Play with me. if you want.

Чимину известны все секреты, спрятанные в общежитии, он подмечает каждую мелочь, чтобы использовать ее как повод самоутвердиться и опасное оружие. Поэтому за тем, что он скажет, непременно нужно следить. И если пустить на самотек – проблем не оберешься. Чонгук так и знал, что дойдет до крайностей. И теперь Чимин прижат к стене рабочей каморки и пытается избежать разговора, касания, выворачивается своим маленьким гибким телом из-под Чонгука и шипит. — Пусти. И ничего не хочет объяснить, шлифуя грозное выражение лица младшего сучьим злобным взглядом, подчеркнутым красными тенями. — Зачем было говорить, что у меня фетиш на запахи? О себе ты ничего народу не поведал, — тихо говорит Чонгук и, подперев пах старшего коленом, касается губами его шеи, делает глубокий вдох. Изнеженная мята. — Ты слишком стараешься мне угодить. Потому что на удивление много глубокого красного, с которым у Чонгука отношения, на котором разгорается инстинкт. И, схватив Чимина за вызывающий галстук, Гук сминает его губы, цепляясь за красные пряди волос. Низкое рычание пантеры, но отдача на все сто: Чимин шлепает Чонгука по ягодицам и чувственно отдается. — Пошел ты… Пошел ты, сволочь… Возможно, он нарывался и проговорился неслучайно. Иначе не дрожал бы так и не растекался по рукам, не оставлял привкуса клубничного блеска на языке и не возбуждался. Значит, Чонгук все правильно понял. И он резко хватает хёна за воротник и разворачивает лицом к стене, защелкивает невесть откуда взявшиеся наручники на дрожащие запястья. — Вы арестованы, Пак Чимин, по подозрению в распространении частной охраняемой информации, — обжигает Чонгук, и Чим закатывает глаза, говоря, что эти игры бессмысленны. — Вот сейчас и посмотрим. Закрой рот. Ухватив Чимина за шею, как собственность, Чонгук доводит его до стола и нагибает, так что Чим щекой прижимается к пыльной лакированной доске и начинает всерьез переживать, когда к заднице прикладывается нехилая эрекция. Наигранная полицейская дотошность Чонгуку идет. Перерыв не больше получаса, и за это время Чонгук планирует наказать Чимина конкретно и поглубже. — Эй, Чонгук… Мало света, мало шансов избежать горячительной кармы за вертлявую задницу и длинный язык. Чим понимает, облизывается и начинает неохотно показывать потаенную натуру, наталкиваясь на пах Гука и дыша чаще нормы. Вкрадчивый голос младшего вибрирует где-то над ухом, и его бессовестные руки срывают с Чимина непростительные брюки в обтяжку, сдирают боксеры до колен и остается только горячая твердость стоящего колом члена и пробирающая дрожь. Чимин выпячивает зад, чтобы было удобно двоим, но Гук раздвигает его ноги шире и сжимает сзади шею, творя личный беспредел. Так он видит секс, как он есть, без предварительных заскоков и долгого старта, ему не нужны промедления и пилотные серии. Несовершеннолетний извращенец, зато уже достаточно взрослый, чтобы иметь при себе смазку и презервативы на всякий случай, если повезет. А везение окрашено запахом Чимина и его грудными стонами, соскальзывающими на жалобный фальцет, он жует губу и выгибается, чтобы вывернуться, но не выходит: мешают чертовы чонгуковы игрушки. Из обычной солидарности Чонгук тратит на растяжку считанные секунды и входит резко, без предупреждений, обхватывая лакомые чиминовы бедра, втирая его живот в край стола и слыша шипение, задыхающийся стон и хриплые гласные нараспев. А Чимину кажется, что если он разорвет реквизит наручников, то выцарапает сейчас пальцами чертово имя и закричит от боли. Восхитительное нежелание для Чонгука, как сильный афродизиак, он мощно трахает и ломает Чимина. В такой губительной жестокости не прослеживается ни капли заинтересованности во владельце тела, только само тело и то, что оно способно отдать. И блеклое в полутьме красное, задранная белая рубашка, оголяющая ямочки на пояснице, и свернутый набок галстук. Копна уложенных жгучих волос, мягких, если запустить в них руку и решить, что так можно обжечься. Наверное, будь Чонгук и впрямь служителем порядка, он бы арестовал Чимина хотя бы за его прикрытое блядство, достающее до печенок ежедневно, за такие улыбчивые глаза и кремовый голос. Нельзя быть таким, нельзя растворяться и клеиться к рукам и не пытаться звать на помощь. Терпеливость для Чимина не достоинство, а проклятие. Только с нескольких последних минут он всерьез начинает втягиваться и получать кайф, как Чонгук выходит из него и опускает на колени, тыча в губы влажной головкой. И Чим, зажмурившись, слышит, как с хлюпаньем скользит большая ладонь, а затем в нагретом воздухе тает стон Чонгука. По лицу разлетаются брызги, и