Такая вот история - 2

ABBA Dj VINI - Dyagilev remix – Happy new year Он зашел в купе вслед за мной, выглянул в коридор и запер дверь. - Иди сюда. Макс всегда умел валить и… Один мягкий толчок его колена под мои. Обычно все зависело от того, как я стою. Если спиной к нему, то я опираюсь на вытянутые руки, а далее – по тексту. Но сейчас для этого не хватало места, но было достаточно для того, чтобы я невольно опустился на нижнюю полку, а он, быстро ткнувшись своими губами в мои, уже устраивал наши рюкзаки в дальнюю дорогу. Я подумал о том, что в следующий раз мы обязательно возьмем купе-люкс, там мы будем одни. Там будет спокойно и уютно. Туда будут заходить по стуку и с нашего разрешения. И, конечно, никто не появится прямо перед нами с растерянным лицом: - Ребят, кажется, на ваши места проданы еще одни билеты… Этого не ожидал никто. Мы уступили, но как! Молодая пара, разодетая в пух и прах, хором оборала нас, несчастного трясущегося проводника и всю державу. И только за то, что вышла такая накладка. Муж, правда, быстро угомонился, но та, что была вместе с ним, могла с достоинством носить звание Человека-Танка. Макс упорно не хотел сдаваться, и я где-то был с ним согласен, потому что эти молодые муж с женой при всех их амбициях могли бы с легкостью пересечь Северный полюс на собачьих упряжках босиком и без теплой одежды – такие скандалисты везде прорвутся и выживут в самых неблагоприятных для человечества условиях. Какое уж тут согласие, о чем вы? А договориться, кстати, можно было бы, спать там по очереди, я вообще сидя могу… но нет. Скандал – это серьезный наркотик. Один из тех, с которых уже не слезешь, если куснешь. - Зови машиниста! И начальника вокзала тоже! – орала в лицо проводнику женщина, в перерывах между криками бодро затаскивая в купе сумки. Наши рюкзаки она ловко выудила из-под сидений и побросала на пол. Это была уже не наглость – тут явно попахивало хамством. – Я тут не останусь! Коля, давай чемодан сюда, там же водка, давай, я поставлю!!! Она ворочала тяжеленными сумками так умело, что я понял – я не проведу с ней в купе ни минуты и ни при каких обстоятельствах. Оттащив в коридор заикающегося проводника, который наверняка в уме уже и заявление об уходе написал, и был готов сам спрыгнуть с поезда, я попросил его найти нам свободные места. - Отправление через две минуты, - уточнил я. – Сам видишь, какие люди тут поедут. Скандала не хочется – хочется спокойно в отпуск с другом съездить. Есть ведь свободные полки, правда? Ну, на полпути освободим, если они понадобятся, и на другие пересядем. Так и доберемся. - Сука, - с чувством сказал подошедший Макс. – Почему она так орет? - Потому что лучшая защита - это нападение, - сказал я и тронул за плечо бледного проводника, почти нашего ровесника. – Как тебя зовут-то, начальник? Не ссы, разберемся. «Начальника» звали Костей. Перепугался он, похоже, неслабо. - Впервые таких встречаю, - возмущенно сказал он. – Семь лет на маршруте, но такого не видел. - Коля!!! – гремело из оккупированного «врагом» купе. – Окно открой! - Бедный мужик, - чуть не заплакал я при виде ее молчащего мужа и повернулся к Максу. - Ты наши сумки вытащил оттуда? А то ведь такая сожрет вместе с вещами. - Вытащил, - ответил Макс, зачесывая челку назад пятерней. – Мегера. Труба. Корова! - Макс! - Так, - решился несчастный Костя. – Стойте тут, попробую вас устроить. Через пятнадцать минут он уже вел нас в спальный вагон. Загрузив в купе-люкс наши сумки, сказал, что пассажиры так и не появились, но доплату он с нас возьмет. Небольшую и неофициально. Купе-люкс все-таки. Мечты сбываются. Он попросил прощения от имени компании. От