Amalgama

***

Nothing lasts forever in a cold November rain Даже в дождливый октябрьский день ничто не длится вечно. Особенно, сон. Казалось, только голова коснулась подушки и в плеере зазвучала одиссея Боуи, как включился будильник. Дьявольская боль сдавила виски. И кого нужно благодарить за это? Правильно! Хитрожопого Николлза, который предложил закончить рабочий день, набухавшись до беспамятства. Больной ублюдок. И как после такой попойки прикажете вставать на работу? Пить он никогда не умел. Может быть, пора бы уже в 23 года научиться, но, глядя на Моргана, поглощающего пиво литрами, Доминику пришлось лишь издали восхищаться подобной суперспособностью. Однако он не унывал и строго следовал инструкции для чайников: первое, мчался до туалета со скоростью Флэша, стараясь не выблевать по пути все жизненно необходимые органы. Второе, ничего не ел. Разумеется. Но некоторые личности… эм… всё равно заглядывали в холодильник в надежде найти там что-нибудь «от чего не будет выворачивать наизнанку». Третье, пил много жидкости: воду, минеральную воду, воду и ещё раз минеральную воду. Конечно, рацион получался невероятно разнообразным. Хотя можно было избежать пытки водой, заменив её простой клизмой. Но он бы не отважился на такие… жертвы. И снова настала пора следовать инструкции для тех идиотов, которые не имеют пить. Доминик уж слишком резко поднялся с кровати. Как он это понял? Легко. Немного блеванул на паркет. От увиденного тошнить захотелось вдвойне, поэтому, он, не стесняясь развалился на холодном полу ванной. Задаваясь вопросом, как он дошёл до такой жизни, Ховард вспоминал вчерашнее утро в ресторане. В пять утра он явился на работу, проклиная всех и каждого. Николлз взял на душу ресторана непосильный грех, а именно, чёртов банкет на сто человек. Именно тогда, когда несколько официантов и поваров как назло ушли в отпуск. Впервые за год Дом услышал отборный мат от шеф-повара. Комплимент от шеф-повара. Всем. Гости оказались выпускниками частной школы. В общем, тот ещё подарочек. При том, что кто-то из их родителей сильно обкурился и решил заказать деткам тематический вечер в виде страны восходящего солнца. Организатор — девушка с горящими от воодушевления глазами и пеной у рта, начала делиться с Николлзом своими грандиозными планами по поводу смены интерьера. Спустя час в ресторан привезли складные бумажные ширмы, татами, которые оказались квадратными соломенными матами, а также сотню кимоно и таби. Если кимоно Ховард понять мог, то белые носки с раздельным большим пальцем — нет. Морган держался удивительно спокойно. Спокойно смотрел на то, как убирают столы, заменяя их маленькими низенькими столиками, внимательно наблюдал за тем, как раскладывают футоны — матрасы, набитые хлопком, но, когда организатор вечеринки предложила убрать к чертям собачьим стеклянную дверь и поставить вместо нее сёдзи, Морган не сдержался и наорал на бедную девушку. Орал он долго. С чувством, так сказать. Конечно, отказ от раздвижных дверей всё равно не приостановил слаженную работу горе-дизайнеров. Вскоре от ресторана не осталось ничего кроме фетровых бежевых обоев. Даже не поленились расставить по всему ресторану андоны — милые светильники из рисовой бумаги. Доминик, в свою очередь, с интересом наблюдал за происходящим, сидя на кухне, кишащей сушистами, поварами и официантами. Тем временем Боб, гордость ресторана, и его помощник незаметно ото всех уединились в подсобке, чтобы своими криками не распугать весь персонал. Всё же до ушей Ховарда то и дело доходили обрывки их ругани: «тянет на пожизненное», «у меня беременная жена», «пошли они к чёрту». Любопытство разъедало почище серной кислоты. Доминик