"Невозможное" - слово для слабых

Просто иногда надо осмотреться по сторонам и понять, что всё не так печально, как вам кажется. Проходит несколько недель упорной работы. Время летит так быстро, что я едва успеваю замечать, как одни дни сменяют другие, и безмерно радует, что у меня не хватает свободных минут на другие ненужные размышления. Каждый день мой график работы такой объёмный, что к наступлению вечера я привычно начинаю чувствовать себя уставшей и сил хватает только на то, чтобы расстелить постель и рухнуться на неё с огромным облегчением в сердце. Все ноги в мозолях, голова раскалывается от бешеного потока информации и в ушах непрерывно жужжит голос приевшейся Сьюзан, которая ни на секунду не переставала меня отчитывать. Кажется, за любую мою оплошность она была готова орать на меня целые сутки и только эта часть её совместной работы со мной могла приносить этой женщине хоть какое-то удовольствие. Сработаться нам с ней не удавалось — либо её раздражала моя походка, либо взгляд, либо просто моё существование, безнадёжность которого ей было особенно приятно упоминать в наших с ней разговорах. Этой женщине, наверное, было действительно очень трудно находиться в моём обществе, но чем больше я проводила с ней время, тем больше привыкала к такому ритму работы и к такому обращению. После нескольких недель стало легче — её манеры перестали раздражать, а вечно-льющееся в мою сторону замечания и вовсе стали обыденностью, на которую я никаким образом уже не реагировала. Я научила себя все обиды сдавленно проглатывать и вместо зарождающейся в сердце агрессии выдавливать на лицо понимающую улыбку. Это подействовало. Не получая с моей стороны ответной реакции, Сьюзен стала менее нервной и более сдержанной по отношению к моим недочётам. А их, кстати, оказалось действительно много. Целая толпа стилистов на протяжении этих недель пыталась разрешить мою главную проблему — неумение находиться на публике. Я никак не могла отточить в себе мастерство делать всё утончённо и привлекательно, контролируя каждое своё движение. Мне пытались объяснить, что на публике нужно контролировать всю себя — от простого вздоха, до ведения с кем-либо светского разговора, где важно не только уметь продумывать свои слова, но и красиво их произносить. Всё это было сложно. Я чувствовала, как вся эта кучка профессионалов не просто меняет мою внешность и мой стиль — но и внутренность моей сущности. С каждым днём я становилась совсем не той Стейси Донован, к которой я привыкла и которую помню с самого детства, сейчас я была уже совершенно другая. Эта новая я, открывшая в себе путь к великому миру моды, была искусственной. От каждого вздоха, до каждой улыбки и я чувствовала, как становлюсь куклой. Красивой. Безупречной. Но такой жалкой и ненастоящей, что к груди невольно подкатывала тошнота. Через пару недель, когда у меня стали проявляться первые успехи и когда я добилась хоть какого-то уровня подготовки к шоу, в моей душе впервые зародились сомнения. А стоит ли это той цены, которую я плачу? Стоит ли весь этот путь к славе и популярности, уничтожения моей души и моих ценностей? Тогда на этот вопрос я так и не нашла ответа. Но впервые услышав похвалу от стилистов и даже от той же гнусной Сьюзен, мне захотелось, чтобы это всё было не зря. И чтобы моя жизнь превратилась в ту самую невероятную сказку, о которой так сильно мечтают все провинциальное девушки. Я продала себя миру моды. И теперь я принадлежу ему. — Стейси, не задерживайся! Мы спешим. Слыша хорошо-знакомый приевшийся женский голос, я заставляю себя поторопиться и побыстрее выйти из уютного автомобиля. Сьюзен уже ждала меня на улице, поэтому оказавшись возле неё, она удосуживается только кивнуть в мою сторону и приказать следовать в её направлении. Мы идём не спеша, поэтому у меня появляется шанс рассмотреть окружающую местность и я с удовольствием осматриваясь по сторонам. Вокруг нас большое скопление людей, прямо перед самым входом в то шикарное здание, к которому мы сейчас и направляемся. Glamourous house — место, где и будет проходить долгожданное шоу всего через месяц, и куда мы прямо сейчас прибыли на первую важную репетицию. Уже увидев объём и величественность этого здания, я начинаю ощущать колющее волнение внутри, из-за которого идти хочется медленнее и даже отстать от уверенно-идущей Сьюзен. Толпа людей также неприятно влияет и я просто опускаю взгляд вниз, не желая больше смотреть по сторонам. Здесь всё очень красиво — огромный зал, изнутри покрытый блеском, изящные