Коллапс одного мира

Рори такого приема не ожидал, поэтому слегка отшатнулся от двери и чуть не припустил испуганным аллюром к лифтам. Он посчитал, что ошибся номером квартиры или этажом, а может, даже домом, и вместо доктора-акушера попал к какому-то маньяку. Хотя этот самый маньяк был подозрительно похож на фото из инфорсправки на Бруно Лациса, значит, скорее всего, Рори не ошибся. — Вы доктор Лацис? — решил удостовериться Рори. — Да, — кивнул тот, гостеприимно распахивая дверь. — Проходите… — И вы меня ждали? — ещё колебался Рори. — Но откуда?.. — Сегодня же суббота… — ещё больше напустил тумана Лацис. — Но я же не предупреждал о визите… — Рори уже был готов поверить и в мистику, и в магию с телепатией, и даже в связь мыслями на расстоянии, о которых так любили вещать экстрамаги по зомбоящику-головизору. — Да, признаться, это против правил, что вы не предупредили о изменении… — Какое изменение?.. Какие правила? — Рори уже по-настоящему испугался. — Доктор, вы здоровы? Я к вам приехал впервые, не знаю ни вас, ни ваших правил. Мне просто надо с вами поговорить. Вот, это вам, — он впихнул подарочную коробку в руки слегка опешившему от такого напора доктору. — Да, да, проходите, — рассеянно приняв подношение, Лацис вытащил электронную ручку и требовательно протянул руку. — Давайте талон, я отмечу время. — Доктор, какой талон?! — Рори пребывал в крайней степени изумления. — Талон курьерской доставки от «Шоколадного Рая», разумеется. — Ах, это… — расслабился Рори, поняв, что это простое недопонимание, а не массовое сумасшествие с горячечным бредом. — Вы ждали курьера с заказом… — Абсолютно верно. Именно сегодня, в субботу, на пяти вечера был мой заказ, а вы прибыли без предупреждения на полтора часа раньше. Давайте ваш талон. — Простите, что ввел вас в заблуждение этой коробкой, но я не курьер. Я просто пришел поговорить. А коробка — вам в подарок. — Вы журналист? Интервью не даю, у меня строгий контракт, без согласования с пресс-аташе ни слова, ни строчки, ни буквы. — Да нет же, вы не поняли, я никакой не журналист. Я — Родерик Лацис. — Что? Вы не можете быть моим сыном… — Да нет же! — вспыхнул пятнами от смущения Рори. — Шестнадцать лет назад вы принимали роды у моей матери, об этом мне надо уточнить некоторые моменты. Вы можете мне помочь… — Рори окончательно впихнул в руки Лациса коробку и поспешил просочиться в квартиру, чтобы тот не отказался от разговора прямо на пороге. — Это было так давно, но что я могу помнить? Я только начинал работать… — Вы можете мне помочь. Я ищу свою мать, хочу просто увидеть родителей, узнать, из какой я семьи, посмотреть на родственников. Если бы вы знали, как трудно жить одиночке… — Я знаю… — печально отозвался Лацис. — Я тоже из генотсева… — Так вы мне поможете? — Я бы и рад, только это невозможно. За все годы я принимал роды у тысяч и тысяч женщин, притом у них очень часто рождались дети с аномалиями, от большей части которых они предпочли отказаться. Из-за закона о невмешательстве в частную жизнь женщины имели полное право скрывать свои неприглядные тайны — брошенных детей, поэтому даже на заявлении об отказе от ребенка имя матери вымарывалось чёрной краской. — Да, я знаю, у меня в карте от матери осталось такое заявление с чёрной полосой вместо имени. — Так чего вы от меня хотите? Как я могу вам помочь? — Просто мне не к кому обратиться, только к вам. Вы же можете посмотреть в архиве роддома, кто из женщин, родивших тринадцатого августа, выписался без ребенка. — Я уже давно там не работаю, да и сведения эти зашифрованы от простого любопытства сотрудников роддома. Это нереально осуществить. Заберите свою коробку, я вам ничем не могу помочь… — Нет, пусть она у вас остается, — грустно улыбнулся Рори. — Вы ведь меня не просто в мир пустили, но и свое имя дали. У меня в папке записка прикреплена, что я Лацис в честь акушера, спасшего почти нежизнеспособного младенца. — Ну прям-таки спас… — смутился Лацис. — Ну прям-таки нежизнеспособного… а вы знаете, я, пожалуй, помню ваш случай, именно из-за вашего приметного