На расстоянии в полдыхания

У Мариссы Пиа Бустаманте с самого утра сердце колотилось как сумасшедшее. Казалось, что оно выскочит из груди и начнет жить своей отдельной жизнью. С Пабло разругалась ещё больше, из-за каких-то дурацких теннисных ракеток, которые Марисса посмела перепрятать без разрешения мужа. Убеждала себя, что это всего лишь очередная ссора, что у неё сейчас других проблем достаточно, и надо выдержать ещё один день. Ведь ничего не случится. Успокаивала себя утренним чаем и стуком пальцев по кожаной обивке руля. А ведь продолжала мучиться из-за такой ерунды! Они, видите ли, должны стоять возле вешалки в прихожей и загораживать всё пространство, а на верхней полке шкафа ракеткам плохо! Придумал же, чтобы просто прицепиться за что-либо, напомнить о себе, пощекотать ещё раз ей нервы. Была уверена, что долго искал причину за что бы зацепиться и воспользовался первой же возможностью сделать замечание. А может она и сама виновата, вроде же, Пабло не орал, просто спросил, куда она их спрятала и попросил ничего не трогать из его вещей, но каким тоном спросил и как смотрел на неё в это время. Вот она и не выдержала и начала огрызаться в догонку, слишком нервничала из-за предстоящей встречи с Соней. Бустаманте и рявкнул в ответ, что она сама его женила на себе, живёт на его территории, пусть и принимает его правила проживания в его квартире, и он её совершенно здесь не держит. А ведь он был абсолютно прав! Не надо было всё это придумывать, идти у самой себя на поводу и строить иллюзии, что всё будет хорошо, придумывать спасительные операции в его компании, шантажом требовать штампа в паспорте и клятв на библии в церкве. Но уже поздно себя ругать. Она уже его жена. Марисса Пиа Бустаманте. Она почти каждый день повторяла про себя своё новое имя, медленно и быстро, пытаясь привыкнуть. Бустаманте. Вот только ли это надо ей? Кончились дни их с Пабло хоть какого-то общения, и началась их «семейная жизнь». Последние несколько дней были не просто кошмаром, они превратились в отвратительную медленно продолжающуюся пытку. Поначалу Марисса на мужа злилась и даже как-то два раза всплакнула в душе, когда он придрался к чему-то по работе или по дому. А вот когда он три дня назад взял из спальни подушку и ушёл в гостиную спать, совсем растерялась. И только стоило ему перейти в другую комнату, Марисса сразу забыла обо всех обидах и занервничала в ожидании. Она по нему скучала. Себе-то не соврёшь. Ведь снова научилась засыпать рядом с ним, и переход в гостиную оказался слишком большим ударом для её глупого сердца. Но на этот шаг ей возразить было нечего, и она просто продолжала молчать, словно ничего не замечала. Просто Пабло вошел в раж, и что-либо говорить ему в такие моменты было бесполезно. Конечно, ничего хорошего из этого не вышло. Марисса постоянно ощущала на себе подозрительный и обвиняющий взгляд мужа и терпела из последних сил. Сто раз покаялась, что приехала и все это затеяла. Неужели она сможет всё это выдержать? А куда же теперь деваться? Сама свой выбор сделала. И о чём она только тогда думала? Они все вместе спятили. Одновременно. Как-то она размышляла о том, что будет после свадьбы. Важен был штамп в паспорте, а всё остальное… Но ей совершенно этого не хотелось, вернее хотелось, но совершенно не этого. Это была ошибка, умом то она это понимала, а вот сердце понимать отказывалось. Один его взгляд, и Марисса лишалась покоя. Вот именно тот взгляд, из-за которого всё в душе переворачивается, и не давал ей спокойно жить. Пабло просто необходимо было докопаться до сути. Сначала смотрел на неё приторными глазами, готовыми на всё ради её расположения, а потом просто устал добиваться, покорять её. И каждый новый день Марисса не могла избавиться от чувства, что своим молчанием совершает ещё одну большую ошибку. Зачем, спрашивается? В голове бились обжигающие мысли, но действий при этом не стало больше. Марисса почти физически ощущала, как меняется её влечения к Пабло. До этого её внутреннее наполнение было совершенно другим, любила искреннее, но все чувства были слишком притупленные болью, недосказанностью и годами разлуки, и за несколько дней их совместной жизни стали совершенно другими. Сколько новых сторон, она для себя открыла — к своему удивлению