Что нужно клиенту

Он бы ещё лежал в тёплой выемке продавленного под весом матраса, игнорируя сушняк, если бы не полный мочевой пузырь. Уже светло, и Рома, разлепив один глаз, с трудом поворачивает голову к окну, потом смотрит на золотистый затылок, прикрытый одеялом, с тихим кряхтением сползает с кровати и крадется в сортир, осторожно открывая и закрывая двери. Ошалелый восторг прошлой ночи уже выветрился, оставив лишь приятную усталость и лёгкий похмельный туман в теле, а смутное недовольство собой — в голове. Два идиота, как они всё же смогли переспать, учитывая, что Марк — зашоренный олень с кучей комплексов, а он — дёрганый хер, который уже не вытягивает больше напряжения и нагрузки на нервную систему? Ну, ладно, Марк хотел окончательно разобраться, по вкусу ему крепкий член или нет. Разобрался? Реакция-то была очень даже положительная, но теперь вытекают другие проблемы: готов ли олень, как в книге, выйти из сумрака? У него на Марка определенные далекоидущие планы, и напряг с очередным кризисом начинающего гея может подпортить не один вечер. Рома вздыхает, кривится и думает: «Я унылая похмельная залупа». Он шлёпает на кухню, наливает воду из-под крана, жадно глотает и переплывает мыслями к неметафорическим членам. Как Марк отрастил себе такой сочный елдак? Да уж, генетика — страшная сила: большим рогам большой член. Ещё умудрился надумать проблему, что ему светит исключительно пассивная роль, может, именно поэтому так панически ломался всё время? Рома улыбается, наливает себе ещё воды и лелеет мысль, что для большого чувства размер не проблема, а у него к Марку это чувство очень большое. Безымянное, правда, но невероятно огромное. В спальне начинает трещать будильник, Рома удивлённо идет на звук и наблюдает, как сонный олень нажимает на экран телефона, потом пытается сесть на кровати и с мучительным стоном заваливается назад. Босс тихо смеется, а Марк чего ожидал? Что Рома накончал ему в зад великую силу и мощь? Олень хрипло подаёт голос: — Я теперь не смогу ходить? — спрашивает он в потолок. — Я буду прикован к инвалидному креслу? Рома фыркает: — Ну, если ты хочешь быть к чему-нибудь прикованным, я могу организовать. Вот, к батарее, например. — Не к батарее, только не опять, — бурчит Марк, и вот это уже очень интересно. Есть подобный опыт? Марк смотрит на него, понимая, что сболтнул лишнего, и лениво отмахивается, мол, если и обсуждать, то не сейчас. — Почему будильник на шесть? — переводит тему Рома. — Так рано на работу? — Не, — Марк осторожно вытягивается на его кровати, и боссу нравится этот вид, — просто разбираться надо с документацией, и я хочу побыстрее всё сделать. Ещё надо заехать в хостел, забрать вещи и отвезти на работу, пусть пока в кабинете будут. В торговом центре есть химчистка, я вчера туда сдал костюм, сегодня заберу и другой сдам. «Оставайся у меня жить», — думает Рома. — И мне, наверное, тоже надо пораньше, работы невпроворот с этим расширением, — говорит он. — Меня всегда больше интересовала частная застройка, — откликается Марк и, морщась, осторожно пытается сесть. Рома тихо ржет над его выражением лица, и Марк неловко отводит глаза, слегка при этом улыбаясь. Люди не улыбаются так, если опыт был плохим — пятёрку по секс-физкультуре Роману Сергеевичу в дневник. Босс отлепляется взглядом от оленя, пытающегося осознать последствия члена в заднице, и идет на кухню разогревать оставшиеся куски пиццы и делать кофе. Минут через пять к нему уточкой подходит Марк, намеренно проводит предплечьем по руке в безмолвном приветствии, осторожно садится на стул, пару раз мученически кривится и потом на удивление быстро