Моя прекрасная Луна

Я резко села на футоне, еще толком не проснувшись, пребывая в помутненном состоянии от предшествующих снов. Было невыносимо душно, и, казалось, будто горячительный воздух режет горло, добираясь до легких, опаляя их. Ночь выдалась на удивление теплой, и в закрытом помещении дыхание было весьма затруднительным. Я вся покрылась липким потом, что многочисленными струйками стекал сзади по затылку, по спине, щекоча кожу. Срочно требовался глоток свежего воздуха, поэтому я попыталась доползти до сёдзи, дабы распахнуть их и впустить спасительный кислород в комнату. Я не удосужилась даже встать на ноги, а именно, что поползла по полу, путаясь в футоне, одеяле, своей спальной одежде. Не до конца соображая, что вообще делаю, словно двигалась лишь на инстинктах, на одном единственном желании – дышать! Пальцы не слушались, все еще слегка ослабленные, когда я несколько раз дергала сдвигающиеся ставни в сторону. И только на третий - у меня получилось открыть их. Тут же в лицо дунул приятный, прохладный ветерок. Он принес собой облегчение, и я, наконец, задышала полной грудью, а тело постепенно начало остывать. Я слегка прислонилась головой к открывшемуся проему, какое-то время сосредоточенная только на том, чтобы живительный кислород размеренно поступал в легкие. Так еще не пришедшая полностью в себя, мутным взором я осматривалась по сторонам, подсознательно кого-то выискивая. Но на энгаве никого больше не наблюдалось. Светало. Последние краски ночи постепенно разбавлялись утренними. Небосвод обагрялся предрассветными всполохами грядущего восхода. Наряду с этим, разум мой тоже прояснялся, взгляд становился осознанным, а мысли обретали четкую форму. - Юмэ (*), - только сейчас я окончательно очнулась, осознав, что мне снова снился кошмар. Очередной. Неизбежный. Суть пригрезившегося помнилось лишь смутно. И эти обрывки, что всплывали в сознании призрачными образами казались настолько бредовыми. Не зря говорят, что пока мы находимся в царстве Морфея, все кажется настоящим, и мы не отличаем сон от бодрствования. Но стоит проснуться, как пелена грез спадает, и мы забываем все, что приснилось, либо какие-то ключевые моменты. Я четко знаю лишь то, что в сновидениях своих вновь видела Ее! И кое-что благодаря случившимся кошмарам помогло мне воскресить в памяти определенные, несомненно важные события из мрачного прошлого. Я, конечно, не могу поручиться, насколько истинными явились фрагменты из подсознания, не дам гарантий, что все произошло именно так, как мне привиделось. Я могу лишь догадываться, предполагать, сопоставлять и заново переживать потерю самого дорогого когда-то существа… моей мамы. Как все-таки больно. Я считала, что переболела эту трагедию, примирилась с ней. Но, видимо, это не так. Не ведая всей истины, было очень опрометчиво с моей стороны думать, что больше эти страдания меня не постигнут. Наверное, я попросту заставляла себя забывать, отгоняла прочь призраков прошлого. А оно все равно не преминуло догнать меня в настоящем. И сразило самым что ни на есть подлым ударом в спину. Почему? Почему все так обернулось?! Что делать, как быть дальше? Вновь переносить эти муки? Или опять предаться добровольному забвению? Лучше забыть! Не страдать, не задыхаться от боли! Бессмысленно бередить затянувшиеся раны, если нет возможности ничего исправить, изменить. Я ведь все понимаю, как бы ни казалось на первый взгляд со стороны. Просто слишком неожиданной, выбивающей почву из-под ног, явилась истина, как таковая, и я в растерянности. Не могу вот так сразу снова со всем примириться, принять и двигаться дальше. И не столь гложет факт того, что моя мама погибла, да еще такой жестокой смертью. Причина в том, кто именно приложил руку к ее незавидной участи. Ту самую руку, что всегда отныне защищает и оберегает меня, что, порой, вытаскивает из сумрака на свет. Почему же, Ками-сама? Почему она? Это все ложь? Казама-сан мог солгать? Вряд ли. Иначе бы она тут же все опровергла, не позволила бы пятнать свое имя почем зря. Кстати, а ее самой-то я что-то по-прежнему не наблюдаю нигде. Даже странно. После предшествующих событий, я думала, что она вообще от меня больше ни на шаг не отойдет, ночевать под дверьми будет. Я ошибалась? Или она буквально вняла моим словам, чтобы не приближаться? Да, тогда я поддалась эмоциям и не совладала с собой. А сейчас что же, жалею о сказанном сгоряча? Как же все запутано. Как тяжело метаться, погрязать в сомнениях, не находя выхода, не видя решения. Как нам дальше жить, существовать рядом? Как мне заставить себя все понять? Как заставить нас обеих смириться? Я видела в тот момент, как мучительно сомкнулись ее очи, как исказился бледный лик, едва истина оголилась, всплыла наружу. А когда она опять позволила взглянуть на меня, в глазах ее отразилось полное признание своей вины, раскаяние, несчастная мольба о прощении за свершенное. Но как, как можно за ТАКОЕ простить?! Ох, Боги, я не знаю! За этими думами я не сразу услышала шум в соседней комнате, а затем торопливые шаги. И с легкой толикой удивления перевела взор в нужную сторону, когда разъехались еще одни сёдзи. Я не ожидала вообще кого-либо увидеть выходящим из той опочивальни (ведь до этого она принадлежала Сайто-сану, а он нас покинул), и тем паче - именно Ее! Мизуки прямо-таки выскочила на энгаву, полусонная, растрепанная, в помятой одежде. Своим резким появлением она заставила меня неуловимо вздрогнуть, то ли от неожиданности, то ли по иной причине. Я непроизвольно сжалась, и с затаившейся опаской продолжила смотреть на среброволосую ниндзя, что застыла неподалеку, тяжело дыша, глядя на меня глазами, полными обеспокоенности. И вот тут я поняла, что ничего не изменилось, в принципе. В том плане, что она по-прежнему рядом со мной, готовая в любой миг заслонить от опасности. Что она все та же – моя защитница и опора. Никаких кардинальных изменений не приключилось с ней, разве что во взгляде появилось больше чуткости, тепла, которым она словно пыталась меня окутать, утешить, успокоить. И мне становилось с каждой секундой все больнее от ее участливости, от ее сострадания, от ее пронзающей вины. Сердце рвалось на куски, душа кровоточила рваными ранами. Я должна ее ненавидеть! Бояться! Гнать прочь! И я честно пытаюсь заставить себя. Но не могу! Все равно не могу! Взора своего я не отвожу, как и она неотрывно продолжает взирать на меня, не решаясь ни на какие другие действия. А если бы она приблизилась ко мне, попыталась обнять? Я приняла бы или оттолкнула? О чем я вообще. Это же Мизуки, она совершенно не такая. Эта девушка никогда подобным образом свои чувства не проявит. Да и есть ли они у нее вообще эти самые чувства? Может в действительности ей все равно? На меня, на мою грусть, на мои страдания? Может, все это показное? Тогда не надо, пожалуйста, смотреть на меня так! Не надо этого притворства! Не нужно лжи и лицемерия! Зачем? А ниндзя все стояла напротив и слова ни единого не произносила. Все, как и раньше, как и всегда. Никогда словоохотливой моя йоджимбо не была. И хоть и видит сейчас, наверняка, читает по мне все невысказанные вслух вопросы, но не решится заговорить первой. Да и что тут скажешь? Могу ли я ее за что-то осуждать? Конечно – был бы вполне логичный ответ. Но он был бы не совсем верным. Я не ведаю всей подноготной ее судьбы, через что ей самой пришлось пройти, и как она воспринимала свою собственную участь убийцы. Из всего нашего знакомства, из скудных сведений об этой куноити, я могу лишь только сказать, что таков когда-то был ее путь, которому она следовала по велению предков, который считался истинно верным для учеников ниндзюцу. И Мизуки не знала ничего другого, не понимала, что жизнь может быть иной. И скорей всего она так бы и продолжила ступать по проторенной кровавой тропе, но случилось то, что мы с ней повстречались. И, так или иначе, но я смогла повлиять на эту шиноби. А если бы мы познакомились раньше, до того… Что-то непонятное, странное внезапно проскочило в моей голове. Какой-то смутный, призрачно-неуловимый обрывок воспоминания, преобразовавшийся в темный силуэт. Мне же снилось, что я якобы встречала в ту ночь Мизуки в лесу, когда мы с братом спаслись из догорающего дома. Но ведь это не могло быть истиной! Если бы тогда она нас поймала, то ведь убила бы. На тот момент у нее не было никаких сомнений в том, что она делает, и мы являлись для нее врагами, коими остаются другие демоны, исключая теперь только меня. Почему я до сих пор не могу все вспомнить, почему путаюсь и теряюсь в осколках своих разрозненных воспоминаний? Стоило бы попытаться докопаться до правды, но я даже спрашивать ничего не решилась у своей йоджимбо в эти мгновения. Хоть она и могла пролить свет на ситуацию, дать ответы на все мучившие вопросы, да только нужно ли мне это на самом деле? Хочу ли я знать? Наверное, я еще не готова. Понимая, что просто глядеть друг на друга далее бессмысленно, я, так и не проронив ни звука, аналогично своей защитнице, уже отвернулась от нее. И в последний миг заметила, как словно потухла всякая призрачная надежда в очах напротив, как затуманился этот яркий взгляд, покрывшись, словно пеленой отчаяния. Я не смогу ее простить. И она это прекрасно сознает. Простить не смогу, а вновь все позабыть? Стереть из памяти уже навсегда то, что приносит мне нестерпимую боль? Смириться и продолжить жить дальше? Да, мне придется, так или иначе, это сделать. Но не сегодня. Пока во мне еще пеплом раздуваются угольки воспоминаний. Пока еще слишком тяжело даже думать о случившемся, тем более что-то решать. Я выжду время, внутренне переболею, потому что ничего иного мне не остается. Прошлого не воротишь, не исправишь, не изменишь. Остается только принять его, как таковое, и уповать на лучшее будущее. Сейчас же я решила вернуться к себе в комнату, и, пятившись обратно, снова напоследок глянула на свою йоджимбо. А оная уже спокойно присела неподалеку на энгаве, понуро склонив голову, позволив худым плечам поникнуть. Я не видела больше ее взора, он был сокрыт белесой челкой, что практически и весь юный лик укрывала своими прядями. И было в ее образе в данную минуту что-то, что заставило мое сердце опять слегка встрепенуться, отозваться печалью и… жалостью? Смешно. Как так получается-то, что жертва вроде как я, а пожалеть хочется ту, что считалась вообще-то убийцей!? Мне не понять ее полностью никогда. Что это значит, сознавать собственные ошибки и тянуть кровавый, греховный шлейф за собой, без надежды на искупление души? Я, наконец, плотно сдвинула сёдзи, скрываясь из поля зрения Мизуки, оставляя ее по ту сторону стен. И тут же в бессилии слегка прислонилась спиной к закрывшимся перегородкам, опираясь на деревянные вставки, боясь сильно надавливать, дабы ненароком не прорвать васи (*). Я думала, что уже не смогу заплакать, что все слезы кончились за прошедшую ночь. Но вновь ошибалась. Чуть запрокинув голову, я почувствовала, как первая горячая дорожка солоноватой влаги очертила щеку, следом за ней вторая, третья. Пришлось прижать руки ко рту, дабы не издавать лишних надрывных звуков. Чизуру уже не могла видеть, как за разделяющей ширмой, Мизуки совершенно неслышно приблизилась, все же уловив ее тихие рыдания. Лик куноити исказился незримыми муками, на губах застыла горечь, и болезненно сощурились небесно-голубые