узнала, что Бустаманте стал жутким сластёной, чего почти не было раньше — он за вечер съел все конфеты, которые она купила про запас, вдруг какие-то неожиданные гости придут — Гидо как-то обещал зайти, да и Серхио звонил. Причём делал Пабло это весьма своеобразно. Каждый раз, проходя мимо корзины с конфетами на кухне, брал одну, засовывал в рот, а фантики сворачивал и аккуратно пристраивал обратно в конфетницу. Она сначала и не замечала ничего, а потом решила сама попить чаю и обнаружила кучу ярких фантиков вместо конфет. Удивилась, но выбросила ненужные бумажки и наполнила корзинку ещё раз. Но через какое-то время ситуация повторилась, а в один день Пабло даже попросил все конфеты из дома убрать, аргументируя это тем, что в скором времени ни одни брюки на нём не застегнутся. Марисса тогда засмеялась, но все же убрала все сладости подальше. Но это открытие почему-то сильно запало в душу. А что было неизменным, из прошлой жизни, так сказать, так это то, что Бустаманте разбрасывал свою одежду, забрызгивал зеркало в ванной зубной пастой, никогда не выключал за собой свет в прихожей, часто читал экономические журналы и любил поваляться на диване с пультом, постоянно переключая каналы. Он, как и раньше, иногда пил пиво, по субботам играл в теннис с Томасом Эскуро, любил вкусно поесть и обожал все фильмы Квентина Тарантино. И вот единственный момент за последние три дня, ради которого наступало перемирие, был общий завтрак, в остальном они практически не общались. Но сегодня и он был беспощадно испорчен паршивым настроением обоих: громким помешиванием сахара в кружках и гробовым молчанием. Марисса не выдержала первой, быстро взяла сумку и ушла из дома. Купила чай в ближайшем кафе и отправилась в путь. Сегодня Марисса увидит свою мать, и постоянные мысли о встрече тоже сводили девушку с ума. Она металась между думами о размолвке с Пабло и страхом перед встречей с Соней, но страх окончательно пересилил, полностью вытеснив блондина из её мыслей, когда Марисса подъехала к дому Франко Колуччи и Сони Рей. Ругала себя за этот страх, но думать не переставала. Мучилась в прямом смысле слова. Никак не могла выбросить из головы все сомнения, прокручивала в мыслях каждое слово, которое берегла столько лет. Её вспотевшие руки оставляли мокрые следы на кожаном руле. Её душа помнила каждую минуту, каждую секунду, их последнего разговора с мамой. И сейчас всякий миг был мучением. Если вчера ещё как-то можно было отвлечься от всех этих предположений, то сегодня уже, сидя в машине в нескольких шагах от ворот дома, от них невозможно было спастись. Сильнее сжимала руль и смотрела в лобовое стекло, обдумывая каждый шаг раз за разом. На глаза опять наворачивались слёзы, сначала им сопротивлялась, а потом и вовсе о них позабыла. Ещё эта изнуряющая жара с самого утра. Решилась выйти из машины и войти во двор. Стояла возле входа в дом, прислушиваясь к голосам за дверью, а когда уловила имя Сони, безнадёжно закрыла глаза. Казалось, что увидит и сойдёт с ума. Как посмотрит на неё?! Дура, какая же она дура! Что сама придумала безумный план, что бросилась когда-то в неизвестность и столько наделала глупостей! Как жила все эти годы, словно ничего не произошло. А ведь каждый день вспоминала. Невыносимо будет. Коснулась рукой мокрых глаз, и открыла сумочку в поисках бумажного платка. Не хватало только, чтобы кто-то вышел и увидел её в таком виде! Спохватилась, когда было уже поздно, на нее смотрел Франко Колуччи, держа на руках уже совсем не маленького Андреса — плод их большой с Соней любви. —Только долго не гуляйте, и на высоких каруселях не катайтесь, — громко звучал голос хозяйки дома где-то из-за двери, — и следи, чтобы кондиционер в машине не слишком дул на Андресито. — Хорошо, любимая, — крикнул Франко в ответ, уставившись на Мариссу и с опаской оглядываясь на дверь. Марисса заметалась в своих мыслях, не знала куда глаза девать, наверное, от волнения и столь неожиданного появления Колуччи или от того, что услышала голос матери. Негромко застонала в голос. Щёки горели лихорадочным румянцем, глаза блестели от страха, что же делать со всеми этими непонятными чувствами она совершенно не знала. Трясущимися руками перевесила сумку с руки на руку, будь она неладна, надо было оставить её в