скульптуры в каждом углу, и золотистые стены, расписанные в декоративном стиле рококо, но вот только это изящество не придаёт душе необходимого умиротворения. . Всё же позволив себе немного полюбоваться этой прекрасной изысканностью, я не сразу замечаю, как моя начальница успевает остановиться и подойти к какому-то администратору, обсуждая с ним некоторые деловые вопросы. Я прохожу дальше и, окончательно застыв от наполнившего меня восхищения, останавливаюсь в двух шагах от мраморной скульптуры. Передо мной изображены две девушки — одна упала на колени, закрывая лицо волосами и преподнося руки к щекам, а вторая величественно стоит над ней и коварно улыбается. Изваяние такой необычной картины захватывает мой дух и порождает неистовое желание прикоснуться кончиками пальцев к этому шедевру. Но исполнить своё желание не получается — меня всё же подзывает к себе писклявый голос Сьюзен и, прекрасно зная о том, как не стоит эту женщину злить, я тут же спешу подойти к ней. Только потом, когда мы обе скрываемся из этого зала, я вдруг понимаю, что значит это художественное изваяние. Две девушки — это тело одной и той же души, только на разных этапах своего существования. Бац, в один момент ты велик и способен на всё, и бац — ты несчастный и жалкий человечек. Подобные мысли настолько увлекают меня, что я только через пару минут поднимаю взгляд и успеваю заметить изменившуюся передо мной обстановку. Теперь мы со Сьюзен не были в гостиничном холле. Теперь мы в каком-то зале, а перед нами находится целая толпа юных девушек-моделей, от нарядных до самых скромных, от самых роскошных до тех, кто скрывался в их ничтожной тени. У меня перехватывает дух и, хоть как-то борясь с подкравшимся волнением, я бросаю взгляд на хладнокровную сестру Брэндона, лицо которой удосуживается издать лишь коварную ухмылку. — Ты же не думала, что это будет просто, так? — язвительно говорит она, и проходит вперёд. Я смотрю перед собой. На толпу моделей, на толпу всякой дорогостоящей техники и на стены этого столь чужого и неприятного мне зала. Нет. Я не думала. Но теперь отчаянно жалею, что я не успела подумать о том, что всё способно быть настолько ужасным. Репетиция в самом разгаре. Потерявшись среди этой огромной толпы людей, до меня с трудом доносится хриплый голос одного из редакторов этого проекта и, не имея особого желания его слушать, я пропускаю половину слов мимо ушей, находя куда более интересным рассматривание окружающей обстановки. Здесь адски неуютно находиться. Удивительно, но собравшееся общество нагнетает и вся эта толпа молодых красивых девушек, с чьих лиц ни на секунду не исчезают довольные улыбки, напоминают мне стаю куриц, где одна будет с радостью готова заклевать другую. Возможно, в этом и есть вся задумка подобных репетиций? Чтобы мы видели всю конкуренцию и уже до начала шоу могли осуществить план по её устранению? Мне хочется отсюда сбежать. И моё желание только увеличивается, когда в зале кто-то делает забавное замечание и толпу ярким потоком охватывает смех. — Вижу, я не одна, кто здесь скучает, — чей-то мягкий голос издаётся почти возле моей спины, и я поспешно оборачиваюсь, замечая возле себя совсем юную девушку. Первое, что бросается в глаза — её по-настоящему эльфийская внешность. Изысканные черты лица, подчёркиваемые бледным оттенком кожи, пухлые губы и такие милые заострённые ушки, которые и являются главной причины сходства этой девушки с неземным существом. Всё её выражение лица наполнено некой очаровательностью, которая медленно пронзается в сердце и настраивает меня на положительную реакцию. Я улыбаюсь девушке в ответ и даже слегка киваю, пытаясь обернуться обратно в сторону сцены. Но не получается. Уж слишком необычна эта незнакомка, чтобы перестать её осматривать. Она так смущённо опускает глаза вниз, что от этого кажется мне ещё моложе и я с ужасом задумываюсь, с какого минимального возраста в этом шоу могут принимать участие девушки. Этой, кажется, лет 16, не больше. — Мне всё здесь кажутся такими искусственными, — вдруг честно признаётся незнакомка и меня бросает в дрожь от такого совпадения наших мыслей. — Не могу дождаться, когда смогу уйти отсюда. Ты ведь тоже не профессионалка? Профессионалок здесь называют моделей высокой моды или хотя бы тех, кто добился славы на высоком уровне. И испытывая в душе неимоверно благоприятное расположение духа, я с улыбкой произношу утвердительный ответ и уже без всякого смущения вблизи рассматриваю её невинное лицо. Она блондинка. На лице небольшой