глаза. Тонкая девичья рука взметнулась к стене, за которой была сокрыта страдающая шатенка, ладонь невесомо легла на сёдзи, словно бы желая коснуться Юкимуры в безнадежной попытке принести той хоть какое-то облегчение. *** Сколько прошло времени, Такаси не знала. Может, час, может, два. Все вокруг словно потеряло для нее смысл. Она настолько погрузилась в себя, что на виду, казалось бы, осталась лишь пустая оболочка. Безликая, безжизненная, бледная, как сама смерть. Девушка и не поняла собственно, как, а главное, когда преуспела в том, что почти полностью смогла вытеснить из своей души, из сердца лишние чувства, а из головы выбить напрочь жалящие мысли. Она ни о чем не думала, ничего не замечала, а просто продолжала сидеть все на том же месте, на энгаве, где ее и видела последний раз Юкимура. Исполняя свой долг… Давно рассвело. Солнце уже находилось выше кромки горизонта. Это свидетельствовало о том, что время близилось часам к девяти. Обычно к этой поре штаб оживал, пробуждался ото сна, и все спешили к своим делам. Однако из-за происшедших событий, обстоятельств: будь то отсутствие Кондо-сана, уход Ито-сана, а так же по вине недавней стычки с демонами, в сей наступивший день в казармах было непривычно тихо. Слишком мало народу нынче находилось в храме Ниши, да и половина из них были ранены после боя с Казамой и его приспешниками. Ряды Шинсенгуми действительно блекли и мельчали прямо на глазах, и явно требовался экстренный, внеочередной призыв новобранцев. Этими думами уже озадачивался Хиджиката-сан, но без обсуждения всех вопросов с Кондо-саном, тот ничего самостоятельно решать не имел права. Поэтому оставалось пока только ждать возвращения главнокомандующего, да выхаживать раненых, у которых еще были реальные шансы выкарабкаться. Людей катастрофически не хватало, чтобы за всем поспеть, и не выбиться из привычного ритма жизни. Каждый человек в штабе сейчас был на счету. Поэтому когда поутру замкомандир Шинсенгуми не нашел нигде Юкимуры, что по обычаю всегда рано вставала и занималась бытовыми делами, то поначалу рассердился, грозясь сам наведаться к шатенке, дабы отчитать за невыполнение возложенных обязанностей. Но, попомнив произошедшие прошлым днем события, мужчина вздохнул, в очередной раз, мысленно попеняв себе, что девчонке досталось потрясений, и одна лишь ночь никак не могла помочь затянуть вновь закровоточившую рану из прошлого. Чизуру нужно было время, которого он, к сожалению, ей предоставить не имел возможности в полной мере. Ему требовались люди, помощь, чтобы не застопоривались дела в штабе, чтобы не накапливалось их еще больше за неимением рабочих рук. Поэтому Хиджиката решил, что ему следует самолично переговорить с Юкимурой. Он не знал еще, что именно ей скажет, как преподнесет свои мысли, напористо или же попытается смягчиться, утешить. Одно знал наверняка, оставлять все как есть сейчас, было категорически нельзя. Если девчонка вся погрязнет в своих переживаниях, страданиях, то она станет абсолютно бесполезной. А так как уйти от них она не могла, то лишь обузой, ни на что не годной, повисла бы на самурайских плечах, добавляя своим присутствием дополнительных неудобств. И Тошидзо так думал не потому что был весьма жестким человеком, отнюдь, просто он, наверное, из всех Шинсенгуми являлся самым рационально мыслящим, руководствующимся только логикой и голосом разума. Он рассуждал хладнокровно, говорил всегда, как есть, не стесняясь, не опасаясь кого-то задеть, обидеть своими высказываниями. И в данном случае, как бы грубо ни звучало, но если Юкимура всерьез углубится в свои душевные муки, поддастся отчаянию и сердечной боли, выбьется из привычного распорядка, то растеряет всю свою полезность. И придется уже тогда что-то решать, касательно самой шатенки. Хиджиката не хотел подобного допускать, от того и состроил четкий план в голове по приведению девчонки в былые чувства. Он сперва созвал к себе оставшихся командиров подразделений для важного разговора. А после сего импровизированного совещания, дал подчиненным нужные указания, что-то разъяснил, где-то приказал, не пожелав даже выслушивать чье-то несогласие со своими доводами. И хоть по окончанию беседы Тошидзо по-прежнему подмечал легкое недовольство и неодобрение со стороны товарищей по оружию, однако противопоставить твердому решению фукутё никто из них был не в праве. В принципе, Окита, Ямазаки, Шимада и даже Харада по итогу вполне лояльно отнеслись к распоряжениям лейтенанта о дальнейших их действиях и общем поведении. И один только Шимпачи еще слабо сопротивлялся, все никак не способный себя перебороть, пересмотреть свои взгляды на определенных личностей. А если точнее, то на определенную личность! Его, конечно, не обязывали к чему-то такому, за рамки выходящему. Не раскланиваться требовали с этой среброволосой девкой (ведь понятно же, о ком велась речь после всего случившегося), но пересилить себя в данной ситуации для него было ровно, как передавить своей же ногой собственную глотку. Однако если не он сам, то ему дали четко понять, что на горло ему тогда наступит кто-то другой. Образно выражаясь. И хотелось бы Нагакуре вспылить по этому поводу, высказаться, да только смысла раздувать скандал из-за какой-то ниндзя он тоже не видел. Во многом Хиджиката-сан был прав, приводя реальные доводы, отмечая, что в такое сложное для них время, разжигание и поддержание конфликтов в отряде просто недопустимо! Это ослабит их лишь сильнее. А того хуже, развалит изнутри. И сему виной, что же, станет чье-то ослиное упрямство и неспособность вести себя подобающим для истинного воина образом? Самурай не должен никогда руководствоваться ненужными эмоциями, а мыслить холодным, но твердым разумом, не поддаваясь ни на какие посторонние факторы, чувства. Поэтому волей-неволей, но присутствующим пришлось смириться и принять все указания Хиджикаты. Кому-то это далось легко, кому-то чуточку сложнее, а кто-то просто был Нагакура Шимпачи. Но ему так же иного выбора не предоставляли, и, скрипя зубами, мужчина дал слово, что изо всех своих исполинских сил постарается вести себя так, как того требуют сложившиеся обстоятельства. На том и порешили. Напоследок Тошидзо попросил именно Шимпачи наведаться за Юкимурой, дабы передать ей, чтобы та пришла незамедлительно к замкомандиру Шинсенгуми. Шатенка по-прежнему не разумела объявиться в их поле зрения, чем вызывала, по меньшей мере, беспокойство. А если произошло что-то непредвиденное и непоправимое? Что если они ошибались все-таки насчет так называемой защитницы Юкимуры, и та, наконец, улучив определенный момент, исполнила свою изначальную цель? Ведь так сталось, что все правда о прошлом шиноби всплыла наружу, и ей, казалось бы, больше нет места рядом с Чизуру. Поэтому ниндзя вполне могла подумать о том, что не оставит свою жертву для Казамы, а заберет ее душу с собой, и таким образом оправдает свое предназначение убийцы демонов. Все это, конечно, было маловероятным, исходя хотя бы из того, что сам Хиджиката в эту ночь подряжал Хараду, Шимпачи и даже Содзи по очереди проверять йоджимбо и ее подопечную. Он велел делать это тайно, не показываться, лишь во избежание внештатных ситуаций. Но кое-кто явно всегда предпочитал действовать по-своему... Тошидзо не особо волновало, как и какими способами достигались поставленные задачи, главное был результат. Наверное, поэтому-то он ничего и не сказал Содзи, когда прошедшей ночью подловил того, загадочно улыбающегося, идущего как раз со стороны комнат, где отныне проживали обе девушки в их штабе. Это было даже скорей под утро, отчего закрадывались мысли в голову темноволосого фукутё, что командир первого подразделения вообще не ложился спать, а, видимо, единолично бдел за девчонкой-куноити, несмотря на собственные частые недомогания и не проходящую болезнь. Хиджиката не был бы собой, если со всей своей природной проницательностью не догадался, что между Содзи и, вероятно, среброволосой девицей что-то произошло. Что-то, вызвавшее в очах Окиты этот легкий блеск заинтересованности, увлеченности. И, конечно же, сам лейтенант подобного не одобрял никоим образом, хоть и не был уверен в своих предположениях. Однако решил переговорить с Содзи наедине, когда отпустил всех остальных подчиненных, распределив между ними насущные дела и поручения. Окита, слегка ухмыляясь, как раз провожал глазами статную спину Нагакуры, когда тот, бормоча себе под нос, направлялся в сторону опочивален Юкимуры и ее защитницы. А когда друг скрылся за углом, Содзи внимательно и изучающе уже воззрился на Хиджикату, словно бы предугадывал, по какому именно поводу его задержали и что скажут в дальнейшем. Будто заглядывал в нутро «они-фукутё», отчего оный на долю секунд даже растерялся. И первое слово взял лучший мечник Шинсенгуми. - Нэ, Хиджиката-сан, и как Вам удается в этом творящемся хаосе сохранять бесстрастность ко всему происходящему? Вашей непоколебимости, твердости и холодному рассудку можно только позавидовать. А ведь Вы не всегда так спокойно реагируете на внешние раздражители, верно? Что или кто на Вас влияет сейчас? - Тот же вопрос хочу задать тебе. – Тошидзо проигнорировал и полуигривый тон собеседника, и нахальную улыбочку на губах подчиненного, а сразу обозначил то, что интересовало непосредственно его самого. - Мне? – Так искренне удивился командир первого подразделения, что и не поймешь, правда это или очередная уловка вечного шутника. – А я-то причем? Мое дело маленькое, выполняй себе приказы и живи спокойно. И если бы не моя внезапная хворь, то по-прежнему бы беспрекословно следовал всем Вашим указам, не подвергая их сомнениям, а тем более, непозволительной критике. Как некоторые. – Со смешком, застывшим на устах, Окита кивнул в сторону недавно ушедшего Шимпачи. - И тебе это было бы за радость? Конкретно сегодняшние распоряжения? Эти двое разговаривали какими-то непонятными загадками, но, кажется, друг друга прекрасно понимали. - О, не стоит делать таких поспешных выводов, Хиджиката-сан. Помнится мне, это Ваши слова, что нам в любом случае всем придется уживаться, терпеть, мириться с нежелательным присутствием кое-кого в нашем штабе. – Содзи специально не озвучивал лишних имен вслух, словно бы сохраняя эту импровизированную, напускную загадочность беседы с фукутё. Шатен замолчал на пару мгновений, взглядом оценивая, как его реплики отражаются на замкомандире, подмечая, что тот снова хмурится, о чем-то задумываясь. И, будто удовлетворившись реакцией, Окита продолжил, по-прежнему хитро улыбаясь, готовясь добить последними контрольными фразами: - А сегодня Вы вообще ясно дали всем понять, что отныне мы должны полностью пересмотреть свое неугодное поведение в отношении одной небезызвестной особы. Ну, конечно же, не ради нее самой. Вы же не это имели в виду, верно? – Он знал, на что надавливать, знал, как поддевать, и чертовски умело это проворачивал, даже не боясь, что разозлит лейтенанта, и того все-таки прорвет на гневные выплески. А нечего пытаться из себя строить невесть кого, демонстрировать якобы непоколебимое спокойствие, холодное равнодушие, бесстрастность. Увы, с таким талантом, скрывать истинную личину под непроницаемой маской, рождаются далеко не все, и Хиджикате в этом еще расти и расти. Стоило раньше поучиться у их бывшего товарища по оружию - Хаджиме-куна. Вот уж кого было