Потерянный Рай

Перелетная птица вырастила новые перья и готова взмахнуть крыльями.

Минус двадцать очков… а до этого было еще пятьдесят. Победа в соревновании факультетов Гриффиндору в этом году явно не грозила, радовало только то, что Слизерин тоже плелся практически в конце. Хотя от нотаций разозленных гриффиндорцев, что должны были последовать завтра утром, этот факт Гарри явно никак не мог спасти. Особенно Поттер предвкушал длинную речь Гермионы: она никогда не упускала момента, чтобы высказать свое ценное мнение насчет его отвратительного поведения, каждый раз показывая, как глубоко разочарована в нем. Хотя куда уж больше?.. Но скрепя сердце, Гарри признавал, что у Гермионы было право на недовольство, ведь больше половины очков для факультета всегда зарабатывала именно она, когда он их просто… тратил из-за Малфоя? Вся проблема была именно в Малфое. Ужасно устав и мечтая добраться до мягкой подушки как можно скорее, Гарри назвал пароль Полной Даме, и та, немного поворчав насчет позднего времени, впустила его. У камина сидел Рон, обложившись домашней работой, с которой он опять дотянул до последнего, и Гарри хмуро подумал, что ему бы тоже следовало начать писать сочинение для Снейпа, но из-за этой отработки времени стало в два (если не в три) раза меньше. И кто же опять виноват? Бинго! Опять Малфой. Все просто ― не было бы Малфоя, не было бы проблем. Рону не терпелось узнать, как прошел первый день наказания, и он, уже воодушевленно вскочив и собираясь с пристрастием допросить друга, замер, растерянно моргая. Поттер, еле держа глаза открытыми, устало вздохнул. ― Что у тебя на лице? ― выпалил с порога Уизли, и Гарри чертыхнулся, совсем забыв про маркер, которым его так старательно разукрашивал Драко. ― Аллергия выскочила, ― устало произнес гриффиндорец, ― на Малфоя. ― И, не имея больше сил, вяло передвигая ногами, поплелся в спальню. Рон, то ли поверив, то ли уловив его настроение, только промычал в ответ, сгребая в охапку все пергаменты и отправляясь в спальню следом за Гарри. Когда голова коснулась подушки, Поттер, вопреки своим ожиданиям, не погрузился сразу же в крепкий сон. Он, конечно, смертельно устал, но перегруженный событиями разум отказывался отправляться на заслуженный отдых, подкидывая картинки с безобразным боггартом, которого Гарри сегодня увидел. Обреченно простонав, Поттер перевернулся набок, зарываясь головой под подушку. Что-то надоедливо грызло его изнутри, не давая покоя, когда он даже не мог понять, что именно значило это чувство. Ну почему, когда он уже собирался отступить, наконец-то забыть о Малфое и больше никогда не приближаться к нему, тот, как назло, кардинально переменился и уже сам начал маячить у него перед носом так назойливо, что Гарри сдерживался просто из последних сил? Каждый раз, когда он видел Драко, в нем вспыхивала неподконтрольная злость, словно он снова оказывался там, на квиддичном поле, когда Джинни рухнула на землю, сопровождаемая треском ломающихся костей, который поразил Гарри настолько сильно, что он оцепенел, немигающим взглядом смотря на лежащую в неестественном положении девушку. Весь последующий год он только и мечтал, как собственноручно расправится с Малфоем, превращая его жизнь в настоящий ад. Это было проще, чем казалось, но вместо долгожданного облегчения месть приносила только еще большее разочарование. Особенно Гарри это чувствовал, когда видел безразличный взгляд Малфоя: не лениво-надменный, а усталый и даже покорный, как будто он смирился, просто позволяя Поттеру выплескивать свою ярость. Сначала это было весело, а потом, наверное, просто надоело. И Джинни, ради которой он все это делал, смотрела так наивно и испуганно. Ощущая какую-то нервную дрожь по всему телу, Гарри хмуро лег на спину, против своей воли прислушиваясь к храпящему на соседней койке Рону. Засыпать Поттер начал только тогда, когда уже