Потерянные души

Первые несколько месяцев Ньют пытался считать дни, проведённые на острове. Он отмечал их угольком на булыжниках, что были рядом с местом его ночлега. Дни шли, метки стирались, превращаясь в тёмно-серый слой, покрывавший холодную поверхность камней. После шестого месяца на острове Ньют понял — считать бесполезно, здесь каждый день был изменённой копией предыдущего. Работа в Лагере шла своим чередом — у каждого было своё место и своё задание, каждый знал, что он приносит товарищем. Сперва Ньют следовал за Алби и Минхо и помогал им, пока Питер не дал ему другое задание — с одного из дней-копий Ньют стал руководить ребятами, остававшимися в лагере. Он распоряжался их делами: раздавал указания, следил за соблюдением правил, и Ньют мог поклясться, что чувствовал себя нянькой. «Если бы не твоя нога, мы бы тебя хоть с Майклсоном отправляли», — весело говорил Питер Пэн, хлопая Ньют по плечу, и Ньюту казалось, что над ним издеваются, его унижают, лишают прежних привилегий. А Питеру эти слова казались похвалой. Дни шли, и Ньют не мог уследить за их ходом. Он мог поклясться, что совсем не был в курсе того, какой месяц был тогда, какой год. Он знал только одно: никто и никогда больше не покинет остров Неверлэнд. — Сегодня будет большой костёр, — голос Кита, густо окрашенный саркастичными мотивами, раздался над ухом Ньюта, когда он помогал Колину и Чаку переместить собранный ими хворост. Американец не был самым приятным из Потерянных мальчишек, но когда Ньют смотрел на него, ему казалось, что у Кита было гораздо больше неприятностей и проблем, чем он признавал. — Говорят, они завалили кабана, — подхватил Доналд и провёл рукой по абсолютно лысой голове. Он был высоким и худым, одежда не была ему в пору — висела, словно грязный мешок. Но Доналда это мало заботило. Ньют дал указание мальчишкам и прошёл вниз, к Доналду и Киту. — Вы тут давно? — вопрос был неожиданным и для Ньюта, и для двух неразлучных парней. — Я бросил считать после десяти месяцев, — Кит пожал плечами. — Мне кажется, что мы здесь провели больше времени, чем дома, — слова Доналда неприятно кольнули Ньюта, заставляя пристыдиться того, что он всё ещё не вспомнил свою жизнь до ПОРОКа. «Может, оно и к лучшему», — подумал он. Он помнил, что у него точно были и отец, и мать, ему казалось, что у него была сестра, может, ещё и собака. Ньют уже почти не помнил то, что осадком прилипло к стенкам его черепной коробки, промытой мудаками из ПОРОКа. Но отчего-то он ясно понимал: этот осадок лучше, чем ничего, и куда лучше, чем правда. Доналд и Кит смотрели на него с одинаковым выражением в глазах — абсолютным пониманием происходящего; их, как и когда-то Ньюта, разъедала изнутри болезнь, которая была сильнее всего на свете. Вот только для Доналда и Кита это был рак, а для Ньюта — чёртова Вспышка. — Все мы здесь — семья, — подал голос Кит, и Ньют дёрнулся. И от серьёзности его голоса, и от уверенности мальчишки. Тёмные волосы Кита контрастировали с его светлой кожей, ход мыслей, свойственный человеку более взрослому, — с по-детски пухлыми щеками. Ньют беспечно пожал плечами и оглядел почву под ногами. — Хочешь ты того или нет, мы — семья, — вторил ему Доналд. — Меня от этого тоже не штырит, уж поверь. Лысый мальчишка весело улыбнулся, и Ньюту стало не по себе. Отчаяние двух бывших раковых больных достигло той точки, в которой перевернулось и стало верой в абсолютный бред. Колин и Чак кропотливо собирали хворост, складывали его под навес и гоготали над шутками странными и глупыми. Кит и Доналд, оказавшиеся абсолютно бесполезными в своём нынешнем физическом состоянии (хотя Ньют не был уверен, что когда-нибудь эти парни имели хоть маленький шанс на выживание в Глейде), сновались по лагерю, то и дело пиная мелкие камни друг дружке. На другом конце лагеря, закинув в рот горстья ягод, сидел бледный мальчишка с бристольским акцентом, который в первый день Ньюта дивился, каким по счёту глейдером он оказался. Его звали Крис, и он был уверен, что умер от болезни, передавшейся ему генетически. Ньюту всё ещё казалось, что половина ребят в лагере Потерянных мальчишек были сумасшедшими. — Говорю тебе, ты просто не пробовал лучшую траву в Бристоле! — выкрикнул