не переплюнуть, не перепрыгнуть, и вообще никак не обойти в подобном. Сайто всегда мастерски сохранял лицо, не поддавался на провокации, внешние раздражители. Даже со стороны Содзи. А ведь шатен много раз пытался добиться своего, выбить друга из привычной колеи, но претерпевал постоянные фиаско. А потом и забросил гиблое дело, поняв, что сию неприступную «крепость» ему напором не взять все равно. Однако остальных, только притворяющихся, пытающихся выставить из себя не тех, кем на самом деле являлись, Окита раскалывал на «раз-два», как орешки. Он слишком хорошо знал людей, что входили в его окружение, слишком внимательно за всеми наблюдал. Словом, чертовски проницателен был командир первого подразделения. И сам-то как раз прекрасно умел лицедействовать, сменяя одну маску за другой, не выказывая истинной сущности без надобности. Ему не требовалось сему учиться, ему повезло с рождения, Ками-сама наградил за какие-то заслуги прошлой жизни, наверное, этой способностью менять личины, играть выбранные роли. И Содзи безбожно пользовался своим талантом, и получал от этого истинное удовольствие. - Так что, Хиджиката-сан, Вы о чем-то хотели со мной переговорить? Вот мне интересно, почему каждый разговор постоянно, так или иначе, сводится все к одной и той же… кхм, теме. Забавно, не считаете? Этот паршивец все просто-таки вывернул наизнанку! Опрокинул с ног на голову! Переиначил так, как было угодно ему самому! И насколько феноменально, искусно провернул, что абсолютно нечего противопоставить! Только что Хиджиката хотел предъявить Оките свои подозрения, касательно странного, повышающегося интереса к той самой небезызвестной особе, завуалированной в их беседе. Хотел выказать неодобрение, ставшему недопустимым, поведению Содзи с этой девицей. Намеревался задать четкие вопросы и получить такие же ответы Но не тут-то было! Мало того, что Содзи явно не собирался признавать ничего из предположений фукутё, так еще и обернул все так, что это не он постоянно темы про выскочку среброволосую затевает, а Тошидзо! И якобы именно лейтенант больше всех радеет за ее участь! Вон даже подчиненным велел поспокойнее относится отныне к ней и к случившемуся накануне. Не перенимать на свой личный счет, и на основе этого не цеплять девчонку-куноити, не встревать между ней и Юкимурой, а позволить им обеим пережить эту трагедию, смириться и продолжить двигаться дальше. Так же приказал и без дела не приставать к ниндзя, не сеять в отряде семян раздора, хотя бы пока Шинсенгуми снова не станут твердо на ноги. В данный момент каждый же был на счету, всем найдутся неотлагательные дела. И терять сейчас даже одного человека было недопустимо. Хиджиката думал, что вполне обосновал свои указы целесообразностью при данных обстоятельствах, подкрепив слова всеми возможными логичными доводами. И уж, конечно, никакого скрытого умысла у него и в голове не возникало. Однако поганец Содзи точно намекал на что-то, о чем Тошидзо мог лишь догадываться. Брюнет не собирался сильнее втягиваться в эту непонятную, глупую игру, что затеял командир первого подразделения, хотя бы потому, что не мог с уверенностью сказать, что по ходу очередной словесной «дуэли», Окита-таки не выведет его из себя, и тогда лейтенанту придется наказать злостного шутника. А зеленоглазый все с интересом наблюдал за своим командиром, за тем, как на красивом лице фукутё, в районе гладкого лба пролегли мелкие морщинки от того, что тот хмурился, как губы его то сжимались в тонкую полоску, то расслаблялись, испуская тяжкие, но едва слышимые вздохи. Наверняка, Тошидзо порывался каждый раз что-то сказать, даже высказать. Но сдерживался, боролся с собой, и этим еще сильнее забавлял своего собеседника, который не переставал лыбиться ни на миг. Чертов лис! - Нэ, Хиджиката-сан, - томительно ласково Окита позвал вице-командующего, вырывая того из плена мыслей. – Так что Вы хотели мне поведать? Может, решили приставить и в дальнейшем присматривать за нашей общей… проблемой? Просто присматривать, ничего более. Ну, мало ли. Я же все равно особо не обременен, а надзирателя она лишилась. Или, Вашими же словами… - Да делай ты что хочешь, - внезапно, не дослушав до конца, резко воскликнул Тошидзо, понимая, что этот подчиненный грозит свести его с ума, и лучше побыстрее от него отделаться, дав свободу действий. Как этот неугомонный умудрялся обернуть любую ситуацию в свою пользу?! Вылезти из любой передряги, да еще с победным венком на челе?! И с самым бахвалящимся, самодовольным видом! - Ну, тогда пойду, исполнять Ваш приказ. - И снова лучистая улыбка, игривый блеск зеленых глаз были посланы, теряющему самообладание «они-фукутё». А потом Окита преспокойненько покинул Хиджикату, уже не услышав, как тот цветасто выругался сквозь плотно сжатые зубы. И почему темноволосый самурай в эти мгновения ощущал себя по всем фронтам облапошенным, словно оставшимся в дураках?! А все этот чертов лис! *** Пока те двое переговаривались между собой, Шимпачи достиг нужных комнат и еще на подходе заметил среброволосую куноити, которая сидела на энгаве, казалось бы, даже не шелохнувшись. Лишь по приближению самурая, девчонка слегка приподняла голову, дабы взглянуть на него, после чего без слов кивнула, в знак приветствия. Нагакура успел подметить, каким все-таки блеклым стал ее взор. Шиноби и сама выглядела слишком бледной, даже белой, как мел. И какой-то осунувшейся, словно исхудавшей донельзя за одну только ночь! Неужели так сильно переживала по причине случившегося, из-за прошлых убийств? Или же тревожилась потому, что хотела сию правду скрыть, а она все равно предстала перед остальными? Чего ниндзя боялась больше, что ее накажут, или, что она вконец потеряет всякое доверие своей подопечной? А, может, строптивицу заботило, что она не оправдала надежд? Чьих именно? Нагакура не знал ответов ни на один из мучивших вопросов. А так как особым даром терпения и скрупулезным образом мышления, мужчина отродясь не обладал, предоставляя это более способным людям, то и сейчас решил довериться фукутё, и просто попытаться исполнять данные свыше указания. Пришлось себя пересилить, но Шимпачи, когда совсем приблизился к сидящей девушке, все же негромко произнес: - Охаё. - Если Такаси и удивилась его внезапному приветствию, то вида никакого не подала. И более на него не посмотрела. Самурай набрал побольше воздуха для очередной реплики, - Чизуру еще не проснулась? Все ли у нее в порядке? Ее Хиджиката-сан потерял. Велел передать, чтобы она зашла к нему. Скажешь ей? Мизуки вновь промолчала, что, в принципе, было предсказуемым явлением. Ее обыденное поведение постепенно становилось привычным и менее раздражающим. Мужчина предполагал, что девица просто кивнет, что поняла указания, однако та через пару мгновений все же заговорила, и голос ее прозвучал настолько слабо, бесцветно: - Сумимасэн (*). Не думаю, что у меня получится выполнить Ваше поручение. А вот это уже интересно. Противится? С чего бы? Так не вовремя решила повыказывать свою дерзость? Забылась, или же не считает, что обязана даже выслушивать кого-то ниже Хиджикаты-сана по званию!? Шимпачи нахмурился, ожидая пояснений, почему шиноби отказывалась всего лишь передать нужные слова своей подопечной. И не с первых минут, но все же догадка посетила его голову, чуть сбавив, было разгоревшийся гневный порыв. От того морщинка на его лбу пролегла еще глубже. Нагакура только сейчас начал сознавать в полной мере, чего именно опасался Хиджиката-сан, когда говорил, что если эти две девушки не сойдутся снова друг с другом, то будут создавать вполне реальные трудности и неудобства окружающим. Не нянькаться же самураям с ними и их девичьими капризами в дальнейшем?! Ох, как же все-таки прав был Сайто! Снова Шимпачи попомнил своего боевого товарища! Ведь тот изначально предупреждал, что одна баба в мужском обществе не к добру, а две так и вообще – конец спокойной жизни. Правда, конечно же, синеглазый никогда не выражался так грубо, он высказывался более тактично, но сути это не меняло. - И что же, вы теперь в молчанку играть будете друг с другом? – Неожиданно грозным, но не превышающим допустимых норм тоном заговорил командир второго подразделения, нависая темной тенью над Мизуки. И та, наконец, ответила на его испытующий взгляд. В ее голубых очах отразилась повинность в собственной беспомощности и отголоски отчаянной потерянности. Словно девица не знала, как еще сказать, оправдать свое поведение, каким образом донести до Нагакуры-сана, да и до остальных, что ничего хорошего не выйдет, если она даже просто попытается заговорить с Чизуру. И сама вряд ли наберется храбрости, а Юкимура, скорей всего, даже слушать ее не станет. Шимпачи сильнее начинал закипать, причем уже на обеих девчонок, понимая в который раз, что женщины действительно только и могут, что приносить лишнюю головную боль со всеми своими заморочками и предрассудками! Он уже вознамерился высказать вслух о том, что вертелось у него в мыслях, но его прервал слабый голосок, бывший когда-то звонким, веселым, прозвучавший сейчас слишком неестественно: - Нагакура-сан, нет нужды утруждать кого-то. Я все слышала. Уже иду. – С этими словами, Чизуру растворила сёдзи, выходя из своей комнаты на энгаву. Она была привычно одета, аккуратно причесана, словом, выглядела, как и всегда. Однако нет! Увидев эту девчушку после произошедших неприятных событий, Шимпачи опешил, совершенно не узнавая Юкимуру. Не было обыденной нежной улыбки, радостного приветствия, доброжелательности. Глаза ее потемнели, утратив былую живость и задор, став совсем уж черными, будто бездонная пропасть, пугающая своей непроглядностью. А юный лик был столь же бледен, аналогично, как и у Мизуки. Только вот под карими очами Чизуру еще и пролегли глубокие, казавшиеся болезненными тени, свидетельствующие о том, что девушка если и спала хоть немного за прошедшую ночь, то сны облегчения и отдыха организму все равно не принесли, став еще большим мучением. Наверняка, шатенку терзали кошмары, и она, постоянно пробуждаясь, плакала. Сердце бравого самурая сжалось, заставив ощутить почти физическую боль от виденного в данную минуту. Он очень переживал за их любимицу, сочувствовал ей, и опять разъярялся на ту, что принесла все эти страдания Чизуру! Даже слова и советы Хиджикаты-сана вновь растеряли всякую силу, отошли на задний план, и Шимпачи готов был сорваться в любой миг на неугодную ниндзя! Но едва в очередной раз зыркнул на девицу-куноити, как весь запал улетучился - среброволосая ведь выглядела не лучше своей подопечной. Как же все-таки сильно на них обеих повлияла трагедия общего прошлого. И если с Юкимурой все понятно, по каким причинам она мучилась. То касательно убийцы демонов - не совсем. Мизуки, что непривычно, даже не глянула на объявившуюся подзащитную, а так и продолжила смотреть куда-то перед собой, стараясь держать ровную осанку, непроницаемое лицо. Чизуру тоже не обращала внимания на свою йоджимбо, а, мимолетно поклонившись Нагакуре-сану, быстро проговорила слова приветствия, и тут же поспешила к Хиджикате. Она не то, что не стала дожидаться Такаси, как раньше, она даже не позвала ее за собой! Шимпачи с минуту глядел в спину стремительно удаляющейся девчушки, недоумевая со всего творящегося вокруг. Потом перевел взор на безмолвную шиноби, подметив, что та выждала определенные