совсем отчаялся, так и рассчитывая пролежать всю ночь, слушая бормотание Невилла вперемешку с чьим-то сопением. Сознание наконец-то сдалось, проваливаясь в черный водоворот, и Гарри, не ощущая ни рук, ни ног, покорно расслабился, поддаваясь приятному наваждению. Перед глазами замелькали картинки сновидения о боггарте, который вроде как пытался его убить, и о Малфое, который, наоборот, даже пытался помочь. На завтраке Рон продолжал буравить Гарри любопытным взглядом, не решаясь начать расспросы об отработке, а Поттер впервые в жизни захотел промолчать, хотя раньше всегда старался рассказывать другу все, что его беспокоило ― это даже вошло в привычку, но сейчас язык не поворачивался начать разговор о Малфое, из-за чего весь завтрак Гарри так и просидел с кислой миной на лице, вяло пережевывая свою скудную порцию. Правда, один раз он не удержался и посмотрел на пестрящий зелеными мантиями стол, пытаясь выловить из толпы светловолосую макушку, но так и не выловил. Зато поймал на себе взгляд профессора Реддла. Первым уроком как раз стояло ЗОТИ – любимый предмет Гарри. Был когда-то. В последнее время давящая атмосфера, которую, казалось бы, ощущал только Поттер, лишь усилилась, и порой Гарри ловил себя на мысли, что даже уроки профессора Снейпа были заманчивей. Зельевар хотя бы выказывал свое недовольство прямо, когда профессор Реддл лишь молчал и буравил взглядом, оставляя Гарри в догадках: кажется ему это, или все на самом деле? В такие моменты Рон только безразлично пожимал плечами, явно не видя никакой проблемы. Усаживаясь с другом на привычные места, Гарри уткнулся подбородком в сложенные на парте руки. Занятие протекало как обычно, и Поттер старался лишний раз не отрывать глаз от пола, бессмысленно глядя в одну и ту же точку. Даже не слушая Реддла, он мог сдать как практику, так и тесты на отлично, потому что его отец, работая аврором, прекрасно понимал, что следует знать его сыну в первую очередь. Он даже обучил Гарри в юном возрасте таким заклинаниям, как «патронус» или «легилименция», которым в обычном школьном курсе практически не уделяли внимания. Все так же блуждая взглядом по классу, Гарри наткнулся на черную книгу, валяющуюся на полу совсем рядом с его партой. На вид она выглядела очень потрепанной, но на учебник похожа не была. Подумав, что ее, вероятно, кто-то обронил, он не стал заморачиваться, продолжая тоскливо ждать спасительного колокола, и, когда звон наконец-то пронесся среди стен замка, Поттер быстро покидал все вещи в сумку, ожидая Рона и краем глаза замечая, что книгу никто так и не поднял. ― Пошли? ― неуверенно спросил друг, и Гарри рассеянно кивнул, наклоняясь за потрепанной вещицей. Раскрыв ее и посмотрев на форзац, он заметил штамп магазина и дату изготовления ― 1943 год. Обычный маггловский ежедневник. Внизу форзаца значились инициалы «Т. Р». Бросив взгляд на профессора, отвлеченного расспросами учениц, Гарри стиснул ежедневник в руке, секунду раздумывая, а потом пихнул его вместе с другими учебниками в сумку. Он понятия не имел, почему так поступил, а не отдал потерянную вещь Реддлу. Просто в один миг что-то заставило скрыть непримечательный ежедневник в сумку и исчезнуть из кабинета раньше, чем профессор бы заметил его. Смотря на инициалы «Т.Р» на ум Гарри приходило лишь «Том Реддл», и, возможно, именно это и заставило его бездумно схватить чужой дневник, который он сразу же открыл на следующем уроке. Первые несколько страниц были вырваны, следующие исписаны неразборчивым почерком, как будто хозяин дневника спешил запечатлеть все свои мысли на бумаге, пока те не выветрились из головы. Всё, что смог понять в этих скачущих каракулях Гарри, это слова: «Хогвартс», «Дамблдор», «приют» и мелькнувшее несколько раз «темная магия». Некоторые записи были написаны даже на латыни, что окончательно отбило желание всматриваться в размытые строчки. На этом и