Я любила (вру, в л ю б и л и) Сильно, отчаянно, не жалея сердечко и прогоняя прочь разум, в общем-то, не преувеличивая - крайняя степень помешанности.
Как итог : рыдания по ночам, нечленораздельные мольбы о чем-то (о ком-то?), литры алкоголя в попытках нажатия кнопочки "delete", сотни успокоительных и отстраненность от живого.
***
С недавних пор ливень, слякоть, совсем ужаснейшая погода и лишь пару писем на столе — точное отражение меня. И больше не та счастливая девочка-лето, а до безобразия вредная и совершенно потерявшая ориентиры хрупкая девчушка По. Уже не та волевая, совсем не радостная, а уж о солнечности речи и быть не может, Пелагея. Заблудившаяся в своих страданиях По.
Снова По. И прежняя СЧАСТЛИВАЯ жизнь отдается в голове хмурым воспоминанием.
За все свои двадцать восемь лет меня нередко предавали друзья, люди терялись средь такого быстрого темпа жизни, но еще ни разу (слышите, совсем никогда) за эти годы я не чувствовала себя настолько ненужной, опустошенной и полностью чужой посреди всего мегаполиса. За все свои двадцать восемь лет только сейчас я познала ту самую горечь любви и чертову боль предательства.
Но, снова здравствуй, милый, я ни о чем не жалею. Ни о наших совместно проведенных рассветах и закатах, ни о тайных свиданиях на крыше воедино с невероятными видами на Москву. И пусть не будь тебя и твой любви, я бы, возможно, снова зажигала в Ля барж, искренне мечтала, а не вот в который раз ревела в подушку, забивая на встречи, приглашения друзей и отклоняя телефонные вызовы.
Ты упорно добивался меня, так бесчестно привлекая внимание, а как оказалось, всего-то просто мерзко не нагулялся, а я очередная девчонка на пару месяцев.
А я поверила в сказку, милый, напридумывала себе сотни вариантов нашей, как мне думалось, совместной жизни. Ощутила себя на секунду какой-то принцессой, а ты в раз убил все стереотипы/заглушил до боли равнодушным "прости, я не принц твоей сказки"
Ушел, так безумно сильно влюбив в себя. Влюбив так, что в ту же секунду я готова была броситься на коленки, умоляя остаться, в каком-то бешеном припадке просить о продолжение, а уж сказки ли?
Единственное, что оставалось — без устали писать на корявых листочках, наивно складывать лишь удавшиеся экземпляры в конверт и так тщетно пытаться зачеркнуть те недолгие совместные месяцы.
А все насмарку. Так неумело сжигать совместные фото, разрывать на маленькие кусочки, проклиная тебя с чертовыми принципами да умением так легко влюблять - зря!
Так неловко пыталась отпустить, а в итоге с жадностью глотала все новые и новые новости о тебе, новых пассиях (с той же участью, что и у меня?), а гордости позволяла скатываться вниз по наклонной.
А в итоге не смогла — не забыла. Ни помогли ни чудодейственные ритуалы, ни поджег совместных фото, ни так уж старательные попытки переключиться на что-нибудь другое да погрязнуть в работе.
Ты не певец, Дим, ты актер. Тебе бы в театр, поверь, отбоя от зрителей не будет.
/в ту самую секунду, мне не суждено было знать: мы оба с тобою актера лишь разыгрываемого нами
спектакля/
***
Осенние вечера, проведенные дома под чашечкой кофе с корицей, стали уже традицией. Не хотелось прогуляться по набережной, катаясь на лонгборде, сходить с жутко кислым лицом в клуб — н и ч е г о. Снова какой-то мазохизм — доведение до безумия.
Пожалуй, оставить человека наедине с собственными воспоминаниями — одна из самых больших глупостей, совершаемых другими.
Мы так часто желаем остаться в одиночестве, и лишь находясь один на один с холодным стенами, понимаем — упустили, сердце требует поддержки, душа жаждет любви!
Но вновь и вновь, изо дня в день прогоняем людей, пытаясь казаться сильными, побежденными под натиском сводящей с ума боли.