своего имени тоже попросил, но Макс пресек его попытки самобичевания и поднял ему самооценку: - Кость, ты просто герой. Есть женщины в русских селеньях, а есть орущие просто так бабы. Это подвид такой, особенный. Ну, ты заходи, если что. Спасибо за помощь. Пока, Кость. Удачи, Кость! Коньяк мы выпили ночью, а потом я зажимал Максу рот рукой, потому что кто-то ходил по коридору, а его разобрало на озвучивание, что с ним приключалось крайне редко. А Макс кусался, и умолк только тогда, когда дело подходило к концу, и он смог видеть мое лицо. Наверное, ему так спокойнее, решил я и, хоть и был слегка нетрезв, сумел прийти к финишу сразу после него. Непонятное чувство. С резкими перепадами настроения, которые случаются с чувствами чаще, чем с теми, кто их испытывает. Во-первых, я в какой-то момент перестал ощущать его своим партнером. Парой, сожителем. Перестал идентифицировать его как любовника, в конце концов. Я видел, как этот «любовник» свешивается из окна квартиры, которую мы сняли, и те прохожие, которые видят красноволосого парня с зажатым в зубах яблоком, фотографирующего темно-синюю полоску на горизонте, даже не подозревают, насколько у нас все непонятно и серьезно. Я чувствовал в нем друга, и раньше между нами это не особенно ощущалось. Мы просто строили наши отношения, не пытаясь притворяться или строить из себя иных, чем мы есть на самом деле, людей. Вот тогда нас влекло друг к другу или разбрасывало в разные стороны именно как тех, кто испытывает какие-то чувства. Но о дружбе как таковой раньше речи не шло. А теперь вот появилось. То ли сработала формула, следуя которой все, кто уезжает на отдых, немного сходят с ума, то ли это была новая стадия нашего взаимодействия, не окончательная, но довольно важная, но мне хотелось отрываться. Я желал пить свободу из кубка вседозволенности, я жаждал заполучить все, что хотел, не думая о неминуемой расплате. Исходя из моего состояния, я был готов примерно на следующее: - пройтись с Максом по Приморскому бульвару в той же одежде, в которой будет и он; наша «близнецовость» наталкивала бы людей на определенные мысли, а мы бы таинственно улыбались и никому ничего не объясняли; - уткнуться ему носом в шею и забросить на него ногу, а еще запустить пальцы в его плавки, валяясь на пляже посреди бела дня, окруженными случайными свидетелями; - вкусить божественное местное вино в полночь; сделать это опять же у полосы прибоя; - да бля – просто трахнуться с ним в морской воде, не озираясь по сторонам… - Макс, - пропел я, вытягивая из раскуроченной сумки наши шорты. – Пошли на море, самое время. И его не надо было уговаривать. Окончательно мы задружились именно в этом приморском городе, где провели пару недель. Не знаю, с чем можно связать собственные ощущения, но мы просто проводили вместе время, а душевные порывы сами собой отошли на задний план. И никого из нас это не мучило, - наоборот, мы отдыхали друг от друга, но при этом крепко держались за руки. Практически везде. Невидимо, молчаливо, как само собой разумеющееся. И в кафе, и в парке, и даже вдалеке от берега, с которого лиц загорающих уже не различить. Мы ныряли на глубину и специально «тонули», и, погружаясь, целовались, потому что терять нам было нечего, а прошлое, то, которое одно на двоих, мы уже вырастили. Выкормили чуть ли не грудью, не спали ночами, лечили, когда болело, утешали, если плакало или обижалось. Никаких признаний мы друг другу не делали. Было один раз – достаточно. Обстоятельства те мы запомнили, впечатления были сильными, повторения не хотелось, в лицо прилетело, а слух у каждого был отменный. Слышали, и уже не забудется. Но мне