исчерпалось все его любопытство. Глухо простонав, Поттер уже пожалел о том, что подобрал ежедневник, а не отдал его сразу профессору. Рон, заглядывая в дневник через его плечо, только задумчиво чесал затылок, явно понимая не больше, чем его друг. Когда они вернулись в Гриффиндорскую Башню, Гарри забросил находку к себе в тумбочку, и, отвлеченный большим объемом домашней работы, обсуждениями с Роном тренировок, на которые у Гарри практически не было времени, и отработками с Малфоем, совершенно о ней забыл. В таком бешеном темпе пролетело чуть больше недели, и когда наконец-то настали выходные, Поттер снова наткнулся на ежедневник, что валялся где-то под грудой нестиранной одежды. Гриффиндорец, не ожидая найти хоть что-то интересное, быстро пролистал пыльные страницы, и ближе к середине дневника его взгляд ухватился за промелькнувшие рисунки. На контрасте с исписанными непонятными символами и языками первыми страницами, начиная где-то с середины, пошли вполне ясные и разборчивые записи, которые Гарри мог без труда прочесть. Удобно устроившись на своей кровати, он с вновь появившимся любопытством стал рассматривать зарисовку одного из коридоров Хогвартса. Ниже пошли ровные строчки: «Что может быть глупее привязанности? Это самая нелепая ошибка, на которую способны только идиоты. Даже в самых обыкновенных отношениях, которые они называют «дружбой» всегда есть тот, кто руководит, и тот, кто подчиняется, и если ты не попадаешь в первую категорию, то оказываешься во второй». «26 июля. Вересковые сады. Сладковато-горьковатый аромат, немного отдающий привкусом меда. Кривая дорожка ведет между яркими цветущими кустами. Вульгарные цветы, отвратительный запах ― никогда не любил вереск, но он упорно продолжал цвести. Не знаю, какой магией пользовался для этого Дамблдор, но у меня иногда возникало желание просто выжечь все, чтобы осталась только голая земля и никаких раздражающих и пестрых цветов. Никакого привкуса меда». «1 августа Тишина. Ничего». «Если хорошенько обо всем подумать. В Хогвартсе было хорошо: тишина и никаких отвлекающих факторов. Единственной загвоздкой было само лето, к которому у меня выработалась привычная неприязнь, потому что в это время каждый год мне приходилось возвращаться обратно в приют, в это отвратительное место. Но если подумать. Все было замечательно. Но опять же ― скука». «4 августа Сегодня вечером случилось кое-что. Словно сама судьба решила преподнести мне подарок. Спрятала его в этом мерзком саду…» ― Гарри, что ты делаешь? Мы же собирались на тренировку! ― чуть ли не над самым ухом у Гарри, заставляя его вздрогнуть, раздался внезапно голос Рона. ― Ты еще не выбросил эту книжку? Прекращай страдать ерундой. В последнее время у команды уже вошло в привычку тренироваться без капитана! ― Я думал, тебе нравится раздавать команды в мое отсутствие, ― с наигранным удивлением произнес Гарри, всё ещё находясь в каком-то волнительном состоянии из-за того, что ему удалось заглянуть в чужие мысли через исписанные чернилами страницы. Взгляд то и дело падал на дневник, который Поттер секундами ранее рефлекторно захлопнул. Рон закатил глаза, кидая ему форму для тренировки. Все-таки Гарри пришлось неохотно оторваться от чтения, отработки с Малфоем и так отнимали все то время, что он мог потратить на квиддич. Снова закинув дневник в кучу сваленной кое-как одежды, Поттер вместе с Роном пошел в раздевалку. Вся команда была уже в сборе и только ожидала своего капитана, и Гарри, не тратя времени на лекции, как это любил когда-то делать Оливер Вуд, просто повел всех на поле, освещенное ярким солнцем. Погода была замечательная: ни туч, ни сильного ветра ― словно снова настал август. Разминка, потом все по своим позициям. Гарри стремительно взлетел вверх, щурясь от солнечных лучей, выискивая снитч и параллельно размышляя о владельце ежедневника. «Т.