с сожалением отложил сладости, которые было проще съесть, чем сказать, как они называются. Лавируя между людьми или, лучше сказать, зомби, Ховард аккуратно приоткрыл дверь (кто знает, может быть, попадёт ещё что-нибудь). Ругань больше не доносилась будто сквозь толщу воды. — Мало ли, что она сказала! И плевать мне на их деньги. Фугу запрещена. — Боб, об этом будут знать только ты и я. А уж об этих сосунках и речи быть не может. Они не отличат пикшу от камбалы. — Иди ты. Сколько тебе денег нужно? Две, три тысячи? Я дам, мать твою. — Пошёл ты! — зло выкрикнул Рэй, со всей силы отпихнув Боба к стене. Слава Деве Марии, что на том месте расположились мешки с кукурузной мукой. Доминик не мог не вмешаться в то, что скоро должно было перерасти в драку. — Эй, что вы здесь устроили? Опять кухню не поделили? — Ховард, только тебя тут не хватало. Засунь свои блядские шуточки себе в зад, — су-шеф во всей своей красе повернулся к Дому, грозя сыграть в регби и с ним. Но так как Ховард был мальчик слабенький, то решил отшутиться во спасение своей спины: — Без смазки, Рэй, никак. Только твои сальные шуточки могут мне помочь. — Дом, возвращайся на кухню, — миролюбиво предложил Роберт, отряхивая колпак от муки. — Мы сами разберёмся. — Да, конечно. Я вижу, как вы тут разбираетесь, — огрызнулся Ховард, не переставая настороженно просматривать на су-шефа. Нет, а вдруг что? Надо успеть убежать. — Размахивая кулаками. Неплохо. — Тебя это не должно волновать, Ховард. Иди куда шёл, — процедил Уэллс. — Ты сам понял, что сказал? Я, блядь, администратор. Меня волнует всё, что происходит в этом грёбаном ресторане. Всё. Даже как часто ты меняешь свои носки, — Доминик плюнул на свою безопасность и заорал во всю силу лёгких. — О, знаешь, видимо, пришла пора… — Рэй, заткнись. — Нет, ты только послушай его. — В общем, дело в рыбе, — выпалил на одном дыхании Боб. Уэллс беспомощно взмахнул руками. Выкуси, сцуко. — И только? Нет, я, конечно, знал, что вы чокнутые, когда дело касается еды, но не ожидал от вас такого, — Доминик еле удержался от того, чтобы не покрутить пальцем у виска. Для наглядности. — Ховард, ты можешь послушать! — Ну, если просишь. Боб взмахом руки попросил его замолчать. Волшебник, чёрт его подери. — Мы говорим не о какой-то там рыбе, а о фугу. Фугу содержит тетродотоксин, по сравнению с которым, цианистый калий покажется тебе вкусным чаем с миндалём. — Ладно, спасибо, что просветил. Буду знать. Но при чём тут подготовка к банкету и это ядовитое божье создание? — При том, что нам заказали её приготовить, остряк, — злобно усмехнулся Рэй. — Так, господа, простите, но вы меня запутали к чертям собачьим. Она ядовита, но вам её заказали приготовить? Кто заказал? И зачем её готовить, если её никто не собирается есть? — Ховард атаковал вопросами, пытаясь докопаться до сути. — Если правильно рассчитать количество яда и удалить из рыбы его большую часть, получится блюдо, от которого у тебя будут слегка подгибаться колени. В прямом смысле, — услужливо объяснил Рэй, при этом не теряя лёгкого налёта снобизма в своих словах. — Да, только ты забыл упомянуть, что приготовление фугу в нашей стране запрещено, — Боб потерял всякое терпение и перешёл в наступление. — А если кто-нибудь из гостей случайно обмолвиться о незабываемо вкусной ядовитой рыбе? — Просто скажи, что не умеешь её готовить. Я пойму. — Какая же ты сволочь. — Заткнитесь оба! Вы помните, что у нас банкет уже через пару часов? Руки в ноги и бегом на кухню. И ничего не хочу слышать о вашей рыбе и видеть её тоже, — Доминик сделал ударение на последнем слове, глядя на пыхтевшего от злости Рэя. — Вам это понятно? — Понятно, златовласка, — ухмыльнулся