У каждого человека есть неприятные моменты в жизни, которые он с превеликим удовольствием расщепил бы на атомы, стер, удалил и больше никогда бы о них не вспоминал. Такие воспоминания тяжелой тенью преследуют тебя на протяжении всей твоей жизни. Не хочешь о них вспоминать, а только подумав об этом, они никак не выходят из головы, с силой раздавливая твой разум, морально уничтожая, калеча и без того израненную душу.
Трагедия. Самое невыносимое. То, что действительно переживаешь с трудом. Порой, она настолько тяжела, что неустанно напоминает о себе, пытаешься отвлечься, а она преследует тебя. От назойливого кошмара не уйти и не спрятаться. Ночами невыносимая мука одолевает сознание сильнее, насылая беспокойные сны, кишащие мерзкими кошмарами.
Люди делятся на два типа: Одни
забывают трагедию, заковав в тяжелые ржавые цепи, другие
помнят ее, отпечатав тяжелый момент жизни на своем сердце.
На столе оказываются документы, решающую дальнейшую судьбу человека, которому они были принесены:
— Что это значит?
— Это значит, чтобы ты собирался и проваливал отсюда.
Мужчина берет в руки бумажки, чтобы ознакомиться с ними. В процессе чтения, его глаза становились все больше и больше.
— Не могу понять, как ты это сделал? Как провернул это дело?!
— Сейчас для тебя это не имеет никакого значения. Ты ли видишь результат, они не подделаны, нет никакой уловки. К адвокатам тоже бессмысленно обращаться, они не найдут никаких нарушений в договоре.
— Я н-не понимаю. Почему, Ичиносе? Что я тебе сделал?
Глен опирается на стол, зло сверкая глазами на своего уже бывшего начальника.
— Ты свихнувшийся псих, который не лечит детей, а гробит их.
— Это лечение! — протестующе кричат ему, вскакивая с собственного кресла.
— В гробу я видал такое лечение. Что больше всего меня поразило, так это то, что ты даже своего сына не пожалел, а ведь он не болен.
— Во-первых, он не мой сын, а во-вторых, ты определенно видел его карту, и там четко написано-
— Это все результат твоей терапии. Ты доводишь его до такого состояния! Почему ты вообще запрятал его сюда?
За недолгой паузой следует короткий четкий ответ:
— Потому что он мерзкое отродье, которое я на дух не переношу.
Глен просыпается от резкого хлопка входной двери. Трет ладонью лицо, пытаясь вывести себя из сонного состояния. Несколько секунд спустя он слышит еще один грохот из соседней комнаты.
Чертов идиот!
Покинув постель, он выходит из спальни и включает свет. Перед глазами предстает Шинья, распластавшийся на полу. От яркого света оба жмурятся. У Хиираги быстрее проясняется взгляд и, заметив перед собой Глена, принимает сидячее положение, шипя от тупой боли.
— Оу, ты спишь.
— Спал…
Шинья не торопился подниматься, потирая ушибленную ногу. Взглянув на эту картину, Ичиносе довольно улыбается. Заметив эту ухмылку, Хиираги болезненно взвывает:
— Ну нееет~ только не злорадствуй.
— Ты знаешь, я не могу упустить такой прекрасной возможности.
Шинья обиженно отводит взгляд в сторону:
— Мне правда больно.
Глен закатывает глаза:
— Нет уж, я не куплюсь на это, — в ответ молчание. — Серьезно… Вот же подонок.
Сорвавшись с места, он направляется к холодильнику. Вернулся уже со льдом, замотанным в тряпку.
— Мне вставать завтра рано, а я тут с тобой вожусь. — Задрав штанину, прикладывает лед к месту ушиба.
— Ну прости. Так редко можно заметить за тобой хоть какие-нибудь признаки заботы. — В извиняющемся жесте Шинья запускает руку в растрепанные волосы Глена, массируя голову.
— Ну, простишь меня? — тот ничего не отвечает. - Хм, недостаточно?
Немного поразмыслив, Хиираги щурится и, одобрив идею, улыбается собственным мыслям.
— Хочешь сказать, что мне придется хорошенько постараться, чтобы выпросить у тебя прощения?
— Еще как.
Руки обвивают шею Ичиносе и притягивают к себе. Мокрая дорожка тянется от кадыка до подбородка. Губы оказываются в нескольких миллиметрах друг от друга, становится слишком невыносимо. Когда Глен тянется за поцелуем, от него отстраняются и чужое дыхание оказывает возле уха.
— Нет, не сейчас, милый, — насмешливый шепот кажется чересчур искушающим. Губы вбирают в рот мочку уха, сладко причмокивая и облизывая ее языком.
Руки опускаются ниже, стягивая чужие штаны.
— Давай проведем эксперимент?
Глен тяжело вздыхает:
— Что ты опять задумал?
— Ничего такого, — пальцы беспорядочно оглаживают тело, нарочно задевая соски и лаская их. — Дальше мои руки не пойдут. Все остальное я сделаю исключительно только с помощью своего рта. И да, твои руки сегодня тоже отдыхают.
