Метелица

Интерлюдия 19. Полночь в квартале Монмартр

Париж, три недели спустя.       В машине безраздельно властвовала чудовищной силы духота - будто бы назло тому холоду, что уже успел завоевать все и вся снаружи. По ту сторону запотевшего от дыхания стекла стенала на все лады вьюга, бесновались, разбиваясь о стены и окна, белые вихри - здесь же, в полумраке салона, в поединок с тишиной осмеливались вступить разве что тихий гул работавшего на пределе обогревателя и скрип кожаного сиденья под сутулой спиной таксиста.       Погода ухудшалась с каждым днем: подобной зимы город не знал, наверное, лет десять, может, двадцать…если вовсе не круглую сотню. Небо в грязных комках облаков ссыпало снег на крыши и улицы с невиданной доселе настойчивостью, ледяной ветер сгонял прочь и драл на клочья все, что только осмелилось заступить ему дорогу - вдоль домов по стремительно покрывавшемуся белым асфальту несло гнилую листву, ветки и сучья, обрывки афиш, рекламных плакатов, страницы газет и куски праздничных лент.       Природа, согласно мнению, что поровну разделяли все - от властей до последнего бездомного - рехнулась под конец года начисто.       Пуская полный усталости взгляд через помутневшее стекло, Стальная ведьма тихо вздохнула. Кому еще, как не ей, было знать об истинных того причинах?       Первые дни после перехода представляли собой чистейший, без примесей, кошмар - один из тех, что едва поддаются описанию, выскальзывают прочь из четкой формы, вообще из каких-либо очертаний сразу же, как свершается пробуждение - но и не думают оставлять в покое после, напоминая о себе снова и снова. Неугасимый жар в Цепях, бешеная, беспощадная лихорадка - тело, рваными рывками продвигавшееся к прежнему виду, колотило так, словно оно желало вытряхнуть прочь сочтенные лишними кости. Пепельная серь сползающей пластами кожи, меловая белизна новых слоев ее, кровь вперемешку с рвотой, скрежет железа, хруст воскресших - или все же новорожденных? - суставов. Бесформенное, посиневшее нечто на месте лица, отекшие, едва способные открыться на четверть, глаза. Слабый гортанный хрип, постепенно переходящий в первые, самые важные строфы…       Бездна. Предельный, не оставляющий ни единого шанса, паралич воли. Кровь на губах, кровь на пальцах, скребущих по чердачному полу, рваное дыхание и прерывистое забытье - укрыться там от боли, что заглядывала в гости ежеминутно, не было ровным счетом никакой возможности. Бездна. Холод. Холод ветра, холод шершавых досок, холод тающего, истекающего прочь пылью черного железа…       К исходу вторых суток к ней, наконец, вернулась способность в той или иной мере управлять собственным телом - беспрерывная боль и никак не доходящие до конца мысли, неизменно обращаемые во что-то напрочь бессмысленное, делали все возможное, чтобы максимально затруднить этот процесс.       Начало, однако, было положено.       Недокрашенные стены ветхого домишки у границы с Бельгией, где она очнулась и претерпела полный боли обратный переход, прочно застряли в памяти. Надолго осталось там и лицо хозяина: занятый ремонтом, этот человек - рослый, в драном фартуке, со следами белой краски в волосах - так и таращился на нее, сошедшую с чердака, не в силах вымолвить ни словечка - до той самой секунды, когда были сплетены, и сорвались, устремившись к цели, чары.       На его счастье - выдравшие с корнями лишь волю, но не жизнь.       Раздобыть одежду и заставить своего нового слугу озаботиться едой - полчаса и несколько коротких приказов. День, может, два - отлежаться в скрипучей, холодной кровати, чувствуя, как раз за разом подступает горечь к горлу, как пылают изможденные Цепи, горят руки, плавится лоб. Два десятка минут на сборы, пять - на грубую, короткую чистку воспоминаний: до конца своей жизни хозяин дома обречен был гадать, куда таинственнейшим образом исчезли пара рубашек, почти новые еще пальто с сапогами и около трехсот франков из его бумажника. Пара часов на поиски людей, пара коротких разговоров для определения верного пути.       Две недели в дороге. Две недели дождей вперемешку со снегом, пустых шоссе, холодных ночей, теплых машин и вагонов. Две недели доводящих до предела отчаяния попыток собрать себя по кусочкам - силы возвращались невыносимо медленно, но память умудрялась быть еще неторопливей, ночь за ночью подкармливая хозяйку лишь разрозненными обрывками былого. Поединок, свершившийся на открытом всем ветрам убогом островке, потребовал предельной концентрации и предельного же напряжения, заставил отдать едва ли не все, едва ли не разом. Колоссальным, едва ли представимым человеческому существу усилием, сумела она сохранить жизнь - но пора расплачиваться настала слишком быстро.       Мысли - как пузыри на поверхности кипящей воды: вот они есть, а вот уже и сгинули бесследно. Лишенные смысла намерения, слепые страсти, пустые идеи, клочки прошлого - ни за что не удавалось должным образом зацепиться, ухватить, придать твердость. С рассвета до заката - липкий бред, пустая, холодная дрема под стук колес и свист ветра за приоткрытым окном. С заката до рассвета - тело, обращенное в единый обнаженный нерв, неотступная боль, заполняющая его от края до края. Духота, тисками стесняющая грудь, хриплый шелест собственного дыхания, желчная горечь, подкатывающая к пересохшим губам. Горячий чай, ледяной пот на ладонях…лицо в мутном зеркале - следы пережитого по капле тают, но столь же мучительно медленно, по такой же, если не втрое меньшей, капельке приходится ей вспоминать, возвращать себе себя.       Кем она была? Кто есть? Что и чего ради делает сейчас, будто бы на автомате, будто слыша чьи-то еще приказы, ее тело? Куда стремится? Что хочет отыскать?       Отчаяние затягивает петлю. Взгляд сквозь стекло - и мимо уже проносятся пустые станции, пустые поля, от края до края замазанные белым. Прикрыв глаза, она в который раз пытается хотя бы немного подремать - боль уже не так сильна, как прежде - но сон не идет, лишь дразнит, тянет к ней руки, чтобы тут же отдернуть. Чем больше возвращается к ней, тем меньше хочется знать, чем больше она вспоминает - тем сильнее желание позабыть навсегда. Каждую ночь приходят они - лица, голоса оставшихся позади, оставшихся, наверное, уже навсегда. Тяжелый, мрачный взгляд Щепкина, в котором можно еще, постаравшись, разглядеть последние искорки былого огня. Невротичное постукивание по столу сухих пальцев Снегового, вчитывающегося в очередной доклад, кривая, беззастенчивая ухмылка Лихарева, человека, знавшего о магах едва ли не больше, чем они сами. Затейливые рисунки на коже Мотылька…       Как знакомо. До боли, до тошноты. Однажды она уже через это прошла - а потом еще, еще и еще. Однажды…       Еще одна перевернутая страница. Еще одна вереница образов, которой предначертано уйти в небытие. Сгинуть там же, где растворились со временем сухое, костлявое лицо Макнамарры, золотая маска Себастьяна, снежно-белая - Серафима. Умолкнуть навсегда, как неумелая музыка Сверчка, болтовня Комарика…       Возвращаться к ней иногда, приходить ночами.       Как полный боли взгляд Слепца.       Снова. Снова. Как же знакомо. Как же…       Снова. Снова. Снова начинать все с нуля.       Снова стремиться к нулю, принуждая себя видеть на месте его райские врата.       