шеф-повар, надевая колпак. — Спасибо, что вправил ему мозги. — Это, кто кому ещё вправил, — уже беззлобно обронил Рэй, плетясь следом за Бобом. Прекрасное начало дня. Как только дверь за ними закрылась, Доминик с размаху уселся на те самые мешки, которые спасли шеф-повара от пары лиловых синяков на спине. Подумав о смысле жизни и придя к неутешительным выводам, он вернулся на кухню. Дальше всё пошло как по маслу. Обошлось без разбитых тарелок и носов. Ховард зорко следил за всем со своего поста, то есть стула. Мимо него проносили ароматные тэмпуру, карри с рисом и жаренные головы осьминогов, о существовании которых он бы не догадался, если бы не услышал как новый официант умоляет Боба о «всего лишь одном несчастном моллюске». Но наивный мальчик не представлял с кем он связался. К вечеру повара представляли собой страшное зрелище и, чтобы сгладить этот побочный эффект, они сняли с себя униформу и миленькой кучкой свалили их в подсобку (свиньи, что тут скажешь). В восемь из своих укрытий вышли одетые с иголочки официанты и немного помятый метрдотель. Морган же скалился во все тридцать два зуба из своего укрытия, то бишь кабинета (а на кой-чёрт он ещё нужен?). Достопочтенные гости заявились почти во время. Но на входе столкнулись с Домиником, который с обезоруживающей улыбкой указал им на ширмы и «охренеть-какое-дорогое-кимоно». Конечно, последний комментарий прозвучал из уст брюнетки с наштукатуринным лицом. Ховард хороший мальчик и не озвучивает свои мысли вслух. Проводив детишек и усадив их за столики, Доминик отчалил за едой. Так как милый организатор решила, что на этом вечере кухня будет самая разнообразная, было решено плюнуть на японские традиции и приготовить всё без разбора: от новогоднего осэти-рёри до простого мисо-супа. А зачем тогда он учил правильную сервировку стола, если были попраны эти «святые» обычаи японской кухни? Когда есть из черной, а когда из красной посуды? Ставить ли рис слева, а суп справа от гостя? Блюда из морепродуктов и мяса обязательно ставить в центр стола? Но он, чёрт возьми, выучил все нюансы сервировки. Видимо, организатору был важен внешний вид, а остальное можно было пустить по… В общем, остальное было не важно. Несмотря на это, Ховарду было интересно прикоснуться к Японии таким образом. Если бы страноведение в колледже проходило именно так, то он ни за что не спал бы на парах, по-младенчески пуская пузыри. Целомудренно приняв позу агура (или проще говоря сев по-турецки), гости начали уничтожать закуски. С этого момента и начался ад, о котором Доминик упомянул ранее. Только за одним столиком было шесть «милых» глиняных донабэ и агэмоно набэ. Казалось, что это никогда не кончится. «Ох, а вы не подскажите, что это?», «ах, это Чао… как-как вы сказали? Чаофань?», «какое необычное название». Будь Ховард учителем, он бы непременно обрадовался их очаровательной тяге к знаниям. Но на свою беду он был метрдотелем, который должен был знать название и состав каждого блюда на каждом проклятом столе. Ближе к полуночи это безобразие начало расходиться по набережной и ночным клубам. После полуночи вышел и кровопийца-Морган, всё также скалящийся во все свои тридцать два зуба. И радостно предложил распить одну бутылку Шато-Мутон-Ротшильд. Конечно, глоток дорогого вина никого не удовлетворил, а потому все дружно перешли на выпивку простых холопов — светлое пиво с орешками. И результат этой двухчасовой попойки сейчас не в состоянии отойти от унитаза. Не то, чтобы он жаловался, а хотя кого он обманывает, конечно, жалуется. Нужно же пожалеть себя любимого. Но не дали вдоволь поплакать о своей судьбинушке. Тишину, лишь изредка нарушаемую рвотными