мгновения, а затем спокойно поднялась на ноги, тоже преклонилась, и последовала за своей подопечной, но держа приличное расстояние между ними. Что оставалось невольному свидетелю, первому узревшему изменившиеся отношения между девушками? Только разводить руками, да качать головой, снова убеждаясь в правоте замкомандира Шинсенгуми. Оставлять все, как есть, действительно ни в коем случае было нельзя, но помочь этим девицам разобраться между собой тоже никто из посторонних не смог бы. Только они сами способны были преодолеть сложившиеся трудности. И либо вместе, либо раз и навсегда поодиночке. *** Мизуки шла за Чизуру, по-прежнему держа дистанцию, не сокращая ее ни на шаг. И когда шатенка все-таки остановилась возле зала совещаний, где ее должен был поджидать Хиджиката-сан, Такаси аналогично замерла на том же заданном расстоянии. Как раз вовремя появился и темноволосый фукутё, что обыденным, хмурым взором встретил прибывших особ женского пола. Он внимательно осмотрел обеих, конечно же, подмечая все то, что до него успел подметить Нагакура. И Тошидзо подвергся аналогичным чувствам, озадачился схожими мыслями с командиром второго подразделения. Но в отличие от Шимпачи, лейтенант тут же начал соображать, искать пути решения сложившейся неприятности. Поэтому взгляд его слегка затуманился задумчивостью и замер именно на Такаси. А та, хоть тщательно скрывая, но все же испытала дискомфорт и толику нервного трепета. Может, он надумывал-таки ее наказать? Хоть это и было бы не логично. Ведь по сути, сами Шинсенгуми к тому, что произошло в прошлом Мизуки и Чизуру никакого отношения не имели! Их это даже косвенно не касалось. Такаси ведь не знала, как все обстояло на самом деле... Так за что в данной ситуации применять насилие в ее отношении, когда конкретно им шиноби ничего не сделала? Но девушка ничуть бы не удивилась подобному решению, и даже спокойно приняла бы свою участь, безмолвно согласившись, что заслуживает кары за свои деяния. Ей в принципе было не привыкать к наказаниям, ибо даже в ее бывшем клане частенько применяли жестокие методы борьбы с неповиновением и провинностью воинов. А так как младшая Такаси едва ли не славилась бунтарским нравом и гонором, то подвергалась воспитательным мерам чаще остальных соплеменников. И при всем при этом еще бытовало мнение в клане, что якобы строптивице все равно многое спускают с рук, прощают! Да, конечно, еле живую, после многочасовых побоев, ее в итоге прощали, не добивали, оставляя в живых, напоследок лишь предупреждали, что за очередное непослушание наказания удвоятся. Да только могли ли эти угрозы хоть как-то подействовать на не в меру дерзкую особу? Переломить Мизуки не так-то было просто, а уж тем более выбранными, жестокими методами! Но, как оказалось, она спокойно гнулась и ломалась самостоятельно, и причиной тому стала... непримечательная девчушка, одетая в мужские одежды. Сколько же перемен Чизуру неосознанно свершила со своей защитницей, сколько внесла в ее жизнь нового, неизведанного, но такого неповторимо-прекрасного. Согревала заблудшую душу своим внутренним светом, источала тепло. И что получила взамен? Боль, страдания, горечь и муки от потери родных! Пусть это все свершилось давно, задолго до их близкого знакомства, но вины Такаси сей факт никоим образом не умалял. Она сама так решила, настраивала себя и обвиняла. Она готова была взять бремя ответственности и нести его на плечах до скончания жизни, не имея права на прощение, на искупление грехов! До момента, когда предстанет перед судом Божьим... Из раздумий среброволосую вырвал голос Хиджикаты-сана. Он уже пропустил Юкимуру в зал совещаний, а сам на пару минут задержался, дабы отдать приказ ниндзя: - Жди здесь. Разговор будет недолгим, но приватным. Интересно, фукутё специально хотел переговорить с Чизуру наедине? Узнать, что шатенка думала по поводу всей ситуации, выслушать ее предложения, как поступить с безжалостной убийцей в дальнейшем? Возможен был любой исход, и Мизуки заранее ко всему морально готовилась. Когда замкомандир Шинсенгуми тоже скрылся в выше обозначенном помещении, оставшаяся одна девушка прошла чуть вперед по энгаве до лестницы, спустившись по ступенькам и присев на самую нижнюю. Взгляд ее вперился в пустоту, создавая видимость, что его обладательница никого и ничего вокруг не замечает. Ни пение птиц ее не отвлекало от гнетущего, ни лучи яркого солнца, припекающие уже поутру во всю силу. И даже насыщенно-голубое, чистейшее небо осталось без внимания. Такаси держалась по привычке ровно, осанка ее была прямой, лицо непроницаемо. Она маскировалась, как могла, чтобы сокрыть все то, что творилось внутри. Даже от самой себя! Еле слышно раздались еще далекие, но все приближающиеся шаги. Шиноби уловила их загодя, прежде чем пред ней предстал рыжеволосый, высокий самурай, что загородил своей статной фигурой отблески солнца, отбросив мощную тень на хрупкую куноити. Такаси не подскочила тут же, активно начав приветствовать новоприбывшего, - от нее и не ожидалось ничего подобного, - но спокойно поднялась, мимолетно взглянула на мужчину и слегка качнула головой. Ни единого лишнего слова, все, как обычно. Вроде бы. Саноске тоже успел привыкнуть к поведению ниндзя, поэтому аналогично кивнул в ответ. И девица, посчитав, что выполнила все правила приличия, снова отвернулась в сторону, но присесть в обществе самурая больше не решилась. Так они и замерли. Харада встал аккурат напротив Мизуки, прислонившись широкой спиной к противоположным перилам лестницы, ведшей к главному входу в храм. Он сложил внушительные руки на полуобнаженной мощной груди, слегка склонил чело, так, что скрыл огненными прядями челки подсматривающий взор янтарных очей. Он мельком наблюдал за Такаси, как и его товарищи, все-таки подмечая определенные перемены в ней. И задумывался, пытаясь понять, а не маска ли показушная застыла на лике ниндзя, или это действительно истинные чувства и переживания отбросили тень печали на ее миловидные черты? Может, стоило что-то сказать? Завести разговор? С попыткой выяснить то, что будоражило умы самураев. Вот только явно не Сано слыл в Шинсенгуми опытным оратором, способным толкать мудреные речи. Да, он был порой словоохотлив, умел когда надо красиво говорить, но в более приятной компании, среди фавориток-гейш, и уж точно не на такие серьезные темы. Оно ему вообще надо? Командир десятого подразделения всецело доверялся в подобных вопросах Хиджикате-сану, тем более что именно фукутё изначально все это заварил, позволив среброволосой девчонке примкнуть к ним. А сегодня вообще дал четкие указания, касательно шиноби. Поэтому с чистой совестью Саноске решил «умыть руки», позволив верховодить тем, кому по статусу положено. Харада не станет напрасно лезть в эти дебри, разбираться, что к чему. И если еще к Чизуру оный с готовностью проявит чуткость, участие и, конечно же, заботу, то к так называемой защитнице - вряд ли! Каждый человек в этом мире, так или иначе, должен держать ответ за все свои греховные деяния. Так думалось рыжеволосому мужчине. И стоило бы тогда вообще тут стоять, мяться, но пришел-то Харада не к ниндзя явно, а направлялся к Хиджикате-сану, дабы кое-что уточнить у того. Но, видимо, на данный момент фукутё был занят, беседуя с Юкимурой, раз уж ее йоджимбо наблюдалась одна поблизости от зала совещаний. Посему следовало подождать, вот Саноске никуда и не уходил. Однако каждые пролетавшие минуты тягостного ожидания начинали действовать самураю на нервы, и он уже нетерпеливо стал елозить по земле ногой, все поглядывая в сторону закрытых, нужных сёдзи. И словно по велению Ками, наконец, заветные створки распахнулись, являя двух выходящих на улицу людей. Первой показалась Юкимура – все такая же бледная, измученная внутренними переживаниями, и Сано никак не смог остаться безучастным. Его взгляд заострился на шатенке, наполнившись неподдельными чувствами заботы и тепла. Ему внезапно захотелось подойти к Чизуру, мягко обнять их малышку, укутать в своих богатырских объятиях это хрупкое, ранимое создание. Но он не мог допустить себе подобных вольностей, побоявшись совсем выбить девчушку из колеи, смутив своим беспардонным поведением. Харада дождался, когда за спиной кареглазой приостановился Хиджиката-сан, и только тогда поднялся по ступенькам, приблизившись к двум выше обозначенным людям, поприветствовав их, но по-прежнему удерживая все внимание на Юкимуре. Рыжеволосый попытался улыбнуться ей, аккуратно положил ладонь на ее голову, слегка погладив по мягким волосам. - Доброе утро, - с такой нежностью, с таким теплом произнес, что впору бы Чизуру, как бывало ранее окраситься в багровые оттенки на щеках. Но этого не случилось, что заставило Саноске тяжко вздохнуть. Вместо того, кареглазая просто прошептала аналогичное пожелание командиру десятого подразделения, и, испросив позволения идти, тут же направилась по энгаве в сторону расположения лазарета, ведь Тошидзо поручил девчушке помогать Ямазаки с ранеными, что, в принципе, не было удивительно. Поражающим фактом стало другое, отчего оба мужчины несколько недоуменно сначала смотрели вслед уходящей, а после перевели одновременно взоры на вторую особу противоположного пола, что все еще наблюдалась неподалеку, не двигаясь пока с места. Мизуки стояла по-прежнему спиной ко всему происходящему, будто на слух улавливая передвижения своей подопечной. И когда та уже почти скрылась из поля зрения, куноити, наконец, развернулась, поднялась по лестнице и последовала за Юкимурой. Не было этими двумя девушками произнесено ни слова друг другу! Обычно Чизуру окликала Такаси, всегда ожидала ее, не уходила одна. Но не теперь, после случившегося накануне... - Может, все-таки их лучше разделить? Хотя бы на время? – Внес дельное предложение Харада, обращаясь к Хиджикате, который еще глядел в ту сторону, где минутой ранее прошли Мизуки с Чизуру. - Нет, - твердо противопоставил ему Тошидзо, уверенный в своих личных методах решения сложившейся проблемы, - это только еще больше их разобщит. Та трагедия либо сблизит их сильнее, чем прежде, если они смогут ее пережить, принять и смириться, либо навсегда разъединит. И тогда уже у нас не останется иного выбора, кроме как… Хиджиката не досказал мысль, и Харада вопросительно приподнял брови, внимательно вглядываясь в непроницаемое, слегка хмурое лицо своего главнокомандующего, пытаясь понять, что тот имел в виду. - Ты хотел поговорить? Проходи. – И как ни в чем не бывало, не замечая недоумевающего взгляда товарища, замкомандир уже пропускал того вновь в зал для совещаний, дабы побеседовать в приватной обстановке. *** Едва две девушки достигли лазарета, как из открытых дверей тут же показался Ямазаки Сусуму, в руках которого была емкость с окрашенной в алый цвет водой, наполненная до краев такими же окровавленными тряпицами. Он заметил Юкимуру с Такаси, и тут же без лишних предисловий скинул свою ношу шатенке, начав отдавать ей дальнейшие указания. Мизуки разведчик отряда поначалу просто кивнул. Но когда в покои для раненых вошла только Чизуру, а ее защитница так и осталась стоять на улице, то Ямазаки вновь вышел, и уже недовольно проговорил своей бывшей приятельнице: - Извини, но сейчас прохлаждаться никому не положено. От произнесенных слов, куноити удивилась, не совсем понимая, что опять сделала не так? Ей