машине! Тяжело вздохнула. Старалась не сбиться с шага под внимательным взглядом Франко. Ещё совсем недавно она представляла эту встречу, зато теперь не знала, что сделать, чтобы сердце не билось так быстро. Но в душе уже поднималась паника. Совершенно не представляла, как себя вести, что говорить. Как вообще с ним поздороваться? Сбежать захотелось ещё сильнее. — Явилась, значит, — начал Колуччи холодно. Мальчик с любопытством смотрел на приближающуюся девушку и, с гордостью сказав папе, что он «уже большой», вырвался из его крепких объятий и подбежал к припаркованном во дворе БМВ. Марисса получила огромное удовольствие, наблюдая за своим братом: она его видела впервые, и было так непривычно смотреть, как он уверенно открывает дверцу автомобиля и садиться на кресло водителя, показывая папе, что он знает, что делать. — Если б я был на месте Сони, задал бы тебе хорошо, или ещё лучше — выпорол ремнем, — проговорил строго, — только права у меня на это нет, да и Соня моего совета бы вряд ли послушалась, — на миг отвел взгляд, присматривая за Андресом, — но хочется тебя хоть как-то наказать, что столько лет мать свою изводила, встречи игнорировала, по телефону нормально и то не общалась. Даже не представляешь, как хочется, — сказал совершенно искренне. Марисса про себя отметила, что Франко никогда раньше бы не позволил себе подобных высказываний в её адрес, но понимала его и даже не обиделась. — Соня одна? — Да, ждет тебя, — ответил спокойно. Девушка отыскала маленького Андреса взглядом. Зорким глазом следила за каждым его передвижением, и её доброжелательная спокойная улыбка не обошла Франко стороной. Он также чувствовал её волнение. Злость и раздражение куда-то испарились. — Всё будет хорошо, — сказал вежливо и даже улыбнулся. По-отцовски обнял Мариссу и поцеловал её в висок. Эти тёплые объятия ещё больше добавляли страха и парализовывали. Как-то не верилось, что всё так просто. Вся эта ситуация казалась настолько необычной, что она с трудом сдерживала рвущиеся наружу эмоции. А больше всего девушку волновал один-единственный вопрос — что дальше? Франко, словно прочитал её мысли, отпустил Мариссу, отступил и снова посмотрел на машину. — Ладно, этот маленький шкодник сейчас опять что-нибудь заблокирует, — кивнул в сторону сына. — Я рад, что ты наконец вернулась, — на губах появилась улыбка, такая простая и искренняя. Марисса на секунду замерла, а потом повернулась и увидела на пороге Соню, и посмотрела ей в глаза. Деваться было некуда. Почувствовала собственный лёгкий испуганно-изумлённый вздох. Совершенно выпустила из виду, как Франко Колуччи пересадил Андреса в автокресло на заднее сидение, совсем не слышала шума заводящегося мотора, словно ничего вокруг не происходило. Соня сделала шаг назад в дом, и Марисса ступила за ней. Женщина наблюдала за дочерью, словно впервые видела, замечала каждую даже самую маленькую деталь: мелкую дрожь, пронизывающую её тело, усталость, появившуюся во взгляде, небольшой шрам на её запястье. Она совершенно бессознательно протянула руку, чтобы убрать с её лица прядь волос, и улыбнулась. Дыхание поневоле сбилось, Марисса сильнее сжала кулаки, поближе прислонилась к Соне и, ткнувшись носом в её волосы, зарыдала. — Моя девочка, — проникновенный тон Сони сводил с ума, — как же я по тебе скучала, — и каждый раз после очередной реплики Марисса ещё больше ударялась в слёзы. А потом Соня села на диван и повлекла за собой Мариссу, и обняла её крепко-крепко, что от этих жарких объятий дышать стало почти невозможно. Недоумение, смущения, боль, радость, внутренняя борьба — всё смешалось, и через некоторое время всё казалось не так уж и плохим. Ненужные пустые мысли куда- то подевались, и на сердце стало тепло и уютно, так внезапно. Минута проходила за минутой, две столь родные друг другу женщины заглушали рыдания друг друга крепкими поцелуями и объятиями, судорожные всхлипы перемешивались со всеми лучшими словами любви, которые они столь много лет хранили для друг друга. Нехорошее предчувствие, появившиеся ранее на душе, где-то растворилось. Мариссе хотелось только вычеркнуть из памяти тот день, когда она, бросив всех и всё, уехала. Было обидно, что она сама отгородилась от неё стеной отчуждения и столько лет жила без её любви и поддержки. В