родимого пятна по контуру лица я не забыл… — Вы помните?! Вы сможете мне рассказать?! — Нет, мать вашу я не помню, сколько их таких было… а тем более, её имя. Но сами роды и вполне здорового ребенка я отчётливо помню. Из всех отклонений — одно несчастное пятно на лице, но оно подводило вас под статус генно-неблагополучного. Так что запись о том, что ребенок был слаб или нежизнеспособен — полная ложь. — Печально, что невозможно узнать из архива роддома, — вздохнул Рори. — Я, пожалуй, пойду. А это вам за то, что приняли участие в моем рождении, подарили имя и сейчас поговорили, — он попытался впихнуть многострадальную коробку в руки Лациса и повернулся на выход. — Да погодите же, — остановил его Лацис. — Я вам ничем не помог, не за что благодарить. Но если хотите, чтобы я принял ваше подношение, предлагаю использовать по назначению вместе. — Но я… — замялся Рори. — Но… никогда… — Я это пойло знаю, оно слабое. Присаживайтесь… Ещё через час картина в корне изменилась — за столом сидели слегка подвыпившие Бруно и Рори, выпивали из маленьких рюмочек, закусывали конфетами из принесённой Рори коробки и общались скупыми фразами ни о чём. После третьего бокала Рори неожиданно высказал то, что давно лежало на его сердце: — Семья… У меня её не было и никогда никого не будет… Ни родителей, ни братьев-сестёр, ни жены, ни детей… Даже никому не смогу передать фамилию… — Это не так, — попытался утешить его Бруно. — Я же смог… — О, точно… Смог… Ты же Лацис… И я — Лацис… — из уст Рори прорывалась пьяная горечь. — И ещё много-много Лацисов, брошенных в роддоме генотсевщиков… Хоть в этом тебе повезло. Кстати, а скольким ещё младенцам ты записал свою фамилию? — Не помню… Кажется, больше никого не было… Осознав свою общую ущербность и проникнувшись пониманием безнадёжной ситуации, парни признали духовное родство, осознав, что другой семьи у них никогда уже не будет. — А зачем тебе имя матери? — через некоторое время спросил Бруно. — Наивно полагать, что она встретит с распростертыми объятиями давно потерянного сына. Воссоединение семей в наше время не случается… — Я и не рассчитывал на это, — вздохнул печально Рори. — Нужен я ей… Что тогда, что сейчас… — Так зачем тогда? — Мне просто очень деньги нужны, две сотни кредитов. Кровь из носу, в кратчайший срок. — Однако… — Нет-нет, не подумай, это не шантаж… Мне бы на время просто занять… — вскинулся возмущённо Рори, только представив, что Бруно неправильно поймёт его помыслы. — У меня сроки по учебе горят, через три недели сдавать первые тесты, а я не готов… Считыватель негодный подсунули, ни старый починить, ни новый купить. Денег нет, работы нет, знакомых, у которых можно занять — тоже нет! Надеялся, что хоть у родительницы перезайму на несколько месяцев… Думал, через вас адрес и имя узнаю… — голос Рори звучал грустно и неожиданно трезво. — Но, видимо, всё зря… — Ну с именем и адресом я тебе не помогу. Но даже если бы и нашёл ты её имя, пользы с этого было бы мало. Обычно такие матери-кукушки даже от мужа скрывали рождение дефектного ребенка. Объявляли мертворождённым, им даже справку об этом по первому требованию выписывали. С нашей экокатастрофой и так четверть беременностей заканчиваются подобным. Даже если ты к ней придёшь со своей историей и серьёзными доказательствами, она не станет тебе помогать. Она будет до последнего открещиваться от позорного родства. — Так что же делать? — Я тебе помогу, — буркнул Бруно. — Ты — Лацис, я — Лацис, мы — почти родня. А родичи должны помогать друг другу. — Вы мне поможете? — не веря, переспросил Рори. — Я всё отдам, обязательно отдам, как только устроюсь на работу… — Да погоди ты, не мельтеши. Денег у меня сейчас свободных нет, всё вкладываю в один проект. Но со считывателем я разберусь. Где он, что с ним?.. — Его нельзя отремонтировать, на нём стоят пломбы и предупреждение о запрете вскрытия. Ни одна мастерская не рискнула связываться. — Чепуха! Если проблема только в этом, то я покажу эту железку парням у себя на работе. В нашей мастерской разберут на запчасти что угодно, а