Две недели в дороге. Достаточно, чтобы распрощаться с болью, вернуть, пусть даже и малой частью, былые силы, снова научиться узнавать себя в зеркале. С лихвой хватает, чтобы вспомнить - и увериться в том, что метаморфозы не сумели истощить разум дальше положенного предела, забрать какую-то часть ее навсегда.       Две недели. Довольно, чтобы отстать от жизни - скрытый от глаз людских мир лихорадило в эти дни едва ли не сильней, чем за все годы войны.       Две недели. Бесконечно мало, чтобы отогнать прочь, перестать замечать ту чудовищную, неизбывную усталость, что заявила о себе, когда ушла боль, когда вернулась сила, воскресла память. Когда вновь настала нужда возводить стену из горького самообмана и укрываться за ней до поры…       До часа, когда все в который раз обернется прахом. Когда ей снова придется…       Снова. Снова.       Снова с нуля. Снова к нулю.       Снова. Снова…       Сухой кашель водителя милосердно оборвал нить тягостных рассуждений - та вилась уже столь долго, что вот-вот грозила затянуться удавкой. Подпрыгивая на неровной дороге, машина свернула на едва освещенную улочку - и, вовсю пользуясь тем, что ни единой души среди метели было не видать, прибавила ходу.       Монмартр. Тусклый камушек в давно проржавевшей, погнутой, частично пущенной на лом короне: еще с окончанием первой из мировых войн прежняя слава покинула квартал, сейчас же, к концу двадцатого века - а последний к нему неутомимо стремился, даже и не думая чуточку повременить - округ стал лишь еще одной строчкой в путеводителе для суетных туристов, неизменно осаждавших базилику Святого Сердца и площадь Тертр. Откинув с лица волосы, прижавшись лбом к ледяному стеклу, Августина устало следила за проплывавшими мимо сгорбленными силуэтами домов. Ночь пролитой на бумагу тушью окутывала квартал, тонкие хлопья снега уже запорошили узкие переулки. Стальной грохот поездов, доносящийся из какой-то необозримой дали, заунывная музыка из чьего-то дома…оставляя позади промерзшие парки, чахоточное свечение окон и пламенеющую безвкусицу дорогих витрин, машина ныряет во мрак старого квартала, где безраздельно властвует тишина - подстать кладбищу, вокруг которого тот был когда-то выстроен.       Усталое дыхание разбивается о ветровое стекло. Впервые за все время поездки заговорив - собственный голос кажется чем-то бесконечно чужим и странным - она просит остановиться, встречая сонный, полный недоумения взгляд водителя.       -Здесь? Но…       Медленный кивок головы, резкое, не способное скрыть нервозности, пожатие плеч - человек, будто бы только сейчас вспомнивший о своей пассажирке, вдруг ощущает нарастающее желание поживее с ней распрощаться. Доискаться причин того никак не удается - но один только короткий взгляд в это бледное лицо, в эти глаза, где нечеловеческая усталость от жизни в считанные мгновения уступает ледяному сосредоточению на одному дьяволу ведомой цели, вызывает какую-то липкую, идущую рука об руку с удушьем, оторопь. Что-то в этой женщине было не так - и в сию мысль он, пожалуй, зароется поглубже уже потом, когда оставит ее здесь, посреди тьмы и снега. А может - да, так, пожалуй, будет еще лучше - не станет думать вообще…       Хлопок дверей. Тихие шаги.       -Счастливого Рождества…       Слова, оставшиеся без ответа.       Парижская мастерская была приобретена семьей еще в начале давно отжившего свое девятнадцатого века - в былые времена один только случайный взгляд на трехэтажный дом в готическом стиле заставлял сердца многих посвященных сжиматься от страха. Форпост Базилевских на европейской земле умел пробудить данное чувство, не обладая вместе с тем сколько-нибудь вызывающим обликом - спокойного величия старого особняка и знания, пусть даже самого обрывочного, о его хозяевах, большинству оказывалось более чем достаточно. Одна стена, напрочь глухая, примыкала к небольшому, сплошь поросшему травой, пустырю, окна главного фасада же выходили на давно успевший исчахнуть парк: перепутать его с расположенным не так далеко отсюда кладбищем было задачей довольно простой, да и тоску оба наводили преизрядную. Лунный свет бился, пойманный безжизненными стеклянными глазницами в узорных рамах, снежные хлопья сыпались на высокую, блестящую от влаги, ограду. Приблизившись к неширокой калитке - больше одного посетителя за раз та бы никак не пропустила - ведьма замерла, всей сутью своей вслушиваясь, вбирая, тщась отыскать малейшие следы оставленных когда-то на страже чар. Цепи, что лишь в последние дни сумели, наконец, оправиться от пережитого и вне всяких сомнений отреагировали бы сейчас на самое незначительное колебание вспышкой острой боли, хранили молчание: иного результата, говоря откровенно, она не слишком-то и ждала, но не почувствовать даже самого жалкого отклика было все же не самой приятной из вестей. Смахнув снег с бронзовой таблички, Августина бросила усталый взгляд на другую, уже деревянную - радостно сообщавшую, что комнаты на первом и втором этажах все так же, как и прежде, сдаются любому желающему.       Она уже была давно осведомлена о положении сторожа - сам Ручейник, не скрывая ничего, включая собственный дикий страх, открыто называл то бедственным в одном из телефонных разговоров. Она знала, что весьма внушительных средств, оставленных в свое время семье Соколовых, надолго не хватило. Еще давным-давно ей стало известно все - злости, впрочем, от этого тогда почти не прибавилось.       Из-под слоя местами облупившейся черной краски проглядывала ржавчина - часть шипов на ограде и вовсе была обломана невесть кем и невесть когда. Калитка при малейшем движении скрипела так, словно намерена была перебудить всю улицу, а заодно и кладбище - мощеная дорожка, что начиналась сразу за ней, тонула в снегу…от кустов мохнатой ивы осталось разве что зыбкое воспоминание, скамья, стоявшая неподалеку от входа, была сломана, узкие окна первого этажа, крытые остроугольными арками - изуродованы грубыми решетками…       Поднимаясь к массивной железной двери по скользким ступеням, графиня в который раз вздохнула, напоминая себе о терпении. Она знала, что здесь встретит, знала, что ничьей - или почти ничьей, если хранить верность точному слову - вины в том не было. Негоже сокрушаться из-за подобных пустяков - особенно ей, давно уже привыкшей встречать, возвращаясь в оставленный дом, одну лишь разруху. Воистину глупо было бы поднимать данную тему в разговоре, еще глупее - измышлять наказания…и все же, и все же…       Дом напоминал огромную, оброненную по случайности игрушку - провалявшись на мостовой десятки лет, она бестрепетно сносила снег, дождь и град, принимала удары ног и тяжесть колес…игрушка вернулась в хозяйские руки жалкой тенью себя прежней - оставалось лишь измыслить теперь, как вновь прибавить к той тени кости, натянуть плоть. Откинув с лица волосы, Августина устало взялась за тяжелую дверную ручку, почти демонстративно проигнорировав кнопку электрического звонка. Ко второму удару по ту сторону преграды послышались торопливые шаги, с ударом третьим дверь отворилась.       -Ваше сиятельство, покорнейше прошу простить, что ждать заставили, я…       Раньше, чем по глазам хлестнул яркий свет из холла, ушами занялся хриплый, дрожащий от едва скрываемого страха голос. Хозяин последнего также не замедлил появиться - и тут же отскочить в сторону, преувеличенным жестом предлагая ведьме, наконец, войти.       -Я, несомненно, должен был вас встретить…если бы я только знал, где…       -Пустое, - отмахнулась Августина, затворяя за собой дверь. - Мне все равно хотелось изловить немного свежего воздуха…да и нынешняя ночь, что уж там скрывать, вполне располагает к долгим прогулкам.       -И все же…       Последние слова застряли у сторожа в горле, сменившись жутким кашлем - уцепившись суховатыми пальцами в собственный воротник, что, по чьему угодно разумению, давно должен был уже удавить владельца, Ручейник не без стараний расстегнул верхнюю пуговицу. Из-под толстых стекол старомодных очков вниз по дрожащим щекам сбежала пара выбитых натугой слезинок - продолжая бороться с кашлем, что набрасывался на него, как правило, в минуты наивысшего нервного напряжения, слуга бросил извиняющийся взгляд на ведьму, мгновение спустя вновь склонив очи долу.       Даниил Соколов покинул Россию спустя полгода после того, как ему исполнилось пять: семья его, верой и правдой служившая Базилевским с начала семнадцатого века, отнюдь не желала присутствовать при кровавом крещении чего-то бесконечно нового и до дрожи пугающего на обломках родной страны. В двенадцатилетнем возрасте - на дворе тогда стоял год 1929-ый - воспитываемый в бережно хранимых родителями традициях мальчишка получил гербовое клеймо и новое имя, навек связавшие его жизнь со служением ведовскому роду. Спустя лишь год Ручейнику впервые довелось увидеть, на что была способна его хозяйка: короткий и жестокий поединок графини с чрезмерно много возомнившим о себе представителем Могилы отравил его душу страхом на долгие годы вперед. Вызубривший своды древних, частью уже давно отмерших, законов до точки, напитавшийся преподанными ему традициями столь плотно, что едва сохранил немного места для собственных мыслей, сторож парижской мастерской был готов лечь костьми по первому повелению - и защищать вверенные ему стены до последнего вздоха. В годы войны его умения, равно как и верность, прошли суровую проверку - то, что он не только остался жив, но и всеми мыслимыми и находящимся за пределом измышлений хитростями уберег дом от посягательств, говорило само за себя. Без высочайшего разрешения, пусть даже и выраженного в форме довольно туманной, Ручейник вряд ли бы посмел устроить все это представление со сдачей отдельных комнат - а разрешить пришлось, поскольку от одной мысли, что хозяйка вынуждена будет возмещать убытки, понесенные по его вине, сторожа непременно хватил бы сердечный приступ.       Впрочем, глядя сейчас на человека, виденного последний раз в самом расцвете лет, графиня вынуждена была признать - этого, наверное, и больное сердце бы свалило не сразу. Сухой, жилистый, прямой и тощий, как жердь, Соколов все еще хранил в спрятанных за стеклами глазах немного былого огня, и пусть даже к облику его успели добавиться морщины, проплешины и нелепая, торчащая метлой борода, сомнений по-прежнему не было - даже умирая, этот человек постарается для начала испросить дозволения отойти в мир иной.       -Спешу наперво доложить, ваше сиятельство, - через слово сбиваясь на нервный кашель, продолжал Ручейник, принимая у ведьмы пальто. - Все посылки до одной я получил, все распаковал, все расставил. На третьем этаже все прибрал, гостей мы теперь уже не принимаем, согласно вашему распоряжению…       -Табличка на входе утверждает иное.       -Что? Разве я… - Соколов всплеснул руками. - И верно, забыл, забыл снять проклятую…вы не волнуйтесь, я сейчас же…       -Полагаю, еще одну ночь она вполне может остаться на прежнем месте, - остановила ведьма слугу, рванувшегося было к дверям. - Не стоит так волноваться, право слово. Теперь я здесь…уж не знаю, сколь долго мне придется пробыть, конечно, но уверяю - забот у вас убавится.       -И верно, и верно… - Ручейник снова сокрушенно охнул. - Приехали ведь, да, а все на пороге стоим, считай…прошу, проходите, проходите. Замерзли ведь еще, наверное, как есть замерзли, погода, простите, ни к черту…я сейчас же чаю…       -Где Блестянка?       -А? Что? - Соколов дернул головой. - А, жена сейчас в отпуске, дня через два…да, думаю, через два точно будет. Вы садитесь, садитесь, я скоро, да…скоро…       В холле, следовало признать, изменилось ничтожно мало - та же искусно расставленная мебель, те же зеркала в темных рамах, те же массивные, нервно поблескивающие стеклами, угловые шкафы с бронзовыми ручками…стоптанный ковер у входа, полные чудных изгибов вешалки…бросалось в глаза разве что отсутствие старых картин: на своих местах остались только “Лунное озеро” и “Конец царствия” Дельвиля - его же “Сокровища сатаны”, по всей видимости, были убраны Ручейником, дабы не смущать зазря посетителей. Опустившись в резное кресло у дальней стены, Августина на мгновение прикрыла глаза - усталость брала свое, но уступать ей никак было нельзя. Нет, прежде всего стоило…       Воскресить защиту - начать, наверное, стоит уже в ближайшие часы. Закончив с тем - день-два, вряд ли больше - разобрать вещи, привести в готовность оставшееся оружие. Пройтись по телефонным номерам, выяснить, и как можно быстрее, точные итоги “Метелицы”, свести списки потерь, прикинуть, сопоставить, довести до ума дальнейшие планы по каждой из наличествующих сторон. Рассчитать - с этим тоже никак нельзя медлить - расходы на ближайшие операции. Установить, кому достался спящий Терний, узнать имя того, кто подписал себе смертный приговор…       Ах да, неплохо было бы еще принять ванну. И переодеться. И выспаться. Было бы очень хорошо также…       -А вы, простите, кто?       Голос - молодой, чистый, с нотками не до конца сгинувшей сонливости - заставил графиню встрепенуться в кресле, не без удивления уставившись на источник звука: даром что говорили в этот раз на французском. Молодой человек в измятой рубашке, что застыл сейчас в дверном проеме, удивление выказывал куда как более сильное - говоря откровенно, был до того им поглощен, что никак не мог найти в себе сил разродиться новыми словами.       -Мы же это… - наконец, у него начало получаться - пусть и частью. - Мы ж звонили…и объявление давали, вот. Закрыты мы, никого больше…       Переступив через порог, он вышел на свет - растрепанные светлые волосы, несколько резковатые черты лица…прицепленный на пояс кассетный плеер тихо гудел, выпавшие наушники волочились по ковру.       -Больше не принимаем…       -Вот как? - на губах Августины проступила мрачная улыбка. - Так что же, погоните меня прочь, в снег и холод? Так, выходит?       -Ну, я просто… - столкнувшись взглядом с графиней, парень потупился, немного помолчал, прежде чем смог в очередной раз собраться с силами и продолжить. - Отец так сказал, я это вот…       -Ах, отец, - улыбка ведьмы стала еще шире. - А отец, позволь узнать, не успел ничего тебе рассказать?       -О чем? - собеседник Августины окончательно растерялся. - А, вы из его знакомых, что ли? Он говорил, да…есть кто-то там, в Союзе…       Она редко смеялась. Потратила бы немало сил, вспоминая, когда делала это в последний раз, делала взаправду. Но абсурдность ситуации, развернувшейся здесь и сейчас, казалась - возможно, в том надо было винить также усталость и общее перенапряжение - Стальной ведьме вполне подходящим поводом для того, чтобы расхохотаться в голос.       