какой-то момент весь воздух словно исчез из комнаты. Марисса пыталась вдохнуть, но ничего не получалось. В глазах потемнело, внутри что-то взорвалось, и она выгнулась и закрыла глаза. Услышала снова шепот и почувствовала, с какой мощью мама прижала её к себе. Силы кончились, и она почти упала ей на грудь и затихла на некоторое время, чувствуя только тяжёлое дыхание Сони. Сама, кажется, до сих пор не дышала, просто лежала на ней, наслаждаясь полным умиротворением и свободой своей души. Марисса вырвалась из реальности и на какое-то время забыла, что происходит, а когда опомнилась, с сожалением оторвала объятия от Сони и поискала свое отражения в зеркале на стене рядом с диваном. Осознание того, что её побег не избавил Соню от страданий, а ещё больше добавил шрамов на сердце, пришло как-то неожиданно. Взгляд метнулся обратно к её лицу и стал безнадёжно отыскивать новые черты прощения. Ей нужно было увериться, что её принимают, напомнить себе об этом ещё раз. Убедиться, что ее по-прежнему любят, и что те секунды, на которые Марисса вырвалась из объятий, ничего не изменили. Девушка отошла до противоположной стены, не отводя взора от мамы. В её взгляде был страх перед свершившимся и упрямство, решимость принять реакцию своей любящей матери, пусть на её лице заплаканные в очередной раз глаза, они так горели, почти воинственно, что Соня потерялась в этом взгляде. Она не улыбалась, если только натужно, и не светилась радостью. — Дай, мне время, — проговорила тихо, — я обещаю: я всё тебе расскажу сама, только дай мне время. Не торопи меня. Соня молча на неё смотрела, не отводя взгляда. Всё такая же красивая, словно возраст никогда не касался её. Потом началась какая-то странная суета вокруг них, горничная начала накрывать на стол, чашки звенели как-то слишком громко, и трель телефона из коридора была совсем не вовремя, машины слишком громко сигналили на улице, из парка рядом доносились какие-то странные детские крики. А Соня продолжала смотреть на дочь и безуспешно пытался опять поймать её взгляд. Тот самый, который её напугал и сбил с толка, но теперь ощущалась настоятельная потребность встретить его ещё раз. Понять. Но Марисса больше на неё не смотрела. На что угодно, только не Соне в глаза. Боялась её расспросов. Взяла какую-то безделушку с комода и нервно теребила её в руках. Мыслей не было, она боялась того, что случится совсем скоро, а подсознательно даже торопила события, чтобы побыстрее избавиться от огромного груза вины и снова посмотреть Соне в глаза. Это непонятное, совершенно дикое чувство не хотелось анализировать, да и боязно как-то было. Несколько раз она спохватывалась и напоминала себе, что Соня её всегда примет и простить, но не понимала, поймет ли. — Мне просто нужно время, — повторила Марисса, когда горничная, увидев строгий взгляд хозяйки, поспешила удалиться. — Хорошо, — кивнула Соня. — Сколько угодно, сколько тебе будет нужно. Я не буду тебя ни о чем спрашивать. И от этого маленького просветления в душе появилось какое-то незнакомое томление, Марисса пугалась и гнала его от себя, громко вздохнула, подошла к дивану, присела, и снова, обняв свою лучшую маму на свете, зарыдала. Зажмурилась, замотала головой, а потом сделала глубокий вдох и, наконец, кивнула. Чтобы отрешиться от всего, закрыла глаза, вцепилась в Соню покрепче, что есть силы, и улыбнулась про себя. Появилось чувство полёта, захватывающее дух, и Марисса немного отклониться назад и снова посмотрела маме в в глаза. Сердце заколотилось где-то в горле, а руки, предавая рассудок, уже скользили по поручням дивана, пальцы с такой силой вцепились в поручни, что рукам стало больно. Вздохнула полной грудью. Вот так… как в детстве. Сколько времени прошло, сколько ошибок сделано, сколько горя, слёз и разочарований, неожиданной боли, сколько надежд, ожиданий, и не смотря на любые преграды, любые жизненные ситуации, её мама — единственный родной ей человек, способный принять её обратно при любых обстоятельствах, в любых условиях, в бесконечной любви и прощении. Стыдилась того, что боялась сюда идти. В голове громко стучали барабаны, а сердца были невозможно близко. Сознание Мариссы отключилось полностью. Остановить огромную радость на душе и облегчение уже было невозможно. Она не одна!