Крис, расправившись с ягодами, и посмотрел на смуглого парнишку напротив. Тот готовил дрянную похлёбку и, казалось, был совсем не заинтересован в разговоре с Крисом. —Уж поверь, с этим у меня проблем не было, — Фредди, хреновый повар, но вполне себе неплохой товарищ, краем глаза посмотрел на Криса и усмехнулся. — А с чем были, умник? — Крис закидывал в рот яркие красные ягоды и с удовольствием их пережевывал, смаковал, глядя на Фредди слишком внимательно для обычной беседы. — Со Стонем, — тихо отозвался Фредди, и Крис громко засмеялся. Ньют давно понял — прежде, до Неверлэнда, эти двое знакомы не были, но когда-то оба крутились в похожих компаниях. — Ещё бы. Ньют обошёл Кита и Доналда и сел спиной к Крису и Фредди, глядя невидищими глазами на работающих Чака и Колина. В голове его, более не болевшей, роились мысли. О Глейде, о ПОРОКе, о родителях, о странном лаборадоре по имени Стиви, о сестре, лицо которой последние шесть месяцев, размытое и почти неузнаваемое, приходило к нему во сне. У неё были длинные светлые волосы, похожие на волосы Ньюта, светлая кожа с кучей родинок и дурацкая привычка обрабатывать любую царапину антибактерицидным средством. То, что осадком прилипло к стенкам черепной коробки, медленно возвращалось в прежнее состояние. Ньют испытывал наслаждение, смешанное с горечью, когда в его памяти возникали моменты из жизни до ПОРОКа, словно кадры из старого фильма. У него были родители — мать из Ирландии и отец из центрального Лондона. Она мыла руки по сто раз на дню и никогда не дотрагивалась до земли в саду, а он постоянно возился с растениями и деревьями и дымил как паровоз. Ньют всё ещё не мог вспомнить их лиц и голосов, но привычки родителей засели в его голове. «Держи яблоко, Ньютон», — бесцветный голос с акцентом точь-в-точь как у отца раздался у левого уха, и Ньют инстинктивно повернулся, но заметил рядом только Криса и Фредди, готовящих ужин для мальчишек в лагере. Голова загудела, боль пронзила лодыжку. Ньюту хотелось вернуться назад, во время до ПОРОКа. Он не помнил всего, что было, но знал — дома ему бы было лучше. «У тебя дурацкие волосы», — голоса раздавались в голове Ньюта, но он всё ещё не мог их распознать. Казалось, что он сходил с ума. «Завидуешь, Айви?», — этот голос точно принадлежал Ньюту, разве что был чуть выше и (ах, как глупо это звучало!) счастливее. Айви! Лицо, приходившее в его память исключительно во сне, приобрело видимые черты: большие глаза, голубые, совсем не похожие на глаза Ньюта, вздёрнутый нос и едва заметный шрам на переносице — он знал, что сам в семь лет столкнул сестру с велосипеда на детской площадке и она ударилась о скамейку. Губы Айви складывались в насмешливую ухмылку. «Дурацкие они, чему тут завидовать?» Жизнь лагеря закипала, пока Ньют сидел, погруженный в собственные воспоминания, пришедшие впервые, а основная масса ребят возвращалась со своих постов. Гул вокруг Ньюта становился всё громче, а сам парень падал всё глубже в бездну прошлой жизни. Лаборадор Стиви грыз кость во внутренном дворике. Светловолосая Айви больше никогда не каталась на велосипеде. Его скейтборд был разбит. Оранжевое колесо катилось по серому ковровому покрытию. Мать опять мыла руки с антибактериальным мылом. Он решал физику и алгебру быстрее Айви. Айви писала отличные сочинения. Красное яблоко летело по гостиной к нему в руки. «Лови, Ньютон». Яблоко блестело на солнце и пахло дорогим табаком. Оранжевое колесо катилось по серому ковровому покрытию. Отец сажал лук порей. Мать вновь мыла руки. Айви хохотала, сидя на полу его комнаты. Оранжевое колесо катилось по серому ковровому покрытию. Стиви грыз его скейтборд. Отец курил во внутреннем дворике. Айви лезла обниматься и постоянно хотела сделать фото. Оранжевое колесо упало, столкнувшись со стеной кремового цвета. «Они не могут его забрать!» Голос Айви бил по больному. Мать постоянно чистила кафель в ванной. И плакала. Отец только и делал, что курил. Лук порей давно погиб. Лаборадор Стиви больше не трогал скейтборд. Мать стирала руки до крови, пока отчищала кафель. Он больше не выходил из комнаты. Не трогал задачи по физике, которые приносила Айви. Он захотел выбросить свой скейтборд. Айви сидела на полу го комнаты