Р» ― с такими инициалами ходило пол-Хогвартса, но дата, стоящая на форзаце, явно говорила о том, что хозяин дневника был гораздо старше обычного ученика. Гарри был практически уверен, что «Т.Р» ―это «Том Реддл», но те немногие записи, что Поттер успел прочесть, совсем не состыковывались с профессором. В том смысле, что по рассуждениям можно было предположить, что их записывал не самый приятный человек, а Реддл создавал совершенно противоположное впечатление. Профессор Реддл всегда был безупречен, даже слишком, словно иллюзия или наваждение, такое приторно-сладкое, что даже сводило зубы. Наверное, никто никогда еще не видел, чтобы он кричал или злился так, что даже не мог удержать себя в руках: такое было невозможно. Ведь профессор ― само спокойствие и сдержанность. Он никогда не отказывал в помощи, но и не напрашивался, порой предпочитая остаться в стороне. Его губы все время украшала улыбка, Гарри часто смотрел на нее и не мог понять одной вещи: ему казалось, или во взгляде профессора действительно иногда проскальзывало что-то такое, отчего становилось так холодно и даже немного… жутко. Видимо, не казалось. Завидев снитч и стремительно хватая его практически у самых стен Хогвартса, Гарри краем глаза заметил Малфоя, который задумчиво смотрел в окно. Его отрешенный взгляд не был направлен на гриффиндорца, хотя слизеринец определенно точно наблюдал за их тренировкой. Драко не улыбался и не хмурился, скорее что-то тоскливое было в выражении его лица, и прежде, чем Гарри успел подумать, он ринулся к самому окну, поворачиваясь перед столкновением боком, резко останавливаясь у стены и задевая прутьями метлы каменные выступы, когда Малфой рефлекторно отпрянул назад, боясь, что Поттер разобьет окно. Но Гарри лишь несколько раз постучал в стекло, нагло ухмыляясь тому, что застал врасплох растерянного Драко. Потом он так же резко спикировал вниз, довольный тем, что напугал Малфоя. Такое выражение лица слизеринцу шло определенно больше. Усталый, но сытый и удовлетворенный после тренировки и ужина Гарри рухнул плашмя на мягкую кровать. Пролежав так минуту, он все-таки пошевелился, потянувшись к тумбочке. Достав пергамент для домашней работы и учебники, заодно прихватив и дневник, он потащил все в гостиную, собираясь наконец-то заняться учебой. Для прорицания нужно было составить очередной дневник сновидений, и Гарри нашел в соннике боггарта, который означал скорую и мучительную смерть, что его не очень-то воодушевило. Полистав книгу еще и остановившись на букве «В», Гарри нашел «встречу с врагом», вспомнив, что во сне присутствовал и Малфой. Глаза пробежались по одному предложению: «В ближайшее время произойдет неожиданный поворот событий, который повлияет на вашу жизнь». Сонник полетел на стол, и Гарри устало наклонился на спинку кресла, раскрывая и находя в дневнике нужную страницу. «…в этом мерзком саду прямо среди вереска. Всего лишь белая птица со сломанными крыльями и испуганным взглядом, которая, на удивление, даже гармонично вписывалась в обстановку, словно была создана для этого места. Лицо залито кровью, губы дрожат, взгляд мечется, не видя ничего вокруг. Целая композиция, достойная кисти великих художников». Поттер провел пальцем по рисунку, что красовался на полях и перелистнул страницу. «6 августа. Долго смотрел на него и внезапно понял, что хочу снега. Хочу белого и холодного снега, а лучшее ― вьюгу, которая бы тоскливо завывала ночами и днями, заставляя безвылазно сидеть в замке. А мой внезапный гость уже несколько дней лежит без сознания, холодный, и даже дыхания было совсем не слышно. Бледная кожа и платиновый цвет волос сливались с белыми простынями, а красные капельки крови, что иногда скатывались из-под его ресниц, своей красотой приводили меня в восторг. Но больше всего (для полноты картины) мне хотелось снова услышать тот надломленный голос, и я позвал его: ― Ты не устал еще? Блуждать