, как и многие другие продукты и вещи. У нас разве что бочки для вина делают да фрукты выращивают. Заметив меня, Ящер удивляется — не сразу соображает, что я пришел просто так, а не на урок, но потом приглашающе кивает головой. От ее вида на лицо вылезает робкий счастливый прищур, а внутри плещется тёплая радость, грозя меня затопить. Я скромно презентую кролика. Женщина фыркает, но также сурово, как в первые дни, у нее больше не выходит, скорее ласково. Я пытаюсь не слишком заискивающе мурлыкать. — Откуда взял? — дружелюбно клокочет Ящер, перехватывая подношение за уши скользкими от крови пальцами. — Какая прелесть. — Извини, я не хотел его убивать, — признаюсь я, вытягиваясь к ней и незаметно вытирая руку, которую она испачкала. — Глупости! — Рогатая отвечает, прижимаясь носом к моей щеке. — Так откуда такой красавчик? Я объясняю всю эту утреннюю историю. Ящер восхищенно вздыхает и откладывает тушку в сторону, возвращаясь к разделке рыси. Ей надо освежевать еще двух, и она отправляет меня ими заняться. Я тяжело вздыхаю и накидываю фартук с рукавами. Лист рассказала мне, откуда появляется мясо, почти сразу после начала учебы, и я много думал об этом, тем более решал, этично ли убивать ради насыщения… Все упиралось в необходимость. Я хоть и всеяден, мой рацион должен состоять преимущественно из белков, если я хочу полноценно функционировать. К тому же животные в природе убивают ради еды. Таков мир, в котором я живу: одни, более сильные или удачливые, поглощают других, более слабых или недостаточно расторопных. После долгих моральных дилемм я пришел к выводу, что убивать ради еды возможно, если делать это быстро и максимально безболезненно. Потом мертвым уже все равно, что происходит с их телами. Я достаю обескровленную тушу хищницы и грустно усмехаюсь. После смерти меня съесть не смогут — я стану частично или полностью кристаллом, как прочие из нашей породы. Зато из меня, наверно, могут получиться красивые украшения или поделки. Ради справедливости я не буду против, если мое тело используют… Потому что, в конце концов, мне будет все равно, что со мной сделают сильные и удачливые. Мы молча снимаем шкуры с животных, стараясь не запачкать и не повредить мех. Ящер иногда исправляет ошибки и показывает трудные моменты. Она работает с ножом, потому что ее когти недостаточно острые, хоть и крупные. Я же справляюсь одними руками. Работа напоминает готовку, не вызывая неприятия, да и кровь пахнет вполне чарующе. Находиться рядом с Ящер приятно — она согласилась в будущем стать моей. Ее присутствие согревает и успокаивает. Я с улыбкой гадаю, будут ли наши детеныши похожи на нее. Мне бы хотелось, чтобы они взяли от меня способности, но характером пошли в нее. Ящер сильная, справедливая и добрая, честная и красивая… А еще упрямая — восхитительно-упрямая. Вот сейчас она смотрит на меня сумрачно и встряхивается, отвергая мысли о будущем потомстве. Я смешливо щурюсь. — Красивые меха, плотные, — довольно говорит она, раскладывая шкуры, когда мы заканчиваем разделку. — Мне бы такой ковер, какой из них получится… — Так вырасти себе рысей. Хочешь, я поймаю тебе парочку? — с готовностью предлагаю я, с облегчением умывая руки. Ящер фыркает и норовисто дергает головой: — Так тебе эльфы и дали! У них с браконьерами разговор короткий. — Но ведь они отдали рысей, почему не могут поделиться еще парочкой? — недоумеваю я. — Они тщательно следят за экологическим равновесием, — поясняет Ящер со знанием дела, слизывая кровавые разводы с костяшек. — Если поголовье животных нарушает баланс, они всех лишних того: либо к людям сносят, если знают, что тем нужно, либо подъедают. Тех, которых мало, они берегут. — Эльфы — ведь полурастения, им нужны только солнце и вода, куда им еда? — недоумеваю я в который раз за день. Или это уже другой день? Нет, прием все еще сегодня. — Забей, — отмахивается Ящер, запаковывая куски свежеванных туш в пакеты и снова перекладывая шкуры. — Да и куда мне такой ковер? Все равно в моей комнате даже потянуться в полную силу нельзя — стены ломаются! Вот, неси мясо на кухню. — Но мясо хищников разумные не едят, — возражаю я, принимая пакеты. — Паразиты, болезни и все такое… — Говорят, рысиное — деликатес у людей на севере, — пожимает плечами Ящер. — Пирог, когда я ему рассказала, все затребовал. Ну, дело хозяйское… Все, беги на кухню, мясо просили поскорее. Я киваю, но у двери останавливаюсь. Ящер стоит у стола и гладит шкуры. Она бы очень хотела обладать ковром из них. — У тебя будет такой ковер, — говорю я ей. Ящер вскидывается, будто не ожидала, что я все еще здесь. Со вздохом она отстраняется и подходит. Я с напускной уверенностью смотрю ей в глаза — уже научился обращаться с Рогатой. Она клыкасто смеется, раскусив нехитрый обман, треплет по отросшим до плеч волосам. — Может и будет, — кивает она, — но я сильно в этом сомневаюсь. Проще тебе умостить свой хвост на Отцовский ковер, чем мне заполучить еще пару рысей. Эльфы, знаешь ли, только Тварей охотно отдают… Кролика я тебе отдам, как разделаю. Тебе шкурку с коготками или и так сойдет? В ее голосе зависть и уныние. Я встряхиваю головой, сбрасывая ее упадочное настроение и возмущенно вскидываю гребень: — Вообще-то он тебе! И он достаточно большой, чтобы сделать воротник, — добавляю я примирительным урчанием, разглаживая рубашку на ее плечах крыльями. — Рогатые ведь плохо переносят холод. А мне-то что? Я от ледяных драконов вышел. И, гляди, светлый мех подойдет к твоим глазам! Ящер от смущения неловко дергается и оставляет костяшками вмятину на дверном косяке. Мы оба морщимся: иногда предметы вокруг чересчур хрупкие. Рогатая встряхивает головой и в благодарность отвешивает целый поцелуй в щеку. Я издаю целую трель от счастья, прихватившего грудь, и обнимаю женщину. — Ты ж мой герой, ха? — смеется она от такой реакции, носом ероша-поправляя мои отросшие волосы на виске. — Если решил подкупить меня, дорогуша, то у тебя вполне выходит. Но помни про наш уговор! Она выталкивает меня за дверь, я с хохотом сопротивляюсь. — Конечно, всего два года осталось, — с гордостью заявляю я, выкатив грудь. — А потом ты будешь моей! — Переживи их, — строго советует Ящер, а потом кивком велит мне убираться. На кухне аврал, какого я не встречал еще ни разу за всю жизнь. Первое мгновение я оторопело замираю, оценивая ситуацию, но вскоре понимаю, что шуму больше, чем дела. Не так давно у нас сменилось поголовье учеников на кухне: как обычно это бывает, прошлые отбыли на места будущей службы, а на их место пришли новые Псоглавы, неразумные и гонористые. Неудивительно, что они развели панику, стоило забрезжить мало-мальски значимому мероприятию. Помимо мероприятия еще следовало накормить Форм — они тоже хотят есть. Я мою руки, нахожу фартук и решаю, что помогу со сладостями. Их на вечерний стол нужно больше всего, а я умею их делать лучше прочего — так уж получилось. В меню значатся разнообразные десерты и закуски из многих миров: от крошечных медовых слоек с Пандоры до феитских паучьих конвертиков из сахарных нитей с начинкой из ягод и орехов. На холодном столе Апельсин ваяет… пытается ваять решетки из шоколада, но барахтающийся в пудре сосед его злит. Увидев меня, пятерка оставляет перерыкивания между собой и немедленно ополчается на меня: — Что явился, сегодня ни у кого занятий нет! Не видишь, заняты! — заявляет Глиссе, отвлекаясь от помешивания соусов. Она в целом сердита, у нее плохо выходит блюсти баланс сладости и кислоты. — Уходи и не путайся под ногами, и без твоих выскочек есть чем заняться! — поддакивает Карп, кидаясь сахарной пылью, чтобы поддержать старшую подругу. Я не выдерживаю столь немотивированной агрессии и шиплю на него, отгоняя от стола. Псоглав поджимает уши, отступает, но спохватывается и, опасаясь упасть в статусе, скалится в ответ. Раздосадованный своей несдержанностью и получивший в лицо сахаром я отступаю, но, опомнившись, немедленно прибавляю в грозности, разводя крылья. Вести аргументированный диалог с Формами — все равно что бросаться камнями в стену. Они думают, что все заранее знают, а на прочее не обращают внимания. Только время тратить! Все, что понимают Формы — это сила и страх. А уж стайные тем более! Драка почти неизбежна, но тут на кухне появляется учитель. Пирожок, сбросив тяжелую корзину с фруктами на тумбу, немедленно рявкает: — Не сметь собачиться на моей кухне! Все сразу же разбегаются по углам, как мышки, и виновато поглядывают на учителя. Я вожу припудренным носом и морщусь от сладости