И кажется ли удивительным сейчас мое нахождение наедине с четырьмя стенами и воспоминаниями? Кажется ли таким уж ненормальным постоянные истерики в попытках забыть/оставить/разлюбить? ..
И пора бы уже начать ж и т ь, не сгорая в одиночку, поры бы з, а б ы т ь, принять и осознать: сказочке пришел конец.
Но нет же! Я таки успешно еще сильнее довожу сердечко, которое и без того готово напополам трещать от той мнимой любви, придуманною мною же.
Звонок в дверь застал меня врасплох: с синяками под глазами и до безобразия растерянная, готова была выставить из моего логова совершенно любого, не желая кому-то плакаться в жилетку.
Решая не смотреть в глазок, уверенная в том, что пришли проведать УЖЕ отвергнутые гости, быстро провернула дверной замок.
В тот самый момент мне было не суждено узнать, что за дверью прячется именно ОН.
И лучше бы я сейчас поговорила с совершенно незнакомым мне человеком, но не ЕМУ демонстрировала всю слабость и остатки прежней Пелагеи, той, которую он нещадно раздавил своим банальным "прости да так лучше".
— Здравствуй, — я отчетливо слышала, как дрогнул твой голос, неужто боишься, а, милый?
— И что же тебе понадобилось именно в этом районе да еще вдобавок в моей квартире? — нервным, срывающимся голосом я желала одного: выставить Билана из квартиры.
— Пропустишь или будем на лестничной клетке разговаривать? — предложил Дима, видимо, никак не желая отступать от намеченной цели.
— А не кажется ли тебе странным сначала посылать меня на все четыре стороны, даже не выслушав, а затем напрашиваться в гости, нет? — немного грубо бросила я, боясь перед ними раскрыть все потайные уголки своей души.
И, действительно, за все те несколько месяцев я разучилась (или же кто-то разучил меня?) быть прежней: радоваться мелочам и смотреть на мир широко распахнутыми глазами.
Вся та бывшая во мне искренность сменилась полной закрытостью и отстраненностью; я не хотела отдаваться во власть ощущениям — чувствовать и погрязать в тех лужах, бывших когда-то морем, любви.
И удалось прежнюю девчушку утихомирить, взамен пришла другая: капризная, немного сходящая с ума, но все та же до одури влюбленная.
— Да черт возьми, По, с тобой невозможно разговаривать, — горько бросил Билан, наверное, пытаясь переварить произошедшие во мне изменения.
Утихомиривая свое сердечко, готовое вот-вот и вовсе выпрыгнуть из груди, я все же промямлила:
— Тебе не кажется, что это лишнее: твой приход, какие-то нелепые попытки черт знает чего? —
и все же, мальчик, та история давно забыта и кончена: от неё лишь совсем пару никому не нужных писем и тот же кофе с корицей. — Просто свали, Билан, отсюда, как и пару месяцев тому назад.
— Можешь хотя на пару минут забыть о прошлом, представить, что я.. друг? — неловко кашлянув после злосчастного «друг», дико поглядывал на меня, прожигая насквозь всю.
Без прежней нелепой фальши, наигранности заставлял
чувствовать, а сердечко подскакивало от давно забытого любить.
Но нет же, разум одерживал вверх, именно поэтому вместо хлипкого «любовь», я не оставляла попытки выставить Диму вон.
— Предлагаешь подружиться с тобой, да? — воскликнула я.
— Судя по всему, сейчас это единственный выход, чтобы с тобой поговорить, Пелагея, — делая ударение на последнее слово, жестко бросил давно забытый, всячески проклятый, но от того все также не менее любимый
мой мальчик.
— Да какие блин мы с тобой друзья, а, Билан? — громче, чем обычно, ахнула от возмущения. А в следующую секунду осознавая свое бессилие пред ним, все же недовольно буркнула, — Ладно, заходи.
— Может, предложишь чаю? — будто бы повеселев от моих слов, с задором разувался Дима.
