Лунная дорожка

Человечек сидел на подоконнике, подложив под себя ноги, и глядел сквозь теперь уже вымытое окно на убывающую, но все такую же яркую луну. Брюнет точил Муген, меч тихо скрежетал, и звук этот отдавался в зубах. Канда выкупил ножны и теперь периодически вынимал меч только для того, чтобы полюбоваться его блеском. Аллен молчал. Канду тоже на разговоры не тянуло. Этот паршивый Шпендель едва ли не насильно вытащил Канду к реальному миру, со всей его грязью. Для чего? Когда тебе без пяти тридцать, когда ты - паршивый гнилой алкоголик, когда твоя единственная любимая погибла, когда сам ты - не более, чем убийца? Когда-то давно Канда был Кандой. Да, угрюмым, да, холодным, но и такие ворчуны имеют право быть счастливыми. Он и был. Самым счастливым. Рядом шла по лунной дорожке Алма - светлая, красивая, улыбчивая. Они собирались пожениться. Чем хороша была Алма, так тем, что она отличалась от прочих девушек абсолютно. Никаких далеко идущих планов на будущее, обсуждения планировки будущего дома или количества будущих детей. Они просто шли, Алма, смеясь, рассказывала о том, что отчебучил ее пес, а Канда слушал, периодически хмыкая. Мир полон подонков, которые не станут слушать о кучерявых белых пуделях одной Алмы. Казалось бы, кучка грабителей. Для взрослого здорового молодого человека, коим был Канда, это - раз плюнуть. Пригрозить и отпустить домой к мамкам. К несчастью, ближе к ним была Алма. К несчастью, от этого Канда вспылил. К несчастью, в пылу драки ее пырнули ножом в легкое. И к несчастью, ее изумленное лицо и кровь изо рта запечатались в сознании Канды намертво. И, да. Он убил. Самооборона. А грабители оказались кучкой пацанов, обычные скучающие от безделья подростки. Убийце Алмы было 15. Убийце его друга, Канде - 20. Потом был запой. Оправдали, да, но какая мать в здравом уме отдаст своего ребенка в секцию к детоубийце? Чем-то Канда себе напоминал тех малолеток, шагнувших в пропасть от безделия. От Алмы остался подаренный некогда Канде лотосовый браслет. От Канды - пустая вечно пьяная оболочка. Выпивка помогала бороться с безумием. "Ты должен взять себя в руки!" - говорили друзья и знакомые. Родни у Канды не было. "Просто скажи себе "Стоп!" и живи дальше!" - говорили они. "Выпивка - не выход!" - говорили они. Что бы они понимали! Как раз выпивка - единственный выход, когда Канда мучился депрессией и убеждал себя в том, что он вовсе не убийца. Я не сошел с ума. Я не безумец. Я видел психов - разных, мирных и агрессивных... Тем не менее, все мы со свойственной смертным кокетливостью маскируем собственное сумасшествие, выставляя напоказ лишь самую заметную его сторону. А на самом деле... У каждого в башке свои могильные черви. Узнав о них, сторонний набожный человек испытает приступ тошноты. О своих червях я умолчу. В каждом убийце живет психопат. Разум и безумие настолько тесно слились в нашей сути, что их отделить уже невозможно - разве что с мясом разорвать надвое, выдирая связанные нити, цинично уничтожая самого себя. Каждый, кто хоть раз пролил чужую кровь уже никогда этого не забудет. Чужая кровь с души не отмывается, впрочем, ни один убийца не прикладывает достаточно усилий, чтобы это забыть. Сперва грызет совесть, затем вина, а затем - кровожадность. Отнятие жизни... Это как наркотик - раз, два - и ты зависим. В каждом разумном человеке дремлет убийца. Ребенок в чреве матери вытягивает из нее соки, медленно убивая. В момент рождения, когда каждой женщине кажется, что она не выдержит и умрет, причиняя невыносимые муки матери появляется на свет новый человек. Позже же... Вспомните маленьких детей, с садистским любопытством отрывающих крылышки мухам. Вспомните тех детей, что не сознают себя, еще срут себе в штаны - но уже придушают в порыве нездоровой любознательности мелких зверьков, вроде кошек. Чуть вырастая, эти дети таскают на веревочке трупики крысят и как сокровище хранят собачьи челюсти. С любопытством тыкают палками пожираемое мухами тело дохлого голубя. Смерть, ее последствия и предтечи всегда интересны. И повзрослев, эти дети остаются все теми же монстрами, только теперь невинная чистая детская улыбка уже не спасет от наказания за уничтожение. Вспомните себя, когда в порыве злобы сжатые в кулак пальцы впиваются в ладонь, а разум стелет гнев - такой, что, кажется, готов перегрызть собственными зубами чужую глотку, и неважно, чья она будет - отвратного бездомного ли, родной матери ли. Все мы от рождения немного убийцы. Так какого хрена он, Канда, сломался, лишь единожды посотрудничав со Смертью?! Каждый раз, включив телевизор и слыша об очередном ограблении, он душил свою жажду крови, до тех пор, пока не догадался глушить ее алкоголем. Ему, пьяному, виделась покойная Алма Карма в окружении кучки так и не рожденных общих детей. Горе от ее смерти топило собственную вину. Так он и выживал. Потом явился Аллен Уолкер. Дерьмовый Шпендель, верящий в добро и сеющий счастье направо и налево. Паршивый Стручок, который с