Дарующая судьбы - Шино-сан

"... А я, поверь, взорвал бы весь боезапас И пробил пространство и время туда, Куда все смотрит и смотрит мой странный упрямый компас, Где по острому льду летят твои поезда. В никогда…" *

Когда внутри идет борьба нескольких чувств - это время становится самым болезненным, самым уязвимым и самым неспокойным временем. Нерешительность, непримиримость с реальностью, порождают страх перед встречей с настоящим, а желание не расставаться с прошлым насовсем, уводят от этого настоящего все дальше. И тогда происходит штиль. Все замирает, и жизнь перестает двигаться, как стрелки сломанных часов или Лог Поса. Перестает дышать, как вода, звучать, как флюгер - и все в ожидании какого-нибудь сигнала. Но осознанно закрываясь и уходя все глубже в себя, невольно создаешь непроницаемый барьер, разрушить который очень трудно. И чем дольше это происходит, тем более глухой и необратимой становится ситуация. Марко без лишних слов понимал, к чему все идет. Крутя и перекатывая между пальцев треснутую красную бусину, он задумчиво вглядывался в сизые морские волны, беспрерывно облизывающие борта корабля - копии сожженного Моби Дика. Предложений назвать корабль иначе, его пираты не выдвигали ни разу, скорее даже не задумывались, ведь почти вся их жизнь прошла на Моби Дике. Хотя сам Феникс все чаще возвращался к этой мысли. Но и только, дальше дело не шло, и это понятно. Потому, что от слишком многого пришлось бы отказаться и забыть. Но не мог Марко позволить себе этого и не хотел, как и все остальные. Вытащив из размякшей пачки, последнюю сигарету, мужчина осмотрел ее. Покрутил и так, и сяк, сжал пальцами, растирая влажную табачную массу. Он не курил уже два года с момента того сна. С момента, как у него на запястье появилась красная бусинка на тонкой леске. Став, словно ограничителем, невзрачным, но таким ощутимо крепким, она моментально сковывала руку, когда в ней оказывалась сигарета. Марко не видел в этом волшебства. Это забота. Последних два дня Феникс говорил очень мало. Все больше думал, решался, взвешивал все за и против. Он не вспомнит за всю свою жизнь такое количество и концентрацию нерешительности, как та, что копится в нем сейчас. Он истеребил все свои пальцы, искусал губу и расчесал до красноты, заросший щетиной подбородок. А разум и сердце не хотели искать согласия и компромисса. Даже сон не шел, уже которую неделю. И еще эти события на Дресс Роуз. Новый владелец фрукта Мера-Мера. Так странно, так нелепо. Теперь у могущественного огненного вихря новое имя. И в этот раз в рядах революционной армии. Все происходящее последних недель взбудоражило, так тщательно запертое около двух лет назад глубоко внутри. Так думал Феникс. Но эти чувства оказались более чем близки к тому, чтобы вырваться наружу, лишь услышав о возрождении фрукта Мера-Мера. — Изо, что там? — Мужчина прошелся до кормы корабля и, не глядя на товарища, встал рядом странным изломанным в плечах силуэтом. — А что должно быть? Ты так и не сказал куда плывем. Неделю дрейфуем уже. Ребята негодуют, честно говоря. Марко будто не слушал, теребил пальцами бусину на запястье и смотрел вниз, в никуда. — Твои мысли на Дресс Роуз, — с тоскливым вздохом понял Изо. Он хотел сказать еще что-то, но Феникс приоткрыл рот, собираясь говорить, однако так и замер, беззвучно. — Сабо, кажется, верно? Из армии Драгона, — командир теперь уже пятого дивизиона пиратов Марко Феникса теребил прядь волос, - наверное, Эйс бы... — Сколько бы времени ни прошло, я не могу просто забыть. Я не могу забыть тем более, когда знаю, что в этом мире есть тот, кто владеет этой силой. И то не Эйс. Иной человек. Я знаю кто он, я даже знаю, что лучшего владельца для такой силы, кроме самого Эйса, не найти. Но хоть убей меня, не могу этого принять, - проведя рукой по лицу, Марко глянул на собеседника сквозь пальцы вымученной