Лунная дорожка

Поутру мучимый препаршивейшим настроением Канда замечает кучу того, на что предпочитал закрывать глаза раньше. Например, что произошедшее ночью не было сном, и Аллен действительно улетел. Или что Канда чуть ли не впервые с момента его затянувшегося на годы запоя протрезвел, не засыпая. Он всю ночь, не шелохнувшись, провел у стены, изредка моргая, глядя на противоположную стену. А еще, поднимаясь и ощущая стонущие от долгого времени, проведенного в одном положении, мышцы, Канда чувствует, как по шее скользнула прядь волос. Он замечает, что они грязные. Он замечает, что они непричесанные. Он не может вспомнить, когда их мыл в последний раз, но прекрасно помнит, какими они были ухоженными в той, трезвой жизни. В детстве Канда был отвязным малышом. Он не раз съезжал в металлическом тазу по длинным ступенькам лестницы дома отца. Как-то раз, в компании таких же дурных мальчишек, он устроил экстремальный сплав в бочке по реке, на самом высоком его порожке. Так вот, падение во пустоту было куда быстрее шустрой горной речушки, а трясло намного больше, чем таз на ступенях. Но, кажется, этот долгий спуск остановили маленькие горячие ладошки и по-детски чистый взгляд серых глаз. А он... Сам сломался перед лицом этого мира, так еще и сломал своего серебрянного ангелочка. Это даже не скотство, то нечто куда грязнее, а грязь, как известно, Канда не любил в любом своем состоянии. Что может быть проще, чем сказать "Нет"? Ничего. Что может быть сложнее, чем сказать "Нет" себе? Ответ тот же. Но Канда никогда не любил разговоры. Наверное, поэтому он просто собрал припасенную выпивку и без мысленных разговоров и самокопания выбросил ее в мусорный контейнер. Он совсем не помнил, является ли стекло перерабатываемым мусором, и совершенно забыл, день выброса какого именно мусора сегодня. "Но думаю, мусорщики не очень на меня из-за этого обидятся". Пустая мысль. Пустые чувства. Пепелище, где вчера горел костер, теперь выжжено до голой земли. Кажется, самое время начать реанимировать почву, чтобы через хренову тучу лет на ней что-нибудь да выросло. А стоит ли? Канда тупо лег на футон и закрыл глаза. Не дыша. Зная себя, Канда не надеялся на то, что там сможет прорасти что-то лучше сорняков. Хотя... Васильки красивые, хотя тоже являются сорняками. Аллену нравились полевые цветы. Аллен тоже красивый. И почему все по-настоящему важные мысли приходят с запозданием, после того, как вернуть утерянное невозможно? Равно как и реанимировать покойника. Канда снова задышал, но сам этого не заметил. Набросив на себя куртку, он выскочил прочь из дома, пугая ранних прохожих своим безумным видом и криками "Аллен! Аллен!". Хорошо хоть не Стручок. За то, что он с утра пораньше зовет горох, его могли определить в дурдом, но не это волновало Канду, нет. Просто он вдруг понял, что Аллену, возможно, неприятно было, что его не зовут по имени. Почему-то все по-настоящему важные мысли доходят с таким огромным опозданием, когда уже бесполезно пытаться что-то менять? Но попытаться восстановить почву все же стоит, ведь, помимо смерти обычной есть еще и искусственная. Прототип смерти, смерть клиническая. На плечи Канды медленно оседал туман, а он думал лишь о том, что Аллену было бы приятно видеть васильки. Алкоголь еще не до конца выветрился, и мысли были вязкой субстанцией, вместо того, чтобы чистой стрелой быстро мелькать в голове. *** Своей завязке он даже дал имя. Эксперт в нумерологии, рыжая Гермиона, мать ее, Грейнджер. Она нисколько не походит на ту заучку из "Гарри Поттера", она рыжая, очкастая отаку-толкиенистка. Так что, с той Гермионой