позывами Ховарда, разорвал INXS (да, музыка не стареет). Он тоскливо застонал, молясь о том, что, кто бы это не звонил, скоро сдастся. Видимо, молитва сбилась с пути. Доминик в спешке прополоскал рот и постарался дойти до дивана, где лежит телефон, живым. — Да? — прохрипел он, ужасаясь своему голосу. — Милый? Ховард напряженно перебирал всех знакомых, гипотетически считающих его милым. Соответствий ноль. — Д-да, — неуверенно проговорил Доминик. — Чёрт! Мэрилин? Прости, не узнал. — Тоже самое могу сказать и о себе, — звонко рассмеялась женщина. — Я тебя разбудила? Спросонья твой голос звучит ужасно. — Лучше бы ты меня разбудила. Всё лучше, чем страдать от грёбаного похмелья. — Сочувствую, солнце. Наверное… я звоню не вовремя, но ты вечно пропадаешь на работе или у своих друзей, так что я просто отчаялась застать тебя дома. — Ты как раз вовремя. Ещё немного и я выблевал бы себе все кишки, — невесело подметил Дом, облокотившись на спинку дивана. — Это радует. Конечно, радует, что не мешаю, — поспешно прибавила она. — Может быть, моя просьба покажется тебе несколько странной, но я думаю, что ты справишься с тем, что я тебе уготовила. — Хм, уверена? — Абсолютно. — И в чём состоит моя миссия? — Извини, Домми, не могу говорить по телефону. Сможешь заскочить ко мне на работу? Тогда всё и расскажу. Во сколько ты освободишься? — Надеюсь, в девять, — вздохнул Доминик, уже заранее настроившись на ссору с Николлзом. — Я напишу тебе ближе к вечеру. Ноттингем Плейс 42? — Да-да, 42. Спасибо, милый, — горячо поблагодарила Мэрилин к огромному удивлению Ховарда. — До скорого. — Ага, — выдавил Доминик, сдерживая подступающую волну забродившего пива. Телефон был забыт на диване, а недавно закончившийся разговор с Мэрилин ещё ни один раз проигрывался в голове Ховарда. Он каждые выходные рвался к ней на работу, но дальше ресторана или своей квартиры не ушёл. А миссис Беллами как всегда была понимающей и всепрощающей. Тошнота подкралась незаметно. В конце концов не осталось ничего, что могло бы выйти наружу. Ховард был буквально опустошён. Лимит исчерпан. Время с ужасающей скоростью близилось к девяти. Скорее всего Боб уже открыл ресторан и начал уже вовсю хозяйничать на кухне (не зря же Доминик вчера клялся и божился, что перестанет таскать еду у сушистов, если тот откроет день). Ховард ещё долго бы пребывал в анабиозе, если бы чувство совести не перебороло его лень (похмелью отводится всего лишь процентов сорок пять). Первым шагом к восстановлению был прекрасный холодный душ. Вторым забытый на несколько дней любимый плейлист. Только после этого Доминик почувствовал себя человеком. Захватив ненавистную кожанку, которую он ненавидел немного меньше, чем серое пальто, Ховард вышел на промозглую улицу. Осенняя прохлада сразу же привела мысли в некое подобие порядка (до полочек, конечно, далеко). Без приключений добравшись до работы, Доминик ввалился в ресторан через чёрный вход. На кухне его встретила оглушительная тишина и ужасающий запах отравы от тараканов. Здравствуй, дезинсекция. Конец, мать его, октября. Ховард вышел в общий зал в надежде найти Роберта и закрыть его на кухне на весь день. Но увидев его на полу ресторана, понял, что вчера шеф-повар был такой же невменяемый, как и он сам. — Жив? — проговорил Доминик и, последовав его примеру, лёг на пол. — Лучше бы я умер, — пробасил Боб, не удосужившись открыть глаза. — Нет, лучше бы Николлз умер. Похмелье бы как рукой сняло. — Мечтай, — хмыкнул Ховард, наслаждаясь тишиной и холодным полом. Вот, в чём смысл жизни. — Что же ещё остаётся. А ты златовласка зачем пришла? Выглядишь дерьмово. — Спасибо, и тебе не хворать. Совсем из головы вылетело, что