расправляется с холостяцким подобием завтрака. Олень, делая вид, что логического продолжения в виде «помыть» не существует, хитрожопо сваливает тарелку с чашкой в мойку, идет в прихожую и вертится перед зеркалом, пытаясь привести себя в порядок и спрятать под пиджаком основательно пожеванную рубашку, потом обувается в кеды и смотрит на Рому. — Я наверняка сегодня поздно освобожусь, — извиняющимся тоном говорит Марк. — Я тоже, — босс пожимает плечами: новая работа, бешеная загруженность… Удивительно, что олень ещё не ночует у себя в кабинете. — Увидимся вечером? — он выжидающе смотрит, прислоняясь плечом к стене, не двигается. — Увидимся, — с улыбкой облегчения кивает Марк, сам сокращает дистанцию, тепло и размеренно целует, мягко прижимаясь, как старый верный любовник, но Ромина реакция совсем новая, томная, растекающаяся по всему телу калёным маслом. Олень смотрит на него расфокусированным взглядом, потом неохотно отстраняется, машет рукой и закрывает за собой дверь. Рома, задумчиво улыбаясь, разъединяется со стеной, идёт мыть посуду и собираться на работу. Влиться в новую нишу достаточно сложно, и ему придётся усиленно корпеть над проектами, чтобы заинтересовать новых клиентов. Конечно, сотрудники в офисе гнут спины вместе с ним, и Марк со своими свежими непредсказуемыми идеями был бы сейчас так кстати в бюро. Когда Роман Сергеевич разгребёт эту кучу, стоит всё же попытаться переманить оленя назад. Оклад, конечно, не сравнится с зарплатой управляющего торговым центром, но на приличную жизнь хватит, и кто не мечтает о работе, которая в радость? Проблему с сексуальным напряжением они решили и, если Рома правильно понимает, решат ещё не один раз. Босс прикатывает в офис, разгребает документацию, проводит совещание, жмёт руки очень нужным людям, а потом с тяжким вздохом садится за руль и вбивает в навигатор адрес в Подмосковье. Его ладони хотят крутануть руль каждую медленно проползающую секунду, радиостанции вдруг оккупировались глухими идиотами с минусовым музыкальным вкусом, и он доезжает до клиники в мерзком настроении. Врач встречает его у дверей отделения, радушно рассказывает о результатах обследований, говорит, что прогнозы самые благоприятные, и ещё бы они не были благоприятными за двадцать тысяч в сутки. В Ромину голову летит лапша об уникальности методик, самых лучших специалистах Европы, передовых исследованиях, и он пропускает всё мимо ушей, потому что не раз слышал подобное в клиниках самых разных ценовых категорий. Ему напоминают, что поддержка семьи очень важна и посещения приветствуются, но необходимо вести себя осторожно. — Встречи с ребенком разрешено проводить только за территорией клиники, надеюсь, вы понимаете это, — добавляет врач. Босс кивает китайским болванчиком, спрашивает, можно ли сейчас увидеться с бывшей женой, получает добро и следует за мужчиной в жилой коридор, больше похожий на холл отеля, чем на полный стационар клиники. Неплохо устроено, и по дизайну видно, что работали профессионалы и задорого. Он проходит мимо дорогих деревянных дверей и стучит в нужную палату, ждет, когда повернется ручка и в проёме покажется бледное Катино лицо. Она медленно пятится вглубь комнаты, садится на кровать, и Рома, расценив это как приглашение, проходит внутрь. — Привет. Бывшая жена не отвечает, поэтому он неловко оглядывается и продолжает: — Поля соскучилась и хочет приехать на днях. — Я к тебе ничего не чувствую, — после паузы говорит Катя, и звучит это как: «Я равнодушна к Чикатило, вырезавшему всю мою семью». — Ни единой эмоции, будто ты лампа или тарелка. Я сама как тарелка, — она вздыхает. — И к Поле не буду ничего