Порыв, однако, удалось сдержать - преждевременно драть на клочки столь удачно образовавшуюся интригу было бы по меньшей мере преступно.       -Что ж, если отец успел поведать тебе хоть что-то - например, как надлежит здороваться с гостями - то мы, наверное, сумеем в этом немного поупражняться, - проговорила графиня, беззастенчиво разглядывая собеседника. - Я…ну, допустим, кто-то там из Союза. Позволишь кому-то там из Союза услышать твое имя?       -Послушайте, я… - подобрав, наконец, провода с пола, выдохнул парень - уже куда быстрее и смелее, чем прежде. - Не знаю, кто вы, но если вы комнату ищете, так у нас уже почти месяц как закрыто. А если вы к отцу - то он спит, наверное…ночь на дворе…постойте, - он дернулся, словно от удара. - Погодите, а как вы вообще вошли? Кто вам открыл?       -А это важно? - усмехнувшись, Августина обвела взглядом помещение. - Что ж, раз представляться ты не желаешь, придется даровать тебе имя самой. В конце концов, если твой отец - страж сего дома, это так или иначе придется сделать…Алькон? Точильщик? Быть может, просто-напросто Муравей?       -Я звоню в полицию. О насекомых будете им расска…       Закончить фразу молодому человеку не удалось - безжалостно оборвавший ее подзатыльник, отвешенный буквально влетевшим в холл Соколовым, оказался достаточно крепок, чтобы парня качнуло вперед и чуть в сторону.       -Васька, паршивец! - рявкнул Ручейник, сгребая сына за воротник. - Я тебе что говорил, что? Говорил выходить сегодня? Говорил лезть, куда не просят? Да как у тебя язык-то повернулся только? Да ты хоть знаешь, несчастный, с кем только что… - взглянув на графиню - напряжение, достигнутое ей в попытках не рассмеяться, Соколов явно принял за едва сдерживаемый гнев - слуга рассыпался в извинениях. - Ваше сиятельство, простите дурака этого…не знал, честное слово, не знал он ничего…       Ответить ведьме не удалось - довольно быстро оправившись от первичного шока, сын Ручейника закричал в ответ - следом за отцом сорвавшись на русский, пусть и довольно неумелый:       -Да ты совсем тут рехнулся? Рехнулся, да? Последний раз, слышишь меня, последний раз к тебе приезжаю! Каждый год, каждый год у тебя черти что! То ящики какие-то привозят хрен знает откуда, а ты вокруг козлом скачешь, то звонки из других стран, то по ночам приходят…всякие… - едва переведя дыхание, с жаром продолжил молодой человек. - И чуть что - сразу орать, сразу руки расходятся!       -Он еще голос на меня повышать будет! - глаза старшего Соколова, казалось, вот-вот покинут отведенное им природой место и направятся путешествовать по залу. - Приехал, тоже мне, поглядите-ка на него! Да лучше бы и верно носа сюда не казал, мерзавец! По миру чуть меня не пустил, все деньги проиграл…       -Деньги? Какие деньги? Да у тебя хлеба зимой не выпросишь!       -Молчи! Молчи, кому сказано! Не знаешь ничего, а сам…       -Не знаю? Чего я там не знаю? Да что тут узнаешь-то, в твоей помойке? Что у тебя узнаешь-то, ты ж вечно сидишь, как в рот воды набравши! И мама потому с тобой жить не захотела, что ты вечно…вечно…       -Ах ты…       Графиня устало вздохнула - тихо, но достаточно выразительно, чтобы две пары глаз повернулись к ней. Глаза Ручейника мгновение спустя сузились, лицо - застыло, и он процедил, смотря на сына так, словно впервые того видел:       -Пошел вон. И на глаза мне сегодня не попадайся.       Она ожидала нового крика, как минимум - слабого, но все же протеста. Младший Соколов, однако, лишь демонстративно отстранился, отряхнул рубашку от невидимой пыли.       -Завтра уеду, - бросил он. - Ноги моей здесь больше не будет.       Дверь, ведущая в коридор, с глухим звуком захлопнулась. Несколько секунд глядя на нее и теребя воротник - будто бы заранее готовясь к очередному приступу кашля - Ручейник обернулся к ведьме.       -Ваше сиятельство, я должен…       -Не утруждай себя, я вполне могу объяснить все сама, - тихо проговорила Августина. - Сколько лет ты мне служишь? Срок немалый, то верно. Сколько лет назад ты нашел себе женщину, способную хранить чужие секреты? Тоже довольно-таки давно. Сколько лет твоему отпрыску?       -Прошу вас, я…       -На вид никак не меньше двадцати, - продолжила ведьма. - И когда ты собирался мне рассказать?       Соколова, казалось, сейчас действительно хватит удар.       -Позволю себе предположить - никогда. Ты знал, что я по самые брови и выше загружена работой, знал, что вряд ли смогу отбыть из Союза хотя бы на денек. Так продолжалось год за годом, и ты внезапно понял, что, возможно, при жизни меня более и не увидишь. А раз так - к чему все это, верно? К чему посвящать в тайны лишних людей, к тому же - людей родных? К чему осложнять им существование? Не лучше ли отослать куда подальше, пожертвовав собою ради того, чтобы они жили себе спокойно, ничего не ведая? - подавшись в кресле чуть вперед, Августина продолжила. - Блестянка, конечно же, ни в каком не отпуске - ты просто надеялся, что я буду столь занята в ближайшие дни, что позабуду о ней вовсе. О, надежд у тебя и правда было много…готова поспорить, ты с прошлого года надеялся, что все обойдется. Надеялся даже тогда, когда я начала пересылать сюда первые материалы из Союза. Когда я была в Риме - в те дни, ты, наверное, молился вовсю, чтобы мне не пришло в голову заглянуть в гости. Мечтал, чтобы все как-нибудь разгладилось само собой и в этот месяц, когда я приказала тебе закрыть дом для гостей и готовить для меня. А тут еще, как снег на голову, свалился твой сынок, который, конечно же, ничегошеньки не…       -Моя вина, - прохрипел, опуская голову, Соколов. - Моя и лишь моя. А потому прошу вас - заберите одну мою жизнь, они не…       -Разве я говорила что-то о том, что желаю твоей жизни? - графиня покачала головой. - С чего бы мне вообще ее желать? Ты никогда меня не подводил, даже в годы войны. Никогда не заставлял усомниться в своих силах и своей верности.       -Но я… - Ручейник вновь зашелся жутким кашлем. - Прошу вас…поймите, я просто…просто хотел…       -Просто хотел, чтобы обо мне никто не знал. А я не знала о… - Стальная ведьма задумчиво посмотрела на собеседника. - Ума не приложу, чего ты так боялся. Уверяю, казнь твоего отпрыска за непродуманные денежные операции в мои планы отнюдь не вошла бы. Разбрасываться людьми в наше тяжелое время - роскошь из разряда непозволительных…       -Я никогда о таком не думал, поверьте. Сам не знаю, как так вышло, я лишь…       -…не хотел для него клейма и сомнительной привилегии исполнять все мои приказы, - улыбнулась Августина. - Что ж, на этот счет можешь более не тревожиться. Лет пять, может, шесть назад я бы не была так уверена, сейчас же…нет, нет, слишком перезрел. Чтобы втолковать ему то, что должно, пришлось бы прибегать к чарам, а у меня в настоящий момент нет и часа свободного времени на подобные процедуры. Он сказал, что отбывает завтра? Ну что же, пусть так и будет. Пусть покинет этот дом раз и навсегда…во всяком случае, до того времени, когда с его стенами вновь распрощаюсь уже я. Устраивает тебя такой выход?       Ответ последовал незамедлительно - казалось, Соколов сейчас и вовсе захлебнется в благодарностях. Или в кашле - тот, никуда вовсе не девшись, продолжал терзать слугу Стальной ведьмы едва ли не с большей силой.       -Я рада, что мы это прояснили, - дождавшись, пока приступ прекратится, тихо проговорила Августина. - Надеюсь, больше для меня не уготовано никаких сюрпризов?       -По правде сказать, ваше сиятельство… - Ручейник заметно побледнел.       -Не томи меня более. Что на сей раз? Позволь угадать - у тебя еще и дочь найдется?       -Ваше сиятельство… - Ручейник в который раз поскреб воротник. - Дело в том, что…вы ведь помните, я говорил - дом закрыт, как вы и приказали?       -Память на этот счет меня пока что еще не подводила.       -Так вот, дом-то, конечно, закрыт, но… - Соколов уставился куда-то в пол. - Но кроме нас тут еще есть один…постоялец.       -Вот как? - глаза графини чуть сузились. - И сколько же он должен был посулить тебе, чтобы ты предпочел эту сумму моей воле?       -Дело…дело вовсе не в деньгах, ваше сиятельство, - Ручейник окончательно скис. - Он сказал…сказал, что очень хорошо вас знает. И, уж простите меня, в таких красках, что у меня не было иного выхода, кроме как в то поверить…       Еще на полпути к дверям она перебрала почти все возможные варианты. В первую очередь, конечно, следовало ждать гостей из Клуба - организации совсем недавно был нанесен удар чудовищной силы, но вряд ли стоило надеяться, что спустя каких-то три несчастных недели она перестанет подавать признаки жизни. Нет, даже последний дурак не усомнился бы в том, что финальная часть долгой игры лишь начинается - подсчет слетевших голов, зализывание ран, определение вины и долгожданные кары…       Война, жестокая и скоротечная, за освободившиеся теплые кресла и безопасные углы. Война, вступить в которую слишком поздно значило остаться у обочины, в пыли и пепле. Война, в которой уже наверняка давно делаются - пока еще осторожные, пока еще не слишком уверенные - ходы.       Кто же сделал ход против нее? Кто не пожелал упускать шанс?       Кого ждать? Чем встретить?       Варианты, варианты…       Гость был магом - одного этого хватило, чтобы ведьма прервала словесные излияния Соколова, приказав ему немедленно отправиться к себе и запереть покрепче двери. Ожидать было можно много кого, но все так или иначе должно было свестись к кровопролитию - вторжение в чужую мастерскую во все времена расценивалось более чем однозначно…       Светильники на стенах, обитых черной тканью, едва мерцали, из открытого окна тянуло холодом. Остановившись у двери в комнату, где, согласно словам Ручейника, поселился незваный гость, она долю секунды помедлила, прогоняя по Цепям обжигающую волну. Подавила смешной и неуместный порыв начать расправу с этой самой двери - гость, в конце концов, тоже не нарушил приличий, лишь обозначив нарушением границ мастерской свою позицию и желание поединка. Каких-либо неудобств Ручейнику не причинил, но здесь могла крыться и совсем иная причина - маг, если верить слуге, прибыл за пять дней до самой графини, а значит, наверняка отдал все свое время без остатка подготовке к грядущему.       Терния с ней не было, пагоды остались стеклянной крошкой на стылой земле тихого островка, ларец с тварями, вытащенными в мир машиной Макнамарры - на “Левиафане”, а думать о когте сейчас не имело ровным счетом никакого смысла - силы только-только начали толком восстанавливаться.       Что ж, пускай так и будет. Так - нельзя было в том себе не признаться - было даже любопытнее.       Решив играть комедию до конца, графиня осторожно постучала.       -Открыто!       Кто бы ни был по ту сторону, порыв им определенно был поддержан. Да и все это веселье в голосе…прямо как у…       Дверь распахнулась.       -Ну наконец-то! Притомился уже ждать, ногти все сгрыз, искрутился, избегался, аж рубашка заворачивается!       Стальная ведьма успела сделать лишь шаг.       -А здороваться будем? А держаться за мою мужественную руку?       И почувствовала, что силы на второй - равно как и те, что были собраны для немедленного удара - тают быстрее, чем обрывалась жизнь снежинок на ее одежде.       -Добрейшей из ночей вашему стальному сиятельству! Мы вот тут, значится, булочкой французской похрустываем, - развалившийся на диване Ксенофонт Макаров с усилием отделил ломоть от зажатого в руке огромного батона и помахал последним на манер дирижера. - Не угодно ли примкнуть, так сказать, к процессу? Верите, нет - неделю под вашу душу подбирать пришлось, но за качество головой отвечаю! Черствее в белом свете не найдешь!       Немедленного удара не последовало - а значит, стоило переходить ко второму этапу. Стоило тихо радоваться тому так и грозящему оказаться в категории невероятных факту, что ему, среди всех прочих, удалось это сделать - не только удивить ее, но и заставить это продемонстрировать. Стоило сбавить немного обороты - пусть даже готовые вот-вот расплестись на клочья нервы и понуждали к продолжению всего этого шутовства.       -Мотылек.       Она взяла себя в руки на полмгновения раньше, чем он успел бы продолжить - и заговорив вновь, была столь же холодна и собрана, сколь всегда, когда разговор того требовал.       -У меня будет лишь один вопрос.       Она почти не изменилась - те же черные волосы, та же утонченная бледность, тот же разом печальный и горделивый вид. Все тот же, бесконечно знакомый ему, взгляд - холодный, внимательный.       -В чей адрес была осуществлена продажа?       -Ч-что?       Заготовленная речь умерла, так и не родившись. Вглядываясь в предельно серьезное лицо графини, ловя затихающее эхо ее слов - каждое резало, словно побеги пробужденного Терния - он искал ответ…и, конечно же, не мог найти.       -Вряд ли разумно вынуждать меня повторять, - сухо произнесла ведьма. - Но я все же спрошу еще раз. Кому ты продал его? Кого мне ожидать вскоре?       -Продал… - теперь скрыть удивление не удалось уже Макарову. - Продал что, в конце-то концов? Я ничего не…       -Больше всего, разумеется, мог заплатить Лондон, - будто не слыша его, будто бы наедине с собою говорила Августина. - Впрочем, наладить контакты с Могилой за это время также было вполне возможно…или же ты предпочел сохранить верность Директорату? Я жду ответа, Мотылек. Кому было продано имя?       На какую-то долю секунды магу показалось, что выстоять все-таки получится, на какой-то едва уловимый миг он решил, что сумеет удержать себя в руках. Но едва отжило свое последнее слово ведьмы, едва осознание нырнуло в него острой спицей и опалило пуще любого пламени, все преграды на пути смеха пали. Выронив надкушенный батон, Макаров расхохотался в голос - нет, на все голоса, что только были в его власти. Не в силах прерваться, маг хрипел, скребя рукой по узорному подлокотнику дивана - казалось, еще немного и он определенно сверзится с последнего на пол.       -Я должна расценивать эту сцену как ответ? - мрачно поинтересовалась ведьма. - Если так и есть, то…       -Продал… - простонал, утирая проступившие на глазах слезы, Макаров. - Ничего я…не…продал…не собирался…даже…       -Ты ожидаешь, что я поверю этим словам?       -Ожидаю? - хрипло выдохнул маг. - Да ничего не ожидаю…уже, с такой публикой чего нового ждать бесполезно - все равно обломишься! Все мысли в одно поле, фантазии ни на грош, ни на полгроша, ух, подайте мне тот грошик, закушу и задохнусь тут на коврике, только б глаза мои позорища сего не видали…ничего я не продавал! - вскочив с дивана и сбросив на пол несчастный батон, вскричал Макаров. - Ни слова, ни слога, ни буковки, на Метке присягнул бы, найди мне да вставь кто такую сейчас по самые уши!       