сегодня травим друзей Моргана. А эта бесчувственная и расчётливая сволочь не пришла? — Мечтай, — сострил Боб. — Это же Морган. Меня бы здесь тоже не было, если бы дезинсекция не была на моей кухне. Ховард понимающе хмыкнул, разделяя его заботу по этому поводу. Они настолько вжились в этот ресторан, что для них было в порядке вещей заботиться о нём и в болезни, и здравии, и в горе и радости. Хотя если бы он знал, что его «супруга» оберегает Боб, то валялся бы в кровати ещё до вечера. — Ладно, было приятно с тобой полежать, златовласка, но мне нужно списать продукты. — Иди, а то потеряешь свою гетеросексуальность, — проворчал Ховард, поднимаясь следом за ним. — Стерва, — хохотнул Боб, оглянувшись на него напоследок. — Что и требовалось доказать. Попрощавшись с Робертом, Доминик тотчас же вспомнил о Мэрилин. Чем раньше он попадёт к ней, тем лучше. Писать сообщение не было нужды. Всё равно она не ждала его раньше девяти, а потому его появление будет приятным сюрпризом. Спустившись в метро и окунувшись в мирскую суету, Доминик с вполне довольным видом оглядывал белых воротничков (если бы только не ноющая боль в пояснице, спасибо, холодный пол). Проехав несколько станций, поток офисного планктона благополучно вынес Ховарда на Бейкер-стрит. Дальше он пошёл уже своим ходом, вертя головой на все триста шестьдесят градусов. Сколько бы Мэрилин не звала его высочество прийти к ней на работу, он вечно отказывался, оправдывая себя нехваткой времени или чёрт знает чем. Теперь расплачивается тем, что ищет больницу. Пройдя статую Шерлока Холмса (немного повизжав, конечно), он повернул на Мэрилибон-роуд. Режим топографического кретинизма включён, хотя ему больше нравится слово интуиция. Следуя «интуиции», Доминик решил пойти прямо. Наверное, он производил странное впечатление, кутаясь в свою жалкую куртку, в то же время, радостно вышагивая по дороге. По чистой случайности он заметил адресную табличку с долгожданной улицей. Свернув в нужную сторону, Ховард уже издалека увидел серое кирпичное здание. Может быть, он бы прошёл мимо и не заметил бы одну из самых «престижных клиник» в городе, если бы не до ужаса знакомая фигура. Волосы цвета вороньего крыла, белая рубашка с короткими рукавами и развязанным галстуком, выглаженные брюки, а на ногах потрёпанные конверсы. Почти как в порно, на которое Доминик совершенно случайно наткнулся на просторах Интернета. Банально, но возбуждающе. Блуждающий взгляд блядски кристальных глаз остановился на Ховарде. Ни одна эмоция не промелькнула на его лице. Конспиратор хренов. Пришлось гадать. Доминик, в который раз зябко поёжился и с удивлением обнаружил в руках Мэтта сигарету. — Не знал, что ты куришь, — попытался улыбнуться Ховард, подойдя к Беллами на относительно безопасное расстояние. — Поздравляю, теперь знаешь, — хмыкнул он, затянувшись на его глазах. Ветер усиливался, но Мэттью даже ни разу не вздрогнул от пронизывающего до костей холода. Казалось, что он мог стоять так, несмотря на ливень, град и дождь. — Может зайдём? — с надеждой предложил Доминик. — Конечно. Беллами без сожаления выкинул недокуренную сигарету и решительным шагом направился к двери. Очутившись в холле клиники, Ховард ожидал, что в нос ударит запах лекарств и остальных прелестей клиники, но не почувствовал ничего кроме цветочного освежителя воздуха. Еле поспевая за Беллами, Доминик подмечал его неестественную бледность, хотя он вроде бы и раньше не отличался бронзовым загаром. Однако усталость была крупными буквами написана на его лице. Ховард, конечно, не смел надеяться, что его постоянное отсутствие в доме Мэрилин прибавило ему пару морщин. С другой стороны о его переезде знал только