чувствовать. Я пустая. Обычно все так подвижно, жжет внутри, стягивает, а на таблетках ничего. Кому я нужна пустая? Я даже себе сейчас не нужна. — Доктор говорит, что все будет нормально, — Рома говорит с твёрдой уверенностью, которую совсем не чувствует. В последнее время он постоянно всем врёт. Что всё хорошо, что он не на дне ужасающе глубокой ямы, что он отлично знает, как сделать так, чтобы земля не проседала, и что он в состоянии перестать копать глубже. Из всех его знакомых хотя бы какое-то представление о правде имеет только Марк и Дима, да и то последний пропал с его радара. — Она приедет, а я её больше не люблю, — Катя заторможенно проводит ногтями по мягкой ткани своих домашних штанов, и материал собирается в мелкие складки вокруг её пальцев. — Это временное состояние, — Рома гнёт свою линию. — Мы приедем в пятницу вечером. Тебе нужно что-нибудь? Бывшая жена качает головой, и босс избегает её выпавшего из реальности взгляда, разворачиваясь на выход. Правильно ли в таком состоянии настаивать на встрече с Полей? Рома надеется, что не лопухнулся. Он сейчас морально вымотанный, сжеванный своими же зубами по пути в клинику, и дорога назад проходит как в тумане. Он на автомате договаривается встретиться с Марком и забирает его у метро: тот нагружен пакетами, садится на переднее сиденье и говорит, что у Ромы кроме крупы и мяса нет нормальной еды, поэтому сегодня будет пища богов. Олень входит в квартиру так, будто права собственности на жильё передаются половым путём, и начинает суетиться у плиты, готовя макароны с гарниром, которые гордо называет пастой, потом косится на Рому, бездеятельно рассевшегося за столом, но никак не комментирует. Рома устал и влюблён, и он думает, что будет есть и хвалить, даже если олень попытается его травануть. — Ты профи на кухне? — умильно спрашивает босс. Он загипнотизированно наблюдает, как Марк снуёт туда-сюда от мойки к плите, к столу с разделочной доской и снова к мойке, и у него душа отдыхает, и радуется глаз. Олень сегодня в футболке вместо выглаженной рубашки, вместо брюк — джинсы, видимо, оставил костюм в офисе, и от этого он кажется совсем инопланетным. — Не, просто я с Юлей жил, а она ж совершенно не хозяйственная, вот и пришлось научиться немного, а то на одной яичнице долго не протянешь. Хотя мы в основном по ресторанам ходили, — отвечает Марк и разбивает яйца в кастрюлю. — Так, а теперь это дело надо взбить. Где у тебя миксер? Ромино лицо слегка вытягивается с выражением мягкой иронии: — Марк, я от жены ушел без ничего, и когда переехал в эту квартиру, тут от бывших жильцов оставалась только плита и полки в спальне. Живу я до сих пор один. Какой миксер, о чём ты? Вилочкой! Олень удивленно оглядывается по сторонам, будто впервые увидел квартиру, смотрит на заставленные тубами углы кухни, папки с документами, сваленные в углу стола, потом вздыхает и начинает размешивать тесто. Босс думает о том, что Марк выглядит глубоко умученным и заезженным, что он устал, наверное, ещё сильнее самого Ромы, а тут ещё пытается что-то человеческое приготовить, а не как всегда. Наверное, неплохо ему было в постели, раз так старается. Ведь неплохо же? Он вспоминает твёрдый Марков член, стоящий колом между потных подёргивающихся бёдер, слегка заваливающийся к животу при каждом резком поднятии зада, и думает: «Неплохо». Олень вываливает гарнир из единственной сковородки на тарелки к макаронам, быстро всё моет, развозит подсолнечное масло, заливает тесто и ставит в духовку, потом ещё раз оглядывается по сторонам: — У тебя даже настенных часов нет! — Зато есть наручные и телефон, — мирно парирует Рома. Марк же совсем