они просто тезки. Да, Канда вспомнил название фильма и книги о мисс Грейнджер. Он вообще, многое перестал забывать. Перестал забывать вымыть голову и сменить рубашку. Перестал забывать ходить на работу и вовремя менять картриджи на фильтре для воды. Перестал забывать о повседневных хлопотах. Но Аллена Уолкера он никогда даже и не забывал. Он все еще помнил улыбчивую Алму, но с такой тихой светлой грустью, которая бывает лишь по тому, что ушло давным давно. Эта грусть называется ностальгия. Для Канды она была окрашена серыми красками смерти, но была все такой же теплой. Достаточной, для того, чтобы растопить лед и из глаз брызнула теплая талая вода. Завязка... Делает раздражительнее и эмоциональней даже такого сухаря, как Канда. Канда понимает, что Шпендель, крылатая болтливая доставучая херня, черт знает откуда взявшийся, и черт знает куда испарившийся, эта крылатая надоеда, прочно прописался в сердце. Канда понимает, что раздражающего лопотания этого человечка недостает как воздуха. Канда понимает, что мелюзга эта приучила его нервы к постоянному испытанию на прочность. Канда понимает, что, скорее всего, полю... Нет, не время еще этому слову прозвучать, даже в его голове. Не время. Первый звук гудит набатом в голове, когда Канда, возвращаясь с работы, видит одного представительного молодого мужчину. Что в нем насторожило мечника? Типичный представитель семейства богатеньких щеголей, каких, сказать прямо, немало встречается на свете и немало же существует в природе. Л От того мужчины, где-то на незримом уровне, исходит слабое теплое сияние, такое, которое Канда ощущал на себе не раз, с момента встречи с Мояши. Парня звали Тикки. Если бы Канда почаще смотрел телевизор, да и просто интересовался жизнью вокруг, он бы его узнал. Но даже не зная, он последовал за этим представительным златоглазым брюнетом. Брюнет в цилиндре готовился к переезду. Вдоль высокого забора богатого особняка выстроилось все семейство его, наверняка семейство - а иначе как объяснить абсолютно одинаковый, землисто-серый оттенок кожи их всех? Да и неуловимая темная искра красоты печатью лежала на всех людях. Всех мужчинах. Из дома, Канда видит из-за распахнутых настежь подъездных ворот, с радостным визгом выбегает юная еще совсем девушка, почти девочка, и виснет на шее парня. Тот улыбается и что-то ей говорит, та понятливо кивает и возвращается внутрь, чтобы вернуться уже с большой золоченной клеткой в руках. В клетке виднеется нечто белое. Лю Семейство Камелот было обширным, но себя они упорно именовали семьей Ноя. Имело ли это отношение к тому самому, библейскому Ною - знают лишь они сами, но в темные лабиринты их душ заглядывать в одиночку и без фонаря слишком страшно. Там водятся чудовища. Иногда они выходят наружу. Обаятельный молодой человек с кудрявыми волосами, Тикки Микк, так его звали, принес зареванного Аллена в свой дом, подобрав его на улице. Тикки Микк был неплохим человеком, но уж больно любил бабочек. У него была огромная коллекция, чешуекрылые со всех уголков мира мертво сохли под стеклом в его кабинете. А Аллен уж больно напоминал своим видом бабочку, потому немудрено, что однажды, когда чудовище из глубин сознания Тикки высунуло кончик носа наружу, он пришпилил за хрупкие крылья на булавки и Аллена. Уж больно. И впрямь больно. Затем... На крыльях шалостей занесло в кабинет милых близнецов Джасдеро и Дебитто, которые впорхали с желанием напакостить Тикки, но замерли на месте, увидев Аллена. Шустро цопнули его из рамки, не позаботившись о том, чтобы вынуть булавки из крыльев, и убежали вон, чтобы вдоволь наиграться с