сам Ховард да и хозяин квартиры, кстати, довольно успешно сдавший сессию. Но Доминик был уверен, что тайное станет явным, как только Беллами начнёт его расспрашивать о «друге», у которого он ночует почти каждый день. Ховард пяткой чувствовал, что этот разговор уже маячит на горизонте. Мэттью был абсолютно прав, когда высказал свои сомнения по поводу того, что у него не может быть здесь друзей. Будь он хоть в сто раз общительнее, чем есть на самом деле, всё равно ему не просто найти человека, которому он смог бы довериться. — А мы куда? — очнулся от своих размышлений Доминик, остановившись вместе с Беллами около лифта. — Мэрилин так загадочно попросила меня об одолжении, что я уже всю голову сломал. — Нам нужно на третий этаж, — Мэтт с силой потёр лицо, будто хотел содрать кожу. — Мама пока занята пациентами, так что я сам расскажу тебе, почему она попросила зайти к ней сегодня. Конечно, если ты решишь остаться. Насильно никто не заставляет. — Я даже не знаю, что и думать, — нервно хихикнул Дом. — Надеюсь, мне не будут делать лоботомию во имя науки. — А ты почему здесь? Казалось, что это вопрос сбил Мэттью с толку. Он пару секунд расстерянно пялился на кнопки лифта, но, взяв себя в руки, ответил: — Я раз в месяц прихожу сюда вместе с Крисом и Келли. Но сегодня они не смогли приехать. Ховард открыл рот для нового вопроса, но решил, что сейчас лучше помолчать. Беллами, видимо, удивившись затянувшейся паузе, оглянулся. — Эм, да, наверное, тебе стоит увидеть самому, — Мэттью нервно взъерошил волосы. — Хм, мама не зря тебе доверилась. Келли и Крис часть нашей семьи, и ты… несмотря на наши с тобой разногласия… кхм, тоже. Доминик стал уже совсем пунцовым. Но не мог сказать в ответ на такое признание ничего стоящего. Лифт бесшумно остановился на третьем этаже. Беллами стремглав выскочил из него, вынуждая Ховарда перейти на бег. На минуту показалось, что Мэттью смутился от своих слов даже больше, чем Доминик, но при первом же взгляде на его непроницаемое лицо, он отмёл эту мысль. Ещё чего! Как будто в ответ на его возмущение Беллами резко остановился перед неврологическим отделением. — Пожалуйста, постарайся быть… эм… незаметным. Не говори слишком громко, будь вежлив, ни в коем случае не обманывай и даже не вздумай думать, что они лишены шанса на выздоровление. Теперь можешь заходить, — устало улыбнулся Мэттью, открывая перед ним дверь. Ховард ожидал увидеть нечто ужасное, но вместо этого увидел детей: кричащих, плачущих, спокойно рисующих себе в альбомах, сосредоточенно собирающих конструктор. Он с недоумением и удивлением посмотрел на Беллами, который моментально повеселел. Это какой-то неудачный розыгрыш? Доминик, заметил, что кроме них в этой комнате было две медсестры, которые отчаянно пытались успокоить детей, решивших взять пример с ребёнка, впавшего в истерику. Вроде бы ничего необычного, но что-то Ховарда насторожило в их поведении. Эти дети были замкнуты в себе. Многие явно не горели желанием подпускать к себе и своим конструкторам других детей. Но детей, идущих на контакт, было ничтожное количество. Всего лишь пять или шесть (если попытка укусить за руку считается контактом, то семь). — Фрэнки, не поможешь мне с игрушками? Мальчик лет пяти, не поднимая головы, подошёл к Мэттью. Беллами терпеливо ждал пока он протянет руки к его коробке. Только после этого Мэттью вместе с ним осторожно опустил коробку с игрушками на пол. Мальчик молча начал доставать их и раскладывать в какой-то понятной только ему одному последовательности. — Ты будешь играть? — внезапно спросил ребёнок. — Да, Фрэнки, буду, — ответил Беллами, доставая детали конструктора. — Ты будешь играть? — снова