везде. Даже встряска не помогает. Мы с Карпом зло переглядываемся последний раз, но решаем немедленно помириться, чтобы не доводить наставника. Тот не злится по пустякам. Задавив конфликт, мы забываем о существовании друг друга. Пирожок быстро успокаивается и, переставив корзину поудобнее, устраивает проверку: заглядывает в соусы, помогает поднять остывший шоколадный орнамент и окружить им тарталетки, вручает Карпу веник с совком, помогает со специями и обедом для Форм. Я показываю пакеты с мясом, которое мужчина любовно прижимает к груди. Наверно, рысиное мясо и правда ценное. Оно немедленно отправляется в маринад. — Хорошая, вкусная и полезная еда делается с любовью и доброжеланием, с заботой и вниманием к деталям! — поучает Пирожок, подбирая ножи для разделки. — Важно воздерживаться от негативных измышлений и действий. Люди, особенно наделенные магическим даром, очень чувствительны к энергетике. Поэтому, входя на кухню, следует полностью отринуть переживания и отдаться процессу приготовления… Если же не получается, то следует хотя бы сохранять спокойствие и нейтралитет. Лисса, еще немного, и клюквенный соус придется выбросить, а тебе — отправиться думать над своим поведением. Что с тобой такое? — Это не я, — фыркает девушка, задирая черный с розовыми крапинками нос. — Это он, — и показывает, конечно, на меня. Сжимая зубы до желваков, я суплюсь в пол и пытаюсь не злится. Выходит из рук вон плохо. Пирожок неодобрительно качает головой и начинает показывать, как вырезать из фруктов цветы и выкладывать их. Он рассказывает, вкусы каких плодов гармонируют, а от каких сочетаний лучше воздержаться. Ученики слушают, не забывая о своих поручениях. Мое присутствие на кухне окончательно принимается… в этот раз. Слухи в среде Форм разносятся как пожар, а моя репутация «выскочки» стала совсем кошмарной за годы выдержки. Я помогаю Карпу растягивать тугое сахарное кольцо. Когда оно становится длинным, мы складываем его вдвое и снова тянем. Вскоре сахар начинает пушиться от крошечных ниточек паутины. Пирожок откладывает фрукты и показывает, как заворачивать феитские конвертики: располагает на ладони сахарную прядь, вкладывает порцию орехов, добавляет ягод, а потом ловко заворачивает все двумя палочками, зажатыми в руке. Все происходит так быстро, что я ахаю. Впрочем, не я один. Разобравшись после третьего убитого сверточка, я и Карп начинаем соревнование, цель которого обогнать конкурента. Вскоре место на огромном подносе кончается. Мы начинаем складывать на другой, коварно подкладывая конвертики Апельсину с его фруктово-шоколадными тарталетками. Но возмутиться Псоглав не успевает: Пирожок спохватывается и останавливает нас. За кем победа остается неизвестным. Меня отсылают погулять куда-нибудь, вручив клок паутины, который я машинально ощипываю и морщусь от кристальной сладости вкуса. Время близится к уроку с Лист. Я перепроверяю часы. В коридорах бегают с круглыми глазами служащие: перетаскивают мебель, вещи, тяжеленные блюда, бутылки и бочки. Я уворачиваюсь от обычно смирных Форм и пробираюсь в эпицентр боевых действий — бальные залы. То, что они бальные, я до недавних пор даже не подозревал. Любимый плетеный уголок Мастера, в котором он часто встречает рассвет и закат, спрятали. У стен расположили столы с белыми скатертями и ровными бантами на боках, в углах расставили крошечные диванчики пастельных тонов. Огромные застекленные проемы с небольшой крытой верандой заперли, чтобы избежать проникновения нежданных гостей и потери гостей жданных. Желтый паркет начистили, и теперь он расходится сотнями бликов в свете хрустальных ламп под потолком. Я завороженно зависаю над особенно красивым переливом, пока на меня кто-то не натыкается со спины. Штат слуг под окрики Эмали бегает, сортирует, полирует и раскладывает столовые приборы, которых подозрительно много для того меню, с которым я ознакомился на кухне. Другие старательно драят сверкающие лампы, окна, полы и вообще все, что попадается на пути. Третьи до сих пор пытаются подобрать и привести в порядок парадную униформу для персонала. Согласно негласным правилам этикета и вопросам престижа обслуживать высшее общество должны либо люди, либо Формы, максимально на них похожие. Звероподобные редко допускаются до тесного сотрудничества с людьми — считается, что мы агрессивнее и все такое. В нашем поместье Ассистентов немного: Создатель редко соглашается брать заказы на них. Да и глупо это, идти к нему за примитивными Ушастыми. Для работы в доме у нас обычно берут экспериментальных и бракованных, а они все самые разные: случаются и Русалки, и Пушистые, и даже парочка четырехруких Вампиров. В углу распеваются для выступления Крылатые, разминаются Наги. Мне остается только удивляться, где они научились этому. — Алат! Сегодня урока не будет, прости. Знаю, обещала, но не успеваю! Держи и не мешайся, — взмыленная Лист чуток притормаживает и сует планшет. Мне удается всучить ей сахарную паутинку, который Лист с благодарным взглядом сметает в один присест. Не задерживаясь, она спешит дальше. Я смотрю на планшет. В рамках будущей должности я должен знать, как разбираться с отчетами службы безопасности, но Крюк, чья святая обязанность меня обучать, высказался предельно прямо: — Мне хватает этого барана на ежедневных занятиях! Учи его сама — ты все прекрасно знаешь, а у меня времени нет! — и впервые в жизни я был с ним солидарен. Не с определением, конечно, а с тем, что мы и так слишком много общаемся. Таким образом, Крюк скинул очередную заботу на плечи Лист, а я приобрел лучшего учителя, которого можно вообразить… Впрочем, сегодня отчет Крюка по безопасности прилегающих территорий за прошлую неделю — это последнее, что мне хотелось бы изучать. Я бегу за Лист, заглядывую ей под руки. Мне интересно буквально все, и хочется помочь ей, ведь Лист столько раз помогала мне с непонятным… Куратор носится по залу, отвечая на организационные вопросы: ее спрашивают, когда подавать блюда, какого цвета должны быть цветы, сколько, зачем, что не так… Меня восхищает, с какой скоростью Лист ориентируется в этом бедламе. Я-то успевают только тяжести придерживать да падающие вещи ловить. Если бы я мог, я бы стал Дневной Тенью. Лист не нужно знать на вкус, цвет и запах яды, и ее не валяют по плацу ежедневно, зато она отличает с первого взгляда название любого оттенка, умеет завязать один красивый бант из пяти скользких лент, наводит порядок даже в чистом хаосе, и любой в Поместье относится к ней с уважением и вниманием! Кроме прочего, меня интересует, зачем, собственно, Отец устраивает этот прием. Лист упоминала, что он нечасто выходит в свет. Значит, прием в своем поместье он должен устраивать по серьезной причине. Окончательная отставка? Но у него еще много Форм на обучении и заказов, и в лаборатории наверняка растут еще: не так давно он брал у Ящер несколько образцов. Еще, как вариант, анонс какой-нибудь новой Формы. Меня, хотя бы. Отец в свое время был — да и сейчас, наверно — знаменит новыми, более эффективными, революционными решениями, лежащими на стыке магии и физики. Что уж обо мне говорить! Но если бы он хотел показать Химер, я бы об этом знал: Лист бы мне все мозги выела со свойственными ей заботой и педантичностью. Но ничего такого не происходило. Но не устраивать же прием просто так? Или для людей такое поведение нормально? Прием — это ведь дорого… Формы живут в основном на содержании своих хозяев и господ. Я так вообще еще учусь и ничего не получаю. (Ну, то понятно, я порчу больше, так что и платить мне не за что. Хорошо еще в долг не ставят!) — Сегодня урока не будет, Алат, хватит за мной бегать, — отчаянно отбивается Лист, падая за стол, по неизвестным причинам оставленный в самом центре зала. На нем лежат многочисленные бумаги, заготовки, обрезки материалов, чьи-то коммуникаторы. — Я знаю, — я неловко верчу планшет с отчетами, которые мне совершенно не хочется разбирать. — Но я хотел бы помочь. Можно? Только объясни, что происходит. Лист вздыхает, очень тяжело и устало, перебирая бумаги, откладывая одни на стол, выбирая другие. — Хорошо. Хорошо, я расскажу тебе про организацию приемов. Обычно это делаю я, но однажды меня может не оказаться рядом… В общем, всякое случается. — Но почему? — я так поражён этой возможностью, что перебиваю ее. Отец же ее не отдаст никуда? Они вместе работают с тех самых пор, как наставница появилась на свет почти сто лет назад! И смерть от болезни ей не грозит. И жизнь тут тихая — опасности Лист не страшны. Что с