потом соберут опять, но уже в новом порядке, более совершенном. Может, за неделю управятся. А ты пока возьми мой считыватель на время, раз тебя так приперло. — О… спасибо… — Рори от облегчения и восторга не находил слов. — Благодарю, вы меня спасли! — А чего же ты это меня на "вы" называешь, мы уже давно на "ты" перешли, ещё после второй рюмки? — спросил Бруно, разливая последние капли из бутылки. — Неудобно… вы старше… — от смущения щёки Рори стали пунцовыми. — Да и на брудершафт не пили… — О, точно… это надо исправить, — Бруно кинул взгляд на светящиеся цифры электронных часов на мониторе видеофона. — Без одной минуты семнадцать, сейчас принесут мой субботний заказ. Оставайся, выпьем на брудершафт ещё одну бутылку, поговорим… — Мне уже достаточно… Надо ещё смотаться домой за считывателем… — Потом, это можно и завтра привезти. Я попаду на базу только послезавтра. — Но мне надо учить… И неудобно у вас забирать сколько времени… — Чепуха! Я сегодня отдыхаю после суточной смены, ты мне не мешаешь. Оставайся. Или есть какая-то причина? Ты чего-то опасаешься? Не бойся, я не имею привычку приставать к малолетним парням. — Нет, это не то, что вы подумали… — совершенно растерялся Рори. — Я не боюсь домогательств от вас… Нет, просто я никогда не пил алкоголь, я не знаю, что со мной творится. — Тебе плохо? — Нет, наоборот, хорошо. Такое спокойствие накатило, когда узнал, что проблема со считывателем решена. Так светло на душе и радостно стало. Солнечно, ясно, птички поют, бабочки порхают… в животе… эйфория… — почти неслышно прошептал Рори. — Я себя боюсь, неизвестно, что я могу натворить в таком состоянии… — Мальчишка… Какой же ты ещё мальчишка со своим первым опьянением, — ласково произнёс Бруно. — Не бойся, малыш-Лацис, ты мне как сын. Я за тобой присмотрю, чтобы ты не натворил глупостей. — Вот этого я и боюсь, — фыркнул Рори, уютно укладывая лохматую голову на согнутую руку и пытаясь задрыхнуть прямо на столе. — О, да ты и вправду наклюкался, как клюковка в спиртовой настойке. Давай-ка на диванчик, а завтра поговорим. Рори ещё слышал сквозь дрёму негромкое чириканье домофона, тихую речь от входной двери, затем какую-то суету возле своей тушки: его куда-то вели, укладывали, укрывали мягким покрывалом. Но он уже не вникал подробности, ему уже снился огромный бирюзовый водоем, почти такой же, как подземный бассейн дельфинария, в котором он побывал на экскурсии в далеком детстве. Такой, да только не такой… Во сне Рори окружали безбрежные водные просторы, не имеющие ни дна, ни конца, ни края, ни видимого горизонта. Вместо серых потолочных перекрытий над ним сияло чисто-голубое небо с ярким солнцем, запятнанное редкими белыми тучками, бегущими куда-то вдаль под шелест легкого ветерка. Именно этот свежий бриз, несущий мелкие брызги, и тонкий запах морской соли с йодом вместо вонючего городского смога убедил Рори в том, что это чудо — сон. Ибо в их мире уже давно не было ни голубого неба, ни видимого солнца, ни лазурного океана, ни чистого воздуха, только многометровая пелена смога над мегаполисами, только свинцовые туманные взвеси — последствия недавней всепланетной войны, только заросшие мутировавшими водорослями моря и океаны, только вырабатываемая ими багровая мутная пелена, воняющая тухлыми яйцами и медленно удушающая своим ядом всё живое на планете. Учёные давно бились над этой проблемой, но тщетно… Планета не смогла оправиться от злодеяний человечества и медленно гибла. Нигде не осталось ни чистой воды, ни свежих воздушных потоков, ни открытых солнцу просторов. Посмотреть всю эту красоту теперь можно было только старых документальных хрониках, да вот, как сейчас видел Рори, во сне. И Рори изо всех сил цеплялся за этот сон, наслаждаясь и порывами освежающего ветерка, и плеском набегающих волн, прозрачных, волшебных, живых. Он жадно окидывал взглядом окружающий его простор, стараясь запомнить всё, что только возможно, ибо подобного чуда в его жизни может и не случиться более. Один маленький чудесный сон… Что ещё нужно для счастья юному Родерику Лацису…