Чим слизывает одну каплю у рта, как-то нехорошо хмыкая. Даже так Чонгук успевает понять, что они так запросто отсюда не выберутся, что желание Чимина с искорки разошлось пожаром. — Трахни меня не как девчонка, Чонгук, — триумфально ухмыляется Чим, — я ничего не почувствовал… Самый страшный удар для Гука – по воспаленному самолюбию. Он поднимает Чимина, схватив за волосы, и оттягивает голову назад, раздавливая губы в поцелуе. Чим слабеет, но царапается, обсасывая язык Чонгука и сжимаясь от его превосходства. Они отступают назад, стирая губы, и мята на коже Чимина превращается в пряности, аромат раскрывается до конца. Чонгук чувствует себя парфюмером, который после соскребет мускус и разольет Чимина по колбочкам. Падение на твердую гладь стола, уже не больно - захватывающе. Чонгук освобождает ноги Чимина от оставшейся одежды, заводит беспомощные руки старшего над головой и наклоняется ниже. Быстрым движением он разрывает рубашку и проводит зубами по кайме сосков, всасывает воздух и оказывается у влажных бедер, берет в глотку по самое основание. И Чимин выгибается колесом, на одном дыхании волоча несносное это «Чонгуг-и», вскидывая замлевшие руки. Под наручниками собралась темнота, и каждое прикосновение ложится терновыми плетьми. А Чонгук зажимает крикливый рот хёна рукой и толкается вперед. И маленький рост идет Чимину на пользу, постепенно его ноги укладываются Чонгуку на плечи, и, компактно сложенный под ним вплотную, он болезненно хрипит, вгрызается в плечо Чонгука и слышит лишь его прерывистое частое дыхание, ощущает, как сильно жжется там, внизу. — Как девчонка… да? — Гук двигается быстрее, пьянея от тесноты Чимина. И Чимину хочется ответить что-нибудь безусловно колкое, но выходит только глухое жалкое хныканье, подслащенное звуком его не последнего растления. Чонгук на мгновение теряет облик зверя, чтобы нажать на кнопочку игрушечных наручников и позволить Чимину своевольничать. Здесь становится нежно, потому что его маленькие ладошки забираются в пышную шевелюру Чонгука, и губы роняют совсем странные безумные слова. Витиевато-слащавые, но слишком понятные. В конце концов, с Чимином нельзя просто трахаться, рано или поздно он обязан был сознаться, что дает не из простого мазохизма и наклонностей. Он все это время угождал Чонгуку. Он увлекся коллекционированием деталей, важных только для него. И никакая он не блядь, если так трепетно жмется поближе и не имеет ничего против, когда Чонгук берет его на руки и, впечатав в стену, кончает, сотрясая уже их обоих, чтобы было грязно как в порно. Чимин выдержит что угодно, если автором одержимости будет Чонгук, режиссером их порочного несчастья и разрушительного притяжения. На ресницах Чимина – вода, веки в размазанной подводке, но в приоткрывшихся глазах отчего-то растаяла привычная похотливость. Прильнув губами к потной шее младшего, он гладит его по спине и просит постоять вот так, если не тяжело. Чонгуку не тяжело физически, но там, под прочной коростой между ребер – волнительно. Маленький хён очень тихо выдыхает: «Играй со мной, если хочешь», и Чонгук ставит его на ноги, но пошатывается сам. Совсем не то, на что он рассчитывал. А Чим, согнувшись в три погибели, пытается нащупать брюки и как-то запахнуть разорванную рубашку, чтобы не выйти на свет божий наказанной групповухой проституткой. Он застегивает ширинку дрожащими пальцами, а та не застегивается, потому что в поясницу отстреливает болью, и приходится опуститься на колени. Опасный белый шум молчания, секущий по глоткам. Чонгук снова в форме, но не подходит, наблюдает со стороны. Жалко смотреть, как оттраханный им хён старается делать вид, что все нормально. Возможно, им стоило об этом поговорить, но в самом начале фигурировал один сплошной секс и ничего больше, надобности не было. — Чимин… — Чонгук, наконец, приближается, садясь перед ним на корточки и трогая за плечо. — Хён? — Пошел вон, — он хрипит и задыхается, отирая щеки, всхлипывает. — Проваливай! Но Чонгук не спешит уходить и, не обращая внимания на влетающие по груди удары, забирает Чиму в объятия. И этот крошечный вздрагивающий комочек почему-то перестает казаться Чонгуку простым телом. Долго же до него доходило. Как только он пытается что-то предпринять, разорвав цепи словами, щелкает дверной замок, и на пороге появляется Тэхён с бумажным ножиком, которым расковырял несложный механизм. Его гнев, как нависающая буря, чувствуется прямо отсюда. Молча он подбирается к несчастным и… обхватывает их обоих, ненавидя и любя, отчего-то тоже плача. Тэ целует их в щеки и губы, пропитывая запахом духов, которые тоже нравятся Чонгуку...