приказаний подобных никто не отдавал, и вообще ей всегда было запрещено не только ли помогать с ранеными, а даже переступать порог лазарета. И только случай с Хакуто-куном стал исключением. Так что же сейчас от нее хотел друг детства? - Лишние руки нам не помешают, так что давай, включайся в работу. - Пояснил Сусуму на невысказанные вопросы, словно бы отразившиеся на лице среброволосой девушки. Ниндзя не сразу вняла услышанному, еще какие-то мгновения недоверчиво поглядывая на Ямазаки, а тот подхватил сомневающуюся под локоть, подводя к нужным сёдзи, и подтолкнул ее внутрь помещения, пропахшего, казалось бы, одновременно кровью, потом и лекарствами. - Не стой столбом только! – Слегка недовольно пробурчал Мо-кун, накидывая в руки шиноби запачканное постельное белье. – Поменяй на чистое. – И воспротивиться не дал, хотя вряд ли Мизуки посмела бы. Так и потекло время дневное в хлопотах, в уходе за пострадавшими. Врачеватели - вольные и невольные - прерывались лишь для того, чтобы сходить пообедать, поужинать, а потом вновь возвращались к своим неотлагательным обязательствам. Что странно, Такаси ела теперь уже постоянно вместе с остальными самураями, никто не выдворял ее на улицу ожидать своей очереди трапезничать. Обосновывая сие решение тем, что попросту нет лишнего времени, чтобы бесполезно его растрачивать. Чизуру не могла, как ранее выжидать свою йоджимбо, пока та бы отдельно насыщалась, ибо забот в штабе итак непочатый край. И среброволосая поддавалась логичности перемен, ничего против не имея. Что не сказать было о ее подопечной. Юкимура еще никогда не выглядела столь блекло, не терялась на общем фоне своего окружения. Ее словно бы и невидно, и неслышно было. Она запрятывалась за спины мужчин, садилась подальше ото всех и ела молча, не участвуя ни в каких переговорах. Мизуки, конечно, вела себя аналогично, но куноити просто не изменяла своим привычкам. Однако губительная напряженность слишком явственно чувствовалась между этими двумя девушками, и изменившаяся атмосфера вокруг заставляла присутствующих рядом самураев волей-неволей поддаваться обоюдному, тусклому настроению. Хиджиката-сан был все же прав стократно, предполагая подобный поворот развивающихся событий. Но что они все могли поделать в сложившейся ситуации? Только ждать, полагаться на время, которое хоть и не излечит полностью, но сможет подзатянуть раскрывшиеся, незримые раны, и расставит все по своим местам. А оно неумолимо шло, сменяясь днем и ночью. Давно вернулся Кондо-сан, правда, привез не особо приятные новости о готовящихся заговорах противников. Дум для главнокомандующих прибавилось, плюс решили организовать-таки новый набор воинов в ряды Шинсенгуми, а после пополнения отряда Хиджиката с Кондо готовили своих подчиненных к очередному переезду. Храм Ниши изначально совсем не радушно встретил временных проживающих, и как только появилась возможность его покинуть, командиры тут же не преминули воспользоваться шансом. Но сразу приступить к сборам не получалось, ибо не все раненые встали на ноги, обрели былое самочувствие, тем самым задерживая остальных. Но благодаря должному уходу, заботам и лекарствам, уже вскоре лазарет должен был опустеть, и вот тогда бы началась массовая подготовка к передислокации. Не покладая рук, игнорируя усталость, Чизуру каждый день загружала себя работой, взваливала на свои плечи кучу обязанностей, и постоянно была в движении, что-то делая, кому-то помогая. Она словно белка, впрыгнувшая в колесо судьбы и завертевшаяся в его круговороте. Казалось бы, она просто боялась остановиться, хоть на какие-то мгновения замереть на месте, прекрасно зная, что ее обязательно снова настигнут навязчивые, мучительные мысли, воспоминания. Она убегала от самой себя, прикрываясь насущными, бытовыми заботами и хлопотами, отгораживалась ото всех, пряталась и все больше замыкалась. Окружающие, конечно же, подмечали происходящие перемены с девчушкой, но никто не мог ничего сделать, как бы ни пытались. Больше шатенка не проводила с самураями свободного времени, не стремилась к общению, как раньше. Только как заведенная что-то делала, чем-то занималась: то с ранеными, то по хозяйству. Она не замечала, что силы ее истончаются день за днем, как не хватает положенного отдыха организму, ведь даже по ночам Юкимура не ведала покоя, мучимая все теми же кошмарами. Еще эти взоры - голубые взоры убийцы преследовали несчастную! И не было спасения от них ни в грезах Морфея, ни на Яву. Сама же виновница происходящего с Чизуру, как и прежде постоянно находилась рядом, но больше не пыталась пресечь рамок отныне дозволенного. Они не разговаривали между собой уже столько, что диву даваться оставалось. Мизуки, по прошествии небольшого времени, все-таки смогла смириться с суровой действительностью, принять ее и существовать дальше, не противореча прошлому, но опираясь лишь на зов неоплатного, пожизненного долга. Она не простила сама себя, ни в коем случае, просто внутренне пришла к определенным логическим выводам и отринула все лишние чувства прочь. Она не искала уже прощения и со стороны подопечной, ведь понимала, что это невозможно! И не тратила слов, не лезла к Чизуру понапрасну, хотя были все шансы. Своим несговорчивым поведением шиноби, кажется, ввергала в недовольство самураев Шинсенгуми. Складывалось такое ощущение, будто они только и ждут хоть каких-то решительных действий от куноити! Что провинившаяся проявит себя, что-то сделает, дабы изменить, черт возьми, неприглядную ситуацию! Мужчины неоднократно, так или иначе, сталкивали двух девушек, принудительно завязывая между ними беседу, но все было тщетно. Такаси, если честно, не понимала порывов бравых воинов. Она не препятствовала этим потугам, но и на встречу не шла, не разделяя их странных и необъяснимых попыток во чтобы то ни стало опять сблизить защитницу с подзащитной. Для чего им это было нужно? Зачем? Она же грешница, убийца, она же никому тут особо никогда не нравилась! Ее должны ненавидеть пуще прежнего, разве нет? Она больше не трогает их любимицу, даже не подходит ближе заданного расстояния, лишь со стороны оберегает, присматривает, как и клялась, но не тревожит понапрасну своим присутствием. Она исполнит свой долг в полной мере... Так что же еще им надобно? Не трогайте, не обращайте внимания, позвольте просто существовать обезличенной тенью! В один из дней опять сработал закон подлости, и к Мизуки снова прицепился Содзи. Конечно, его поползновения стали весьма редким явлением нынче, ведь командиру первого подразделения делалось все хуже, здоровье его скатывалось, и мужчина медленно, но верно угасал. Такаси прекрасно знала, к чему в итоге приведет его неизлечимая хворь, но даже думать о таком заранее не хотелось. Она не подала виду, но все же с мимолетной воодушевленностью восприняла очередную нападку Окиты-сана, когда тот внезапно объявился, привычно хитровато улыбаясь, несмотря на то, что выглядел чересчур скверно. До чего же сильный все-таки молодой человек, не столько физически, сколько духовно. Осознавая, что его ждет неминуемая участь, оный продолжал держаться, пусть и на остатках сил. Стоило воздать ему должное уважение, восхищение даже, но совершенно не праздные обстоятельства, да и сама причина явно не располагали. Зеленоглазый шатен предстал перед обеими девушками в тот момент, когда Чизуру развешивала постиранное белье на свежем воздухе, а Мизуки затачивала саи, сидя на лавочке неподалеку. Содзи приветливо махнул рукой Юкимуре, но плюхнулся рядышком с Такаси, тут же лукаво воззрившись на нахмурившуюся словно по инерции девицу. - Все-таки кое-что вообще не меняется. И когда ты станешь меня более благосклонно встречать? – Он как всегда начал со своих извечных шуточек, а среброволосая напустила на себя привычный, игнорирующий вид. – Я же теперь еще и твой новый надзиратель. Приказ Хиджикаты-сана. Могла бы быть со мной поприветливее, а то, не дай Ками, донесу на тебя невесть чего. – Он, конечно же, говорил не серьезно, и прекрасно понимал всю абсурдность собственных слов. Ну, какой из него сейчас присматривающий? С его-то состоянием и постоянными приступами болезни. - Вы бы больше отдыхали, - немало подивив Содзи, все-таки ответила ему Мизуки, спокойно взглянув на него. Все с тем же тусклым взором, что так не нравился Оките. – Это пошло бы Вам на пользу. - Врачебные советы давать вздумала? Без году неделя, как лекарствуешь, а уже самомнением обрастаешь. Что дальше? Подрядишься ко мне в невольные сиделки? – Он все забавлялся, подначивал, пытался раззадорить собеседницу. Но на повторное высказывание отклика уже не получил никакого. Такаси поднялась на ноги, убрала оружие за пояс, заметив, как ее подопечная, покончив с бельем, направилась дальше по делам. Шиноби поспешила за Юкимурой, лишь напоследок просто кивнув командиру первого подразделения, прощаясь с ним. А оный снова провожал неотрывным взором двух уходящих девушек, и когда те скрылись из поля зрения, не стал сдерживаться, громко закашлявшись, отвернувшись и прикрыв рот белой тряпицей. Схаркивая алую кровь на материю, испытывая агонию боли внутри, мужчина понимал, что времени у него остается все меньше и меньше с каждым ускользающим мгновением. И становилось даже как-то печально, тоскливо. Не боязно, но неприятно. Как же много, черт возьми, он не успевал сделать в этой несправедливой жизни! В тот же вечер уставшая, вконец измученная Юкимура спустилась с энгавы храма, подойдя к тем самым лавочкам, где еще утром их занимал Окита-сан, потеснивший в сторонку Мизуки. Чизуру тогда только поприветствовала шатена, в тайне надеясь, что он не заведет с ней нежелательного разговора ни о чем, просто с целью ее приободрить. И командир первого подразделения, что стало явным открытием, вдруг все свое внимание обратил на ее йоджимбо! И не позлословить приходил, хотя о чем именно эти двое разговаривали Чизуру не прислушивалась, но по виду их можно было понять, что Окита-сан не цеплял грубостью Мизуки, не оскорблял, не вызывал на словесные перепалки, как бывало ранее. Юкимура даже в тот момент исподтишка поглядывала на столь нестандартную "парочку", подмечая, что как-то по-иному зеленоглазый смотрел на куноити. Может, это всего лишь было разыгравшимся воображением юной демоницы? Выяснять это, Чизуру, конечно же, не стала бы - ни причин, ни возможностей. Да и ее это не должно отныне касаться, своих проблем с лихвой. Шатенка вдруг замерла на месте, тяжело решаясь, но слегка полуоборачиваясь через плечо, дабы мельком взглянуть на ту самую среброволосую шиноби, которая по-прежнему держалась позади на некотором расстоянии. Таким образом Такаси выполняла требования своей подопечной, сказанные той в пылу отчаяния. Ниндзя не приближалась, соблюдала заданную дистанцию, но и не покидала Юкимуру ни при каких обстоятельствах. Кареглазая девчушка мысленно вновь отметила, что ничего действительно особо не изменилось в их жизнях. И если бы не тот день, не та истина, что пролилась горящей, выжигающей лавой на потревоженные раны, то между ней и Мизу-тян все по-прежнему было бы так, как раньше. Хотела ли Чизуру вернуться к изначальным отношениям, хотела ли никогда не знать правды? Она все еще не могла ответить на эти вопросы. И, честно сказать, уже устала от всего происходящего, от собственных мученических тревог, сомнений. Прошло четыре недели, а