очень хотелось сказать ему, как мне важно все то, что он делает. Хоть спит рядом, хоть в туалете торчит, хоть злой, хоть пьяный. Любым. Он мне нужен был любым. Безработным, дерущимся, глупым, злобным, заживо сожженным или молчащим годами. Может, потом я передумаю. Но сейчас извините – нужен. Его волосы моментально выгорели. В Москве он приводил себя в порядок какими-то своими способами. Я знал только, что он мотается пару раз в месяц в какой-то салон, где у него знакомый парикмахер, который и приводит его и без того идеальный причесон в порядок. И в плане длины челки, сохраняя тончайшую грань в восприятии ее длины окружающими, выдающими что-то между «мальчик, передай на проезд» и «совсем обалдел, ты же учитель, отрежь немедленно!». Сейчас, на юге, его волосы резко посветлели, и как-то он обронил, что, возможно, пришла пора сменить имидж. - Надо установить обновление, - вздохнул он, стоя перед зеркалом. Время близилось к вечеру, и мы собирались погулять по центру города. – Жаль будет. Я привык. - Сколько ты жил с таким цветом волос? - Лет несколько. - Тогда зачем ты хочешь от него избавиться? - Потому что все уже не так с тех пор. - Что не так, Макс? Он не ответил. Ему было грустно. Блять, да и мне было почему-то невесело. Мне тоже надо будет распрощаться с ним… с таким. И бог знает, каким он станет, вернув себе свой натуральный цвет. И вообще, почему сейчас? Перемены тревожили, я не знал, чего ждать. Макса могло накрыть от любой ерунды. Конечно, для меня это была не ерунда – я и до Макса умел распознавать степень важности каких-то вещей, не имеющих значения для других. Поэтому с ним мне не особенно пришлось учиться это делать. Так, слегка отточил мастерство. Мы вышли на улицу, обогнули длинный жилой дом, перешли на противоположную сторону проспекта. На автобусной остановке, с которой мы всегда отъезжали в центр города, была толпа человек в тридцать. - А зачем нам в центр? – спросил меня Макс. Увидев его, я достал мобильник: - Не двигайся. - Марк, да ладно тебе. Ему это надоело, но я попросил остаться на месте. Он не видел себя со стороны. Он просто не видел себя со стороны, вот и все. Южный вечер, зной и август решили нахулиганить, и за спиной у Максима вместо неба было растянуто полотно, на которое эти «художники» шлепнули рыжие, светло-серые и бледно-голубые пятна неведомого состава красок. Обмакнули толстую малярную кисть в алый цвет и, размахнувшись, обрызгали «картину» крест-накрест. А внизу по горизонту тянулась дымчатая темно-синяя полоса – море. Макса, стоящего на этом фоне, полоска делила надвое: сверху желтая футболка, красно-розовые волосы и белые шорты, а внизу загорелые крепкие ноги в белых кроссовках. Контраст был потрясающий. Не человечек, а радуга в исполнении обкуренного импрессиониста. И даже наш столь любимый черный цвет был бы в этой палитре лишним. Я сфотографировал его, пополнив свою коллекцию. Меня на южных фото практически не будет, а вот изображений Максима – хоть завались. На Приморском гудела жизнь. Мы были тут несколько раз, но сегодня был какой-то городской праздник, и людей развлекали, как могли. Даже мимы были. Один, в костюме, напоминающем презерватив черного цвета, увязался за Максом и долго шел рядом, прижимая ладони к воздуху, типа, он за стеклом. Макс не реагировал, и «застекольный» наконец отстал. Свободных мест не было даже на парапетах. Мимо пробегали дети, к которым были привязаны гелевые шары. Они что-то кричали родителям, те им громко отвечали, за музыкой, несущейся со всех сторон, никто друг друга не слышал и не понимал. Переспрашивали на повышенных тонах, смеялись, шутили. Пили на ходу всякое разное: кто-то дул сок прямо из упаковки, а кто-то обнимал бутылку шампанского. Я посмотрел на Максима. Он шел, опустив голову, держа руки в кармане своих коротких белых штанишек. Он не гулял тут. Все гуляли, а он просто шел. Он вообще не был тут со мной. Ну, что же опять случилось-то?.. Я тихонько толкнул его плечом. - Познакомимся? Макс презрительно покосился в мою сторону: - С вами-то? Я обрадовался. Он ответил, и сделал это сразу – хорошая примета. Обнадеживает. - Не нравлюсь? Он замедлил шаг, после чего, не вынимая руки из карманов, остановился и развернулся ко мне всем корпусом. Я сделал то же самое. Оказалось, что мы стоим вплотную друг к другу. И без рук. В толпе, обтекающей нас с двух сторон, и среагировавшей, кстати, на наше поведение. Наверное, мы выглядели как те, кто собирался драться – как правило, в такой позе стоят мужики, готовые наброситься друг на друга, и каждый ждет, что другой непременно сделает это первым. Если бы кто-то захотел поставить заслон между нашими губами в виде своей ладони, то мы бы поцеловали его руку с обеих сторон – так мало было между нами места. Мы даже шортами соприкасались, и Макс через свой карман ткнул в меня пальцем. Совсем стемнело. Музыка играла, а море искрилось. То ли водяные светлячки вышли на охоту, то ли тонуло в пучине множество разноцветных отражений. На нас оглядывались. Некоторые прохожие остановились в надежде на то, что сейчас будет драка. Может, даже на межнациональной основе. Может, даже повезет поучаствовать. Пара полицейских, сложив руки на груди, держалась на почтительном расстоянии. Молодцы – заранее не трогали. Ждали, когда можно будет предъявить обвинение. А Макс играл свою роль так, словно от величественности его исполнения зависело будущее всего человечества. Стоял так близко, что просто возмутительно. И еще придвинулся на два миллиметра ближе. - Да давай уже… - весело сказал кто-то из наших «поклонников». – Че вы резину тянете? Я подумал, что надо поцеловать Макса на глазах у всех. Долго. Завалив на руку. А потом схватить в охапку и бежать изо всех сил, пока зрители будут приходить в себя. Но я совершенно не знал, куда отступать – эта часть города была мне не знакома. Макс решил все сделать сам. Он улыбнулся и толкнул меня плечом. Пришлось сделать вид, что мы всех разыграли. Ночи были откровенно душными, несмотря на то, что август выдыхал жару очень и очень нерегулярно. Солнце уже не обжигало, воздух был теплым и не колючим. Мы закрывали окна на ночь, потому что в дом могли залететь летучие мыши, которыми кишели окрестные деревья. И хоть и Макс, и я были не из пугливых, но наблюдать перерождение летучей мыши в вампира, а потом вгонять ему чеснок в ноздри совсем не хотелось. Поэтому мы включали кондиционеры, спали без одеяла и наслаждались искусственной прохладой. Но были и бессонные ночи. Мы открывали вино, ставили на кровать тарелки с персиками, сыром или орешками кешью, которые обожали оба, и разговаривали обо всем, о чем только могли вспомнить. В одну из таких ночей Макс устроил мне эротическую фотосессию, сказав, что с юга надо привозить доказательства того, что ты на этом самом юге был. И в море купался, а загар – лучшее тому подтверждение. Поэтому я должен был снять плавки, а дальше Макс командовал мной похлеще Кутузова, управлявшего целой армией. Он заворачивал меня в черное покрывало, заставлял смотреть в камеру через обнаженное, твою мать, плечо, а мой взгляд должен был быть наполнен желанием. Позже он поменял тактику, и на следующей серии фотографий модель загораживала свои интимные места либо винной бутылкой, либо бокалом, наполненным красным вином, либо парой – сукааааа… - тех