в своих кошмарах?». «8 или 9 августа. Он знает мое имя, мое другое имя. Пытался погладить, его перья встали дыбом, напрягаясь под моей ладонью. Глаза зоркие, хотя и покрыты пеленой тумана, они чутко следят за каждым моим движением. Интересно, что ощущает птица, когда за ней захлопывается дверца клетки?..» «Какой-то день августа. Дамблдор поручил мне заботу о нашей пташке, наверное, заметил мой интерес к нему, я и сам это заметил. Впервые за все каникулы нашел что-то интересное помимо книг. Но мой интерес ограничивался лишь любопытством и возможностью разбавить однообразие будней, не стоило профессору принимать это за что-то большее. Это было глупо. А птичка оказалась сильней, чем я предполагал. Бросает безразличные взгляды, словно не понимает, что находится в клетке. Раздражает. Хочется стереть с его лица эту защитную маску, вытащить наружу душу, оставить безоружным, чтобы он протягивал свои ладони и цеплялся за меня, тихо и боязливо произнося мое имя. Да, именно так». «Очередной день августа. День, когда я ощутил власть над своей птичкой. Все было проще, намного проще. Как там говорится? Метод кнута и пряника? Я нашел одну интересную слабость: он до ужаса боится, когда видит совсем близко направленную на него палочку. В его глазах промелькнул настоящий ужас, животный страх! Это было потрясающе, восхитительно, великолепно, неописуемо… Я сжал его хрупкое тело, пытаясь успокоить. Если бы я надавил сильнее, ― у меня было такое чувство, ― что если бы я надавил немного сильнее, то обязательно услышал бы треск его ломающихся костей». «Август. Я всегда был очень терпеливым, и даже сегодня, когда он снова произнес это мерзкое имя человека, которого я даже не знаю, я сдержался, чтобы не намотать его светлые пряди себе на кулак, лишь слегка дотрагиваясь до них и мысленно отмечая, какие они мягкие. Он все чувствует. Я знаю, он улавливает самые незначительные перемены настроения, словно читает мои мысли. Иногда напрягается, как будто готовясь к удару, но глаза все равно продолжают гореть этим… этим надменным безразличием. Но когда он произносит это мерзкое имя, все становится по-другому, он даже начинает сиять. Он оживает. Хочу стереть это глупое выражение с его лица. Почему именно… Поттер?» Гарри уставился в последнюю строчку, перечитывая ее несколько раз и выискивая ошибку, но, сколько бы он не вглядывался в написанное, его фамилия никуда не исчезала, и Поттер зачем-то взволнованно оглянулся вокруг, замечая только одиноко сидящую Гермиону, и быстро уткнулся обратно в книгу, снова перечитывая последнее предложение. Пальцы слишком сильно сжали обложку, сминая ее. Может это был его отец? Или другой родственник, как-то связанный с Реддлом? Или вообще однофамилец? Закрыв ладонью глаза и потерев усталые веки, Гарри пытался осмыслить все, что только что прочитал, а из прочитанного он понял вот что: Реддл нашел кого-то, кто сильно пострадал, и придумал какую-то садистскую игру. Его заводили кровь и переломы? Что с ним вообще не так? Какого черта он разбрасывается такими вещами, которые могут запросто перевернуть все представление о нем? И кто тот парень, которому так не повезло, и что его связывало с семьей Поттеров? Гарри ощутил такое сильное отвращение, что даже серьезно задумался над тем, чтобы избавиться от ежедневника раз и навсегда. Сжечь его, например, в камине, который так заманчиво притягивал к себе взгляд, но в дневнике еще могли таиться ответы на некоторые вопросы, поэтому Гарри все-таки удержался, через силу переставая смотреть на камин. Гермиона уже в открытую обеспокоенно наблюдала за ним, отложив пергамент и перо. ― Что-то не так? ― спросила она, и Поттер чуть не ответил, что ― да, не так абсолютно все. ― Неужели совесть наконец-то проснулась? ― Мне сейчас не до твоих нотаций! ― вспылил Гарри, вскакивая с места, сгребая все книги и пергаменты в охапку и оставляя Гермиону