Такая вот история - 2

обложка - https://pp.vk.me/c629512/v629512119/6bbe/f_SlXYrp6a0.jpg под это - Celldweller – Louder than words ______________ Мы не особенно близко общались с кадровиками. Наш отдел, в котором я работал прежде, вообще не знался с сотрудниками, занимающимися штатным расписание, отпусками и увольнениями. Просто не было необходимости. Но в свое время Надя помогла мне с отправкой одних документов. Моих, и как раз в тот момент, когда все, что можно, включая даже мой мобильный телефон, зависает, отключается и тормозит. А ее новенький ноут Lenovo – единственный гаджет, который еще почему-то пашет. И дел у нее невпроворот. Но берет у тебя из рук флешку и, отложив своё, занимается тобой. Так и стали общаться. Здоровались, пока ехали утром в лифте, перекидывались остатками кофе или чайными пакетиками, если у кого-то что-то заканчивалось. Она было одной из тех офисных подруг, какими наполняется личное пространство любого офисного же сотрудника. Корпоративы, «давай сядем рядом», «одолжи пятьсот до завтра», «распечатай, будь другом, а? а то у меня картридж сдох». Такие отношения ни к чему не обязывают, они стабильны, они позитивны… Если в них не вмешивается кто-то еще. Кто-то более близкий. Сейчас, когда Макс, уснув, отвалился от меня к стене, у меня сна не было ни в одном глазу. Тревога, помноженная на страх, давала в итоге… Я боялся. Я не хотел, чтобы обо мне знали на работе. Это мое личное дело. Это моя жизнь. Это мои трудности. Неспроста меня откатывало от должности зама долго и упорно. Как чувствовал, что надо будет за это заплатить. Причем совершенно без связи между событиями. Я любил свою работу. Не так, чтобы плакать по выходным от тоски по своему кабинету, но настолько, чтобы без мучений открывать каждое утро дверь, в него ведущую. Подпрыгнув в должности, я поменял не только свою геолокацию, но и приобрел своеобразные «кандалы», которых раньше не носил. Теперь я был у всех на виду. Словно проходил проверку на вшивость. Старые знакомые теперь не могли зайти ко мне в кабинет так легко, как раньше. Генеральный намекнул на то, что мне будет нужна секретарша, и я вдруг спросил: «А без нее никак?». Он захохотал, не убирая руку с моего плеча: - Никак, поверь! Чуть позже он приказал своей секретарше принести нам кофе, и мы сидели рядом в его кабинете за длиннющим столом из красного дерева, курили, обсуждали какие-то дела, какие-то вопросы. Он очень осторожно вводил меня в курс дел нашей компании. Я о многом не знал, терялся, а он улыбался, как просоленный морским ветром штурман дальнего плавания, уча юнгу Замятина тому, как научиться не блевать во время шторма, а если все же это произойдет, то как это надо сделать лучше, учитывая силу ветра и ориентируясь по звездной карте. - Разберешься, Марк. - Не сомневаюсь. - А насчет секретарши вот что я тебе скажу… Не надо, господи. Неужели он не видит, что еще рано говорить о таком? - Не, я серьезно, - попробовал отказаться я. – Так вот сразу заиметь «слугу»… Да я сам только вчера сам себе документы распечатывал. Дайте привыкнуть. У прежнего зама не было скретарши, обходился ведь. - Насчет «слуги», - нахмурился мой шеф, и я подумал, что сейчас он будет защищать тех, кто во славу и во истину разносит по кабинетам подписанные приказы. – Есть у меня на примете мальчик один. - Мальчик, - повторил я, глядя на него поверх очков. - Пацан закончил школу и поступил на вечерний. Ребенок умный, восемнадцати лет. Попросили знакомые, а у нас есть полставки. Вот тебе и слуга, Замятин. Хочешь – в курьеры его определяй. Хочешь – сажай за ноутбук и пусть там чертит диаграммы для