ней может случиться? — Алат, ты должен понимать, что все в мирах конечно. Однажды исчезнем я, Отец… Ящер... Бывают… обстоятельства, которые мы бессильны изменить. У Форм их больше, чем у людей, — Лист ловит неосторожно замершего меня, положив мягкую ладонь на щеку. — Старайся учитывать это. Для некоторых людей мы подобны вещам или опасным животным. Животные надоедают, вещи ломаются… Я не утверждаю, что такое обязательно случится со мной, но такой вариант возможен. Она убирает руку и отстраняется. Ее карие глаза до сих пор чудятся. Наставница будто хочет выжечь это во мне. Я встряхиваюсь и отступаю. Не хочу принимать это, каким бы истинным оно ни было: я не дам причинить Лист вред. И буду ее защищать! Пусть у меня плохо получается, все равно в этом моя задача — защищать. Меня создали для этого. Лист вздыхает, огорченная моим упрямством, и переводит тему: — В начале всегда определяется тип приема и составляется черновой список гостей. От этого зависит, как будет проходить мероприятие, на каком уровне, на какую сумму. Сегодняшний вечер посетят один из восьми Покровителей и Покровительниц Терры, Лорд Магнус тер Делла с семьей и дочь Покровительницы Запада, нашего континента, Руксандра тер Келарни. Прием должен быть оформлен по высшему разряду. Она показывает списки с человеческими именами. Я с интересом берусь за изучение. У всех или перед именами стоят титулы, или они члены семей тех, что с титулами, но тоже имеют статус Мастера. Иногда попадаются имена Форм — личные слуги или эскорт. — И в чем выражается «высшесть»? — с интересом уточняю я. — Для начала другими гостями, — отвечает Лист с деловой уверенностью, сортируя бумаги. — На этот прием нельзя приглашать тех, кто не принадлежит знати. То есть, только маги, являющиеся владельцами как минимум сотни гектаров земли и подтвердившие мастерство в любой области в одном из высших учебных заведений мира или их аккредитованных иномирных аналогах. Поблажки допустимы в отношении несовершеннолетних и родственников-по-закону*, появившихся менее двадцати лет назад. Я смотрю на наставницу с удивлением. — А разве не все люди маги? — Все, — пожимает плечами Лист. — Но у подавляющего большинства не хватает терпения совершенствовать свой дар. Как и у Форм, впрочем. Так что магами могут считаться только достигшие минимум третьей ступени просвещения. Куратор неохотно просматривает очередность песен и выступлений, которые будут сегодня исполняться, и широко подмахивает свою роспись в конце. Музыканты убегают окрыленные — с их списком наконец-то согласились! Лист смотрит им вслед с ироничной улыбкой. — Таким образом, список гостей важен! — диктует она уже мне. — Приглашения надо отправлять, как минимум, за месяц, чтобы все успели приготовиться, освободить время для посещения мероприятия, приготовить наряды. Дальше — место для приема. В нашем случае, это вечерний прием. Гости приедут, пообщаются. В качестве развлечения и отдыха будут танцы. — Отдыхать? От чего? — смеюсь я. — Вечер — это очень выматывающее мероприятие, на котором люди собираются, чтобы обсудить новости, обговорить дела в неформальной обстановке, составить мнение, возможно, завести полезные знакомства, — поясняет Лист очевидное для нее. — Для многих это станет возможностью начать вести совместные дела. — Так сложно. Это просто вечер, чтобы увидеть Отца! — Не «просто»! Элита Терры не появится в нашей глуши, чтобы пару минут полюбоваться на Отца, развернуться и уехать. Глуши? Я праведно негодую. Как можно называть глушью почти тысячу разумных и разностороннее производство, сочетающее старинные террийские традиции и оснащение по последнему слову техники? — В иных городах живут миллионы разумных, — смеется куратор на мое ворчание, — а у нас самое ближнее — это деревня на несколько тысяч человек, а до города вообще два часа лететь и на телепорте добираться. — Ладно, с типом мероприятия определились, — Лист, пока говорит со мной, умудряется раздавать быстрые поручения, а также обходить зал в очередной раз и проверять качество работы, — теперь помещение. Зал должен быть настолько чистым, насколько возможно — стерильным! Богато украшен и хорошо освещен. Так как будет Покровитель, экономить ни на чем нельзя. Надо произвести самое благоприятное впечатление. — А это считается богатым? — я обвожу руками главный зал поместья. Я не вижу ни золота, ни статуй, ни украшений. Где все роскошные редкие красоты, о которых пишут во всевозможных книгах, упоминая любой прием аристократии? — О, милый, богатство редко проявляется в полной мере в аляповатых излишествах. Например, паркет на котором ты стоишь, сделан из древесины из соседнего мира. Это целое состояние, поскольку надо привезти живые семена, вырастить их здесь, а потом сделать доски и застелить пол. Отделка стен тоже. Этот камень добывают гномы на другом конце света, и называется он дымчатым мрамором. Самая крепкая и трудно поддающаяся обработке порода, слабо пропускающая магию. Я осторожно втягиваю когти и отхожу от стены. Не дай Инанна, я тут что-нибудь поцарапаю. А Лист, раздухарившись, безжалостно продолжает петь оды невидимым доселе драгоценностям, мимолетно их демонстрируя: — Сплав для столовых приборов и подносов называется орихаль. Он считается самым красивым из металлов за счет игры света в его структуре, и больше напоминает кристалл. Секрет его изготовления ревностно берегут лишь несколько мастеров на Терре и ломят за него небесную цену. Бокалы и прочая посуда сделаны из так называемых волос богини, являющихся одной из форм вулканического стекла. Подлинный материал хрупкий, непростой даже в транспортировке и весьма редкий, ведь последний вулкан на Терре извергался пятьдесят лет назад. Я могу только открыть рот. Ну ничего себе. В таком месте живу, и ни сном, ни духом, что тут такие сокровища. Нет, я слышал, что Отец — редкий ценитель дорогих вещей, но всегда думал, что это из-за нас… Ощущаемый задолго до появления, в зал входит он сам. Я выпрямляюсь и оборачиваюсь. По сравнению с ежедневными свободными рубашками и штанами Отец-Создатель выглядит потрясающе величественно и строго. Черные начищенные туфли идеальны, стук каблуков звучит просто превосходно, пусть и с едва слышным припаданием на левую ногу. Темно-синие шервани и чуридар ярко контрастируют с алым платком на шее — символом Создателя. Этот оттенок считается визитной карточкой лицензированных Создателей, в противовес васильковому у Творцов. Бликующая серебром вышивка на плотном пальто и по краю узких шаровар отличается сложностью рунного орнамента, маскирующего силу носителя. Все в этой картине превосходно за одним небольшим исключением. Хороший тон предписывает подбирать одежду в цвет сезону. Сейчас не зима пока, а осень. Цвета должны быть ярче и теплее. Еще Отцу не хватает украшений. Как знатному, имеющему власть магу, ему следует носить хотя бы браслеты, но у него даже кольца-печати о принадлежности к аристократии нет. Волосы следует покрыть тюрбаном. На торжественном вечере хозяину дома следует выглядеть безукоризненно. — Мастер, — мы уважительно склоняемся в приветствии, когда человек подходит ближе. Создатель легко разрешает забыть о глупостях. — Если позволите, — я дожидаюсь поощряющего кивка. — С вашей стороны будет осмотрительнее одеться во что-то более яркое и менее строгое. Шервани… — …Я носил и буду носить, — с готовностью подхватывает Отец и смеется так, что Формы вокруг испуганно пригибаются, а я вздрагиваю от прошившей горячей волны. — Думаю, мне, жителю глубинки, простительно не следовать досконально мимолетным веяниям столичной моды. Я выдерживаю паузу, подбирая аргументы. — Разве не было бы логичнее Вам отдать предпочтение викканским традициям, а не террийским? — Не вижу смысла цепляться за традиции мира, которого больше нет, — твёрдо пресекает тему Отец и обращает внимание на наставницу. — Как подготовка, Лист? — Хорошо. Даже отлично! Почти закончили, — с энтузиазмом немедленно отзывается та, забирает у меня планшет и, пощелкав, передает Отцу. — Списки, убытки, учет. — Как плохо быть главным, — вздыхает мужчина. Планшет коротит, но героически стабилизируется. Вся электроника в Поместье учитывает излучение магии, однако, порой, даже специализированная техника сбоит в руках Мастера. Быстро пролистав отчетность, он поднимает взгляд на Лист. Куратор немного взволнованно ожидает вердикт о проделанной работе. — Ты ведь знаешь, что я не буду это изучать? — коварно уточняет Создатель. — Мастер! — Лист вся немедленно вспушивается от возмущения. — Это