После дождя

Полицейский участок практически доверили им, фальшивым агентам. В ночную смену здесь жизнь затихала; звуки клавиш клавиатуры слышались не так часто; горящие синие цвета экранов доносились не из каждого кабинета. В одном кабинете диспетчер даже спал с ногами, закинутыми на рабочий стол. Единственная стабильность — гудящая желтая лампа в коридоре. А длинный коридор был пуст. Тринити с Дином работали за одним компьютером. Тринити была та, которая не устала и ходила от одной стены к другой, грызя ногти. На самом деле она их не грызла, а просто держала ноготь указательного пальца между зубов. Помогало думать. Но если они застряли тут до ночи, значит, днем ничего путного они не надумали. А днем мозги работают лучше. Тринити не хотела показывать, что ей хотелось спать. Хотя Дин предлагал. И сам засыпал. Тринити буквально валило на пол, все тело умоляло ее прилечь и заснуть на ближайшее… всегда, но глаза не закрывались. Глаза были готовы пялиться в ослепляющий монитор до утра и, может, до следующего утра. Пока их не выгонят. — Возможно, дело не в машине Майкла, — взволнованно наклонилась девушка к столу и с трудом присмотрелась к экрану. В браузере давно открыта статья о загадочном убийстве Майкла Рида, которую Винчестеры прочитали вдоль и поперек. Паркер, тоже, конечно. Больше слушала их перепирки с закрытыми глазами, чем читала. — Тот лес, в который он съехал, может… — и ее прерывает храп Дина Винчестера. Она застывает с открытым ртом и ошарашенно поворачивает голову, посмотрев на Дина, заснувшего на своей руке. За столом. А так и не скажешь, что он спит. Тринити вздыхает и прикрывает глаза. Нельзя его винить. Только укрыть одеялком и выключить свет. Одеяла здесь нет, но… прежде чем уйти, она выключает свет. Экран сам погаснет. Лампа все еще гудит. Она делает медленные шаги по коридору, и он становится страшнее с каждым шагом. Как обычный пол мог скрипеть? Он сделан не из дерева. Тринити шла по центру, как во всех фильмах ужасов. Если бы лампа замигала, она бы точно там оказалась. Или уже стала главной героиней чьего-то фильма ужаса? Своего собственного. Экран горел в одном темном кабинете. Она заглядывает туда и замерзает, будто бы не знала, что там Сэм. А она знала? Она не помнит. Она лишь оборачивается, будто бы опасаясь, что Дин может проснуться. Надеясь. Или отталкивая от себя эту мысль. Она не помнит. Сэм сидел на столе, одной ногой доставая до пола. Рядом — документы, в руке — документы, на нем — белая рубашка. А днем был и пиджак, насколько она помнит. Она помнит? Он был похож на настоящего агента ФБР, в черном, идеально выглаженном костюме и с галстуком… туго завязанным вокруг шеи. Он сам его завязывал. Он умел. Он все делал сам. Так предпочитал Сэм без души. Пялиться на него из-за угла и думать, как обычно думать слишком много уже вошло в привычку. Тринити не могла спать. А идти — некуда. — Будешь дальше там стоять? — говорит он, не отрываясь от чтения бумаг. Оказывается, в другой руке он держал кофе, который изредка подносил к губам. Тринити вновь оборачивается и ищет другого, другую, с которой бы он мог заговорить. Еще раз убеждается, что участок спит и почти никого нет. Он говорит с ней. — Дин уснул, — делает она шаг внутрь, обнимая себя и поглаживая, словно ей было холодно. Батареи работали, окна закрыты и только, наверно, в кабинете Сэма было прохладно. Одни его глаза чего стоят, обесценивающие все, чего касается взгляд. Жаль. Паркер привыкла чувствовать себя маленькой и ничтожной рядом с ним. Больше не болит. Он бросает небрежный взгляд, усмехается. Плевать ему — спит его брат или захлебывается в крови. Плевать давно. У Трин на секунду сбивается дыхание из-за его усмешки. Слишком резкая и