Стальная ведьма молчала - взгляд ее, остекленевший начисто, продолжал терзать лицо собеседника. Речь последнего и не думала прекращаться - впрочем, теперь к голосу мага присоединился нестройный хор ключей:       -Да ты не щемись, старушка - не заложил он тебя. И тем в очередной раз продемонстрировал нам, уважаемые коллеги, свою непроходимую глупость. Здесь я выражу согласие с тобой - воистину, некоторые людские решения достойны удивления и порицания в равной степени. Да закроешься ты уже, брехун пустынный? Мочи нет твой треп слушать - и того, второго с собой прибери. Умолкни, презренное создание. А вот по мне - хороший ход. Игра должна быть…       Шесть теней плясали в тусклом свете ламп. Графиня, будто бы только сейчас вспомнив, что все еще стоит у самого порога, сделала шаг вперед, с недоверием глядя на Макарова.       -Позволь мне внести ясность. Ты сбежал от нас, когда мы еще только направлялись в Рим. У тебя было достаточно времени, чтобы сориентироваться в ситуации. Достаточно знаний, довольно умения их применить, да и опыт какой-никакой, но имел место, - Августина смотрела на мага так, словно он был самой удивительной из вещей в целом мире. - Продав мое внутреннее имя - не так уж и важно, кому - ты не только бы обеспечил себя до конца жизни, но и определенно обрел бы немалую власть. Лондон, Могила…слуги Святого Престола, в конце концов…да кто угодно, знающий обо мне, озолотил бы тебя и возвысил! Тебя бы могли принять в достойную и могущественную семью, научить многому из того, что не успела преподать я, могли открыть пред тобой такие двери, что…и ты хочешь сказать, что попросту взял и не стал ничего делать?       -Да.       Молчание, царившее еще минуту или даже две, казалось, можно было пощупать рукой.       -Я что-то определенно упустила в процессе твоего обучения, - наконец, ошалело пробормотала графиня. - Скажи же мне тогда - зачем ты здесь?       -Я… - тряхнув головой, будто бы в попытке уложить по местам все необходимые мысли, маг продолжил - уже куда тише и спокойнее, чем прежде. - Ну…а почему нет?       -Что?       -Почему нет, говорю? - постепенно возвращая себе прежний нахальный тон, выдохнул Макаров. - Столько всего случилось за вшивые полгода…да и вообще, хотел узнать…как здоровьице… - мага в который раз начал разбирать нервный смех. - Чайку, может, попить…с круассанами…       -Мне начинает казаться, что я вовсе не здесь, - отрешенно произнесла Августина. - Нет, конечно же нет, истинное положение вещей таково, что я все еще умираю у ног Леопольда, а все это - презабавный, конечно, но изрядно затянувшийся предсмертный мираж… - устало вздохнув, она покосилась на Мотылька. - Дьявол…чай будет точно, хотя мне, признаюсь, теперь охота разыскать что-нибудь покрепче…       За окном - мороз, за окном - глубокие, по колено, если не выше, сугробы. Лед переливается в чахлом лунном свете, дрожат от ветра сухие, спутанные ветви, зыбкими миражами - там, далеко-далеко - проплывают редкие машины.       Вычурная мебель, тусклые зеркала под слоем пыли. Украшенные камнями шкатулки на дубовом столе, полки, от края до края заставленные ветхими книгами. Ткань на стенах, одряхлевшая, кажется, даже больше, чем шторы: стоит только коснуться - и все мигом рассыплется. Убранные темной занавесью картины: одна - седьмая, мало кому известная копия “Острова мертвых”, выполненная художником, согласно подписи на обороте, под заказ Серафима Карловича Бладберга - стоит, снятая со своего места, в скелете резного стула. Железные светильники, пергаментные рукописи под прочным стеклом, перчатки, флаконы…у стены отлакированной черной громадой возвышается древнее, кем-то заботливо очищенное от пыли, фортепиано Безендорфера.       Проходя мимо последнего, Макаров не смог совладать с искушением приподнять крышку и пробежаться по клавишам - поймав недовольный взгляд графини, маг оставил несчастный инструмент в покое.       -Что, когда-то доводилось…       -В юности. Отцу нравилось…нет, даже не помышляй просить об этом.       -Как скучно жить, - вздохнул маг, бросив взгляд в сторону окна. - А метет сегодня, хочу сказать, знатно…       -Я полагаю, нам обоим ведома причина того.       Графиня сидела в высоком кресле у стола, утомленно поглядывая на опустевший бокал. Более чем поздний ужин - настенные часы уже пробили три - не так давно завершился: начинать разговор первой отчего-то не хотелось, но Макаров, по счастью, избавил ее от такой необходимости и оставалось лишь продолжать.       -Как ты выживал все это время?       -На подножном корму, - усмехнувшись, маг присел на невысокий подоконник. - А если всерьез, так я кошелек у хромоножки вынул. Пухленький такой, надолго хватило. Вот с переходом границ, и верно, проблем побольше навалилось…       -Однако, ты все же с тем справился, - тихо кивнула Августина. - И явился сюда. Признаться, я по сию пору не могу поверить, что ты и правда не стал…       -А на кой черт мне то? - вскинулся Макаров. - Могу серьезно? Так вот, серьезно говорю - мне это все никоим местом не уперлось. Это у вас…всех одно на уме, одна мысль сразу в черепе скребется - продать, заложить, подсидеть, по первому шансу того, кто чуть качнулся, в спинку подпихнуть. А как повалится, подгрести все под себя и жизни радоваться - ах, гляньте только, какой я хитрый! Всех переиграл, как по нотам! А дальше, дальше-то что?       -Даже твои ключи согласны с тем, что это было бы наиболее разумным шагом. Что дальше, Мотылек? Упрочить свое положение, разумеется. Укрепиться, встать на ноги, твердо знать, что тебе достанет сил пережить грядущий шторм. Ты мог бы многого достичь, если бы только…       -Положение? - маг рассмеялся. - Я б сказал, какое положение…позу какую мы стараниями Кая, икайся ему на том свете три раза да по тридцать, все заняли теперь, да к чему зазря воздух сотрясать? Положение…нет, благодарю покорно. Мне за эти ваши…положения воевать не улыбается. Вот ни разу. Даже краешком.       -Позиция не из лучших, но твердая, и это само по себе достойно, - задумчиво произнесла ведьма. - Значит, шансом вырвать у жизни побольше за мой счет воспользоваться ты не пожелал. А кроме того явился ко мне, напрямую о том сообщив…должна ли я сделать вывод, что вольное плаванье тебе наскучило?       -Чьи-то выводы далеко идут. А чьи-то и вовсе до Луны домахивают…       -Но как же еще мне это расценивать? - Августина тихо улыбнулась. - Ты не пожелал продать мое имя по лучшей цене, поскольку хорошая шутка для тебя дороже всего на свете - пускай. Но ты вернулся, ты здесь, ты со мной. Это значит, Мотылек, что хоть немного разума мне удалось в тебя вложить, что ты прекрасно осознаешь свое, уж прости за слово, которое тебя так донимает, положение. Понимаешь, что одиночки, не имеющие ни кола, ни двора, живут крайне недолго, а конец их жизней по обыкновению довольно неприятен…       -Звучит как какое-то предложение…       -Ты сказал, - кивнула графиня. - Я уже успела поведать тебе немного о “Метелице”, равно как и свои прогнозы относительно того, что нам ожидать вскоре. Грядет новая война - война за опустевшие руководящие посты, за страну, которая, если контроль не будет возвращен в срок, уплывет из наших рук, а то и вовсе развалится на куски. Война…       -…уже идет, то верно, - порывшись по карманам, маг вытянул наружу небольшой конверт. - Через два дня, как тут поселился…в общем, был звонок.       -Звонок, - мрачным эхом повторила ведьма.       -Один из…коллег по Директорату, - продолжал Макаров. - Не знаю, как ему удалось добыть этот номер и чем таким он убеждал холуя, что живет внизу, но тот передал все мне. А я отправился на встречу. Как же там его…Тулупов?       -Он и правда мог знать, куда я направлюсь, - после недолгого молчания протянула Августина. - И не стал бы тревожить по пустякам. Так что же…       -Ну, сказано было, что лично в руки, - положив письмо на стол, маг пожал плечами. - Признаюсь, охота была, да чар тут столько накрутили, что даже Хрипок не рискнул копаться.       -Разумное решение, - осторожно вскрыв конверт, графиня выдернула сложенный вдвое листок дорогой бумаги. - Как всегда краток…так, постойте-ка…       Молчание грозило затянуться - пробежав взглядом письмо, Августина всмотрелась в него вновь, принявшись за более внимательное чтение. Двух раз, по всей видимости, ведьме показалось мало - напрочь игнорируя многозначительное покашливание со стороны Макарова, она снова и снова вчитывалась в те же строки, будто бы в надежде отыскать там что-то новое.       -Ну? - не выдержал наконец маг. - Ну что там? Кай из мертвых восстал? Гости с Луны придут? А может…       -Взгляни сам, сделай милость.       Маг последовал совету - и тишина вновь окутала комнату на показавшиеся обоим бесконечно долгими пять или даже шесть минут.       -Интересное кино… - отложив листок на подоконник, пробормотал Макаров. - Вот уж точно, ко всему готов, вам приветы с того света… - мага передернуло. - Но все же как-то оно…завещание? У этого?       -Согласно этим строкам, Тулупова вынудили дать клятву на Метке, что оно не будет опубликовано раньше, чем в последний день года, на который придется смерть первого секретаря, - вздохнула Августина. - Однако, возможности предупредить заранее его не лишили…       -И кого еще он мог…       -Правильная постановка вопроса, - кивнула ведьма. - Однако, в самом вопросе нужды уже нет. Проще и логичнее думать, что любого, до кого только мог дотянуться. Начавшаяся борьба ослабит всех к его выгоде и…       -Борьба? За что? Мы ведь даже не знаем еще, что там!       -А ты думаешь, Кай приказал оставить после себя рисунки цветочков и милых котят? - выгнула бровь графиня. - Боюсь, все далеко не так радужно. Если Тулупов был здесь около недели назад…нет, чуть больше…а до конца года осталось… - сплетя пальцы в замок, Августина подалась чуть вперед. - Мы должны действовать немедленно.       -Мы? - Макаров ухмыльнулся. - Мне послышалось или здесь было какое-то “мы”?       -Я надеялась, мы сможем избежать обсуждения вещей очевидных, - устало выдохнула Августина. - Но, похоже, придется все-таки к ним возвратиться. Ты служил мне и ты сумел освободить себя, сумел доказать, что стоишь того, чтобы я продолжала о тебе помнить. Но не надо пускаться в самообман - явившись сюда, ты подтвердил, что знаешь, знаешь прекрасно - одному тебе не выкарабкаться. Ты служил мне, но ты уже не тот упрямый мальчишка, которого я когда-то взяла, у тебя довольно разума и понимания. Ты служил мне, Мо…Ксенофонт. Сейчас я предлагаю работать со мной.       -Чего ради?       -Прости меня, что?       -Я спросил, ради чего мне это делать? - сухо, без тени прежней веселости, продолжал маг. - Ради власти? Места в вашем обществе, в этом болоте, которое жрет каждого, посмевшего дернуться на метр в сторону, которое на моих глазах сожрало Сашку, заставило его принести себя в жертву, которую никто так и не заметил? Чего ради мне это делать? Толстого кошелька, опухших от силы Цепей? Спасения государств, которым позволено существовать, пока кому-то из вас это выгодно? Быть может, ради Истока? Ради того, чтобы перекрыть дорогу к нему кому-то еще? - сделав несколько нервных шагов к окну, он замер, отвернувшись. - Я родился, будучи нежеланным, я был продан, будучи рожден. Я учился и познавал мир единственно для того, чтобы половчее умереть к чьей-то выгоде, зачем-то пережил все это, зачем-то попал к тебе…я устал. Я устал играть в ваши игры. Зачем я пришел сюда, в таком случае? Можешь смеяться, коли хочешь, можешь хохотать в голос, услышав мой ответ. Я пришел напомнить тебе, что можно жить иначе, что есть что-то другое, что-то кроме игры. Пришел сказать, что даже если у такого, как я получилось вырваться, сможешь и ты. Я уже не мальчик, верно. Потому и пришел, пришел сказать, что не желаю тебе ни гибели, ни бед. Сказать, что помню все, что ты сделала для меня и во что чуть было меня не обратила. Сказать, что пусть и помню, я все равно о тебе волновался.       Он не услышал, как она подошла - только почувствовал до боли знакомый холод пальцев на своей коже. Только увидел знакомые глаза, обернувшись.       -Часть меня хотела бы остаться, - хрипло произнес Макаров. - Остаться на день - чего, казалось бы, проще? Где день, там и два, где два - там неделя, а разве можно решить за неделю все дела? - горько рассмеявшись, он отстранился, шагнул прочь. - Нет, этого не будет. Я слишком хорошо тебя знаю. Кто тебя любит, оказывается тобою сломлен, кого любишь ты, тому и вовсе стоит поживее застрелиться…нет, нет. Не будет ничего из того, что было прежде. Потому что я знаю тебя. Потому что я помню, что ты делала. Потому что я устал от игры, в которой одна и та же ставка, один и тот же конец - для всех и каждого. Потому что я начинаю понимать того, чье оружие ты хранишь по сию пору, пусть никогда и не видел его живьем. Понимать, почему он тебя покинул. Ты могла обещать ему, что станешь владычицей мироздания, но он тоже наверняка понимал, куда ведет этот путь. Снова и снова - к разбитому корыту.       Она заставила его остановиться, взяла за подбородок, вновь вынудив взглянуть себе в лицо.       -Таким будет твой ответ?       -Да. Прости меня за то, как я простил тебя. Я больше не намерен гоняться за призраками.       -Что ж… - отпустив его, графиня в который раз улыбнулась. - Значит, ты свободен. Теперь - воистину свободен. Позволь же сделать для тебя прощальный подарок, мой бывший ученик.       -Не думаю, что в этом…       -Ты ведь помнишь ее?       Он пытался сдержаться, пытался не дать вырваться наружу ни единой капле из того, что пробудили эти слова. Он пытался - но судя по тому, как сверкнули глаза ведьмы, понял, что не совладал с задачей.       -Ты помнишь ту незадачливую убийцу, что явилась к нам когда-то? Помнишь несчастную сестру Зою, палача-послушника Тайного Синода?       А затем год за годом возводимые стены и вовсе рассыпались в прах.       -Не смей о ней…       -Я не отняла ее жизни, - негромко, но отчетливо проговорила Августина. - В тот день, получив желаемое, я отпустила ее с миром, свидетельствуюсь в сказанном Меткой.       Маг побледнел, отступив на шаг. Маг пытался что-то сказать, но из глотки вырвались только отдельные, мало что значащие звуки, жалкие клочки слов.       -Но ведь…ты…Сашка сказал, что…мы тогда…       Всполох фамильного герба, подтвердившего сказанное крепче любой клятвы, все еще стоял пред глазами, слепил их, размывал мир до состояния нелепых пятен.       -Похоже, тебе дурно. Быть может, желаешь что-нибудь выпить? Прилечь?       -Я…мне… - отступив к дверям, Макаров резко обернулся - белый как мел, с крупными каплями пота, сбегавшими по впалым щекам. - Я ухожу.       -В такую пургу? Не лучше ли…       -Прощай.       Хлопнула дверь. Дробь торопливых шагов - по коридору, вниз по лестнице - стояла в ушах еще минуту или около того. Без спешки подойдя к столу, Стальная ведьма вновь наполнила бокал, подняла, направилась к окну.       Делая неторопливый глоток, вгляделась в метель.       -Прости меня за это, но погоню за призраками мы с тобою вновь разделим.       В крохотную, едва заметную фигурку, что бежала куда-то прочь, неслась сквозь вьюгу, выныривая из ночной темени под тусклый свет уличных фонарей.       -Не станем прощаться, Мотылек. До встречи, всего лишь до встречи…       Авеню Шанс-Элизе тонула в белом. Метель набросилась на город вновь: передовые ее полки начали свое наступление около полуночи - сейчас же, за час до того, что можно было, не кривя душой ни в коей мере, прозвать рассветом, Елисейские поля до самой Триумфальной арки уже успело засыпать снегом. Первые уборочные машины были в пути - их невыносимо медленную, почти траурную процессию самая дорогая улица Европы встречала соцветиями нервно мерцающих гирлянд, всполохами витрин и шелестом лент на рождественских елях. Снег, впрочем, все продолжал прибывать - следом за авангардом развертывание начали и основные силы: белые хлопья, подхваченные колючим ветром, снова и снова разбивались о стекла…       Стеклянная стена ресторана - чуть затемненная, дабы уберечь находящихся внутри от немилосердных солнечных лучей, что имели обыкновение по утру проникать аккурат в просторный зал - исключением вовсе не стала: танцевавший снаружи вихрь то и дело посылал на приступ вновь сформированные полки снежинок. Тщетно, разумеется.       В зале было темно и тихо - да и холод, пусть даже двери и окна были закрыты, умудрялся каким-то образом просачиваться внутрь. Толком не проснувшаяся еще официантка, водрузив на лицо приличествующую случаю улыбку - отчаянно хотелось верить, что усталость не проглядывает через нее больше положенного - остановилась у единственного занятого в сей ранний час столика.       Человек, что сидел слева, сосредоточенно изучая меню и поправляя постоянно сползавшие тяжелые очки в стальной оправе, ее внимания почти не привлек - во многом потому, что все оно без остатка досталось его спутнику. Этот субъект - высокий, отощалый, вида чудовищно болезненного - выглядел так, словно отродясь не питался ничем весомее воздуха, исхудавшее лицо его, цветом сравнимое с мелом, вызывало два равных по силе желания: отвернуться поживее и принести несчастному что-нибудь за счет заведения. Тонкие руки посетителя не знали покоя - одна беспрестанно постукивала по упаковке влажных салфеток, другая, где сидел невзрачный перстенек с изображением пчелы, то и дело поправляла плотно прилегающий к шее белоснежный воротник.       Человек в очках совершал заказ долго и с явным знанием дела - отметив интересующие его пункты невесть откуда выуженным карандашом, остро отточенным, он неторопливо передал меню. Приняв книжицу и повернувшись к разодетому в белое молодому человеку, официантка еще несколько секунд ждала хоть какой-то реакции - и, наконец, добилась того, что на нее обратили взор два водянистых, полных усталости глаза.       -Воды, если можно, - голос чудного “призрака” оказался даже слабее, чем она себе представляла.       -Воды? Но…       -Только воды, - голова слабо качнулась, светлые, до плеч, волосы, спали на лицо. - Благодарю вас.       Когда так и не сумевшая совладать с удивлением женщина отошла, человек с перстнем поежился, будто бы от холода. Выдернув из упаковки свежую салфетку, аккуратно протер руки, каждый палец в отдельности - и устало выдохнул, откидываясь на спинку кожаного дивана.       -Зря, - голос человека в очках был веселым и звонким, будто бы в насмешку над возрастом. - Здесь неплохая индейка.       -Я не употребляю продуктов совокупления, - человек с перстнем вновь покачал головой - очень слабо, очень тихо. - Вы же знаете…       -А я только думал пригласить на рождественский ужин… - человек в очках негромко рассмеялся. - Закуски, десерты, вино, то да это…ладно, Петр, к делу. Ваши агенты…       -Сведениям, полученным от моих верующих, можно доверять. Стальная ведьма в настоящий момент находится в Париже, - человек с перстнем медленно вытянул из кармана крохотную записную книжку. - Адрес…       -К чему он мне? Я и на милю не собираюсь… - человек в очках поморщился. - Хочу знать, что в итоге порешили. Будет вербовка или нет?       -Мнения разделились. Фома и Иаков высказались за совершение попытки, Иуда и Андрей придерживаются противоположного мнения. Остальные воздержались от принятия какой-либо стороны в данном вопросе, - человек с перстнем вздохнул. - Каким будет ваше слово, Матфей?       -А твое, Петр?       -Я против, - ответ последовал почти незамедлительно. - Слишком непостоянна. Слишком ненадежна. Как и любой из их породы, превыше всего ставит свои собственные интересы. Нет ровным счетом никакого смысла привлекать кого-то подобного к нашему делу.       -Здесь, пожалуй, придется тебя поддержать, - человек в очках задумчиво поскреб подбородок. - Те, кто по глупости своей считают себя ее союзниками, уж больно часто дожидаются удара в спину. А у нас спины не железные…       -Итого четыре голоса против вербовки, - подвел итог человек с перстнем. - Перевес не решающий, но рискну предположить, что колеблющиеся нас поддержат.       -Рискну согласиться с предположением. Нам и без нее хватит кандидатов. Карательный аппарат Ленинградского Клуба потерпел поражение - а значит, в скором времени в Союзе начнутся неизбежные…процессы. Маги своего не упустят.       -Большие потери понесли далеко не одни только русские.       -Верно. Кому как не мне об этом знать, - человек в очках покачал головой. - Так или иначе, число лиц, потенциально представляющих для нас интерес, очень скоро начнет расти - повсюду. Недовольных, оскорбленных, жаждущих мести, оставшихся по тем или иным причинам за бортом…хороший будет урожай.       -Время покажет, - сдержанно ответил человек с перстнем.       -Время… - за словом последовал усталый вздох. - К слову о том - что-то больно долго не было связи с Филиппом. Второй год уж пошел…       -Филипп свяжется с нами, как только местонахождение записей будет установлено. Покуда они не обнаружены, не извлечены и не переданы в наши руки, остается только заниматься проработкой остальных линий. Вариантов не так уж много.       -Вот уж точно. Ваши собственные работы идут по графику?       -С опережением. Вы, в свою очередь, уже…       -Скоро начнем. Как только закончат лететь головы после этой дурной “Метелицы”. К сроку должны успеть… - человек в очках рассмеялся. - Нет, подумать только…       -О чем вы?       -Родись и встреться мы каких-то несколько вшивых веков назад - и я непременно отправил бы тебя на костер. Забавная штука это время, не так ли?       -Не все огни утихли с веками. Признаться, я тоже часто думаю о том, что окончу свой путь в одной из ваших печей.       Человек в очках рассмеялся. Человек с перстнем лишь тихо вздохнул - вряд ли был смысл объяснять, что это не было шуткой.