безответственно! — Листик, ты же знаешь — я тебе верю. Твоя педантичность поспорит лишь с упорством секретаря тер Моля. Если ты и допустила ошибку, то не по своей воле. В этом я спокоен. Я наблюдаю за их шутливыми препирательствами и щурюсь. Глубоко внутри я не слишком тайно убежден, что это естественное течение событий. В доме все хорошо, пока его хозяева в мире с собой и друг другом. — Собственно, зачем я зашел… — спохватывается Мастер. — Алат, в мой кабинет. Остальные, не отвлекайтесь и продолжайте, гости будут через час! Отец вежливо не замечает, как Формы почтительно оббегают его на полусогнутых. Все же, он так редко показывается своим созданиям, что каждое его появление кажется знаком свыше. К тому же его подавляющая сила, даже прикрытая рунами из вежливости — не то, чего хочется касаться даже вскользь. Мастер делает жест, призывающий следовать за ним. Я остаюсь на расстоянии двух человеческих шагов, как положено, и всю дорогу перебираю недавние промахи: припоминаю, как сломал грушу на уроке полетов, и как пролез в окно библиотеки, будучи изгвазданным по самую макушку, но в обоих случаях моя вина постольку-поскольку, потому что сбил меня Крюк, а в библиотеку я полез, потому что это был мой последний шанс выжить. Демон по мистическим причинам отказывается даже трезубец хвоста совать в библиотеку. Впрочем, это я с перепугу, ясно ведь, что перед торжеством Отец не будет отчитывать меня за такие мелочи. Вероятно, мне скажут не показываться гостям и тихонько помогать на кухне. В кабинете Отца все чувствуется другим. Я тревожно вожу ушами и озираюсь, пытаясь понять, что именно настораживает. Липнущее к коже гадливое ощущение, будто здесь побывал кто-то чужой. Я дергаю подбородком и хмурюсь. Гребень приподнимается. Кабинет у Отца просторный. С его кресла просматриваются все углы, обе двери, но сидит он, получается, спиной к окну. Шкафы у стен набиты заметками Лист и самого Мастера. Детальные наброски и черновики расчетов пестреют на каждой полке. На столе, под который умело маскируется рабочее инфопространство, до странного пусто: есть стопка бумаг, пара планшетов, забытая чашка с чаем… На подоконнике, принесенный Лист и забытый, чахнет цветок. Неприятное помещение. Не могу понять почему. Мастер подзывает к лабораторной двери. Я с тревогой приближаюсь. Не думаю, что это опасение — исключительно мое достояние. Все Формы в той или иной мере побаиваются места, откуда появились, потому что каждый помнит, как это было... Мимолетно мелькает мысль, а точно ли не будут ругать? Вдруг я ошибся в предположениях? — Все еще проблемы с учебой, Алат? — иронизирует Отец, и я ворчу что-то невнятное, но отчасти согласное, пламенея скулами. — Ясно все с тобой, не трясись. Я позвал тебя из-за приема. — Что-то не так? — с готовностью откликаюсь я. Сверкающие глаза выдают мой интерес. — Я планировал, как все, быть на нашей половине, сидеть тихо, как мышь под метлой. — Как жаль! Я так хотел дать тебе задание по профилю! — притворнейше сокрушается Создатель. В стальных глазах Наги водят хороводы. У меня перья пушатся от накатившего восторга напополам с ужасом. Мне? Настоящее задание? Внутри тоже смешно. Такая детская уловка! Впрочем, надо отметить, что Отец умеет притворяться с искренней верой в свои слова. Это ценят все дети, а также Формы всех цветов и размеров. — Какое? — кокетливо, с прищуром интересуюсь я, свивая хвост колечками. Отец вздыхает и выстукивает пальцами по косяку двери замысловатый, не лишенный мелодичности мотив: — Видишь ли, совсем недавно закончили выплавку и зачарование новых стекол. Несколько дней назад их привезли и установили, что потребовало некоторого применения магии… К сожалению, это повлияло на балансировку барьеров в лаборатории. Сейчас щиты нестабильны, и подойдут простейшие заклинания, чтобы устроить замыкание и войти незаметно для системы. — Весьма не вовремя, — считаю нужным вставить я, на что Мастер только пожимает плечами с видом ко всему привыкшего человека. — Результаты моих трудов уязвимы сейчас, — он указывает на этот факт обыденно и подначивающе сверкает сталью радужек. — На приеме будут другие Создатели, и я хочу, чтобы ты убедился, что никто не ходит мимо моего кабинета. — Разумеется, — киваю я в смятении. Я не уверен, что должен чувствовать. С одной стороны, я хотел, как и многие в поместье, поползать над окнами, поглядеть на гостей. Не каждый ведь день у нас бал! А с другой… Это мой шанс доказать, что я не совсем бракованный, и могу справляться со своими обязанностями! Отец, кажется, ждет более четкого ответа, и я, исполненный долга, размашисто мотаю головой в безоговорочном согласии. Мужчина коротко кивает в ответ и стремительно направляется к выходу. — Еще важный момент, Алат, — вдруг поворачивается Мастер. — Постарайся не показываться никому на глаза. Твоя Форма уникальна, и я не хочу раньше времени рисковать, демонстрируя твои способности обществу. В крайнем случае, не меняй ипостаси. Я понятливо соглашаюсь. У двери Создатель возносит руку — движение, наполненное немыслимой Силой — и высекает одну единственную вертикальную линию. Магия строится на воображении, желании и воле. Все прочее является только вспомогательными средствами и с опытом упрощается. Результатом заклинания становится вернувшееся спокойствие, иллюзорно незыблемое и привычное. — Не могу сделать большего, — разочарованно качает головой Отец, — иначе барьеры совсем разойдутся… Я скрыл дисбаланс завесой, и гости ничего не почувствуют и не узнают, если, конечно, не начнут щупать двери. Но ты ведь об этом позаботишься? Я снова преданно киваю. До приезда гостей есть еще сколько-то времени, и сидеть под дверью, мне кажется глупым. Я провожаю Отца до зала, с беспокойством поглядывая на его походку. На слух я отчетливо различаю его хромоту и чувствую тянущую боль его тела. Вероятно, старая травма бедра, причем, оставленная магией. Дырку от оружия срастить вполне посильная задача для тех, кто может вырастить жизнеспособного волшебного мутанта из кучки клеток. Я только качаю головой. Отцу нужны регулярный массаж, трость, и нельзя так напрягать ногу. Лист, пока нас не было, переоделась в атласное небесно-голубое платье до пола, подчеркивающее ее мягкую шерстку серого-коричневого оттенка и уложила каре, чтобы скрыть основания ушей. Она встревоженно трепещет в ожидании гостей, опасаясь им не понравиться — куратор, похожая на вытянутую коалу, вероятно, не может считаться красивой по людским меркам. Но я кроме нескладной внешности всегда вижу в ней теплый запах, глубокий голос с богатыми интонациями, текучую грацию и основательность движений, и ласковое внимание к деталям, и безграничное терпение. Мне нравятся любые выражения ее внутренней жизни, брызгающие во внешний мир рожицами и звуками, как весенними капельками. В книгах пишут, что дети считают своих матерей красивыми независимо от того, так ли это на самом деле. Скорее всего, у меня такой же недуг. Пушистая крутится перед Создателем, на что тот со смехом выражает своё искреннее восхищение. Наверно, он тоже видит ее красоту. А может, с точки зрения Создателя все его дети одинаково удачны. Невольно, я обращаю внимание на свое платье — самое новое, которое еще не успел изгваздать и изорвать. С каждым полугодом мне стали выдавать наряды подороже и посложнее: сначала были самые примитивные, почти куски мешковины, сшитые воедино, а теперь появились декоративные орнаменты, рисунки. Но оно и понятно, свои первые вещи я умудрился изничтожить за полтора года, и это с учетом, что одежда такого качества способна служить столетиями. И как только умудрился? — Гости! Тер Крюк с границы сообщил, что гости скоро прибудут, — в зал врывается один из слуг, бракованный Крылатый, чьи крылья не разворачиваются во всю ширь. Все в зале на секунду отвлекаются от своих дел, а потом начинают бегать втрое быстрее, чем до этого. Лист поправляет Отцу платок, и маг покидает зал, намереваясь встречать гостей на ступенях центральной лестницы. Лист остается наводить последние штрихи. Я убегаю на свой торжественный пост. В кабинете без Создателя тихо и спокойно, даже двери лабораторий, запертые иллюзией, не кажутся хоть сколько-нибудь пугающими. Обычные двери. Впрочем, они — последнее, что меня занимает в эту секунду. Я у окна во все глаза смотрю как сразу несколько флаеров, приземляются во дворе. Ни разу не видел других людей, кроме Отца, и тем более, как выражалась Лист, цвет террийского общества! Мужчины выбираются из машин и галантно подают руки дамам