тепличный, оранжерейный, привыкший ко всем благам цивилизации, и даже отсутствие в доме миксера и часов воспринимает как нонсенс. Жил сначала у дяди-бывшего военного, потом вся эта история с Юлей, которая его наверняка загнала под каблук, и папаша её, трудоустроивший и прессовавший до упора… Судя по тому, что рассказывал олень, за него всегда всё решали и устраивали. Теперь он каким-то образом держится один, барахтается, решает проблемы, и Рома одновременно горд за него и жутко хочет ему всё наладить, чтобы он перестал выглядеть таким замудоханным. Сейчас нельзя, сейчас олень сам должен понять, что и как делать, да и не сможет Рома в нынешней ситуации ничего предпринять: сам погряз по уши. Босс прекращает зависать на успокаивающем оленьем мельтешении, когда тот плюхается на стул и утыкается в телефон. «Нет, зайчик», — Рома любовно смотрит, как тот жмёт на экран, — «в моей компании ты будешь сосредоточен только на мне». — Как дела в ТЦ? — спрашивает он. — Работы, — Марк откладывает мобильный, делает жест руками над головой и присвистывает. — Но справляюсь. Сегодня во время перерыва даже успел встретиться с Лерой и забрать у нее вещи, оставшиеся у дяди. Хорошо, что тот ничего не успел выкинуть. Скинул в кабинете, теперь обживаюсь. — Лера — это блондинка та? — смутно припоминает Рома. — Ага, это она мне в воскресенье написала про то, что Юля аборт сделала. — И её твой дядя пустил жить? — Мне представить мерзко, как они там договорились. Но ничего, Лерка и не из такой гадости выпутывалась — она встанет, отряхнётся и дальше пойдет. Зарплату получу и, может, помочь ей чем-то удастся. Рома выдает задумчивое «угу», а потом пытливо смотрит: — А что там с Юлей? Марк окисляет рожу, тихо буркает: — Ничего, — и снова утыкается в телефон. Рома чешет щетинистый подбородок и тянется к тарелке с едой, полагая, что эта сомнительно съедобная субстанция уже достаточно остыла. Он заматывает плоские длинные макаронины в рулон, используя вилку как ось, пытается зачерпнуть побольше гарнира и суёт всё в рот, и это очень, очень вкусно. Босс одобрительно стонет, смакуя на языке подливу, видит, что Марк сияет от гордости, просто лучится ей и сам принимается есть, изредка поглядывая на духовку. Квартиру наполняет печёный ванильный запах, Рома запихивает в себя остатки макарон и душевно размякает. Путь к его сердцу лежит через какую-то неописуемую хуету, а дорога к внутреннему спокойствию — через желудок, и он смотрит на оленя с благодарностью и лаской. Такой добрый и тёплый, такой хозяйственный, с неизбитыми подходами в рогатой голове, с неловкими конечностями, сильным торсом и заводными пружинами внутри, которые Рома вчера чувствовал всем телом. Марк принюхивается, вскакивает со стула со словами: — Есть зубочистки? — В шкафу, — босс машет рукой в нужном направлении и олень, вооружившись маленьким берёзовым копьем, идёт закалывать пирог. Потыкав в него как следует, Марк несколько раз складывает кухонное полотенце и, замотав руки, вытаскивает десерт из духовки. Рома, оказывается, уже несколько лет не пил чай, и у него в шкафу после непродолжительных поисков находится только один старый пакетик липтона. Босс заваривает его на две чашки, усаживается обратно за стол и наблюдает, как Марк режет пирог на коржи, промазывает внутри вареньем. Варенье Рома не ел ещё дольше. Очень вкусно, правда вкусно, и он даже не приукрашивает действительность, чтобы не расстроить старательного оленя. Босс умиляется ещё сильнее, надо же, и пироги печь умеет, надо его оставить, надо его обязательно задержать в Роминой квартире и переманить на старое рабочее место. От вида такого домашнего