Сборник историй

Мы одной крови, но совершенно разные. Дело в том, что плохие отношения с родственниками ─ фамильная черта Моргенштернов.

Ему нравится наблюдать, как тело падает на каменный пол и бьётся в конвульсиях, «другой мальчик» кашляет, почти задыхается и из-за его рта сочится кровь. Джонатан ещё раз пинает его в живот. Ещё. И ещё. Поднимает любимого питомца отца на ноги и тут же швыряет назад, глядя как золотые волосы окрашиваются в алый. У «другого мальчика» разбиты губы, он с трудом может разлепить глаза, у него переломаны руки, но каждый раз он пытается встать, пытается бороться. Моргенштерн достает свой любимый кинжал, и склоняется над ним, хватает за подбородок, вглядываясь в избитое до крови лицо, он резко срывает с его шее цепочку с фамильным кольцом Моргенштернов. ─ Тебя вообще не должно было существовать, — плюет Джонатан. — Пора возвращаться домой, к мамочке и папочке, малыш, — одним движением, он перерезывает глотку ангелочку, словно барану. Теплая кровь фонтаном брызгает ему на лицо и белоснежную рубашку, пачкает руки. У «другого мальчика», которого звали, как и его, глаза слегка приоткрыты, в них отражалось его лицо. Взглянув в зеркало, Джонатан видит себя — бледный, со звериным оскалом и обезумевшими глазами. Входная дверь тихо скрепит и Джонатан слышит знакомую поступь. Кидает кинжал на пол, отталкивает мертвое тело ангелочка от себя в дальний, самый темный угол, и медленно бредет к проему дверей, где лицом к лицу встречается с отцом. ─ Валентин, — приветствует, кивая. Уже наступает новый день, но он только сейчас увидел отца. Так было всегда. Валентин часто уходил. Говорил, по работе. На самом деле, к своему любимому светлому мальчику, который никогда не станет отличным воином, но почему-то отец любил его. Другой Джонатан не сдал не единого экзамена, но отец любил его. Он рыдал над убитой птичкой как какая-то примитивная девчонка, и отец продолжал любить его. Он был слишком ранимый, чертовски глупый… За что его можно было любить?! Но чтобы ни делал сам Джонатан, отец ненавидел его. Сейчас, юный Моргенштерн гордится собой как никогда раньше, он уверен, что, когда Валентин убедится, насколько слаб и ничтожен тот светлый мальчик, то будет любить его, и гордиться только им, вспоминать только его, и гордо улыбаться при мысли о нем. Больше всего Джонатана раздражало, что именно о «другом мальчике» Валентин говорил с легкой, почти незаметной улыбкой на губах. ─ Что у тебя с рукой? — хмурится Валентин, и Джонатан кидает взгляд на окровавленную руку. ─ Кровь не моя, — быстро отвечает Джонатан. — Я хочу тебе кое-что показать. Он останавливается напротив мертвого тела, довольно глядя на проделанную работу. ─ Джонатан! — и юноша поворачивается лицом к отцу, но тот почему-то смотрит не на него и идет не к нему, и руки тянет не к нему. Валентин присаживается на колени рядом с другим мальчиком, пытается нащупать пульс. Гладит по слипшимся, грязным волосам, касается лица, и смотрит так, будто только что у него отобрали самое ценное. Джонатан не верит, что этот мальчик что-то значит для Валентина. Отец поднимается на ноги и в полумраке, Джонатан не может понять, радуется ли он, или злится. ─ Паршивец! — в голосе столько злобы и ненависти, что пощечина, которая последовала следом, была едва ощутима. Джонатан даже не пошатнулся, хотя рука у отца тяжелая, щека покраснела, а из разбитой губы стекала струйка крови. ─ Не он должен был умереть, а ты. Тебя следовало убить еще в детстве! ─ Не забывай, что