в пышных юбках. Те выбираются на свет, подобно бабочкам, вылетающим из коконов. Их платья, состоящие из осенних туманов и золотых листьев, расправляются, как крылья, и сияют редкими радугами. Плащи мужчин чаще украшены грозами и ветрами. За некоторыми следуют слуги — Формы или тоже люди. Странно, но с такого расстояния трудно разобрать. Да и смотреть на них значит не смотреть на лордов и леди, а пропустить такое зрелище я не могу. Хотя бы потому, что они умеют заворачиваться в волшебство как в ткани. Отец, вопреки моим опасениям, выглядит на фоне разодетых гостей еще более величественно, ведь его могуществу не требуется мишура, чтобы выделяться. Дождавшись, когда первые гости подойдут ближе, он благосклонно кивает им в знак того, что принял их приезд во внимание, и несколько излишне благодушно улыбается. На самом деле он недоволен переполохом на своей земле, хоть и считает его необходимым по каким-то причинам. Гости — совершенно не видящие лжи и недовольные только его фамильярностью — совершают полное официальное приветствие: начинают знакомство кончиками пальцев между глаз, касаются костяшками пальцев губ и прикладывают ладонь к сердцу, слегка кланяясь. «Я вижу тебя, говорю с тобой, понимаю тебя». По правилам Отец должен ответить в обратном порядке, но он просто еще раз улыбается. — Рады приветствовать вас в поместье вик Тар, Мать-Создательница Ванесса тер Альбашани и Господин-Творец Даррел тер Дьер, — кланяется в пояс Лист, стоящая рядом. — Рады видеть вас в добром здравии, Создатель Сервел вик Тар, — говорит мужчина, машинально кивнув Тени. — Уже не чаяли, — горячо соглашается тер Альбашани. — Забрались так далеко в глубинку, что тридцать лет никаких вестей! Разве так можно, коллега? Что мы будем без вас делать, если такой светлый ваш ум угаснет здесь? — Благодарю на теплом слове, теры, — иронизирует Отец. — Уверяю, существует множество достойных Мастеров-Создателей, кроме нас с вами. Но и я планирую жить еще долго. Проходите, располагайтесь. У вас будет множество возможностей перемыть мои косточки этим вечером. Одни гости сменяются другими, но общий смысл не меняется. Каждый считает своим долгом выразить обеспокоенность Отцовским здоровьем. Кто-то делает это, кривя душой, но многие искренни. Я ожидал меньшего. Отец между приветствиями умудряется поздороваться со своими Формами, сопровождающими пару гостей. Каждого он помнит по именам, хотя жутко представить, сколько нас у него за годы было. Кажется, даже знает, есть ли другие его Формы у тех же господ, спрашивает о них... Приезд гостей и их встреча продолжаются довольно долго. Я с удовольствием наслаждаюсь совершенством людей, которые похожи на спустившихся божеств. Они все делают исключительно идеально: их волосы даже не пытаются пуститься в пляс с вечерним ветром, а руки всегда знают, где им следует быть — никаких неловких жестов. Наши домашние тоже с удовольствием таращатся на подобное зрелище. Крылатые, чье зрение это позволяет, устроились удачней прочих: кружат над землей в десятке километров. Иные, поскромнее, засели на верхушках деревьев с Нагами, а прочие обосновались в осаде по кустам. Когда Отец и Лист возвращаются в дом и все стихает, Формы, взрываясь обсуждением, появляются из всех щелей. Их ждет своя вечеринка и развлечения. К ним присоединяются редкие приезжие, чьи господа изъявили желание оставить слуг за порогом. Я, преисполненный долга, обвожу суровым взглядом кабинет Отца и готовлюсь исполнять долг. Чтобы нескучно, начинаю гадать, что именно мне не нравится в кабинете. Отец ведь скрыл ощущение от разбалансировки заклинаний… Я устраиваюсь в кресле, поднимаю голограмму рабочего пространства и любуюсь заблокированным доступом. Я разглядываю валяющиеся вне папок наброски Форм, бывших или будущих. А может, мы так выглядим изнутри? Старательно все собираю и прячу обратно. Протираю кисточкой хвоста пыль, пока меня не озаряет долгожданное понимание: кабинет Отца насквозь фальшив. Эта комната обжита, но неуютна даже собственному хозяину, не нужна и лишена налета жизни. Она нелюбима. Поэтому не нравится и мне. Я сижу на посту, как примерный дозорный, пока не становится окончательно невыносимо. Скучно. Даже книг нет. Коммуникатор я оставил где-то в зале, пока бегал за Лист. Делать нечего. Я высовываюсь в коридор: со стороны столовой раздаются голоса Форм, их взрыки, крики и вой, неизменно сопровождающие выражение эмоций. Закрываю дверь и подхожу к окну. Из бальных залов слышны степенные разговоры людей. Тоже эмоциональный шум, но более организованный. Вот там интересно! Противясь соблазну, срочно отворачиваюсь. Я еще какое-то время старательно шатаюсь-ползаю по кабинету, стерегу изо всех сил лабораторию. Уши невольно и чутко прислушиваются к звукам из открытого окна. Настолько чутко, что я различаю, как у веранды открыли верхние окна, и к ним подошла группа беседующих людей. — … Всего три недели… На приеме тер Туни! О, такой позор! — И не говорите, в моде сейчас пурпур с золотом, какая… Кто это придумал?! — Ох, мода, но… Мужчинам идут браслеты. Прошу прощения… Я просто обязан свои снять, они ужасны — моя Тень никогда не славилась... — Что же вы не возьмете другую? — восклицает кто-то особенно громко и четко. А может это я достаточно далеко выполз из окна, чтобы слышать лучше. — Как будто это так просто! Тем более… переучить старую легче, чем дрессировать новую. Семь лет — бесполезная трата… и денег. Невозможность услышать весь диалог выводит меня просто невероятно, и я, воровато оглянувшись на двери лаборатории, делаю резонное допущение, что раз никто не знает о слабости щитов, то и лезть на пустом месте не станет. Придя к консенсусу с собой, я выползаю из окна. Чешуя Нагов имеет по краям крючки и зазубрины. Если уметь располагать хвост специальным образом, то можно цепляться за любые неровности и передвигаться даже по вертикальной поверхности. Я аккуратно, чтобы не оставлять следов на чувствительной побелке фасада, добираюсь до стеклянных козырьков веранды и располагаюсь устойчивее. Неудобно будет, если сорвусь лордам и леди в ноги своим нажьим* весом. Разговор не сказать, чтобы приятный, но послушать, что о Формах говорят господа, интересно. К сожалению, растянуться можно только так, чтобы никто из гостей меня не видел, а значит, и я их также не вижу. Впрочем, стоит мне сосредоточиться на подслушивании, как оказывается, что Теней уже обсудили, и теперь речь снова идет об Отце и его самочувствии. Я тихо фыркаю — а Лист еще утверждала, что люди тут какие-то сделки оформляют в обертке из повседневных разговоров! Да сплетничают, как Формы, не стесняются. — О, уверяю вас, в военные времена этот чудак считал своим долгом вмешиваться в политику каждый божий день! Ходил к Высочайшему на завтрак, обед и ужин! — говорящая — женщина, довольно пожилая, полновата и уверена, что яростная жестикуляция с надрывной ноткой — наилучший способ убедить собеседников в своей правоте; вероятно, выбилась в высшие слои общества недавно или же место под ней шатается, а потому она чувствует себя не в безопасности и старается упрочить позицию. — Еще пару десятков лет после он захаживал в палаты Покровителей, но потом как отрезало. Заявил, дескать, что достиг какой-то там точки могущества, после которой ему стоит удалиться на покой и не вмешиваться в дела мира. Все еще посмеялись, мол, первым же не выдержит. Но нет, обосновался тут и носа не кажет. Только потом сообразили: а ведь и верно — старичку-то под четыре сотни, переезд в иной мир, войну пережил. Не тянет. Люди — четверо или пятеро — охотно соглашаются с жизнеутверждающими доводами пожилой леди, пока один из них не возражает: — Вот только Тар — до сих пор действующий Создатель, да такой, что мало кто может с ним соперничать по части инноваций и хитроумных решений. На его счету больше новых видов, чем у любого другого. Любую его Форму, даже не самую удачную, готовы выкупать на торгах по тройной цене без лишних сомнений, — это мужчина, значительно моложе первой ораторши, очень сдержан, вероятно скуп в мимике; статус в группе позволяет ему быть сколь угодно резким, но он не рад, что оказался в ней, приличия не позволяют покинуть собеседников. — И, конечно, не стоит забывать, что Создатели, помимо прочих забот, имеют дело с необученными Формами. Они не сделают поблажек на старость. Здесь нужны острый ум и магическая сила, чтобы справиться с бушующими чудовищами. Не стоит обольщаться, что они похожи на людей, все это внешнее. — Да уж, неоспоримо, Формы — весьма