нас. Мне он не нужен, у меня Лена есть, - кивнул он в сторону стены, за которой сидела его помощница. – А для тебя, прости, еще рановато, чтобы бабы тебе кофе таскали. А вот пацан – самое то…Шутка! И снова он закатился в беззвучном смехе, запрокинув голову голову. Я с тоской смотрел в его открытый рот и думал о том, что судьба порой подкидывает именно то, с чем совершенно не хочется разбираться. Мальчик, говорите? Пусть будет мальчик. Пусть. «Мальчик» пришел на работу на следующий день. Настроения у меня не было совсем – в голове крутились мысли о Надежде мать ее Георгиевне, о Максе, с которым мужественно и сдержанно я подрался на словах накануне. Когда он схватил меня за пиджак, когда его лицо было близко-близко, я прекрасно понимал, что он может не сдержаться. Врезал бы, он умеет. Но не стал. Что его остановило, интересно, ведь никого, кроме нас, в кабинете не было? Прекрасный первый день на рабочем месте и в новой должности. Великолепный и запоминающийся. Мой потенциальный помощник сидел на стуле около моего кабинета. Невысокий, светленький, прямо облачко, а не мужчина. - Ты на работу сюда? – спросил я его, вставил ключ в замок, повернул два раза по часовой. - Наверное, - подумав, ответил он. – Если вы Марк Александрович, а я думаю, что я не ошибаюсь, то да, я на работу. - Ну, заходи, - вздохнул я, пропуская его в кабинет. – Будем думать, на что ты годишься. Как зовут? - Петр. - Чего?! – не поверил я своим ушам, впуская его в кабинет. – Гонишь. - Нет, - с видом привыкшего к такой реакции окружающих человека ответил Петя. – Петр Леонидович, могу паспорт показать. - Задрали спрашивать уже про имя, да? – не выдержал я. Мне ли, Марку, не знать, что это такое. - Задрали, - с самым серьезным видом заявил он. Я подошел к своему креслу, бросил на стол портфель, которым обзавелся на днях. Не слишком-то симпатично вписывалась так привычная мне сумка в мой нынешний облик. Офисный дресс-код, конечно, напрягал. Но я понимал, что пройдет время, и я снова буду приходить на работу в джинсах, футболке и кроссовках. Или хотя бы без пиджака. Да блин, все это не так важно. Важнее было то, что я себя не чувствовал руководителем. Ну, вот ни разу. За все дни, что пришлось побыть в должности зама генерального, я так и не привык, что народ, деливший со мной пространство в курилке и распивавший пиво в парке, который так славно расстилался под моим окном, теперь мне как бы и не ровня. В служебном отношении. Они заходили ко мне в кабинет и стояли, пока я подписывал бумаги. Я просил присесть, но отозвалась только пара человек. Остальные не сделали этого. Кажется, я понимал, что творилось в их головах. Просто теперь я был не из их круга, и меня это очень сильно напрягало. И как бы я ни старался показать им, что ничего не изменилось, что перед ними все тот же Марк Замятин из соседнего кабинета, у которого всегда найдется таблетка от головной боли или пять минут на то, чтобы посмотреть, что там у кого-то случилось с компьютером, у меня не получалось. Между нами была стена, на которой виднелся рисунок карьерной лестницы, по которой я шагал семимильными шагами и с довольной улыбкой на лице. Неприятно, если честно. Весьма. А еще из окна моей обители теперь был видна огромная стройплощадка, «украшенная» бульдозерами и двумя огромными котлованами. Скоро зальют фундамент, и вместо вида одного из московских лесопарков я стану любоваться за тем, как свая за сваей, этаж за этажом очередная новостройка будет вписываться в картину моего настоящего. - Петя, - строго сказал я, - как настроение? - Нормально, - отозвался Петя. Пока я рассеянно раскладывал