детской непосредственностью взял на себя всю грязь Канды. Проклятый Мояши, со смехом влюбивший в себя Канду. Аллен Уолкер, помогший выбраться ему из бездны и сам сейчас нуждающийся в помощи. Канда глядел на последствия знакомства Аллена с людьми. На ободранные крылья, на изуродованное лицо и исхудавшее тельце в грязном камзоле. И лишь одна мысль пульсировала в его голове. Надо выпить. Грязная шлюха Гермиона, мать ее, Грейнджер, царапала глотку когтями вины. Больно кололась воскресшая из мертвых гордость. Но от очередной дозы алкоголя Канду удержал безумный взгляд Аллена. Читал ли Шпендель его мысли ли, почувствовал ли его жажду - хрен знает. Он просто глядел, не мигая, и тряс своей серебристой головой, запрещая. Канда вздохнул и подошел к окну, распахивая его. - Давай, дуй домой, - фыркнул он. Аллен шокированно распахивает глаза, пытаясь осознать услышанное. За грубыми словами Аллен услышал то, чего ему не хватало. Заботу, обеспокоенность. В трех словах Канда уместил целые фразы. "Уходи, я тебя отпускаю, ведь тебе здесь сложно, а там ты восстановишься. Восстановишься ведь, верно?" - Ну, чего ждешь? - торопит его Канда. - Ты же можешь... Ну... улететь на этом? Канда бережно касается истерзанных крыльев, и Аллену кажется это неуверенное прикосновение самой приятной лаской, что была в его жизни. Может, так и есть. Все-таки, прошлое он забывает легко, как сбрасывают в сторону отыгранную карту. - Могу, - отчего-то смутившись, кивает Аллен. Канда хмыкает. Выходит как-то горько. - Лети, просто лети, - пробормотал он. Молчание было неловким. Эта неловкость ощущалась на всех уровнях осязания, и ее не перекрывал даже нарочито раздраженный вид Канды. Молчание было колючим настолько, что не было сил его терпеть, но и не доставало смелости его нарушить. - А... А как же ты? - восклицает Аллен, вскакивая на ноги. - Я... Я же обещал тебе, что научу летать! - Ничего, я уже привык. Давай, Шпендель, а то подтолкну. Щелчка хватить должно, чтобы хорошенько наподдать ускорения такому Стручку. - П-прощай, Канда! - глотая слезы, всхлипнул Аллен. - Я тебя не забуду! Опрометчивое заявление для того, кто уже успел забыть даже все мучения, преподнесенные семьей Камелот, вкупе с самими Ноями. Притянув к себе за щеки Канду, Аллен обхватил его лицо маленькими ручками, уткнувшись носом чуть выше переносицы. Мечник чувствовал горячие крошечные слезинки, росой щекочущие кожу. Внезапно его будто обдало крошечным порывом ветра, и вот Аллен, уже человеческого роста, плотно прижимается к парню, крепко целуя его в губы. Поцелуй был со вкусом слез и горечи расставания, но Канда все равно на него ответил, ответил с той робкой гаммой чувств, что никогда ни перед кем не обнажал. Миг - и Аллен снова маленький, Канда ощущает мимолетный чмок в лоб и то, как развернувшийся мелкий горячо шепчет ему в ухо... Он прошептал, чуть слышно, как и всегда, но его слова набатом звучали в голове парня. Даже когда Канда, не отрываясь, глядел на то, как постепенно растворяется в лунном свете крошечная фигурка, слова Аллена эхом носились по сознанию. - Я люблю тебя, - повторил Канда. Перед глазами расплывалось. Кто бы мог подумать, что лунный свет, если на него смотреть неотрывно, заставляет глаза слезиться не хуже солнечного. - Я люблю тебя, Мояши, - уже не повторяя, а озвучивая собственное, шепотом выдохнул Канда, бессильно прислоняясь лбом к холодному стеклу распахнутой створки окна. - А теперь повтори это погромче. Чего ты там пищишь, как кузнечик? - насмешливо донеслось из-за спины. - М-мояши?! Канда резко развернулся, чтобы увидеть довольную лыбу Аллена. Аллена-человека, в смысле, совсем человека. Тонких прозрачных крыльев за его спиной не было, ростом он был на голову ниже Канды. - Но... Ты... - Тшшш. Летать я тебя, прости, научить уже не смогу, - в замешательстве зарылся пятерней в волосы на затылке Аллен. Канда без лишних слов сгреб своего - уже точно своего - Шпенделя в обьятия, попытавшись стиснуть его так, чтобы тот наконец заткнулся и дал насладиться моментом. *** - Пожалуй, это первый раз, когда я нарушил обещание, простишь? - Нет тебе прощения, Горох! Но... Я могу пообещать подумать, если ты за это согласишься попробовать полетать со мной на аэроплане. - На настоящем?! Том, который по телевизору показывали?! Круто, Канда! А там, ну, откуда мы прыгнем, холодно? А ты высоты не боишься? А то что-то мне подсказывает, что с моими нынешними размерами, меня мутить от высоты будет, подержишь меня за руку? Теперь даже молчание у Канды будет теплым и счастливым. Потому что оно теперь - на двоих. А лотосовый браслет отправится в темную коробку в шкафу. Канда не забыл прошлое, но отложил его в сторону. Алма ведь наверняка рада за него. В жизни Канды было три лунных дорожки. Первая подарила ему оковы. Вторая - мечту. Третья - Аллена. В жизни нет ничего интереснее, чем пройти по лунной тропинке, держа за руку свою мечту. Главное - не перепутать ее с белой горячкой и вовремя ухватить за крылья.