непредсказуемые существа! — с готовностью соглашается еще один мужчина, чуть старше первого по возрасту, но ниже по рангу; регулярно пьет, что сказывается на тональности голоса. — Без должной дрессировки и обучения к ним и подходить-то опасно. Известное дело, они не способны ни силу измерять и ни сообразить что-то умное без подсказки. — О, если бы проблемы были только с дурной силищей! — первая дамочка, очевидно, седлает своего конька. — Они же не имеют ни малейшего понятия об организованности! Я говорю своей Фанни: «Принеси ножницы! Нарежь атлас для клиентки!» Она уходит — и все, пропала с концами — делает что-то там свое, изображает труд! Зато спустя несколько дней, когда я и думать обо этом забыла, она притаскивает мне их и тычет в нос. И Фантик еще смышленая Мойра — удачная линейка вышла, говорят. — Истинно так, истинно! Мойры, они такие, большого ума им не надо, — поддакивает тот мужчина, который, кажется, только и умеет, что поддакивать собеседникам. — Моя Тень искренне верит, что я полон продуктивности именно в предрассветный час, и который день меня безустанно будит. А уж какой она массаж делает… Если не успевать одергивать, то потом только и успевай синяки пересчитывать. А ведь породистая Ушастая, не какой-нибудь там неотесанный зверь! Зависает иногда, опять же, прямо посреди разговора… Спросишь что-то, а она стоит и глазками своими красивыми хлоп-хлоп, как рыба, будто выключили. Простоит минут пять, а потом включается и как ни в чем ни бывало. Это она так думает, представьте себе! — Не могу вам посочувствовать, — сообщает холодный мужчина. — Формы грубы и рассеяны, ваша правда, но если применять к ним меры пожестче, то они отлично понимают все необходимое. Я своих рабочих научился держать в строгости и порядке. Иначе никак. Но уж если знать, как с ними обращаться, всегда окупают вложения лучше любой техники и людей. — А с чем вы, простите, с кем работаете? — Так-то в моем поместье Церберы да всякое декоративное зверье по мелочи, вроде Сирен или Ушастых, но я занимаюсь обработкой гномьей руды. Гномы, что бы о них не говорили, устроены еще примитивнее эльфов, только и умеют, что собирать и приносить ценные вещества с глубоких пластов к поверхности. Разбираться с ней и выплавлять — уже дело для моих рабочих. У меня несколько десятков Кобольдов и Орков. Но я обеспечиваю работой не только Форм, но и людей… В основном, конечно, преступный контингент. Люди нерешительно молчат, опознав начальство каторги, а я едва не плююсь. Почему что для людей наказание, то для Форм — нормальная отработка Контракта? Разговор с самого начала бывший не самым приятным, оставляет после себя ощущение стекающих по ушам помоев. Раньше я полагал, что подобный эффект — исключительная особенность Крюка. Люди еще какое-то время увлеченно обсуждают по кругу проступки своих Форм, на мой вкус совершенно объяснимые отсутствием чувства времени с одной стороны, и элементарного сочувствия — с другой. В ходе дела выясняется, что Формы должны находиться под присмотром людей, ибо опасны даже для себя, не говоря уже о других. У меня внутри докипает терпение. Хочется спуститься и посмотреть им в глаза. Хватит ли им совести и храбрости сказать это в лицо живому разумному существу, которое отлично понимает человеческую речь? Я почти начинаю спускаться, чтобы хоть взглянуть на этих мыслителей, как все мои мысли вдруг обретают поддержку с неожиданной стороны. К группе сплетников подходит особа, юная, если слушать перестук каблучков, и крайне высокопоставленная. Беседа немедленно замирает при ее приближении, но уже поздно: музыка завершилась, и девушка определенно слышала последние самоуверенные высказывания о том, что Формам дальше цеха или борделя выходить не положено. Я с предвкушением узнаю злые нотки в ее шагах. Она приближается к сплетникам, как кара небесная. — Тер Халла, — восклицает пришедшая со звонким негодованием, и я с интересом сворачиваюсь над козырьком, — мне жаль грубить вам, ведь мы с вашим мужем ведем совместные дела почти пятнадцать лет, но это вашим словам место в цеху и борделе, а сейчас шестидесятый год! Формы давно перестали быть глупыми и опасными животными! Ваши сведения попахивают послевоенными временами, когда вы, очевидно, лучше соображали, но нисколько не отображают картину современной реальности! Создатели из года в год совершенствуются, и, уверяю вас, среди недавних животных встречаются такие светлые умы, что вам следует прислушиваться к их словам, а не втаптывать в грязь!.. Фей Ли-Ау, а вам как не стыдно поддерживать эти бредовые инсинуации? — Мы с коллегой, Мастером Шоном, хотели передохнуть от духоты, только и всего, — голос холодного хозяина шахт смягчается. Девушка, начавшая говорить дельные вещи, нисколько не верит его словам, если судить по ироничному хмыканью, но ритм ее дыхания также успокаивается. — И я бы не был столь категоричен, тер Руксандра, ваш опыт ограничивается общением с Ассистентами, а они признаны наиболее смышлеными и кроткими из этих существ, — мужчина почти мурлычет слова, всячески выражая свое неуважение ее мнения. — Ваша мать, Покровительница Запада, уверен, стремится привить вам уважение к братьям нашим меньшим, но вы весьма разумная девушка, чтобы понимать: Формы отличаются от людей на фундаментальном уровне, и никакое воспитание не сделает их более человечными. Надеюсь, хоть с этим вы согласны? — Вижу, объяснять вам бессмысленно! — высокомерно отзывается девушка. — Но я вас слышу, вы тоже говорите, исходя из своего опыта работы с преступниками. Просто знайте, что не все Формы ведут себя, как ваши пещерные дикари без малейшего образования. Вы не имеет ни малейшего понятия, насколько обходительны и начитаны столичные Вампиры, и насколько тонко Сирены чувствуют поэзию! — Конечно, Леди, ни малейшего, — иронично соглашается мужчина. Впрочем, девушка насмешки не замечает. Возможно, это какой-то тайный этикет людей, о котором не принято даже говорить. В конце концов, не могут же они и правда не чувствовать такой очевидной насмешки? С их-то талантом к врожденной телепатии... Дочь Покровительницы уходит, и тер Халла немедленно выносит ей вердикт, хоть и тихонько: — Небось спит с какой-нибудь полуживотной образиной. — Ее можно понять, — вдруг встает на сторону девушки «поддакивающий» Мастер Шон. — Формы — прекрасные любовники и любовницы, чувствительные, услужливые, выносливые… Неужели не пробовали? — Делать мне больше нечего, — цедит с отвращением женщина и наверняка неприязненно косится на собеседника. Каким-то чудом я краем уха улавливаю хлопок двери из открытого окна кабинета. Сердце обрывается, и я оказываюсь на подоконнике быстрее, чем успеваю понять. Входная дверь щелкает. Я складываю крылья и тщательно принюхиваюсь. В воздухе почти нет чужеродного запаха… Но что-то все-таки есть. Я подскакиваю к двери, цепляю след, но мгновенно теряю. Паника начинает тихо постукивать в черепную коробку, сообщая, что все пропало. Коротко взрычав от досады и страха целый раз, я берусь за вынюхивание снова, чуть ручку двери не облизываю, проделываю весь путь от лаборатории до порога кабинета, но ничего нет. Вскоре призрак вторжения и вовсе исчезает. Я в нерешительности переминаюсь на пальцах. Может, мне просто показалось? Узкий полутемный коридорчик, ведущий к лабораториям, выглядит — и является! — девственно пустым. Шорох, раздающийся за углом, снимает меня с места. Я выскакиваю на врага, раздувая крылья, но маленький человеческий детеныш — крайне маловероятная кандидатура на взлом лаборатории Создателя. Фу, напугал! Впрочем, испугались мы оба. Я живо представляю, как спокойно он идет по тихому коридору, а тут на него вылетаю из полумрака я, скрежеща когтями и в перьях, втрое больше. Устыдившись, я принимаю более цивилизованный вид и отступаю в тень проема. Детеныш отделяется от стены и отряхивает несуществующую пыль с трясущихся коленок, даже умудряется успокоить разбушевавшиеся тучки с воротника. Пока он не смотрит, я с интересом разглядываю маленького человека. Ни разу их не видел, даже на картинках. Совсем маленький человек, как половина взрослого, только целиком. Очень приличный: вполне воспитанный, не глупый, храбрый. Я ведь только пугать умею, но делаю это, уверен, мастерски. Я с удовлетворением киваю. У меня от Ящер такие же будут. Хочу целый выводок разного размера, и как можно больше! Мальчик выпрямляется, справившись с собой, поправляет черные кудри. Внешность классически террийская: темные волосы, смуглая кожа, но яркие глаза. В его случае синие. Черты