на столе бумаги, он наблюдал за мной, сидя около дверей на одном из стульев. - Так, – соображал я, - давай-ка по чашке чая. В процессе решим, куда тебя пристроить. Вон чайник, видишь? Петя стал оглядываться, увидел чайник, снял его с подставки, вышел за дверь. И я вдруг поймал себя на мысли, что задержал свое внимание на его совершенно не мужской фигуре дольше, чем положено. Было ли это моей новой привычкой – вот так оглядывать тех, кто мне помогает, я не знал. Но мне понравилось. Я встретил Надю в обеденный перерыв. Как она меня нашла – ума не приложу, но сделала она это четко: в обед я еще со времен своей первой должности частенько уединялся с телефоном и сигаретой на заднем дворе нашего старого здания, доступ на территорию которого был крайне нежелателен из-за ветхости дворового асфальтового покрытия. Грубо говоря, земля там проваливалась. А на полноценный ремонт денег не нашлось – провалы кое-как закрыли досками, что-то залили бетоном, а потом все это обнесли хлипкими и ржавыми решетками ограждения. И шеф просто запретил народу там бывать, но я в какой-то момент взял и ослушался. Что уж тут говорить, не только мне было плевать на такие запреты. Она появилась из дверей черного хода, улыбнулась, увидев меня. - Сигаретки не найдется? Ее присутствие напрягало, но показывать это смысла не было. Просто она знала Макса не просто как того, с кем встречалась в школе, она продолжала общаться с ним спустя долгое время. Несмотря на то, что, по его словам, она же его поматросила и бросила. И обо мне теперь тоже знала. А это практически всегда нервирует. - Найдется. - Мерси. - Пожалуйста. Мы курили, стоя в тени, прямо около стены здания, и молчали. И я не мог разобраться в том, как мне себя надо с ней вести. Может, самым верным будет просто общаться? Без выводов с моей стороны, а там посмотрим? Ну, что она может? Чего тут бояться-то, собственно? Того, что она трепанет в коллективе про меня и Макса? А что она именно скажет? И, главное, как? «Замятин – пидор, вы в курсе?..». Так, вскользь, между подцепленным на пластиковую вилочку кусочком тортика и полировкой ногтей? Нет, не так. Можно и проще: - Замятин наш у шефа брал в рот, поэтому и замом стал. Глоток черного кофе. Без сахара. Как можно сладкое компановать с чем-то, что горчит? Можно. Если оба объекта локальны. - Делайте выводы, девушки. Мужики стали подставляться ради должности. Пресловутые секретарши, раздвигающие ноги, уже в прошлом. - Ты серьезно, Надь? - Я с его парнем в школе училась. Тогда еще поняла, что с ним и как. Приходил сюда пару раз. - Охренеть. К нему приходил? - Ага… - лениво ответит Надежда Георгиевна. И у всех слушателей загорятся глаза. Она могла бы так, по лицу было видно. Но пока что она ничего не сделала. Поэтому я просто буду смотреть и думать. И ждать. Фиг знает, чего. Просто нельзя с ней расслабляться. Но, черт, я выше ее по должности – вот он, плюс. Меня будут слушать, а ее – вопрос. - Замятин, как твои дела? Я вспомнил слова Макса о том, что от нее можно ожидать всего, чего угодно. Шантажа, подкупа. Для такой все средства будут хороши. Господи, Макс, но я-то ее знал другой, совсем другой… Я должен ему верить. Должен. Она выдохнула дым, слегка запрокинув голову. Молодая, красивая, обеспеченная тварь. Стройная и гибкая, как гадюка. Та, из-за которой мы с Максом могли пострадать. Хуй со мной, а вот у него мама, которую Надежда знает, к которой заходит в гости… я не знал про их отношения, а Макс, как всегда, рассказал слишком мало. - Все в порядке, Надь. Твои как? - Все в порядке, Марк, спасибо. Помолчали. Ветер и жара равномерно распределились