спросил мальчик как ни в чем не бывало. — Да, Фрэнки, буду, — с улыбкой повторил он, как будто ничего странного в повторе вопроса не было. Мэттью на долю секунды задержал взгляд на Доминике, который так и остался стоять, не решаясь высказать свою догадку вслух. Беллами, правильно истолковав его состояние, тепло улыбнулся ему и кивком головы пригласил присоединиться к ним. Ховард, неуклюже переступив через выстроенную ребёнком линию игрушек, сел напротив него и Мэттью. — Фрэнки, ты помнишь я рассказывал о тебе о моём друге? Я хочу познакомить тебя с ним. Ребёнок никак не отреагировал на вопрос, продолжая терзать конструктор. Он запустил свою маленькую ручонку в коробку и попытался вытащить оттуда оставшиеся детали. Наконец, мальчик нашёл то, что искал, не издав при этом ни звука. Он замкнул свой круг жёлтой деталькой от конструктора. А потом, словно вспомнив о вопросе Мэттью, категорично заявил: — Фрэнк не хочет ни с кем знакомиться. Не хочет. Не хочет. НЕ ХОЧЕТ! И тут начался кошмар, о котором Доминик будет ещё долго вспоминать с содроганием. Он беспомощно наблюдал за тем, как мальчик кричал, кусался, катался по полу, плакал до тех пор, пока не уставал и обессиленный не затихал на полу, всё ещё мелко вздрагивая от сотрясаемых его тело рыданий. Остальных детей медсёстры сразу же увели, видимо, понимая, что истерика закончиться совсем не скоро. Мэттью не пытался успокоить ребёнка и на корню пресёк неловкие попытки Доминика. В игровой стало тихо только через час. Мальчик уснул, сжавшись в комочек. Комочек оголённых нервов. — Какого хрена меня позвали? — прохрипел Доминик, чувствуя себя полностью разбитым. — Вы же знали, что всё именно так и будет. — Это прозвучит нелепо, но… — неуверенно начал Беллами, убирая со лба ребёнка слипшиеся от пота локоны. — Тебя пригласили в гости. — И поэтому нужно было травмировать ребёнка, безмозглый ты идиот, — прошипел Ховард, резко поднявшись с колен. — Помолчи минуту и дай мне всё объяснить, мать твою, — Мэттью осторожно поднял Фрэнка на руки и перенёс его на кушетку. — Итак, начнём сначала. Уолстенхолмы пригласили тебя в гости. И так как чудный синдром Аспергера делает общение между незнакомыми людьми почти невозможным, они попросили меня, чтобы я подготовил для этого почву. — Так это… это их сын? — неверяще пробормотал Доминик. — Да, Фрэнки. Ему всего четыре года, — Беллами сел, а точнее, рухнул как подкошенный на пол рядом с ребёнком. — Думали, что нет ничего необычного в том, что он совсем не улыбается. Подумаешь, Крис ведь тоже редко улыбается. Но потом всё стало намного серьёзнее и тогда уже не было сомнений в… Ховард, наплевав на всё, сел рядом с ним, понимая, насколько дорог ему этот ребёнок и его родители. В то же время он был рад тому, что именно Мэтт стал тем человеком, который рассказал Доминику о Уолстенхолмах. Вряд ли бы он смог также спокойно смотреть в глаза Келли или Криса. — Я же ещё его крёстный. Самый безответственный крёстный на свете, — хмыкнул он, запуская пальцы в свои волосы. — Сомневаюсь. Я думаю, ты замечательный крёстный, — проговорил Ховард, подкрепляя свои слова улыбкой. — Спасибо. Но ты всё равно никудышный врун. — Беллами… — Ладно, прости. С семи утра я как на иголках, а потом ещё и тебя увидел. — Ты же сам сказал, что согласился… — Ховард, почему ты каждое моё слово воспринимаешь в штыки? Просто я волновался. Не знал, как ты отреагируешь, — Мэттью одним движением взлохматил волосы. — И вот ты здесь. — Да уж, — Доминик, растерявшись от его слов, в который раз, не нашёл, что сказать. Они сидели так близко, что Ховард почувствовал запах пота, смешанным с парфюмом Беллами. Чувствуя себя извращенцем, он вдыхал