наигранная. — А ты не будешь спать? — глубоко вздыхает она и проглатывает ледяной воздух. — Я не сплю, — он искренне и насмешливо улыбается ей. Точно. Тринити медленно кивает, вспоминая, что он и правда не спит. — Ты? Опять обращение к ней, и в этот раз Тринити решается посмотреть на него. Встретиться притупленным, но вопросительным взглядом. Ему не интересно ее состояние. Ему интересна она, иногда, потому что ему скучно. И изучать бумаги весь день? Ночь? О, ему скучно. Даже Сэм Винчестер любил поболтать. Пошутить. Дин не реагировал, а Трин… конечно, с ней ему интересней. — Я все равно не могу уснуть, — быстро бормочет девушка и смотрит себе под ноги, по-прежнему обнимая себя. Взгляд все равно ловит движение впереди. Сэм привлекает внимание кружкой кофе. Еще одной. Тринити смотрит на кружку, будто бы Винчестер предлагал девушке съесть кактус. Он упорно смотрит на кофе, кивает, поднимает брови. Ладно, хер с ним. Она быстро подходит и берет кружку из его рук медленнее. Под конец — быстрее. Обожглась. Обожглась об его пальцы, а он не заметил, что она холодная. Сэм облизнул губы, удостоверился, что кружка у нее, и вернулся к бумагам. Почитал, перевернул и бросил на стол. Тринити не будет обращать внимания, на то, что он ничего теперь не делал. Не будет. Будет пить кофе и не чувствовать вкуса. Чувствовать его присутствие с левой стороны и не слышать дыхание, так странно. Сэм не жил. Не спал. Казалось, он способен на все, мог сделать что угодно, сейчас так и было. Тринити не смотрела в его сторону и выглядела глупо, пялясь перед собой, в стакан с карандашами. Кофе довольно горький для ее вкуса, и Тринити ставит кружку на стол. Тут же его пальцы ведут кружку дальше, подальше от девушки, в сторону остальных ненужных вещей. Ее это сбивает с толку. К страху она привыкла. И к нему. И к глупостям, которые он делает. Которые она тоже делает. Иногда она держалась, иногда нет. Иногда — она уставала плыть против течения, ложилась на спину и позволяла воде нести ее. А сама пустыми глазами смотрела в небо. Они смотрят друг на друга, понимая. Он понимал, что Тринити никуда от него не денется, потому что так получилось, что она сама себя привязала и бежала на одном месте. Она понимала, что он это понимает. И их взгляды никогда не отбивались, только сливались с каждым разом все сильнее, слаще, острее… И вот опять сливаются. Его губы дрогнули. Почти улыбнулся. Тринити не двигалась. Сэм был невыносимо для ее глаз красивый и спокойный. Он спокойно берет ее за руку: сначала двумя пальцами, а потом, когда Тринити позволила, он взял ее смелее и притянул. Один ломанный шаг, непонимающий взгляд, и она стояла перед ним, а Сэм не отпустил ее руку. Держал где-то у себя и поглаживал, смотрел в глаза. Выглядел так обычно. Как будто это — типичные будни. А для нее — типичная катастрофа. — Ты можешь отпустить, — скрипит она своим шепотом, чувствуя, что рука начинает дрожать. Что место на коже, по которому он скользил кончиком большого пальца, — горело. — Ты хочешь? — он не говорил шепотом. Лишь низко. Расслабленно. Так, что гипнотизировал. Тринити смотрит и сглатывает. Губы приоткрываются, и он это замечает, переведя взгляд на них. Становилось больно в животе, в голове, в ногах. Он доставлял только боль, но с ним хотелось находиться. Целоваться так, что без кислорода и без шанса взять контроль над ситуацией. Чувствовать сладкий и горький привкус одновременно. Наверно, из-за кофе. Тринити чувствует нож в животе. Она не знала, что Сэм где-то прятал нож. Если она больна, то она это признает. А скорее всего, так и есть. Ей никто не поможет. Тринити просыпается резко, рывком отрываясь от журнального столика. Сразу жадно вздохнув и почти задохнувшись, почти