ты сам меня создал, — напоминает Джонатан. ─ Я жалею об этом больше всего на свете. ─ Я твой сын. ─ Ты — чудовище! Мой сын умер! ─ Ты говоришь, как та рыжая сучка, — усмехнулся Джонатан. ─ Не смей так отзываться о своей матери, — в отцовском голосе злость и усталость, казалось, у него уже не осталось сил бороться с сыном. — Как ты мог убить собственного брата?! И ты ещё смеешь этому радоваться? ─ Ты сам воспитал из меня убийцу, отец. ─ Я воспитал из тебя воина! Я не хочу больше тебя видеть, Джонатан. Ты отвратителен. Запрокинув голову назад, Джонатан смеется. Смех громкий и безумный. В ту же секунду, он замолкает, и это выглядит пугающе, но не для Валентина. ─ Убийца не может воспитать из мальчика благородного воина, — отвечает Джонатан. — Я всю свою жизнь мечтал убить его. Медленно. Да так, чтобы смерть была для него подарком. А еще, он плакал, — полу-демон смеется, такой смех можно было услышать у душевнобольного. — Ревел, и умолял о пощаде. ─ У него не было оружия. Ты и шанса ему не дал. Знаешь, сын Стивена и Селен ближе всего был к совершенству. А ты просто монстр и в этом моя вина! Краем глаза Джонатан видит, как в руке отца блеснуло серебро — лезвие ножа. Ему хватило секунды, чтобы выбить оружие из рук Валентина, и прислонить родителя к стене. Джонатан был единственный, кто не боялся гнева Валентина Моргенштерна. Даже в детстве. А сейчас юноша был достаточно силён, чтобы вогнать кинжал в сердце Валентина. Но смерти отцу он не желал. ─ Перестань! — кричит Джонатан, одной рукой он сжимает его шею, глядя прямо в глаза. Сердце бешено колотится в груди, а сознание рисует манящие и в тоже время пугающие картины. Ледяная стена самообладания рушится, и хоть еще одно сказанное слово Валентина, он зубами перегрызет ему глотку. ─ Ты когда-то сказал, что только ты любишь меня, только ты можешь любить монстра. Ну, так вот, в этом чёртовом мире, я, и только я, могу любить такое чудовище, как ты. Никакая Джослин, никакой твой маленький-ангелочек Джей, ни Кларисса, никто. Только я! И прежде чем, Валентин хочет сказать пару «приятных» слов о нём, Джонатан закрывает ладонью его рот, и едва касается губами, крепко зажмурившись. Он стоит слишком рядом, чувствует знакомый с детства аромат — легкий, едва уловимый запах бергамота, лотоса и ветивера. Это немного успокаивает, и, постояв так еще немного, Джонатан думает, что со стороны это кажется, очень странно, но кроме луны и белой совы, заглядывающей в окно, никого не было. Глядя в глаза напротив, которые были наполнены ненавистью и отвращением к нему, к собственному сыну, Джонатан лишь улыбается и качает головой. ─ Завтра великолепный день, мы, наконец, поставим Конклав на колени! Незачем ссорится из-за какого-то ноющего ангелочка, который, кстати, презирал тебя и не считал правым, — как можно спокойнее говорит Джонатан. — Завтра самый великий день. Завтра — наша семья будет вместе, — уже тише добавляет и отходит на пару шагов назад, не теряя зрительного контакта с отцом. Он снова смеется, запрокинув голову, хотя ему совсем не смешно. ─ Ты бы всё равно не убил меня, ведь так? Не потому что, я твой сын, и ты любишь меня, а потому что я самое опасное оружие, которое есть у тебя в арсенале. Без меня ты не справишься, поэтому лучше нам не ругаться из-за всякой ерунды. ─ Ты убил своего брата. Это не ерунда, — тихо отзывается Валентин, он подходит ближе и забирает у сына серебряное кольцо, испачканное кровью, и убирает, то что когда-то сам отдал Джейсу, в карман пальто.