на заднем дворе, где мы с Надеждой Георгиевной накачивались никотином. - Послушай, Марк. Я посмотрел на нее. Стартанула. Хоть и стоит на месте, но внутри уже несется пулей к цели. Или это у меня такая реакция на нее… ну, не может она быть простушкой. В каждом слове тонна подтекста, за каждой улыбкой – море яда. Хотя вполне вероятно, что не смертельного. - Извинись перед Максом, - сказала она тихо. – И сам живи спокойно. Потом бросила сигарету на землю и наступила на нее ногой. Темно-синяя туфелька на серьезном тонком каблуке ввинтила остатки моего «Парламента» в сухую землю. И только после того, как с окурком было покончено, она подняла на меня глаза. А потом протянула руку, которую я, помедлив, все же пожал. - Закрепили договор крепким рукопожатием. Пойдем работать, - сказала она, и мы, толкнув дверь, стали подниматься по старой лестнице. Вокруг нас пахло сыростью, на подоконниках виднелись шлепки засохшей краски, обрывки газет, пустые стеклянные банки. Все это было остатками капитального ремонта, резко прерванного пару лет назад из-за внезапного отсутствия финансирования. На душе было паршиво. Я поднимался вслед за ней, отставая на пару ступенек. После ее слов мне бы расслабиться, хлопнуть ее по плечу и пригласить к нам домой в качестве друга семьи, но нет – тянуло внутри, не отпускало. Сомнения надо прижигать, как бородавки, но иногда они могут выскочить в другом месте. Я что-то чувствовал, а вот найти это «что-то» не мог. Когда она резко остановилась и повернулась ко мне, я чудом не уткнулся лицом ей в живот. Она быстро взяла мое лицо в руки, и, наклонившись, стала целовать в губы. Пробовала на вкус, ждала ответа, словно спрашивая, готов ли я к тому же. И я отвечал. Твою мать, я отвечал ей совершенно без чувств, автоматически, инстинктивно, но отвечал. - Хороший ты мой, - улыбнулась она и осторожно спустилась на ступеньку ниже. Теперь перед моим лицом была ее грудь. Рука легла на мои брюки, съехала вниз, а я… А я в это время смотрел ей в глаза. И ничего не делал, чтобы это прекратить. Ее пальцы сжались, и я инстинктивно слегка расставил ноги шире. Рука проникла за пояс, миновав преграду в виде застегнутого ремня, и в тот момент я все еще мог сделать выбор. Тогда он у меня еще был: либо уйти, либо… - Так вот что ему досталось, - улыбнулась она. – А знаешь… неплохо, Марк. Я даже это представляю… Тебя и его… - и совсем в мои губы, едва слышно: - Он ведь бросил меня тогда. Ради своего лучшего друга. Первая попытка быть нужным и честным… первая попытка суицида… - И чем закончилось?.. Мы играли в очень опасную игру. Я обнимал ее, а она так и не вынимала руку из-под моего пояса. - … И первая неудача… И первая ложь… я знаю, каково это – быть отвергнутой. Больно, Марк… очень больно… В одно мгновение мы оказались около подоконника. Она смахнула на пол старые газеты, развернулась ко мне лицом, но теперь уже я решал, что и как. Швырнул ее лицом в пыль и уперся рукой ей в спину. И вдруг чуть не умер, потому что увидел себя со стороны. Как по голове стукнули – резко, больно. И она почувствовала. Сразу все поняла, потому что то, что мы собирались сделать, то, к чему все шло, уже перешло все наши личные границы. - Давай! – повысила она голос, и сразу эхо разлетелось во все стороны, отбиваясь от стен и выдавая нас. – Давай, как с ним. Замятин, твою мать! Грубость и безразличие. Вот то, под чем я смог это сделать. Запрещенные вещества. Мне не составило труда сгрести ее длинные волосы в кулак и рвануть их на себя – ее голова сразу же откинулась назад, от чего позвоночник просто простонал о том, что ему необходимо