лучше ей не становилось. Забываться не забывалось, и кошмары не покидали. Она теряла последние кусочки сил на борьбу с самой собой, и чувствовала, что проигрывает. В данный момент Юкимура очень хотела побыть одной, хотя бы чуть-чуть. Без всякого стороннего присутствия. И впервые за продолжительное время, она прямо посмотрела на свою йоджимбо, развернувшись полностью и заговорив тихим, едва различимым голосом: - Пожалуйста, позволь мне немного постоять в одиночестве. Хочу собраться с мыслями. Мизуки поначалу подумалось, что ей мерещиться, будто Чизуру к ней обращается. Что разыгралось воображение, от чего ниндзя не сразу сообразила, что от нее требуется. А замерла на месте, все так же поодаль, слегка расширившимся взором взирая на свою подопечную. И лишь по истечении нескольких мгновений, девушка, наконец, осознала реальность происходящего, коротко кивнув, но добавив: - Оставить тебя совсем без присмотра я не могу, извини. Но меня ты не увидишь. Я отдалюсь насколько возможно, но все равно буду где-то поблизости. – И с этими словами, оная развернулась и последовала в противоположную сторону от Юкимуры. Шатенка смотрела в спину защитнице, замечая, как силуэт в темных одеяниях все больше терял очертания в вечерних сумерках, пока не поблек вовсе, будто бы растворившись в пустоте. Чизуру даже прислушалась к окружающему пространству, словно бы желая уловить дальнейшие незримые передвижения прячущейся от глаз шиноби. Но тщетно. Теневые воины не зря обучались с младых лет скрываться, таиться, если того требовали обстоятельства, и Мизуки в этой технике явно была если не одной из лучших, то очень близка к идеалу. Вспомнить хотя бы первые дни знакомства с среброволосой куноити, когда та обитала на территории штаба Шинсенгуми, но никто не мог выловить шпионку до определенной поры, когда она сама им, можно сказать, по опрометчивости сдалась в руки. Ох, не стоило ворошить очередные воспоминания. Снова колкой болью явилось осознание того, что время то минуло, и вышло все не так, как хотелось и ожидалось. Тогда они были врагами, потом стали… друзьями? А сейчас кем? Вздохнув, Юкимура в сотый раз поняла, что сколько бы она не убегала, сколько бы ни пыталась отказаться от действительности, укрываясь внутри себя, лучше и легче от этого не становилось. Ей следовало уже принять истину, как таковую и смириться. Она, правда, устала… Присев на лавочку, девушка внезапно в полной мере ощутила вмиг навалившуюся слабость, поэтому, подвергаясь бессилию, откинулась на деревянную поверхность, тяжело сомкнула веки, не заметив, как сознание моментально стало ускользать. Трудовые, перегруженные будни, без должного отдыха, непосильная ноша, взваленная на хрупкие девичьи плечи, все вкупе и привело к логичным последствиям - Чизуру растратила все резервы собственного организма. И снова, едва Морфей простер к ней ласковые, манящие руки, зазывая в свое Царство, как встречающей во мраке опять предстала Она! Да почему?! Почему Мизуки постоянно снилась ей?! Что за смысл был видеть куноити и в реальности, и в грезах?! Что это был за знак? Предупреждение? Или же напоминание о чем-то, что Чизуру упускала из виду, не могла никак вспомнить? Опять эти взоры преследовали шатенку, а она пыталась убежать. Но заранее знала исход. Однако в этот раз, после того, как всепоглощающее пламя стало разрастаться вокруг сновидицы, к ней не рванула ее спасительница, не протянула руку помощи. И Чизуру испугалась, что сгорит! Голубые взгляды не исчезали с чернильного полотна, а смотрели уже как-то осуждающе. И девчушка не выдержала, громко вскрикнув, не осознав, что сделала это и на Яву. Ее тут же слегка потрясли за плечо, пытаясь пробудить от незапланированного кошмара. - Чизуру, проснись! Она резко вдохнула, распахнула ошалелые очи, и натолкнулась на тот самый преследовавший взор! Девчушка не до конца очнулась, разум все еще был затуманен, и тело ее действовало бесконтрольно. Звякнуло родовое кодати, мгновенно извлеченное из ножен, и острый кончик оказался прижат к бледной, тонкой шее напротив… Мизуки вздрогнула скорей от неожиданности, нежели от грозящей опасности. Небесно-голубые глаза расширились, и в них застыл немой вопрос. А вот в очах цвета темного древа, казалось бы, по-прежнему не проглядывалось и толики четкого сознания. Будто все происходящее для Юкимуры виделось, как продолжение сна, в котором она решила обороняться! Такаси могла бы запросто обезвредить юную демоницу, выбить холодную сталь из ее ладоней, привести в чувства. Но среброволосая не сделала этого, лишь сомкнула веки и покорно чуть подалась вперед, словно самолично напарываясь на грозящее острие. Оно слегка рассекло тонкую матовую кожу, образовав небольшой порез, из которого показались первые капли крови, обагрившие серебристое лезвие. Только это отрезвило Юкимуру, вернуло ее в реальность, и она тут же отшатнулась в ужасе от содеянного. Ее тряхануло раз, два, а потом она вся задрожала подобно опавшему лепестку на порывистом ветру. И хоть в руках она все еще сжимала оружие, но оно то и дело норовило выскочить из ставших липкими пальцев. Карий взгляд увлажнился, в недрах зрачков зарождая очевидные слезы. Ками-сама, что она сделала? Что хотела сделать?! Неужели… - Это будет справедливо. Очередным шоком для Юкимуры прозвучали слова ее защитницы. Шиноби, совсем уж вводя собеседницу в ступор, опустилась на колени, склонила голову вперед, откинув с шеи, отросшие серебреные волосы, что забраны были уже не в пучок, как ранее, а в недлинный хвост. С недавних пор измененная прическа ей была разрешена, так как в штабе уже успели привыкнуть к девице-куноити, приноровиться к жизни с ней, и фактически не заостряли лишнего внимания на ее своеобразной внешности. - За все то, что я принесла тебе, будет правильно, если именно ты положишь конец моему существованию. – Такаси выдавала столь страшные речи, да еще таким спокойным, ровным голосом, отчего ее подопечная все более ужасалась. - Ты имеешь право мне отомстить. Но прежде, позволь, сказать. Изначально я была убийцей демонов. Я росла среди себе подобных, которых обучали единственному - как убивать таких, как ты. Для нас это была истина, цель в жизни. Мы считали, что помогаем людям, истребляя демонических созданий. Нам думалось, вы стремитесь захватить господство над миром. Поэтому нас наставляли, что сбежавшие из ада, туда и должны быть возвращены! Да, я убила многих твоих сородичей. Не горжусь этим. Однако я не давала клятв не уничтожать демонов. Кроме тебя, - на этих словах Мизуки на пару мгновений замолчала, робко чуть приподнимая взгляд на другую девушку, подмечая, как та едва сдерживает эмоциональные порывы. Все вновь сжалось внутри Такаси, оборвалось, ухнуло куда-то вниз - даже словами она умудрялась мучить свою подзащитную! Но ниндзя должна была сказать все до конца, расставить, наконец, все точки в их нынешних недопониманиях. Хватит убегать от действительности! Обоим! - Ты так же вправе меня ненавидеть. И я не отрицаю своих грехов. Именно ты вправе завершить мой жизненный путь. Я не стану тебе сопротивляться. Ведь в тот день, когда клялась защищать и оберегать тебя, негласно отдала именно в твои руки свою судьбу. Поэтому, верши ее, как посчитаешь нужным. Просто знай напоследок… Я ни о чем не жалею так сильно, как о том, что не повстречала тебя раньше. Ты стала моим лучшим выбором. Моей личной истиной. И я благодарна тебе за все. – Куноити опять склонилась, выставив шею так, чтобы легче можно было отсечь ей голову. Мизуки не знала, хватит ли у Чизуру решительности, сил быстро и менее безболезненно совершить обезглавливание, но, памятуя о том, что шатенка не сильна в боевых искусствах, на легкий исход рассчитывать в случае чего не приходилось. Если Юкимура все же пойдет на убийство, то вряд ли с одного удара у нее получится покончить с противницей. Проще, конечно, было бы заколоть ниндзя, пронзить ее податливую натуру мечом, но поздно выбирать способы и методы собственного умерщвления. Когда оружие занесено, отступать уже некуда! Пусть несносная шиноби испустит дух именно так - на коленях перед той, которой принесла столько бед и несчастий! Ведь это правильно, все так и должно быть! Убийца справедливо падет от руки той, кому обязана горечью потери близких. Чизуру лишь свершит запоздалое правосудие. Отомстит за свою мать! За своих родных! Она обязана была отстоять хотя бы память своего клана, и не запятнать его честь трусостью и нерешительностью! Ей предоставлялся шанс поквитаться с врагом демонов, убить одну из ненавистных и вездесущих ниндзя! И так просто это предлагалось сделать, без сопротивления, без сражения! Грех бы не воспользоваться. Этого ли хотела Юкимура?! Запачкаться в чужой крови?! Неужели?! Она должна бы так поступить по сути, но столько повидала уже смертей на своем веку, что становилось до одури тошно. Ей следовало ненавидеть среброволосую девицу перед собой, но… как ни старалась, как ни заставляла себя Чизуру, по-прежнему не могла! Хватит жестокости, насилия, убийств! Времена и так на дворе тяжелые, смутные. Кругом творится разбой, злодеяния. А шатенка никогда не была под стать, никогда - алчной до чужих страданий, до людской боли. Она рождена иной, другой. Доброй, чуткой. Прощающей… И сейчас, кажется, готова уже была… - Хиджиката-сан, а если она все-таки решится? Незримо для двух девушек, за углом храма Ниши притаились несколько самураев, внимательно наблюдавшие за разворачивающимися событиями, но никак не вмешивающиеся, продолжающие скрывать свое присутствие. Тот негромкий вопрос был задан одним из них – широкоплечим, мускулистым мужчиной с голубыми глазами, и короткими, топорщащимися в разные стороны темными волосами, повязанными зеленой лентой. Рядом с ним стоял его вечный товарищ и собрат по оружию – такой же внушительный, но выше по росту, рыжеволосый, с очами цвета настоящего янтаря. Оба командира подразделений поглядывали то на хмурого, задумчивого фукутё, то снова переводили взоры в ту сторону, где картинка происходящего пока не менялась - Такаси по-прежнему стояла на коленях, а Юкимура опасливо заносила кодати над куноити. Даже с расстояния было видно, что девчушка едва держится. Ее руки тряслись, но она все не опускала холодное оружие. Ни на шею своей обидчице, ни просто. Наблюдающие, конечно же, прекрасно понимали, что их Чизуру никогда и мухи не обидит, не то что сможет убить человека, тем более не в битве, а вот так. Даже если этот самый человек любезно предлагает себя обезглавить без всяческого сопротивления. И от всего творящегося Хараде и Шимпачи одновременно, дико захотелось вздернуть своевольную девку-шиноби, чтобы перестала, наконец, создавать всем проблемы! Что за цирковое представление она устроила?! Что за показушность?! Не ценит свою жизнь ни на грамм, так это ее личные проблемы! Зачем играться с чужими нервами, чувствами?! Натягивать и без того тонкие струнки несчастной души?! Ей нравится наблюдать за муками Чизуру?! Видеть, как та вот-вот разрыдается, а, может, того хуже от всего происходящего лишится рассудка и исполнит месть?! Только кому от этого станет легче?! Вернуть своих родных убийством Юкимура все равно не сможет, и лишь запятнает себя кровью. А потом что?! Переживет ли шатенка уже собственный грех?! Их ранимая, невинная девочка… Да она же просто сломается окончательно! Ах, эта среброволосая