новой игрушкой. Чудовище детского любопытства, того, что заставляет дергать кота за хвост и отрывать мухам крылышки, выползло наружу полностью, когда близнецы медленно и с хирургической точностью вырезали пентаграмму на лбу человечка, чтобы приукрасить его и посмотреть, так ли он верещит от боли, как и все люди, или как-то по-особому. Оказалось, что так же. На задорный смех братьев прибежала короткостриженная девочка Роад, которая с детской непосредственностью отняла живую игрушку у близнецов. С не менее детской садистичной непосредственностью она наряжала новую куклу в разные платья и все с ней же, высунув от усердия кончик языка, внимательно рассматривала, как плавятся над огнем свечи тонкие прозрачные крылья Аллена. Наигравшись, девочка принесла забавного человечка отцу, Шерилу, который, в отличии от Канды, мигом сообразил, что такое Аллен Уолкер и чем он может быть полезен, и закрыл его в клетке. Клетку обнаружил другой Ной, Вайзли и чудовище милосердия в нем и жажда поделиться собственной мудростью заговорили в нем. Вайзли щедро угощал Аллена белым порошком, чтобы тот хотя бы ненадолго, но отключился от боли в истерзанном теле, и делился собственными знаниями и размышлениями. Аллен внимательно слушал в полуобморочном состоянии. Аллен слушал. Аллена рисовал картины из собственных слез, которых в реальности не существовало. Аллен продал этот мир и вкупе с ним свой темному человеку в костюме в белый горошек, которого в реальности не существовало. Оптом - дешевле. Аллену казалось, что он видит свой внутренний мир. Он сидел в углу клетки и рассматривал свои колени. Жилы, мышцы, кровяные сосуды, большая кость коленной чашечки. Он даже потыкал собственную вену пальцем, на что та отозвалась ободряющей пульсацией. Мило. Аллен грыз прутья клетки, слюнявя их и стачивая зубы. Это было тем единственным, что существовало в реальности. Боль. Чувство потери. Снова боль, уходящая лишь с новой порцией волшебного белого порошка. Мило. Но самым страшным был миг, когда Аллен снова перешел во владение Тикки. Красивыми правильными словами тот убедил его, что человечек, не много не мало - собственность, и что он, этот малыш, теперь принадлежит Тикки. Что семья его желает Аллену только добра, пусть детишки и перешагнули ненароком грань, но то ведь не со зла, а от чисто детского недостатка опыта. Что на самом деле Аллен должен быть благодарен, ведь этот мир слишком большой для такого маленького существа. И Аллен верил, как сам Тикки верил в каждый звук своих слов. Чах и усыхал, теряя силы с каждым мигом, соскабливал копоть с обугленных остатков крыльев, а затем, позабыв о том, кто ему эти мучения доставил, искренне недоумевал по этому поводу. С ним играла Роад, дразнили Джасдеро и Дебитто, разговаривал Вайзли и воспитывал Шерил. И, кажется, Аллен совсем забыл, что было время, когда он не сидел в клетке. Вскоре семейство Камелот решили переехать в большой семейный особняк к родственникам. И даже уже погрузили все вещи, окромя Аллена, когда Аллен вдруг встретился взглядом сквозь прутья клетки с взглядом вбежавшего во двор Канды. Канду и все с ним связанное, вопреки сложившемуся мнению Ноев, Аллен Уолкер не забывал ни на секунду. Люб - Канда! - с диким воплем ринулся к прутьям клетки Аллен. Он не мог сдержать слез - ведь он, подобно Канде, побывал на дне. - Канда! - кричит Аллен, и Канда вдруг приосанивается, не подводя взгляд к нему. Подчеркнуто глядя лишь на Тикки, в котором безошибочно узнает нового владельца Аллена. Паршиво. Аллен никому не принадлежит, но вот, сцепившись взглядами, враждебно зырят друг на друга два взбешенных