прогнуться, иначе, пока она находится в такой позе, он не выдержит и сломается. Потом меня мутило только от одного воспоминания. Надежда Георгиевна сдалась не с первого раза. Правда, я отступать уже не собирался – в ушах все еще стоял ее голос. Хотелось понять, как я делаю это с Максом? Пожалуйста. Запросто. И не в том дело, Надежда Георгиевна, что всегда доминирует он: так природа распорядилась, что он всегда сверху, значит, так и будет. Особенно, если тот, кто отдает, не сопротивляется - увы, это был я, и ровно настолько не надо было властвовать мне. Не интересовало, потому что я плавился в его руках, и мое место было под ним или рядом. Каждый раз, Надежда Георгиевна. Каждый. Чертов. Раз. Но если ее интересовал сам процесс, если ее мысли о нас сработали у нее под юбкой, то мне сейчас хотелось только навредить ей. И с таким громадным желанием насадить ее, словно бабочку, на булавку. Чтобы потом под стекло, чтобы так и осталась с расправленными крыльями: вечно прекрасная, но мертвая до самого последнего нервного окончания. Чтобы ничего уже не смогла сделать. Ей было больно, а как же. Она даже пыталась вырваться, а потом я понял, что не могу так. Не могу! И сделал все гораздо проще: так, как должен был бы поступить любой мужик с любой женщиной. С учетом гендерных различий. Она дождалась моего финала, и потом, когда я, освободившись, отступил назад, отпустив ее волосы, даже взяла мою руку в свои и поцеловала ее в ладонь. Развернулась ко мне всем телом, поправила свою одежду и с насмешливым выражением лица бросила, словно кость собаке: - Знала бы раньше, не отдала бы тебя ему. И мягкая улыбка, разрезающая меня надвое. И полное понимание того, что не ее, а меня проткнули булавкой и накрыли сверху стеклом. До «после обеда» я кое-как досидел, а потом нашел себе занятие вне конторы и, отпросившись у шефа, ушел с работы прочь. Помощника Петю я наградил укороченным рабочим днем, распрощавшись с ним около главного хода, а сам еще постоял на месте, решая, куда же мне пойти. Не домой. Исключено. Вот и все, кстати. Больше и некуда. Ну, почти. Я еле-еле успел сказать Сереге о том, где я, а потом наступил пьяный угар. Нахлобучило так, что мама не горюй: с четырех часов дня до десяти вечера я потреблял в одном из арбатских кафе мешанину из темного пива, виски и черного кофе. Я был настолько пьян, что, когда в заведение зашел Серега, я не узнал его сразу, хоть и смотрел в сторону дверей во все свои косые глаза. Зато остальное я запомнил отчетливо. Такси, на котором он за мной приехал, недовольство шофера, Серегин бас и себя, блюющего в траву около собственного подъезда. - Секунду, - услышал я голос Макса, открыл глаза и тут же с тихим воем перекатился на бок. Левый висок вживую откалывался от черепа. – Нет, извините, кажется, не получится. Но вы оставьте ваш номер, а он позже перезвонит. Стук телефонной трубки о поверхность пола прямо под изголовьем кровати. Господи. Как громко! Что же ты делаешь-то… - Марк, - рука Максима легла на мое плечо и мягко погладила его. – Ты как? Я все вспомнил. Сразу, лавиной обрушилось. Желудок спазматически сжался, сильно затошнило, и я, оттолкнув Макса, сполз с кровати и, словно слепой медверь, зашатался в сторону ванной. Пока меня выворачивало, я отложил в сторону все, что пришлось на вчерашний день. И Надежду, которую имел без веры и любви, и запах в этой части старого здания, заброшенного и никому уже не нужного, как и я сам. Впрочем, тут я погорячился. Намочив лицо ледяной водой, я так и остался стоять, упираясь руками в края ванной. С кончика носа капала вода. Серега, появившийся в дверях, протянул