— А если честно, зачем ты сюда пришел? Уж явно не для того, чтобы мило распивать со мною чаи и болтать о.., — чуть не ляпнув про голос и перечеркнутую им же самим любовь, остановилась, так и не закончив начатое. — Да и у меня особо желания разговаривать с тобой, увы, нет.
— Я бы не отказался от твоих любимых заварных пирожных, но ты в точку, — мечтательно улыбнулся Дима, изредка посматривая на меня. — К тебе, По.
С каждым последующим словом я была готова мысленно проклинать, материть его всевозможными словами и выражениями, хотя так же вдавить в то самое горькое болото, где оказалась я пару месяцев ранее — не ощущать его рядом со мной, а как совсем недавно — за сотни километров, на других концах городов да и стран.
Мальчику удавалось потихоньку крушить тот образ, тщательно неловко создаваемый мною — заставлял тело покрываться мурашками и давно забытое чувствовать.
На первый взгляд, простыми, в какой-то степени односложными словами возвращал волевую Пелагею не слабенькую, с кучей тараканов в голове По.
А вот надолго ли? Да и нужно ли?
— Ну, проходи, — выдавила из себя, жестом приглашая Диму поговорить на кухню.
Даже не успевая что-либо еще сказать, Билан мигом прервал меня:
— Здесь все как и раньше, — выдохнул мужчина, вдыхая запах любимого прежде нами двоими кофе. — Ты не изменяешь себе, Поль, все тот же кофе и та же корица.
— Черт возьми, Билан, давай без лишних фраз, и это как-то ближе к делу, — раздраженно вякнула я.
Медленно проходя в кухню, Дима старательно останавливался около каждой комнаты, изучая взглядом обстановку, будто бы ища сходства и различия. И, действительно, после его злополучного «прости, если сможешь» всю стену, обклеенную донельзя совместными фотографиями, потеснили лишь хмурые картины с пейзажами — очередная дурацкая и, кстати, неудавшаяся попытка забыть.
Словно в ответ на размышления, неожиданно выпалил Билан, усмехаясь:
— Малышка, а ты неплохо изменила дизайн квартиры, долго решалась? — видимо, желая уколоть меня, вопросительно изогнул бровь Дима.
— Не тебе меня жизни учить, милый, ага, — сквозь зубы процедила я. — И ты, если я не ошибаюсь, поговорить со мной хотел, так давай же, флаг в руки, барабан на шею и вперед, ну! — с тем же недовольством нервно произнесла я.
Слышишь, мальчик, не нужно! Забытых, обрывающихся на главном фраз, сухих строчек — остервенело, милый.
Давай без глупеньких признаний, наивных строчек «родная, я исправлюсь», давай без этих дешевых «люблю» — лишнее, Дим. По-честному, с привкусом обиды, но правду, милый..!
— Ох и слово вам не скажи, Пелагея Сергеевна, — выделяя последнее, ухмыльнулся мужчина, очевидно, испытывая мое терпение, останавливаясь около входа на кухню.
— Знаешь, дорогой, у меня не то настроение, чтобы с тобой о жизни болтать, черт возьми! — развернувшись к Билану, при этом ухватываясь за столешницу, хмуря брови, грубо бросила я.
Видя как меняется выражение лица Димы, самой становилось не по себе, так что невольно поежилась.
— Тогда сядем? — я отчетливо слышала, как голос Билана дрогнул, но совсем не обратила на это внимания.
Нелепо кивнув как болванчик, я отодвинула стул, усаживаясь напротив Билана — его кристально чистых и каких-то родных карих глаз.
- Во время одной из наших встреч ты попросила меня лишь одном: говорить друг другу лишь правду. И, наверное, этот момент настал. Пожалуй, самым логичным будет — начать с извинений. Прости, девочка, за ту гору выпитых тобой слез, за рыдания по ночам и все причиненные мною страдания. Ты в праве считать меня моральным уродом, эгоистом, калечащим чувства и просто напросто полным придурком. И даже нет смысла оправдывать себя, свои поступки: ты будешь права, Поль.