В подтверждении своих слов, он кладет их по обе стороны от Глена, опускаясь к вставшему члену. Шинья не любил спешить в таких делах, потому долго, растягивая собственное удовольствие, постоянно мучил Ичиносе. Медленно очертив языком головку, облизывает собственные губы и вбирает в рот только наполовину и, сжав рот чуть сильнее, высвобождает орган. Ласкает языком весь ствол, выцеловывая взбухшие венки. От чересчур острых ощущений и невыносимого желания возбуждение тугим узлом скручивается внизу живота, от которого беспомощно хочется стонать. Хиираги всегда знал, как нужно доводить Глена до нужной консистенции. Шинья, не напрягаясь, умело срывал с его губ стоны, получал то, чего хотел. В его руках, Ичиносе будто превращался в другого человека, с ним он никогда не сдерживался, уверенно выполняя все самые сокровенные желания.
Он уже вобрал член полностью, возбуждение с каждым движением увеличивалось. Это чувство заточило сознание в острые шипы, блокируя любые здравые мысли. Хотелось послать чертово правило туда, где сейчас находится собственный разум, схватить за белые волосы и жестко оттрахать горячий рот, задавай нужный темп.
Говорить не пришлось, Хиираги прекрасно знает, чего тот хочет, потому начинает наращивать скорость, вбирая орган до основания. Тело напряжено, руки немеют, еще немного и, оступившись на тонком лезвии, сознание провалится в пропасть прямиком в цепкие руки наслаждения.
— Шинья… — его резко хватают за волосы и отстраняют от себя.
— Черт, ну просил ведь. Уверен, ты это специально.
— Знаешь, а тебе так идет, — ухмыляется тот в ответ.
В глазах Хиираги появляется злой блеск:
— Отлично, теперь вылизывай.
Ичиносе глубоко вздыхает:
— Одни проблемы с тобой.
Язык проводит по щеке, вбирая в рот смазку. Не глотая, он завлекает Шинью в поцелуй, языком проталкивая жидкость. Сладкий умопомрачительный поцелуй завлекал обоих. Оторваться невозможно, пленяет, заставляет сплетаться языкам в безрассудном танце, лаская друг друга.
— Ты… хитрый ублюдок, — облизываясь, произносит Хиираги.
— Теперь, когда ты это сказал, выслушаешь условие, по которому ты сможешь получить мое прощение?
Шинья с непонимание хлопает глазами.
— Я ведь…
— Сделаешь завтра уборку, — сказав это, он быстро встал, от греха подальше, и ушел в спальню.
— Глен! Черт, — Шинья приподнимается с пола и, слегка хромая, направляется в комнату. — Делай завтра, что хочешь, но уснуть я тебе сегодня ночью не позволю.
***
Сквозь сон слышатся настойчивые звонки, которые молотком долбятся по мозгам. Шинья надеялся, что если он благополучно забьет на них, то рано или поздно они прекратся.
Они не прекращались.
Оторвав наконец голову от подушки, Хиираги кое-как выбрался из постели. Открыв дверь, он встретился с двумя злыми, как у черта, глазами.
— Как это понимать?! — не дождавшись приглашения, Мика вваливается в квартиру.
— Ну ведь можно было и на телефон позвонить, — зевая отвечает Шинья. Он оперся о стену и прикрыл сонные глаза, намереваясь заснуть в вертикальном положении.
— Я звонил. 10 раз.
— Плохо звонил…
— Чего? — Шиндо подошел к полуспящему мужчине и потряс его за плечи. — Просыпайтесь, одевайтесь и выметайтесь. На дорогах пробки сумасшедшие, неизвестно, когда доберемся, а мне тут с Вами не хватало еще мучиться.
— Ладно-ладно, уже иду.
Вопреки словам Микаэля, никаких заторов на дорогах не было.
— Черт, ты сказал, что тут хрен проедешь.
— Мне нужно было Вас как-то разбудить и поторопить, в противном случае Вы бы только к началу лета удосужились собраться.
Шинья огорченно вздыхает:
— Я думал, что мне удастся выспаться, а так мы в два счета доберемся до кладбища.
— Не мои проблемы. Спать нужно по ночам.
— Посмотрим, как ты будешь высыпаться, когда в твоей жизни появится человек, с которым будешь проводить все ночи напролет. — Хитрые искры проскакивают в глазах, наполняя их живым блеском — сон как рукой сняло. — Кстати, что ты думаешь насчет Юи-чана?
Мика долго молчит, не зная, что ответить:
— Там… все немного запутано. Давайте не будем об этом.
Весь азарт тут же сошел на нет. Но Шинья не стал больше поднимать этот вопрос, видя, в каком плохом настроении сейчас пребывает его племянник. И что разговор такого рода сейчас желательно отложить до лучших времен.