мне полотенце и мобильник. - Возьми себя в руки, герой. И ответь на звонки. - Сколько времени? - Повезло Максу – ему надо в школу к третьему уроку. Дай бог, успеет. Половина одиннадцатого сейчас. - Бляяяя… Я так и висел над ванной. Чувствовалось, что тошнить будет еще не единожды. - Дай телефон, Сереж. Через пару минут я, в общем-то, не подделывая голос, честно сказал своему шефу, что отравился, блевал всю ночь, на работу выйти, конечно, смогу, но, увидев меня, он сам оставит свое рабочее место в страхе заразиться. А я все равно не буду вылезать из туалета, а там люди все-таки. Шеф ледяным тоном разрешил остаться дома. Но намекнул на то, что начинаю я руководить не с того. Его приветственные флюиды, летевшие в мою сторону еще пару дней назад, резко обернулись острыми стальными пиками, напомнившими о том, о чем я даже не хотел думать – мне нельзя было руководить. Объем работ был огромным, но это вообще фигня, а вот психологически я бы долго не выдержал. Я не понимал, как могло произойти то, что случилось. Но произошло. И Серега, хмуро протягивающий мне на ладони таблетки, молчал, а не прикалывался над моим бледным видом. - Я тебе все вчера рассказал, да? – не выдержал я. - Было дело. - Не помню. - Зато я теперь не забуду. Он уехал минут через пятнадцать после Максима. А я упал поперек кровати, подгреб к себе телефон и набрал номер своего любимого человека: - Когда ты придешь? - Не думаю, что это случится сегодня или завтра, - спокойно ответил он. - Тебе лучше? - Что случилось? – похолодел я. – Мама? Бабушка? Твой отец? Что? - Все живы, Марк. Дело в другом. Она не могла ему позвонить. Не могла, блять. Убью суку. - А ты думал это скрыть, - тихо произнес Максим в трубку. – Не знай я, что представляет из себя Надя, я бы волновался больше. Но, даже будучи в курсе, я испытываю желание пересчитать тебе зубы, Марк. Тебе хорошо слышно? - Не уходи, - сказал я так твердо, как только мог. - Не можешь без меня? - Не могу. Мимо кровати прошел Джек, вслед, засунув нос ему под хвост, протрусила Кашка. Я ничего не видел перед собой. Сука, он не должен был узнать об этом. Серега не мог ему сказать. Не мог! - Что между вами было, Марк? - Что она натворила, Максим? - Отомстила. - Как? - Она позвонила вчера моей матери. - И что… И что? - Ну, не надо было не совсем здоровой немолодой женщине узнать некие подробности личной жизни ее единственного сына и его друга, к которому она тоже неплохо относилась. - Макс, - я закрыл глаза. – Я не понимаю. Мне казалось, что твоя мама догадывается. - Нет, дорогой. Она все же надеялась. - Блять! - Зовут, - спокойно сказал Макс. – Отключаюсь. Приходи в себя, созвонимся вечером. - Ты что, домой не придешь? А где ты будешь? Почему не домой-то? Но Макс действительно отключил телефон. И был недоступным абонентом до глубокого вечера. А в районе полуночи мне пришло сообщение от моего извечного и самого надежного в мире ангела-хранителя Сереги. Сообщение ничего не обещало, не констатировало, но почему-то добавило мне сил… «Он у меня. Пили. Не зашло. Завтра у него выходной. Блять, Замятин, как же вы меня заебали, сука, богу душу мать!!!!!!». …сил убедить себя в том в то, что я должен все исправить. А еще злобы тысячу тонн. Но пока меня не накрыло окончательно, я послал Сереге коротенькое сообщение в пару слов: «Спасибо. Люблю. Запомните меня таким». Серега перезвонил сразу же. - Что это такое?.. – ласково спросил он. – «Запомните меня таким»? Ты в петле уже висишь? - Береги его, пока я не вернусь, - ответил я. – По мере возможности береги. И ради всего святого. Отдать его мне больше некому, кроме тебя.