лица у ребенка более округлые, чем взрослые. Ростом мне примерно до пояса или чуть меньше — совсем крошка. Я приветливо моргаю, но ребенок отчего-то немного дергается. — Кхм, ты… Вам что-то подсказать? — услужливо предлагаю я. Мальчик глубоко вздыхает и наскребает в себе сил на искреннюю улыбку. Ему помогает, что я излучаю искренне раскаяние своей выходкой и дружелюбие. Насколько мне известно, человеческие детеныши поголовно являются эмпатами, хотя потом большинство теряет это свойство. Телепатией же владеют все люди, но считают зазорным лезть в головы Формам: я не чувствую постороннего вмешательства даже сейчас, хотя способен различать самое тонкое благодаря Отцу. — Был бы признателен, если бы вы показали мне, где уборная. Я скорее всего заблудился, — признается ребёнок с завидной легкостью и иронией к своему проколу. — Охотно верю, — я наклоняюсь, чтобы быть на одной с ним высоте и не вызывать чувство угрозы. — Направо, вниз по лестнице и наискосок налево. Она совсем рядом с бальными залами. Следовало спросить прямо там у кого-нибудь. — Решил не отвлекать. Все так заняты, — детеныш улыбается совершенно очаровательно, и я щурюсь от удовольствия, а потом он начинает шагать дальше по коридору, в сторону Отцовских покоев. Припомнив не к месту призрачного нарушителя, я с легким раздражением разворачиваю детеныша в противоположную сторону. Тот внезапно вскрикивает от боли и, не успеваю я ничего сделать, выворачивается. Он зажимает кровоточащее плечо и смотрит с беззащитной обидой, будто на предателя. Я, перепугавшись еще сильнее, начинаю осознавать, что люди — очень мягкие существа. Мне всегда представлялось, что люди, как мы, прочные и упругие. Они же нас создали! Мне и в голову не приходило… Мальчишка уносится прочь, я даже не успеваю извиниться и объясниться. Даже крикнуть не могу, потому что все внимание цепляют окровавленные когти. Я даже не заметил! Я же его легонько сжал! В панике я не знаю, куда бежать: за мальчиком? В комнату и собирать вещи, а потом на соседний континент? К Лист? К Отцу? В библиотеку? Зачем в библиотеку? Мои бестолковые метания прерывает магическое лассо: впивается в ноги и дергает. Я обрушиваюсь на пол, взбив крыльями воздух. Первые мгновения я машинально пытаюсь выскользнуть: меняю ноги на хвост в надежде, что заклятье соскользнёт, но удается только безболезненно скатиться по лестнице. Уже перед дверями я вспоминаю, что Отец просил не меняться, а ребёнок видел меня другим. Еще мелькает мысль, что Мантикору казнят вероятнее, чем Нага. В последний момент я слушаюсь и принимаю прошлый облик. «Глупо, — думаю я, распахивая собой двери в бальные залы. Из почтения к баснословной цене паркета немедленно втягиваю когти. — У Мантикор хуже репутация. Меня уберут быстрее, сочтя опасным. А если вскроется, что я несертифицированный образец, то и Химер заочно запретят, чтоб неповадно. Так, получается, и себя подставил, и будущих сородичей, которых может и не быть». Отца детеныша видно сразу — он в бешенстве. Маг накручивает лассо с остервенением, пока его сын сидит рядом на пуфике. Около него работают Вампиры, вопреки обыкновению, орудующие бинтами и заживляющими спреями, опасливо поглядывая на родителя. Люди обеспокоены и серьезно встревожены. Отца-Создателя и Лист я не вижу, да и не ищу, потому что не имеет смысла. Я причинил боль детенышу. Пусть случайно, но это же маленький человек — их ценят больше взрослых. Как будто человек после такого за меня заступится… Да и вообще, стал бы Создатель конфликтовать с другими людьми ради своих созданий? Ищите дураков. К ногам злого человека я подъезжаю со смирением и готовностью принять наказание. Мне не хочется умирать — а кому хочется? — но я готов ответить за то, что причинил боль. Мимоходом я отмечаю, что у человека вместо левой ноги роботизированный протез. Мимоходом гадаю, почему же маг не вырастил ногу заново и так демонстративно выставляет искусственную? Сделать новую ногу куда проще, чем заштопать дыру в старой. — Эта тварь тебя ранила, сын? — спрашивает маг исключительно для придания своему гневу подобия справедливости. Я бросаю короткий взгляд на мальчика, тот испытующе смотрит на меня, и я немедленно перемещаю взгляд на мага, потому что не хочу быть понятым превратно. Я виноват, какие тут оправдания. У меня вырывается обреченный скулёж. Вероятность, что смерть будет легкой, только что исчезла. Я умудрился пересечься с детенышем Магнуса тер Делла, Покровителя Юга. — Да, но… Тер Делла в дальнейших словах не нуждается. Его гнев, подобный Отцовской силе по тяжести, собирается в грозовую тучу. Никто не видит его и, кажется, не чувствует. Все происходит очень быстро. Чувствуя, что вся эта огромная масса энергии сейчас прольется на мою голову, я сжимаюсь в клубке под крыльями. Мне не хватает смелости смотреть на разрушительную волну, но я даже затылком чувствую, как она переливается через последние удерживающие ее берега, и устремляется ко мне, чтобы утопить и уничтожить. Вал несётся на меня с иллюзорной медлительностью, а потом вдруг разбивается о скалы другой магии, вставшей передо мной невидимой стеной. Я разворачиваюсь и вытягиваюсь в положении сидя. Разбитые волны становятся лужами, расплываются по паркету, опаляя края туманных платьев и грозовых плащей. Меня обдает жаром, но не таким, как у Отца мягким, а жгучим и злобным, подобным кислоте. Мой Создатель становится рядом. Плеча касается легкая, как пергамент, кисть мага, пришпиливая к полу — молчаливый приказ, угроза и защита одновременно. Меня трясет от напряжения так, что поджилки трясутся. В голове до сих пор не умещается, что я не умру прямо сейчас. Магнус немедленно вспыхивает как грозовая туча: поднимает руку, набирает воздух полной грудью, открывает рот… — Нет, — спокойно говорит Отец. — Это мое дитя. Тер Делла похож на ураган, который налетел на несгибаемый столб. Он смотрит на Отца с возмущением. — Эта Тварь покалечила моего сына, Сервел! Ты не можешь спустить подобное нападение обожаемой зверюшке! — ярится он. Его гнев теперь еще объемнее, чем был, но направлен по-прежнему на меня, хотя Отец стоит между нами глухой стеной. Кровь отливает от лица. Жалким клубочком я жмусь к чужим ногам, судорожно нащупываю хвостом щиколотку Отца и цепляюсь за нее, как за спасательную доску. Немедленно одергиваюсь, ужасаясь, что сломаю чужие кости. От осознания собственной разрушительности я хватаю хвост руками. — Во-первых, не покалечила, а поцарапала, Лорд Магнус, — гремит Отец, и его голос, обычный, по сути, действительно, кажется, отдает рокотом стихии, — не преувеличивайте! А во-вторых, кто дал вам право убивать мои Формы без малейшего разбирательства?! Даже для вас, Покровитель, закон писан. Слова Отца — я впервые свидетельствую таким ярости и эмоциональности — оказывают на Лорда отрезвляющее воздействие, но недостаточное. Он все еще зол и отступать не собирается, будучи уверенным в своей правоте. Его взгляд выжигает во мне дыру. Я трусливо прячусь за Отцом. В стремлении стать еще меньше я инстинктивно принимаю изначальный облик. — Хм, не припомню такую Форму, — надменно возражает Покровитель, пристально глядя на меня своими мертвыми темными глазами. — Я, если тебе не изменяет память, знакомлюсь со всеми новинками, признанными Комиссией. Он выглядит весьма взрослым, так что возникает закономерный вопрос: как долго ты собирался прятать это существо у себя в доме, пользуясь выданными тебе привилегиями? — Магнус, не ломай комедию, с каких пор ты разбираешься в возрасте Форм? — я даже не верю ушам сперва, но Отец вполне отчетливо ехидничает, потом, по обыкновению, мгновенно становится серьезным. — Я планировал представить его на сертификацию через несколько лет после завершения обучения. А даже если бы я разводил тут незаконные эксперименты на старости лет, ты убил бы их всех без малейших сомнений? Насколько велика твоя ненависть к Формам, да будет тебе известно, таким же разумным террийцам, как и мы с тобой? Если не можешь относиться ровно ко всем гражданам своей земли, то тебе стоит подумать об отставке, друг мой. — Хорошо, я погорячился! Засуди меня за то, что я не хочу лишиться своего единственного сына, — недовольно капитулирует Покровитель, поднимая руки. — Но ты умышленно отходишь от темы! Твой «ребенок», как ты их называешь, умышленно напал и поранил настоящего ребенка. Если это твой экспериментальный образец, я бы поставил под сомнение необходимость его дальнейшего развития. — Я бы напомнил, что ты не дал Алату даже шанса оправдаться, но