волка. Канда и Тикки. Оба гнилые настолько, что впору самому Аллену зваться их хозяином. А ведь он мечтал. Мечтал, забывал и снова мечтал. Если Канда хочет летать - Аллен будет грезить о совместных полетах. Если Канда запрещает трогать солнце - Аллен будет грезить об ощущении горячего светила под ладонями. Аллен ненавидел плакать. - Чем могу быть полезен? - подчеркнуто вежливо спросил Тикки. - Уверен, у вас были крайне веские причины для столь бесцеремонного вторжения. Канда молча подходит и вырывает клетку из рук обескураженной Роад. - Простите? - недоуменно поднимает бровь Тикки. Он весь из себя вежливый, улыбчивый и прекрасный, но глаза его, глаза жестокого обозленного зверя, выдают его с головой. Другое дело, что животную искру ярости в них может углядеть только такой же зверь, как и он сам. Канда как раз им и является. Так же он прекрасно сознает, что зверь может наброситься в любой момент, отчего и не собирается давать ему повод, развернувшись спиной. Потому Канда глядит прямо в лицо Тикки. От этого, именно от противостояния этих двоих, зависит судьба Аллена. Семейство Камелот - не более чем декорации в этой сцене. Тикки пахнет кровью. Где-то на подсознательном уровне, заставляя преклонятся перед ним и раболепствовать. Канда же... А что Канда? От него несет перегаром, ибо многолетний запах алкоголя так просто не выветривается. - Значит ты - Канда? То~т са~мый Канда, который упустил свою мечту? - насмешливо, нараспев говорит Тикки, и от глубокого его голоса Аллен съеживается. Человечек успел привязаться к этому мужчине. Он попался в сети еще до того, как его заключили в клетку, о нет, Тикки связал его по рукам и ногам задолго до того. Привлек ослепительно яркой улыбкой, так не похожей на обычный хмурый оскал Канды, и Аллен не удержался, полетел на новизну. Как глупый мотылек, хоть Уолкер и ненавидел, когда его с ними сравнивают. - А знаешь ли ты, Канда, что именно ты придумал? Знаешь ли ты, какая драгоценность тебе попала в руки в лице этого милого малыша? Моего малыша, - снова давит словами Канду Тикки. - И как ты обращался с моим Алленом? Так знаешь ли ты, что сочинил? Канда все так же холоден. - Тч. Ты это об надоедливой моли белой горячки? - фыркает он. - Канда... - тихо шепчет Аллена. - Канда, пойдем домой. Голос Шпенделя в его мини-версии и без того тихий, ну а сейчас он тише шелеста травы, но Канды слышит каждое слово просто оглушающе громко. - О, как же так, малыш? - бархатным тоном расстраивается Тикки, глядя вниз, на Аллена. - Чем ты отплатил нам за нашу доброту? Мы тебя любили, а ты так просто нас покидаешь? Уходишь к хладнокровному алкоголику, который и мизинца твоего не стоит? Это отброс, Аллен. Он - пустой, совершенно. Ты для него - заноза, обуза. Канда молчит, хотя чертовски хочется рявкнуть во всю мощь легких, что эта заноза - Его, его собственная. - Аллен, не чувствуешь ли ты себя обязанным перед нами? Мы вытащили тебя из грязи, куда твой дружок погряз полностью. - Захлопни пасть! Стручок ничего не должен, ни тебе, ни кому-то еще из вашей ебанутой семейки! - вспылил Канда. Канда выдирает дверцу клетки со стороны сплава, отчего та висит на одном лишь замке. Канда вытаскивает Аллена, грубо, не заботясь о обожженных крыльях. Канда грабастает его в ладонь, разворачивается и уходит, не глядя. Там, за спиной, закопошились декорации. Тикки Микк не такой человек, который может с легкостью отпустить, но сейчас он просто даст им уйти. Как кот, который разжимает когти лишь для того, чтобы снова догнать мышь. Люблю И плевать на всяких кучерявых уродов, которые разевают пасть на это самое "Люблю".