и глядела на него, ничего не говоря. Айви больше не хотела делать фото и обниматься. Айви постоянно кричала на него. Он кричал в ответ. Дом перевернулся верх дном. Мать продолжала мыть кафель, даже когда на руках образовались волдыри. Отец курил по три пачки в день. Его забирали люди из ПОРОКа. Айви кричала. От её голоса становилось ещё страшнее. Айзек! Ньют дёрнулся. Из своего мира-вакуума он вмиг оказался в середине шумной толпы. Заметно стемнело, и на небе горела полная луна. Кто-то уже разжёг большой костёр, а дохлый кабан лежал на огромных листьях лопуха. Ожидания от возвращения памяти были до обидного завышены. Ньюту хотелось вспомнить только хорошее, а не крики сестры, слёзы матери и отстранённость отца. Голова его словно опустела, а лодыжка отдавалась тупой болью. Лучше бы тогда убился, чёрт тебя подери. Малыш Чакки остановился напротив Ньюта (или Айзека?). Запыхавшийся, с раскрасневшимися щеками и дурной улыбкой он казался почти таким же безумным, как и другие Потерянные мальчишки. — Там ещё один, — успокоив дыхание, горячо прошептал Чак и опустился на землю рядом с Ньютом. Мальчик всё ещё тяжело дышал, но кожа его побледнела, почти вернулся её прежний цвет. Толпа роилась за большим костром, у самого входа в лагерь. До Ньюта доходили улюлюканья ребят, их гогот и громкий голос Питера Пэна. Но повреждённая лодыжка у Айзека-Ньюта болела сильнее прежнего, и он остался сидеть на прежнем месте. Чак, от возбуждения даже подпрыгнув, помчался к остальным Потерянным мальчишкам, стараясь посмотреть на новичка. Воздух вокруг него пронзали тонкие серебряные нити, и след на пару мгновений оставался то слева, то справа, то впереди Ньюта. — О чём думаешь, просто Ньют? — Пьетро с привычными грустными глазами и довольной улыбкой опустился на землю около бывшего глейдера. Максимов не изменял своим странным привычкам и дурацкому акценту — появлялся неожиданно и говорил так, будто никогда не учил транскрипцию английского языка. Ньют пожал плечами. Мыслей в его голове стало больше, а желания разбираться с ними — в разы меньше. Ньюту хотелось, наконец, высказаться. — У меня сестра есть, родители. И собака. Или были, — больше ничего произнести он не смог. — У меня тоже сестра есть. Вандой зовут. Странная она, конечно, но все равно неплохая, — улыбка Пьетро стала печальной, а во взгляде появилось что-то, заставившее Ньюта испугаться за жизнь родственников. — Я её на двенадцать минут старше. А ты как? Ньют помедлил. Действительно, он знал, что у него была сестра. Он помнил её лицо, помнил её голос и то, что она очень любила яркие брелоки. Больше он ничего не знал. И от этого ему стало стыдно. «Девять минут, придурок». Ньют дёрнулся, оглядываясь по сторонам. Айви точно была рядом. Или он просто сошел с ума. — Айви, — выдавил из себя Ньют, всё ещё озираясь по сторонам. Он поднялся на ноги и отряхнул пыльные штанины. Посмотрел на печального Пьетро и вдруг понял: всё то время, что Ньюту казалось, что Максимов общался с воображаемым другом, Пьетро по старой привычке общался с Вандой (и ему уже не было важно, что она была в совсем другом месте). Сердце у Ньюта защемило. — Девять минут. Пьетро одарил друга понимающим, сочувствующим взглядом, быстро поднялся на ноги. В следующие пару секунд Ньют почувствовал дуновение ветра и заметил в воздухе серебристый след. Европеец опять растворился. — В Неверлэнде нет королей, в Неверлэнде нет вожаков, в Неверлэнде нет власти тиранов! — голос Питера Пэна разносился по всей площади; кажется, он был зол. Кольцо из Потерянных мальчишек плотно окружало его и новичка (впрочем, как и всегда). — Здесь только Питер Пэн, — восточноевропейский акцент Пьетро вновь резал Ньюту слух. — И немного магии, — с большим удовольствием добавил Майклсон и опустил тяжелую руку на плечо Ньюта, толкая его вперёд, к самому центру. Толпа расступилась. В середине кольца сидел новичок. Ньют точно его знал. Тот тяжело дышал, кожа его блестела от пота, а одежда была в пыли. В тёмных волосах проглядывали белые волоски — жизнь у парня была не сахар. Ньют помнил этого парня, он знал его лучше всех. Он просил мальчишку убить его, когда ещё был хряском, а рассудок вернулся к нему на считанные мгновения. Это был Томми.