же персиков. Автоматически мы должны были закончить захватывающим дух соитием прямо на съемочной площадке, но финал был другим, хоть и не менее эпичным: я, совершенно голый, с треском обыграл его в карты. А резались на раздевание. Так и уснули в обнимку поперек кровати – без одежды, но прилипшие друг к другу всеми личными безумствами. Среди пиковой знати и бубновых красных ромбиков, битых козырными «шестёрками» и червовым валетом, разбросанными на постельном белье. Надкушенные персики аккуратно спали на тарелке, которую мы поставили на пол. И никаких занятий какой-то там любовью так и не случилось – мы просто забыли об этом. Нам хватило нас самих и без этого. Последний день мы разделили на несколько маршрутов. Сначала прощальное купание с обязательным заплывом к буйкам, потом сборы, магазины, потом снова море, потом такси, потом хозяева квартиры… и вокзал. На этот раз никто на наши места не претендовал, а соседи по купе оказались спокойными такими мамой с дочкой лет шестнадцати, которые выглядели сестрами. И эти мама с дочкой сами выходили в коридор, чтобы оставить нас одних, не кричали о том, что они будут кому-то жаловаться, а перед тем, как зайти в купе, стучались в дверь. Перед самой Москвой я вышел покурить с мамашей и разобрало же меня спросить ее, почему они такие вежливые всю дорогу. - Ну, а как же? – искренне удивилась она. – Вам же тоже надо переодеться, достать что-то, убрать что-то, а мы мешать будем. Я вздохнул. А потом выдохнул. Нам просто попались отличные попутчики. Люди называются. Пол, возраст и вероисповедание значения не имеют. Воспитание, наверное, важнее. Сначала я прихлопнул свой мобильник рукой, а потом Макс, перегнувшись через меня, сделал то же самое. Понедельник. И у него, и у меня теперь на первом месте работа. На завтрак времени не хватило – я пил свой кофе на ходу, а Макс ограничился чашкой чая, оставленной на столе с вечера. Пока я чистил зубы и одевался, он выскочил с собаками, но вернулся совсем скоро: - Они все сделали. Я не успеваю. Вечером погуляю с ними подольше. Покорми их, а то мы не выйдем вместе. Я наполнил собачьи и кошачьи миски, сложил посуду в раковину, осмотрелся. Странно как. Мы вместе идем на работу. Мы вместе выходим из дома. - Марк, подойди? – позвал меня Максим, и я быстро пошел в комнату. Он стоял передо мной в костюме. В самом настоящем темно-сером костюме и в белой рубашке. И заканчивал возню с галстуком. Удивительное дело – его выцветшие волосы, которые он без труда мог зачесывать назад одним движением руки, совсем не портили картину. Даже кеды вместо мужских ботинок четко вписывались в образ. А потом он протянул руку к своему рюкзаку и выудил оттуда очки. С диоптриями. И я ахнул. Макс щелкнул пальцами и вальяжно подошел ко мне. - Не залипай, сынок. - Постараюсь, - рассмеялся я. - Волнуюсь, - сообщил он. – Давай после работы встретимся? Кажется, я заканчиваю чуть раньше. Подхвачу тебя у метро, посидим в кафе на веранде. - Почему ты в костюме? – не выдержал я. – Кажется, это не обязательно. - Хочешь испортить мне настроение? И я заткнулся. Ему шло. Ему безумно подходил этот сумасшедший вид, название которому, наверное, где-то существует. Я вот в своем костюме так круто не выгляжу. Но я и не учитель, если честно. Я зам генерального. Всего лишь. Мы вышли из квартиры, спустились по лестнице, закурили и направились к метро. Без ссор, без амбиций – к новому началу, которое у каждого свое. Совершенно разные, но связанные крепко-накрепко какими-то идиотскими чувствами. А со стороны просто два чувака идут утром на работу. Курят, о чем-то тихо разговаривают. В пиджаках и галстуках. Идут и идут. Рядом.