не буду, — по залу проходит волна удивленных возгласов в связи с моим именем. — Алат, тебе слово, — рука мягко сжимает плечо и исчезает. Покровитель обращает на меня свой горящий взор, и выдержать его, не свернувшись в трусливый клубок, нелегко. Я держусь скорее на упрямстве и тщательном контроле дыхания. Отец отходит на шаг в сторону. — «Алат»? Сервел, узнаю твои шутки, но сейчас не смешно. Тебе известна сила имен, какого черта ты играешь с огнем?! Мастер оставляет выпад без ответа, и я понимаю, что слово и правда целиком предоставлено мне. Отец согнал нас, как двух Рогатых, на ринг, и самоустранился. Бодаться теперь предстоит мне самостоятельно. Глубокий вздох и выдох позволяют собраться с мыслями и силами. Справедливо считая, что должен показать себя не хуже человеческого детеныша, я разжимаю ледяные сведенные на хвосте пальцы и поднимаюсь. Хочется встать на хвост, он трястись будет всяко меньше, но я твердо помню приказ Отца не изменяться. Я и так уже везде ошибся! Быстро выравниваю одежду, осанку, лицо. Худо-бедно удается восстановить душевное равновесие, чтобы не сорваться на скулёж снова, чем я неуместно горжусь. — Это произошло случайно, многоуважаемый Покровитель Юга, Лорд Делла. Я не знал, что люди такие мягкие и хрупкие. Мастер-Создатель и мой куратор могут подтвердить, я не стремлюсь причинять боль кому-либо. Мальчик забрел в коридор на втором этаже случайно. Я указал ему дорогу, но, очевидно, недостаточно внятно, потому что он направился в абсолютно противоположную сторону. Чтобы остановить его, я коснулся его плеча. До этого мне не доводилось касаться людей, и я полагал, что они… — я затрудняюсь подобрать правильное слово на человеческом и пытаюсь изобразить что-то абстрактное, но вполне понятное. — Только позже я понял, что произошло, а в тот момент сам был испуган не меньше и не успел должным образом извиниться. Мне очень жаль, что я причинил тебе боль, — я глубоко кланяюсь мальчику, который понимающим кивком отвязывает огромный камень от моего сердца. — Он говорит правду, Теодор? — Покровитель рявкает на сына как на провинившуюся Форму. Некоторые люди и я в том числе подпрыгивают от неожиданности. — Да, отец, я пытался тебе сказать, но ты не счет нужным меня выслушать, — дерзко отзывается маленький человек. — От себя могу добавить, что, кажется, тот коридор вел в лаборатории Лорда Тара. А всем известно, что входить туда может только Создатель и те, кому он лично позволит там находиться! Я весьма благодарен, что меня не порвали на месте без разбирательства, — мальчик примирительно подмигивает мне и снова обращается к родителю, но вид имеет исключительно лисий. — Как это планировал сделать ты с этой Формой, отец. Кажется, он хочет добавить что-то вроде: «Почему бы тебе не извиниться?», но, к счастью, осознает, что подобное слишком опасно, причем, в первую очередь мне, и благоразумно замолкает. Тер Делла норовисто фыркает, но соглашается с сыном, даже с его невысказанными словами, поскольку поворачивается ко мне: — Я и правда был излишне горяч и скор на расправу… юноша. Надеюсь, вы отнесётесь к ситуации с пониманием и не будете держать зла. — Разумеется, — растеряно соглашаюсь я: слишком уж счастлив избежать смерти, чтобы думать над справедливостью произошедшего. — Инстинкт защищать потомство крайне силен во всех живых существах. Магнус неохотно соглашается. На этом конфликт можно считать исчерпанным, и меня немедленно подхватывает Лист, вцепляется коготками в плечи и ведет к двери в служебное помещение, скрытой в тяжелых шторах. Ее дыхание до сих пор дрожит, и я могу быть уверен: как только мы скроемся с людских глаз, куратор со мной разберется, и гнев тер Деллы покажется мне летним ветерком перед ураганом. Я отношусь к этому обстоятельству со всевозможным пониманием, ведь Лист испугалась еще больше меня. Она, наверняка, поняла в происходящем гораздо больше меня. Для меня тайна, как изменятся после сегодняшнего инцидента отношения Отца и других людей, последуют ли проблемы для меня и других Форм. Я просто счастлив, что пережил этот вечер, и все. Пожалуй, страшнее сегодняшнего, больше не будет. Мы не успеваем сбежать, хотя Лист очень старается. Люди расступаются перед нами, давая дорогу, но кто-то профессионально заходит сбоку, чтобы я мог увидеть его заранее и не испугаться, и фамильярно берет за руку. Перепуганный до смерти недавним открытием, я не сопротивляюсь и нисколько не возмущаюсь, покладисто позволяя взглянуть на когти, даже даю проинспектировать лицо и пересчитать перья в гребне, пока Лист меня не забирает обратно. Человеческие руки и в самом деле легкие и слабые. Раньше я полагал, что тело Отца так состарилось, но теперь думаю, что это общечеловеческое свойство. Отец даже чуток сильнее. Честно сказать, это страшно. Не представляю, как они живут… И как мне с ними жить тоже… — Очаровательное существо, Брат-Создатель, — лукаво улыбается мужчина в алом плаще, чья туника соткана из листьев и язычков пламени. — Выглядит очень и очень экзотично. Как ты назвал его, и когда планируешь вывести в мир? Поделись секретом, для чего такая прелесть? Уверен, после такого дебюта всем хочется узнать подробности! Народ согласно гомонит, и пока Лист, уже ощутимо сердитая, уводит меня, Отец на удивление спокойно держит ответ: — Когда обучение удачно завершится. Не далее, чем летом девять тысяч пятьсот шестьдесят второго (9562) года, я планирую представить на суд Комиссии новую расу Химер… Дверь за ним закрывается, и дальше я не слышу. В служебной комнате живо обсуждают произошедшее слуги, нарядные, поддатые и взволнованные. С нашим появлением они замолкают и преданно таращатся в ожидании указаний Дневной Тени, бросая на меня редкие, но жгучие взгляды. Передо мной встает Лист, разъяренная, не хуже тер Деллы, топорщащая шерсть и мечтающая разодрать меня на маленькие клочки своими короткими когтями и зубами лично. Я с торжественным смирением жду разноса от качественной пародии на Покровителя и готовлюсь слушать о том, как скудны мои умственные способности. Лист испугалась, ей надо выговориться. Наставница, видя такой непрошибаемый энтузиазм, понимает, что ее упреки не достигнут цели, выдыхает и смотрит так строго, что меня наконец прошибает опаска. — Магнус — один из восьми самых влиятельных людей планеты, Алат, и он ненавидит — не-на-ви-дит — Форм после того, как какой-то Демон на войне откусил этому гаганцу ногу. У него с Отцом старые счеты, но ты жив только потому, что его сын, развитый не по годам, к счастью, понимает силу своего слова и относится к нам гораздо терпимее родителя. Считай, что жив ты чудом и прямым вмешательством божьим! Я благоразумно не решаюсь возражать. Сейчас куратор и древко посоха перекусит в запале. Она бросает сумрачный взгляд на пустые бутылки на столе и слуг. Формы немедленно начинают их прятать и всячески суетиться, симулируя деятельность. Лист с тяжким вздохом открывает дверь, спеша на подмогу Отцу, осаждаемому вопросами. — Ты выучишь все уголовное законодательство Терры наизусть, Алат. Чтобы, когда ты посмеешь влипнуть в подобную передрягу, ты знал, что надо делать, а что делать ни в коем случае нельзя, — она раздраженно вытирает уголок глаза. — Пожалуй, мы и правда запустили этот момент. Думаю, шестой год ты проведешь с Ветром. Будешь летать с ним по миру, изучать культуру Терры, заодно и научишься вести себя с людьми. Уверяю тебя, они не такие хрупкие, как ты успел себе навоображать. Куратор уходит. Я с облегчением расползаюсь по пространству хвостом и стекаю на пол кольцами. Формы возобновляют горячее обсуждение в углу. Только что моя репутация стала еще одиозней, хотя казалось бы… Растирая лицо, я могу только выдохнуть. _______________________ (*) Родственники-по-закону — в террийском законодательстве таковыми считаются супруги, названные братья и сестры, оформившие официальные бумаги у юриста, и партнеры, часто и регулярно (каждый месяц минимум) практикующие совместную магию. Для Форм в эту категорию также вносят выходцев из одной партии/линейки, и от одного Создателя. (*) Вопреки ожиданиям, Наги легкие. У них тонкие, почти полые кости, много хрящей, что придает им гибкость. Средний вес взрослого индивида около ста килограмм, который равномерно распределен по всей длине тела (в среднем длина хвоста около десятка метров). При передвижении Наги почти не оставляют следов. Во время войны важнейшими функциями этих существ были обезвреживание мин и проникновение на вражескую территорию с целью разведки и/или диверсии.