подавившись слюной. Инстинктивно дотронулась до живота. Солнце слепило глаза, она не сразу заметила. За спиной — диван, перед ней — недоеденная пицца, чей запах не принес ей никакого удовольствия. Теперь она вспомнила. — Эй, эй, — все тот же знакомый голос рядом, на который Тринити оборачивается, — ты в порядке? Сэм вышел из другой комнаты в белой майке. Не в белой рубашке. Взгляд по-настоящему взволнованный, и Тринити достаточно одной секунды, чтобы убедиться в этом. Его руки пытались как-то коснуться ее, но не могли: боялись, что сломают девушку. Она и так выглядела сломленной. Как грузовик ночью проехался. — Как ты оказалась на полу? — он не сдерживает усмешку и легко поднимает ее за плечи, усаживая на диван. На диване — плед. И вообще диван раздвинут на двоих. Тринити помнит, что вчера они смотрели до ночи телевизор и уснули вместе. Эти вечера редкие, ведь Сэм приезжал каждые две-три недели, если выдавалось свободное время, а Паркер никуда не пускал. Часто звонил, все рассказывал, позволял помочь издалека, но в Импалу Трин ни ногой. Так длится… много времени. — Сон снился. — Ну и сны, — он опять усмехается и убирает волосы с ее лица. У нее всегда была короткая стрижка, но когда волосы запутанные — кошмар. Девушка поднимает глаза к нему и застывает, всматриваясь в его светлое лицо. Улыбается. Все такой же красивый, только волосы с бакенбардами длиннее. Дернул головой, чтобы убрать челку со лба. Ему она тоже мешалась. — Ты будешь завтракать? — он подскакивает и направляется обратно на кухню. — Дин заедет только после обеда. Ей сложно отвечать. Сложно вернуться в реальный мир. Каждый раз сложно после таких снов. Оставалось надеяться, что они уйдут. — Трин? Они договорились, что он будет называть ее по выдуманному имени. Потому что Чарли напоминало ей старую жизнь, мертвого отца, мертвого Мэтта, Кайли… много кого мертвых. Хотя и у Трин был странный привкус. Она помнила, как произносил это Сэм без души. Как твердо. Холодно. Безразлично. Тринити не ответила. Слишком долго думала и смотрела в одну точку, а Сэм не оставит ее такую потерянную сидеть на диване. Поэтому подошел обратно, сел рядом. Ее состояние — явно тема для разговора. — Мне снишься ты, — начинает она и шмыгает, смотря вперед. Ничего не видя, — то есть, не ты. Старый ты. И даже с умениями Сэма Винчестера быстро находить правильные ответы, он не мог найти его сейчас и замолчал с приоткрытым ртом. Он был готов что-то сказать, но притормозил. Им вдвоем надо порой посидеть в тишине. — Все, что ты делал, это не выходит у меня из головы. И я не знаю, даже если ты помнишь… — Я помню каждую секунду, — грубо прерывает он ее и сжимает зубы, прежде чем заговорить снова. — Мне тоже снятся кошмары, о которых лучше, — мысли путаются, как бесконечные нитки, и Сэм прикрывает глаза, — я не буду рассказывать о них, просто, — его руки на коленях пытались объяснить вместо языка, — нам обоим нужно понять, что все закончилось. Даже если потребуется много времени. Молчат. Шумное и часто дыхание Тринити не позволяло абсолютной тишине завладеть ее квартирой. Там стоял телевизор, впереди. И он даже измазан желтой краской. Как-то раз Дженна уронила на него свой любимый желтый тюбик с краской и пролила. А у окна, на подоконнике - цвела зелень. И еще - запах чего-то жаренного с кухни. Сэм прав. Надо восстанавливаться. Надо говорить друг с другом, надо было сразу, но... Тринити сделала это сейчас. С тем Сэмом они редко говорили о чувствах. Только, когда он вытягивал. Или когда он уже догадывался о них. Трин закрывает глаза, опуская голову на его плечо. Он поворачивает голову ближе к ней, чтобы она чувствовала горячее дыхание на своем лбу. Так легче. Осталось начать жить заново.