улыбкой. Изо жалел его. Изо немного знал о его внутренних переживаниях, но он не мог понять. Само собой, Эйс и для него был очень важным и дорогим человеком, а Белоус – Отцом и беспрекословным авторитетом. Но, кажется, смерть Эйса, гораздо больше надломила Марко, чем смерть их Капитана. Ему хотелось понять, что же такого было в этой дружбе, ведь он сам давно смирился с тем, что произошло в Маринфорде, как и вся их команда. Конечно, никто не забыл и не забыты двое важных людей, которых теперь нет среди них. Но жизнь продолжается и нужно идти вперед, а время, сточит шероховатости в памяти, затрет раны в душе, оставив лишь то, что заставляет двигаться дальше. У всех, кроме их нынешнего капитана. Изо опустил глаза и увидел мелькающую меж пальцев Феникса красную бусину. Мысли вдруг совсем растворились, и он взглянул Марко в лицо с немым вопросом полным тревоги. — Не спрашивай. Я сам не знаю откуда она. Но такое сходство… — Ты сам себя мучаешь и загоняешь в эту клетку прошлого. Пора оставить это там, и ты понимаешь это лучше всех нас. — Думаю, лучше бы я этого не понимал, Изо. Отец бы не одобрил то, чем я стал сейчас. — Ой, Марко, да перестань! Все нормально, лучшего капитана и придумать нельзя было бы! Отец всегда говорил так, когда тебя не было рядом. Вот только, единственное – тебе пора поставить точку и начать все с новой страницы. Можешь назвать меня чурбаном бесчувственным, но все же – мы пираты. И должны быть признательны и честны со своими накама, живыми или мертвыми. Я не могу представить, что там у тебя твориться, — темноволосый мужчина ткнул пальцем в грудь Феникса, а потом в лоб, — но скажу одно – пора. Иначе ты сам себя загубишь. И, да, – ребята тебя не узнают. Смятение капитана – слабость и уязвимость команды. Наконец, командир пятого дивизиона замолчал. Он ожидал некоего ответа, пояснения или благодарности, в конце концов, но увидел только удаляющуюся в каюты чуть ссутуленную спину Марко. — Прости, Эйс, ему надо это отпустить, надо плыть дальше. Не держи его, — прошептал Изо, плотнее кутаясь от крепчавшего ветра, который с рвением разметал произнесенные слова о тяжелеющее серое небо. Ночь была крепкой, сильной, давила раскаленной темнотой где-то внутри черепной коробки, точно выжигая глаза. Пот буквально ручьями тек по шее, спине и груди, отчего вся одежда становилась мокрой, липкой и тяжелой. Каждый раз он купается в этом прошлом, в этих ощущениях, чувствах и страхах. Ему никогда не было трудно раньше, лишь последние два года. И, казалось бы, чего проще сказать себе – все так, как есть, все случилось, пора это принять. Но что-то мешает, что-то душит, не дает и держит это внутри, и копит. Если бы Марко своими глазами не видел этой смерти, он подумал о том, что может все не так, как многие считают, и историю переврали, сделав зачем-то ее конец слишком горьким. Так бывало раньше. В детстве, если светловолосый мальчик чему-то не хотел верить, не оставлял в покое то, что вроде бы уже и разрешилось, и те, определенные события, с которыми все смирились, он делал что угодно, чтобы докопаться до истины. До той истины, что стучалась в него и не давала права согласится на неверный исход. Марко усмехнулся, он вновь ощутил себя десятилетним мальчуганом, и сердце слегка успокоило свой бешеный перестук. Он поднес к лицу правую руку, разглядывая ее в который раз. Тусклая бусина провисала на леске и едва отражала то небольшое количество света, что могло просочиться в ночную каюту при полном отсутствии луны. Жар, тишина и глухая ночь. Вдруг за дверью раздался скрип досок. Феникс, напрягшись, обернулся и встал на ноги. Нахмурился. Он подошел к двери и резко ее открыл, выходя в темную нижнюю палубу. Было тихо. Никого. «Не лезет ни в какие рамки» - мужчина, облокотившись о дверной проем и смотря в темно-синее окно своей каюты. Небо переживало очередное новолуние.