одну. Увидев спящего Рона, у него возникло желание разбудить друга и рассказать о прочитанном, и Поттеру потребовалось немалое количество усилий, чтобы отложить беседу на потом. Но, как ни странно, утром это желание полностью испарилось, и он снова уткнулся в ежедневник, не отрываясь от чтения ни на завтраке, ни на уроках, ни когда Рон начал ворчать насчет его одержимости. «Лето. Смотрю на его спину в мешковатом свитере и не могу отвести глаз. Есть в этом что-то такое болезненное, что-то хрупкое, что идеально совмещается с его худобой и бледностью. Он чистокровный и явно из такой семьи, в которой обычно принято кормить ребенка с ложечки вплоть до его совершеннолетия. А теперь птенец вывалился из гнезда и ужасно скучает по дому. Сбежит при первой возможности, но я-то постараюсь, чтоб такой возможности ему не представилось. Всего-то нужно сделать так, чтобы маховик исчез. Правда, Дамблдор опять пристально наблюдает за мной, наверное, подозревает что-то, поэтому мне следует действовать как можно осторожнее». «Какое сегодня число? Дикая птица никогда не станет ручной. Попробуй запереть ее в клетку, и она с удовольствием выклюет твои глаза. Не могу выкинуть его из головы, не могу прекратить наблюдать за ним, каждый раз стискивая ладони в кулаки. И этот голос назойливо продолжает повторять. Давай… давай поиграем с ним еще немножко. Но я кое-что понял. Слышал когда-то, что питомец обычно перенимает характер своего хозяина. И я заметил, что моя птица слишком похожа на меня, только надломлена, но гордая, не способная подчиняться. Это было хуже всего. Я мог ее сломать, но не подчинить». «Август. Что-то тихо тикает внутри. В голове. Тик-так. Так происходит, когда я слышу «Поттер», внутри что-то активируется, напрягается и готовится к атаке. Смешно, ведь этот «Поттер» еще даже не родился, но я знаю, что я буду делать. Да… но сначала моя птичка, сначала она. Запру ее под замок где-нибудь далеко-далеко, чтобы никто ее не нашел, чтобы она принадлежала только мне. Научу манерам, сотру из памяти все, что не связано со мной. Так будет лучше всего. Поэтому нужно найти такой уголок, в котором бы нам никто не помешал. И если ее крылья снова окрепнут ― сломать их». «Ночь. Не могу, не могу, не могу… Кнут и пряник, я же сказал ― кнут и пряник. Сломать позвоночник или сжать в успокаивающих объятьях». «Конец лета. Время пролетело так быстро, я потерял ему счет. В голове ни звука, как будто кто-то применил силенцио. Не слышно даже того голоса, который так назойливо звучал каждый раз, когда я видел свою пташку. Правда, иногда совсем тихо я слышу чей-то шепот. Прекрати, начни сначала». «Осень. Когда Дамблдор отдал ему маховик, я понял, что моя птица вырастила новые крылья и готова вспорхнуть. Меня словно ударили наотмашь, на секунду я возненавидел весь мир, не отрывая взгляда от его кармана, в котором покоился ключ к свободе из моей клетки. Я думал, долго думал. Хотел сделать все по-своему, хотел наконец-то расставить все точки над «и», но потом увидел, как он улыбается ― впервые за все время. Так искренне. Это было в Астрономической башне во время урагана. Он хотел летать. И он как будто просил меня отпустить его. А я сказал нет. Сказал, что это я ― Волдеморт, и я здесь, поэтому не надо никуда исчезать. Ураган бушевал снаружи, ураган бушевал внутри, я видел это по его лицу. Черная тень пролегла на остекленевшие глаза, которые наконец-то смотрели на меня, а не куда-то мимо. Конечно, я не мог отпустить, не мог позволить убежать. Потому что я ――― его». Дочитав последнюю запись, Гарри вдруг понял, что все это время старался практически не дышать и не шевелиться, лишь изредка переворачивая потрепанные временем страницы онемевшими пальцами. В конце страницы был изображен черными чернилами задумчиво глядящий вдаль юноша с до боли знакомыми Гарри чертами. И только одно слово значилось после: «Драко».