дрянь все-таки заслуживала хорошей порки розгами! И Саноске с удовольствием бы проучил ее, а Шимпачи с радостью подсобил. Только почему же Хиджиката все молчит, не приказывает остановить сей творящийся беспредел?! - Пусть решает сама, - наконец, ответствовал Тошидзо, но своими репликами снова вогнал двух других самураев в ступор непонимания. – Такаси правильно сказала - судьба ее вложена в руки Юкимуры, и если та все никак не способна принять истину, не в силах смириться с ней, даже по прошествии некоторого времени, то она уже никогда и не сможет двигаться дальше, не отпустив прошлого. Пусть решается в таком случае на убийство. И проблема будет устранена. - Хид… Хиджиката-сан, - даже дара речи, казалось бы, лишился бравый командир десятого подразделения, не веря ушам своим, тем паче, столь хладнокровным словам замкомандира, от которых реально мороз по коже пробежался. – Это же Чизуру! Да и Вы же говорили, что каждый воин на счету. - До момента, как мы смогли пополнить вновь свои ряды. – И все так спокойно, так обыденно произносилось воистину «дьявольским» вице-командиром. Харада с Шимпачи недоумевающе переглянулись, а потом вновь устремили взгляды вперед, не признаваясь самим себе, но в тайне опасаясь, что все-таки могло произойти дальше… А дальше все застопорилось на одном месте. Чизуру, конечно же, никогда бы не смогла совершить такой грех, это претило ее сущности априори. И от внутренней, разрастающейся боли отчаяния и безысходности девчушке с каждой минутой становилось все хуже, даже дышать. Глаза предательски щипало, сердце выло подобно умирающему волку, брошенному своей стаей. Но волков соплеменники никогда не бросают, не оставляют в беде! Узы их столь крепки, что разорвать даже смерть не в силах. Так почему же Чизуру чувствовала себя такой одинокой последнее время? Покинутой, оставленной наедине со своими страданиями? Не потому ли, что сама отгородилась ото всех, избегала общения? Думала, так будет легче, проще. На деле оказалось иначе. Вот к чему привело ее временное отшельничество! К тому, что она готова была обратиться в того самого дикого, раненого зверя и напасть на своего обидчика, растерзав в клочья! Что это - попытка обороняться, защищаться? Или же... Ошеломляющей волной внезапно захлестнуло сознание шатенки, что она едва успела перехватить очередную порцию кислорода, а разум ее уже стал погружаться в пучину очередного явно забытого воспоминания, из которого так и протягивались кисти рук призраков прошлого. Девушка на какие-то мгновения будто выпала из реальности, с распахнутыми глазами вперилась куда-то в пустоту, внутренне переживая значимый, ключевой момент из своей жизни. Перед карими очами мелькали картинки, силуэты, и чем четче Юкимура видела, тем сильнее ширился ее взор. Возникло необъяснимое ощущение того, что подобное уже случалось когда-то! Она так же угрожала оружием теневому ниндзя! В тот день… в лесу… Чизуру вдруг почувствовала себя вновь маленьким ребенком, заново испытав весь спектр детского страха и ужаса... Их с братом тогда все-таки выловили в чаще. Один из ниндзя-убийц! Юкимура не ведала в то время ни имени, ни даже как выглядел их поимщик, ведь тот скрывал лик под темной маской. И лишь взгляд - небесно-голубой! Только он настолько прочно отпечатался, закрался в подсознание кареглазой, отчего поныне и будоражил, преследовал даже во снах. Вот что это был за знак! Вот почему! События того рокового дня возрождались в памяти демоницы, и все становилось, наконец, ясным и четким. Как она могла вообще забыть?! *** В ту ночь, настигнутые шиноби, двое детей не знали, что делать, куда бежать, каким высшим существам молиться, просить помощи! Но ждать ее абсолютно было не откуда! И кричать бессмысленно - их все равно погубят, как остальных! Мальчик протяжно ревел, прятался за сестру, а та старалась прикрыть его собой, хоть и сама едва держалась на ногах, вся дрожа до заикания. Пред ними предстал теневой воин, казавшийся немногим старше их самих, однако уже явно способный им навредить. Лицо того было сокрыто тайной, но из прорезей, словно бы ни мигая, взирали два чистейших голубых ока. Изучающе, внимательно. Ниндзя ничего не предпринимал, что странно, но своим непонятным поведением и разглядыванием маленьких демонят лишь сильнее пугал последних из выживших. И Чизуру решилась… Как сейчас помнит, каким-то чудом переборола себя, свой дикий ужас, но толкнула брата в сторону, сбивчиво прокричав ему: - Каору, спасайся! – И встала так, чтобы заслонить своим тельцем побег мальчика. Тот, недолго думая, подстегнутый паникой, рванулся в сторону, влетая в заросли кустов, скрываясь в непроглядной листве. Он даже не обернулся, не побоялся за сестру. Им двигало обостренное чувство самосохранения. А малышка, оставшаяся наедине со «смертью», поняла, что выжить обоим им в любом случае вряд ли удалось бы. И мама все-таки обязала именно ее защищать брата. Поэтому Чизуру сделала все правильно, как нужно! Исполнила последнее желание любимой окаа-сан… Маленькими ладошками девочка покрепче перехватила ножны родового оружия, которое в последний миг им передала мать, прежде чем закрыть спасительный проход. Помнится, она тогда успела сказать, что благодаря этим двум клинкам дети всегда будут знать свои корни, и когда их найдут соратники, то мечи послужат доказательством их клановой принадлежности. У Чизуру оказался в руках более короткий из парных, называемый кодати. Другой же, по всей видимости, или завалился куда-то, или вместе с ним убежал Каору. Как-то внимание на этом не заострилось. Шатенка, силясь, вытянула смертоносную сталь из ножен, ощутив тяжесть оружия, что сложно представлялось, как бы она смогла совершить им замах. Но, превозмогая себя и свои возможности, оная все-таки направила кодати на теневого воина, который по-прежнему наблюдался неподалеку. Он вел себя все же слишком странно! Позволил Каору сбежать, не кинулся вдогонку, не напал на Чизуру, не убил ее. Он просто стоял и смотрел, и этот взгляд… внимательный, изучающий, с легкой толикой заинтересованности, удивления даже… До чего же все-таки красивы были эти глаза убийцы! Такие раз увидишь – не забудешь никогда. - …зуки, - внезапно раздался еще один голос где-то вдалеке, но по мере приближения становящийся все громче, все требовательнее. – Куда ты подевалась? – Далее был расслышан топот ног – неминуемый, настигающий. Кажется, разыскивали именно этого ниндзя. Точнее, эту? Чизуру, уже на грани отчаяния, ощутила, как по щекам заскользили горючие слезы, как маленькое сердечко подневольной пташкой забилось еще пуще о грудную клетку, стремясь выскочить наружу от накатывающего волнами страха. Она догадалась, что по ее душу сейчас явится еще один враг, и уж тогда медлить никто не станет. Ее убьют! Ее точно убьют! Мамочка, как же страшно! Однако на зов своего соплеменника шиноби так и не отозвалась. Лишь мимолетно полуобернулась, а потом более внимательно огляделась по сторонам, словно что-то определенное выискивая. Она уже не цеплялась взором за трясущегося, едва не терявшего сознание от панических атак, ребенка, который, несмотря ни на что, все равно продолжал угрожать мечом, хотя это так комично смотрелось со стороны. Ведь захоти теневая покончить с демоническим отпрыском, то не оттягивала бы неизбежное. И никаких трудов не составило бы за одно лишь мгновение приблизиться и умертвить порочное дитя. Пусть голубоглазая была не намного, судя по всему, старше второй девчонки, но она была ниндзя и обучалась с младых лет. Что ей могла противопоставить эта изнеженная, выращенная в ласке и любви родительской, опекаемая до этого всем кланом, маленькая, поныне сиротка? Да она бы и моргнуть не успела, а уже отправилась бы вослед за своими убитыми соплеменниками. И сбежавшего мальца шиноби тоже могла догнать и порешить. Могла, но почему же не сделала? Вместо этого, поражая, ошеломляя все сильнее, ниндзя поднесла тонкий палец к своему лику, сокрытому под маской, приставив его где-то в районе губ, и издала едва слышный шипящий звук: - Тш, - а потом этой же рукой указала в сторону тех самых кустов, где не так давно скрылся мальчик-демон, спасавшийся бегством. Возможно, там была тропа… - …изуки! – Снова раздалось в лесных лабиринтах, созданных из величественных, где-то переплетающихся между собой, древ. И не до конца понимая, что вообще происходит, почему ей помогает враг, но словно подхлестнутая изнутри, Чизуру опрометью кинулась в спасительное убежище из листвы, влетев так, что разодрала в кровь коленки и локти, за что-то неудачно зацепившись, упав на землю. Она даже не пискнула, а тут же зажала ладошками, перепачканными в крови, свой рот. Оброненный впопыхах кодати откатился в сторону, но она пока не спешила его снова поднимать. А вместо этого на четвереньках развернулась, страшась того, что за ней все же кинутся, что ударят в спину. И поэтому малышка притаилась, стараясь дышать едва слышно, и сквозь небольшие проемы в листьях опасливо поглядывала за происходящими далее событиями. - Вот ты где! – Наконец, обладатель таинственного голоса объявился в поле зрения. Им оказался еще один теневой воин, одетый точно так, как первый, только куда выше выглядевший, более крепко сложенный, что его половая принадлежность сомнениям не подвергалась. Это был парень, пусть по тональности голоса и по некой угловатости фигуры явно весьма юный. Он практически выскочил на сию небольшую полянку, и тут же едва не налетел на свою соплеменницу, которую столь долго искал и звал по всему лесу. А та даже не шелохнулась… - Ты чего вытворяешь?! Мало того, что увязалась без разрешения за мной, так еще и пропала невесть куда! Ты представляешь, чем нам обоим твоя своевольность обернется?! - В этой части никого нет, - так спокойно, в противовес соклановцу заговорила вторая шиноби, проигнорировав, похоже, все то, что тот пытался в запале до нее донести. Как так никого нет? Она что же умолчит, не скажет, что поймала демонических чад недавно? И что сама же отпустила впоследствии обоих?! Чизуру затаила дыхание, не шевелясь, во все глаза следя за двумя людьми, облаченными в черные одеяния. И ее одолевали вполне логичные вопросы. Почему? Почему эта шиноби помогает ей, спасает? Все это игра? Ложь? Что она задумала? Прогнать своего соплеменника, а потом все-таки разделаться с детьми?! - Как и в той, что осматривал я, - вновь подал голос только что прибывший ниндзя, вздохнув. – Возможно, ошиблись, и никому не удалось убежать. Скорей всего так и было. Вряд ли кто-то смог бы уйти далеко или же спрятаться так, чтобы мы его не нашли. - Если конечно сбежавший не был ребенком, верно? Парнишка и скрывающаяся Чизуру, как по команде разом воззрились на голубоглазую, только ее собрат по оружию несколько удивленно, а вот маленькая демоница с мольбой и заново оживающим страхом. - Ты прав. Вряд ли. Возвращаемся. – И юная куноити первая покинула сие место дислокации, но напоследок мимолетно задержалась взором на тех самых кустах, в которых притаилось отпущенное демоническое дитя. Паренек ушел следом за ней, лишь пожав плечами, явно не поняв, что имела в виду его соплеменница и не придав ее словам должного значения. А вот Юкимура еще какое-то время не шевелилась, боясь. Но когда все же поняла, что опасность каким-то чудом миновала, то ничего не обдумывая, не тратя время понапрасну, быстро подняла валяющееся