Эта любовь пришла ко мне неожиданно, не постучавшись в сердечко, не спросив разрешения, я с чего-то сразу же решил, что ты и есть идеальный вариант. Девушка с отличной репутацией певицы и человека, и я.. с немного подпортившимся именем, идеальная парочка, не так ли? — нервно усмехнувшись, выдыхая, приостановился ты.
Я всегда любил добиваться девушек, ты не исключение. Говорят, запретный плод сладок, а срываешь — остается легкое послевкусие. Ты была некой загадкой — недоступная, чуть холодная, при этом до жути смешная и чересчур энергичная — я всегда мечтал тебя разгадать. В конце концов, это стало не просто желанием, ни к чему не обязывающей — целью. Ты отталкивала меня, нежно шепча лишь одну порядком надоевшую, осточертевшую фразу «мы же друзья, Дим» —, а все это ничуть не убавляло пыл, наоборот.
И я действительно расплавил твоё немного заледеневшее сердечко. Легкое опустошение — то к чему я так бешено шел, сбылось, ты дарила легкие поцелуи, задаривала своими прикосновениями — я тебя влюбил, Поль. И цель достигнута, конечная остановка пройдена.
Ты сводила меня с ума, любила настолько сильно, отдавая всю себя целиком и полностью. Я и подумать не мог, что ты — девочка, которая когда-то была для меня совсем недоступной — таяла в моих прикосновениях. Твоей любви совершенно хватало на нас двоих, а это надоедало, Поль.
Я. тебя. разлюбил — именно к этому я пришел, выкуривая очередную сигарету и запивая дрянью, наподобие виски.
Слышишь, малышка, я никогда не желал тебе горя, а при этом сам устраивал скандалы на пустом месте. Будто бы любовь (которая, милая, и не угасала) вернется. Ненавистное, порядком изранившее всю душу «я.тебя.разлюбил» не давало покоя, ломило меня, убивая тысячу нервных клеток.
И я отпустил. Легко, непринужденно бросив такое банальное «прости» напоследок.
И все по новой: клубы, развлечения, литры алкоголя в день и прежнее «я.тебя.разлюбил», которое все никак не отпускало меня — прочно засасывало в какую-то речушку несостоявшихся чувств.
Снова меняя девушек, я лишь с каждым днем убеждался в одном: я люблю тебя. Прежде не ценил ласки, а сейчас готов на все — просто подари свое «люблю» мне.
Я ни в коем случае не давлю на тебя, а ты имеешь право выгнать меня, никогда не впускать в эту дверь, но знай: ты украла мое сердце.
И да, Поля, я могу точно сказать, что буду добавиться твоего прощения, — едва слышно тарабаня подушечками пальцев по столу, заглядывая в глаза, будто бы ища в них какого-то ответы, закончил мужчина.
Знаете, бывает ощущение, когда земля уходит из-под ног. Я частенько употребляла раньше это выражение, но настоящий смысл познала именно сейчас. Я нелепо ерзала на стуле, боясь пошевелиться и опасаясь понять — это сон. Щипала себя — не верила, настолько странным и нереальным казалось все происходящее, так что все те месяцы, проведенные в бестолковых попытках доказать что-то, вмиг показались нелепыми.
— Я простила, Дим,..давно, — выдохнула я, поднимая на него наполненный счастьем взгляд, на что ты без слов сплел свои пальцы с моими, немного неразборчиво шепча слова любви.
— Кофе? — осторожно отстраняясь, вдыхая самый желанный парфюм, хитро прищурив глаза, предложила я.
— С корицей, Поля, — приобняв за талию, продолжил за меня, еще не до конца отпуская руки и счастливо глядя в глаза.
И мне было совершенно плевать на все предосторожности, на то, что, быть может, это лишь минутное помутнение разума; я чувствовала — одним прикосновением ты пробудил все забытые раннее ощущения.
***
А утром я вновь достану с полочки конверт и подпишу его всего лишь несколькими словами:
Тому, кто тушит печали — зажигает огонь и радость средь хмурого неба.
И гордо будет сиять одно слово:
Люблю.