Марка в футболке, от тёплого чая с тёплым пирогом у него расслабляются сведенные во время езды в Подмосковье мышцы и слипаются глаза. Рома поднимается со стула, подходит к оленю, коротко его обнимает и с чувством целует, потом идёт лениво чистить зубы, залезает в постель и моментально скашивается. Всё тот же чудесный золотистый затылок встречает его утром, и это, наверное, практически так же здорово, как наблюдать за Марковым лицом, когда он пускает слюни на его подушку. Отлично выспавшийся босс идёт на кухню, открывает холодильник, искренне надеется, что ничего не испортилось, и, немного подумав, прожаривает оставшиеся две порции гречки с тушенкой. Если Марк не встанет в ближайшее время, то потом сам разогреет. Рома идет чистить зубы и мыться, оставляет грязное бельё с полотенцем в стиральной машине и возвращается на кухню мокрый и голый. Он ест гречку, краем уха прислушиваясь, не просыпается ли Марк, потом принимается за пирог, запивая кофе, и смакует вчерашний вечер. Олень был совсем ручным, и Рома расчувствовался так, что отсосал бы ему прямо под столом, если бы его не сморило. Он заканчивает с десертом, встаёт, подходит к окну, приоткрывает его, оглядывая проезжую часть с высоты шестого этажа, и задумчиво почёсывает мошонку. Со всеми проблемами Роман Сергеевич разберётся по ходу дела, а пока в соседней комнате тихо сопит сказочный винторогий мужик, златогривый фавн почти с него ростом, который приготовил любовнику пирог после того, как он его трахнул. Рома переводит пальцы на член и мягко обхватывает его ладонью, думая, что было бы неплохо разбудить Марка отсосом, но чёрт знает, что творится в этой шальной голове, может, он вообще не любит такие ласки. Бред, конечно, что значит не любит, олень и не по таким трясинам хаживал, и Рома покажет ему самые глубокие топи, он вылижет этот чувствительный зад, и Марк будет сам пытаться раздвинуть ягодицы пошире, чтобы открыть доступ языку. Перед глазами встаёт красная оленья шея, румянец, перетекающий на грудь, и босс трёт член сильнее, проезжаясь по влажной налитой головке. Рому бросает в жар, когда он слышит звонкие шлепки голых ступней по полу, звук льющейся воды в ванной, и он учащает темп, отлично осознавая, что не успевает кончить. Ванная затихает, шаги звучат в кухне и останавливаются. Босс слышит, как у Марка сбивается дыхание, и сначала думает, что ему показалось, когда тот сонным низким голосом спрашивает: — Помочь? — Давай, — хрипло откликается Рома и задерживает дыхание, когда оленья рука накрывает его член. Он разворачивается спиной к окну и встречается взглядом с Марком, который с довольной заспанной рожей двигает ладонью и шепчет: — Доброе утро. Рома тянет его голову к себе целует, куда попадёт, потому что, Марк, с тобой любое утро доброе, и босс вжимает олений торс в себя, безошибочно чувствует чужое возбуждение, стягивает с Марка семейники, заставляет раздвинуть ноги пошире и обхватывает оба их члена рукой. Любовник резко выдыхает, двигает бёдрами навстречу, он совершенно упоительный, и Рома хочет сожрать его целиком, искусать с головы до ног и наставить засосов, но всё, что он может прямо сейчас — это яростно всосаться в чужие губы и двигать ладонью сильнее. Марк давит стоны, и он жаждет вытащить их наружу, проглотить вместе со слюной: он так любит, когда задействованы все чувства: ощущение, зрение, вкус, слух, запах, температура, боль. Олень с силой втирается щедро покрытой золотистыми волосками грудью и горячим пахом, и Рома кончает так, что в ушах звенит, и не слышно машин за окном, будто его оторвали от остального мира вместе с Марком и своей маленькой панельной однушкой.