оружие с земли и побежала, насколько позволяли силы, скрываясь в противоположной стороне леса, надеясь найти из него выход. А так же отыскать брата, если тот не успел далеко убежать. А если его схватили другие убийцы и…? *** И на этом воспоминание столь же резко закончилось, как и началось. Но теперь картинка всей жизни Чизуру четко и ярко воспроизводилась в памяти, стирая все недосказанности, заполняя пробелы. Она еще пребывала в сильном ошеломлении, растерянности, чувствуя себя явно выбитой окончательно из колеи. Взгляд не сводился с той самой ниндзя, что когда-то действительно стала для нее одновременно, как проклятием, так и спасением! Так вот о чем сигнализировали знаки из снов! Вот что ее подсознание пыталось донести до своей обладательницы, но она не помнила всего на тот момент, и лишь сейчас… Юкимура внезапно всхлипнула, разразившись более не сдерживаемыми рыданиями. Короткий меч из ее рук тут же выпал, звучно ударившись об землю под ногами. Мизуки мгновенно подняла свой взор, посмотрев на плачущую девчушку, а та, дрожа всем своим худеньким телом тоже осела на коленки, ладонями скрывая лик. - Доушитэ (*), - она произнесла этот вопрос с такими надрывными нотками, захлебываясь в слезах. Рука Такаси, будто против воли потянулась к подопечной навстречу, желая ее коснуться, притянуть к себе, обнять. Это было слишком несвойственно данной ниндзя, слишком противоречиво для ее характера. Но так диктовало, сжимающееся от чужих страданий, сердце, оттаявшее, становящееся более чутким. Она хотела помочь, хотела бы забрать всю боль Юкимуры себе, облегчить ее муки. Но разве это возможно? - Почему ты молчала? Почему сразу не рассказала, как все было на самом деле? Именно последующие реплики и остановили Мизуки, отчего она так и замерла, с застывшей в воздухе правой конечностью. Не совсем понимая, что именно ждет услышать в ответ Юкимура. Что куноити должна была ей рассказать? Как именно погибла мать шатенки? Чтобы среброволосая подтвердила лично слова Казамы-сана? Поведала о своем грехе во всех красках? А зачем сильнее травмироваться, для чего подбавлять душевной боли?! - Что бы ты хотела услышать? Что действительно я убила… - Нет! – Так резко, почти яростно воскликнула Чизуру, - не это! – И снова заставила собеседницу теряться в догадках. – Почему ты не сказала, что именно ты… тогда… отпустила нас? Спасла... От этих слов Мизуки лишь пуще впала в недоумение, словно бы Юкимура сказала что-то из ряда вон выходящее, никакого отношения не имеющее к реальности. Шиноби даже задумчиво склонила голову набок, внимательно взирая на кареглазую, но, никак не беря в толк, когда это она успела, а главное, где - спасти эту демоницу? Не считая, конечно же, нынешних событий. Неужели они встречались еще когда-то в прошлом? - Те дети… в лесу… И в момент Такаси осенило! Она издала какой-то мало понятный звук, сорвавшийся с подрагивающих уст, а глаза ее расширились от неожиданности. Она тоже вспомнила… Ведь и правда! В тот роковой день она выловила в лесу двух отпрысков демонов. Но таких мелких, что поначалу не знала, что с ними и делать. Всего лишь дети, не способные даже обороняться. Что с них можно было тогда взять? Разве они несли собой опасность в столь нежном возрасте? И справедливо ли их хладнокровно было убивать? Таких вот беспомощных, немощных. Это, по меньшей мере, было не по чести воина! Так ей хотелось бы следовать и поступать по юности лет - по всем правилам честных сражений. Но она была сама еще слишком мала, наивна и неопытна, только взошедшая на кровавый путь убийцы. И ею было так легко манипулировать, управлять… Поэтому свое первое убийство оная успела совершить, с легкой подачи вышестоящего командира. Она не то чтобы одобряла даже тогда сей приказ - уничтожить беззащитную, беременную демоницу, но разум и чувство долга диктовали, что так правильно, так было нужно. И Мизуки не воспротивилась, конечно же. Ей было только не совсем понятно, почему дзенин специально выделила именно ее, избрала на роль палача? Словно нарочно сконцентрировала все внимание на среброволосой, проверяя ее выдержку и повиновение. Атсуко-доно явно плевать было, что заставляет столь мелкую девчонку, совсем ребенка совершать страшный грех. Проходишь посвящение в воины, так доказывай свою преданность общему делу! И у Такаси не было права на колебания, ей пришлось отнять жизнь той демоницы. А вот потом, в лесу, что странно, отчего-то девица поддалась непонятным внутренним чувствам, кои заставили засомневаться в правильности очередных роковых действий. И не сказать, что дрогнула рука шиноби на этих детей, она просто-напросто даже не поднялась. Ну, разве так сражаются достойные воины? Убивают слабых и не способных защищаться? Ведь только в честном бою должна рождаться истина, возведенная из доблести, храбрости и благородства. И, наверное, именно эти три ключевых качества в тот момент не хило подивили Такаси! Она узрела их в одном из близнецов, который, не жалея себя, позволил второму демоненку бежать, а сам остался наедине с врагом! Так опрометчиво и глупо? Или же, так отважно? Он не поддался панике и отчаянию, и хоть ревел, захлебывался в слезах, но не умолял о спасении. Наоборот, еще и меч на ниндзя наставил! Сказать, что Мизуки была ошеломлена тогда, это ничего не сказать. Она почти восторгалась безрассудной смелостью того ребенка. Среброволосая попомнила еще, как по округлым, детским щекам Чизуру текли слезы, она дрожала прямо, как сейчас. Невооруженным глазом было видно, с какими титаническими усилиями она удерживала оружие подрагивающими, маленькими ручками. Но она так и не убежала, не закричала, не заистерила. И, скорей всего, именно это не позволило куноити напасть на нее в ту ночь! Именно отвага, храбрость Юкимуры послужили своеобразной отговоркой, которой Мизуки прикрылась, оправдывая свой спонтанный поступок отпустить демонят добровольно. Она не могла не отдать должное за смелость дьявольского отпрыска, за его готовность к самопожертвованию. Ведь эти исчадия ада считались эгоистами, способными думать только о себе и своей шкуре. А тут такие открытия представились для новоиспеченного гэнина. И Такаси решила, что позволит малышам подрасти, а когда-нибудь в будущем они обязательно снова встретятся, но уже окрепшие, набравшиеся сил, и вот тогда она уничтожит их в честном бою, как истинный воин! Она совершала слишком опрометчивый поступок, но с еще присущим детским мышлением, наивно полагающим, что все задуманное обязательно сбудется, что все выйдет так, как планируешь, шла на этот риск. Она никому тогда не рассказала, что словила демонят в лесу, что сама же отпустила их. Даже Сатоши и по сей день не ведает истины. А сама Мизуки благополучно со временем позабыла о событиях того рокового дня. И только сейчас, под воздействием всего происходящего обе девушки, наконец, смогли воскресить все в памяти, сложить цельную картинку общего прошлого. Того прошлого, что уже тогда связало их на века… Возвращаясь в реальность, голубоглазая лишний раз подивилась, какой же все-таки у жизни черный юмор, с какими ухищрениями она плетет свою паутину людских судеб, скрепляя их между собой, что и не распутать! Это ж надо! Убийца матери - внезапно ставшая спасительницей для ее детей?! Нарочно не придумаешь! А ведь та женщина, что-то шептала, умирая, о чем-то просила… - Пожалуйста… мои дети, пощадите хотя бы их. Как же мучительно все это заново переживать, имея уже совершенно иную точку зрения на собственные действия. Такаси вновь была атакована внутренними буйствами чувств, самобичеванием за прошлые грехи. Ее взор прикрылся, черты бледного лика исказились. С одной стороны хорошо, что, наконец, девушки смогли во всем разобраться, все вспомнить. Но с другой… Это ничего ровным счетом не меняло! Вины убийцы не умаляло, и легче им обеим не делало. Чизуру все еще плакала, но всхлипывания ее стихали. И Мизуки не выдержала, позволив льду, что сковывало сердце треснуть окончательно. Она порывисто рванула навстречу шатенке, крепко обхватив ее за подрагивающие плечи и прижала к себе так, что лицо Чизуру ткнулось в район шеи и ключиц горе-защитницы. Куноити самозабвенно обняла несчастную девчушку, не замечая, насколько та удивилась с подобных действий. - Плачь. Я разделю твою боль. И буду с тобой до конца. Навсегда… И пусть эти реплики прозвучали слишком неестественно, неприсуще среброволосой ниндзя, ведь она редко бывала столь говорливой, тем более, в подобных ситуациях. Но в данный момент шиноби решила напрочь стереть все грани, переступить через все препятствия, и снова приблизиться к своей подопечной, дабы укрыть ее от всего мира, сберечь ее чистоту и невинность! Дабы защитить! Она действительно стольким обязана Юкимуре! Столько ей задолжала, что век не рассчитается! Такаси и сейчас не просила прощения, все равно не считая, что хоть когда-то заслужит его за свершенное. Она просто безмолвно умоляла не отталкивать, принять ее, позволить хоть как-то загладить вину, забелить грех прошлого. Она мысленно в сотый раз клялась, что никогда и никому больше не позволит обидеть эту девочку в своих объятиях, что жизнь положит, но из любого мрака выведет подопечную! До скончания дней своих! И Чизуру прониклась вновь, вняла словам ниндзя, прочувствовала все эмоции и порывы своей йоджимбо, не отвергла ее истинных чувств. Она уткнулась в плечо, затянутое темной тканью, закрыла глаза и еще пуще зарыдала, цепляясь худыми, пробивающимися дрожью пальцами за одеяния своей мучительницы – своей спасительницы. - «Видимо, я действительно твое личное исключение из правил. Твой личный выбор. С самого начала. Да, Мизу… ки?» - Шатенка даже мысленно не называла среброволосую, как прежде. Теперь она была для нее не «Мизу-тян», а «Мизуки», безо всяких дополнительных приставок, что явно свидетельствовало, скорей всего, о переходе на новый уровень их взаимоотношений. О том, что с этой минуты их жизнь словно бы начнется заново, с чистого листа… и порастет былое забвением. Они все же приняли его, смирились! Ведь не стоит оборачиваться на прошлое, а лучше смело смотреть в будущее. Вместе. Навсегда. - Ну, вот и стало все более-менее понятно, - Хиджиката-сан и остальные все еще скрывались за углом храма, и смогли пронаблюдать все произошедшие события. Каждый воспринял узревшее по-своему. Харада с Шимпачи недоуменно, Тошидзо с задумчивостью и затаившимся интересом. Никто из них явно не ожидал подобных поворотов и тем более действий от строптивой девицы, именуемой Такаси Мизуки. Этот ее порыв эмоций, объятия, пламенные речи… Да неужели она могла быть и такой? А Чизуру… их малышка, ох, и настрадалась же за этот вечер, в довесок ко всему. Но, благо, кажется, потихоньку шатенка успокаивалась, стихала в бережном кольце рук своей защитницы. Не так уже сотрясались худенькие плечи, не так слышны были частые горестные всхлипы. Она смогла отпустить свою боль. Смогла пережить, но не одна. И так странно, что из тьмы на свет ее вывела именно та, которая когда-то и толкнула шатенку в эту непроглядную пучину страданий. Замысел Божий воистину постигнуть никому заранее не дано… *** Незаконченная глава, неправленая. А как хотелось, но, увы и ах, снова. Видно не судьба. Хотя... кто знает. Жду следующего озарения))) Извиняться смысла уже не вижу, и так особо популярностью не пользовалась, так что, как есть, товарищи)