День сегодня встречает всех пасмурной и мерзкой погодой, а свинцовые тучи только сильнее нагоняют тоску. Под таким тяжелым небом чувствуешь себя, как в запертой клетке, за которой кажется, что ничего нет, сплошная тьма, а дальше нее — бездна.
— Кошмар, прям все кости мерзнут, — сильнее кутаясь в куртку, произносит Шинья. Он не спеша идет следом за Микаэлем, который быстро вызубрил дорогу до нужной могилы. Ему казалось, что все еще не так давно, держась за маленькую ручку, он шел рядом с ребенком, переживший большую трагедию в своей жизни. Хиираги казалось это слишком вопиющим, слишком неправильным, когда маленький ребенок ступает в гости к своей матери по мертвой земле. Так не должно быть.
Они оба всегда стояли молча, смотря на надгробие, не проронив ни единого слова. Казалось, что с помощью молчания они таким образом общались с умершей: когда ответом на вопрос является легкое шуршание листвы на деревьях, когда касание ветра на коже, было похоже на ласковое прикосновение родного человека. Жаль, что теплые объятия никаким образом нельзя было передать через немые разговоры.
Дорога назад также не обременялась разговорами, и только спустя некоторое время, Хиираги решил прервать эту негласную игру в молчанку:
— Мика-кун, заедем в кафе, умираю с голоду.
В ответ короткий кивок. Было похоже на то, что Шиндо задумался о чем-то серьезном, о чем-то, что не давало ему покоя.
Заказав себе всего понемногу, Хиираги принялся уплетать свой завтрак. Мика же был далеко от этого места, уставившись в окно, он забыл, что перед ним остывает его кофе, да и вовсе казалось, что он запамятовал о том, что пришел сюда не один. Наконец молчание рушится, как карточный домик, когда с его губ слетает короткий вопрос:
— Что Вы рассказали Юи-чану обо мне?
Шинья осекается и приподнимает свой взгляд на парня, оставив завтрак без внимания. Он не мог быстро решить: ответить правду, или соврать. Потому решил пойти окольным путем, стараясь не вызывать лишних подозрений:
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто не хотелось бы, чтобы ему было известно о моей болезни.
— Если ты действительно намереваешься с ним остаться, то ему просто необходимо об этом знать.
Микаэль молчит. Если так подумать, то такое и правда не стоит скрывать от человека, которому предложил стать одной семьей. Было бы неправильно — утаивать от него нечто подобное.
Шинья продолжил:
— Тем более рано или поздно ему станет об этом известно. Это не то, что легко можно скрыть.
— Да, но… — пальцы нервно сжимают теплую кружку, — пока рано.
— Сомневаешься в нем?
Микаэль вскидывает голову, устремив удивленный взгляд на Шинью. В глазах читалось какое-то смятение, замешательство. Казалось, Шиндо очень сильно задел этот вопрос:
— Я-я не уверен… не уверен, примет ли он меня таким.
— Как фсе запущено то, — пропевает Хиираги с набитым ртом. Прожевав, он добавляет, — если об этом он все равно узнает, то пусть это раскроется сейчас, а не тогда, когда ты еще сильнее привяжешься к этому человеку. Не каждый может принять это.
Микаэль залпом выпивает содержимое своей кружки и говорит:
— Хорошо, думаю, Вы правы.
— Ну вот и отлично. А теперь, Мика-кун, заплатишь за меня?
— С чего бы это? — удивленно вскинув брови, спрашивает Шиндо.
— Ну как же, за дружеский совет
спасибо в карман не положишь.
Серьезная маска тает на глазах, когда на губах Микаэля появляется теплая искренняя улыбка.
— Вы невыносимы.
***
Юииии~ опять ко мне явился. Я рад, просто безумно рад~
Твой разум наполняется новыми-старыми воспоминаниями. Это восхитительно, хоть и медленно, но они возвращаются. Посмотри, еще немного, и разум скоро даст сбой. Ты превратишься в сломанную игрушку, которую раз за разом швыряли об стену непослушные детки. Не дождусь твоих страданий, когда ты будешь упиваться своей истерикой. Ты сойдешь с ума, Юиии~
— Я ничего не понимаю… Прошу, прекрати это. Невыносимо.
Тебе и не нужно понимать. От тебя требуется только послушно впускать в свою голову давно растерянные тобой пазлы, которые ты так умело отсеивал, выкидывал, как ненужное барахло. Хочу порушить твои кропотливые труды. Разломать, растереть в прах. Плохо, очень плохо, Юи, поступать так с дорогими воспоминаниями из детства. Ты ужасный ребенок.
— Я не хочу вспоминать. Просто уйди, оставь. Проваливай!
Ты не можешь ничего хотеть, потому что ты ничтожество. Будь паинькой и послушно принимай свою трагедию. Итак, как думаешь, чем будет являться следующий пазл? Какой кусочек встанет на свое место, навсегда скрепившись с соседними деталями.
Хакуя Хакуя Хакуя Хакуя Хакуя Хакуя Хакуя Хакуя Хакуя Хакуя Хакуя Хакуя
То, что сломало тебя!