ммм… ядовитые «пары», проникавшие ему под кожу, щекотавшие нос и подстёгивающие его к, мягко говоря, необдуманным поступкам. Например, извиниться? Хотя за что, Доминик и сам не знал. Может, за то, что они оба были придурками. Почти два месяца Ховарду удавалось его избегать, предварительно выпытывая у Мэрилин время его «неожиданных» приездов. Мэрилин ничего удивительного в этом не видела, так как клиника забирала всё её свободное время. А удивлению Мэтта, наверное, не было предела, когда он раз за разом обнаруживал, что никого нет дома. Честно говоря, Доминик был зол как чёрт и на него, и на себя. На себя, потому что не мог противостоять ему, на него, потому что он вызывал у него такие эмоции. Только сейчас Ховард не испытывал ничего кроме желания быть с ним. Вот же сопли развёл. — Ты завтра свободен? — голос Беллами был тихим, но в игровой он прозвучал громче выстрела. — Должен быть, — усмехнулся Доминик, вспомнив, что его заместителем стала Энн, тридцатипятилетняя женщина, то и дело задиравшая нос перед ним и всем персоналом. Николлз говорил, что отхватил у своих конкурентов настоящий самородок. Только все никак не дождутся, когда этого чудо-самородка уже поставят на место. — Не бери в голову, — махнул Ховард, увидев, что Мэттью не понимает причину такой странной реакции. — Тогда сегодня тебе стоит переночевать у нас, — с явным неудовольствием заявил Беллами. — А то ты вечно пропадаешь, хрен знает где. Доминик не мог не улыбнуться, вызвав тем самым у Мэттью подозрительный прищур. Его беспокойство грело клубок змей на душе у Ховарда. Как хорошо быть кому-то нужным. Сомнения насчёт «корыстных» намерений Беллами мигом улетучились, оставив эпизод с дрочкой пылиться на полочке. Всё это время Доминик видел в нём напыщенного засранца, избалованную богему, тридцатилетнего подростка, но не замечал, что он верный друг, заботливый сын, добрый и удивительный человек. — У меня было много работы, — невинно пожал плечами Ховард, даже не надеясь на то, чтобы обмануть его. Всё равно поймёт. — Конечно, — поддел Доминика Беллами. — Днём и ночью пропадаешь на работе. Сверхурочные не оплачивают? — А ведь кто-то говорил о доверии, — обреченно вздохнул Ховард, признавая правоту Мэттью, но не переставая бессильно трепыхаться. Прям как бабочка в морилке. — Моя мать доверяет тебе. Но я не отказываюсь от своих слов, говоря, что ты стал частью нашей семьи, — Беллами в смущении почесал кончик носа. Сердце Доминика не выдержало и пустилось в скач, а потом сладко замерло и начало приходить в себя. — Не перестаю удивляться вашей семье, — наконец, овладев собой, выдавил из себя Ховард. — Вы точно с этой планеты или я просто разучился верить людям? — Или ты просто начитался марсианских хроник. Ладно, — Мэтт резко встал с колен, не дав опомниться Доминику. — Я отнесу Фрэнка в палату. Ему нужно выспаться перед дорогой. Завтра все вместе поедем в живописную дыру. — Как мило, — фыркнул в ответ Ховард, даже не попытавшись встать. Беллами, снисходительно улыбнувшись, бережно взял мальчика на руки. Его размеренное дыхание (после часа истерики) делало недавние события невероятными, но если бы Доминик не видел это собственными глазами, то ни за что бы не поверил, что именно у этого ребёнка синдром Аспергера. Верилось с трудом. Напевая незамысловатую, но тем не менее милую колыбельную, Мэттью вышел из игровой, в который раз оставив Ховарда в полнейшей растерянности. Человек-хамелеон. Да, он уже это говорил и будет говорить ещё не один раз. Как?! Как можно быть таким разным? Он видел его злым, насмешливым, возбуждённым, заботливым, встревоженным, равнодушным. Но в этом и кроется чёртов секрет Мэттью Беллами. Он настоящий.