рой веснушек, а глаза наполнены таким магическим синим цветом, что меня на пару секунд завораживает их глубина. Девушка выделяется из этого мира. Внешностью так точно, и в этот момент мне хочется верить, что и душой тоже. — Я Стейси, — решаюсь тихонько представиться, чтобы не привлекать внимание других стоящих неподалёку моделей. Эльфийская девушка так радуется моим словам, что её губы ещё шире складываются в улыбке и глаза пронзаются насквозь необъяснимым мне облегчением. — Аврора, — также тихо говорит она, а я недоверчиво приподнимаю бровь. — Да, это настоящее имя, а не псевдоним. Родители были помешаны на диснеевских мультфильмах. От такого факта хочется рассмеяться, но понимая, что сейчас этого делать не стоит, я лишь с пониманием киваю. Аврора смущается и, видимо, хочет сказать мне что-то ещё, но нас резко прерывают. В зале объявляют конец собрания и все с довольным шумом начинают расходиться, отчего и мне приходится отойти в сторону, тут же ища глазами Сьюзен. Видимо, на этом сегодня всё. Отлично. Значит, самое главное было приобрести новую информацию и хоть как-то вникнуть в происходящее, а я это всё должным образом не послушала. Но зато хоть с каким-то нормальным человеком познакомилось, правда, я уже никак не могу найти хрупкую фигурку Авроры в зале. Становится шумно, неуютно вокруг и, продолжая отходить в сторону, я издаю облегчённый вздох, когда оказываюсь возле Сьюзен и ещё какого-то молодого паренька, чьё лицо абсолютно для меня незнакомо. Появление новой личности может значит одно — у меня будет очередная миссия на сегодня, а эта мысль "радует" лучше некуда. — Ну что, всё поняла? — строго интересуется моя начальница, и я сейчас просто не в состоянии ответить ей «нет». Но больше она меня об этом не расспрашивает и вместо этого вежливым жестом представляет того самого молодого человека, что стоит в шаге от неё. — Это Кирк. Он фотограф и сегодня проведёт нам важную фотосессию. Если со всем разобрались, то можем ехать, да? Скорее всего, это уточнение было обращено не ко мне, а к этому самому мальчику, который с улыбкой даёт Сьюзен удовлетворительный ответ и они вдвоём направляются к выходу из зала. Моим мнением совершенно не интересуются, и я молча иду за ними, не вмешиваясь ни в их разговор, ни в их обсуждение сегодняшней съёмки. Планы Сьюзен всегда меня не касаются, и я ни на что не могу повлиять из её решений. Но в душе зарождается адское недовольство — хочется поскорее к себе, в отель и подальше от этого гнусного окружения. В студию мы добираемся ровно через час. На дорогах оказались огромные пробки, и весь этот путь я была вынуждена выслушивать вечно-хмурые жалобы Сьюзен то на водителя, то на погоду, то на весь мир. Она только и могла, как жаловаться и говорить о чём-то унылом, а мне, проводя с ней столько своего времени, всё сильнее и сильнее хотелось от неё сбежать. Заходя в студию, меня сразу отправляют в гримёрку, где все уже, к счастью, знакомые мне стилисты приступают к работе. Как оказалось, сегодня будет обычная тестовая съёмка, очередное пополнение к моему портфолио, и ничего сверх страшного меня не ожидает. Такая новость безумно радует и, присаживаясь на кресло, я расслабляюсь и отдаюсь в работу профессионалам. Макияж мне делают лёгкий — оставляют естественный цвет лица, только слегка подкорректировав его тональным кремом, а глаза почти никаким образом не выделяют — ресницы слегка накрашены, а в уголке глаз блестит тонкий слой нежных теней. Первый образ невинный и на меня надевают розовое летнее платье, отлично севшее на моей груди и как раз удачно подчёркивающее длину ног. Одежда оказывается такой приятной на ощупь, что я долго не могу отойти от зеркала и перестать трогать саму себя. Сьюзен одаривает всё это закатыванием глаз, но не обращая никакого внимания на поведение этой женщины, я спокойно подхожу к студии и становлюсь по центру технического оборудования. Кирк устанавливает свет, играясь со вспышками и объективом. Это занимает у него достаточно много времени и мне везёт — я успеваю хоть немного расслабиться и привыкнуть к сложившейся обстановке. Ведь это самое главное — фотографии любят, когда ты раскрепощён. Когда не боишься открыть миру себя настоящую. Сзади фотографа слышится какой-то шум. То ли открывается дверь, то ли ещё что-то. Я не успеваю понять, но из любопытства выглянув за спину фотографа, сразу же оказываюсь повергнутой в шок. Удивление проскальзывает по всему телу и удаётся только судорожно вздохнуть, от непонятного самой себе испуга. В студию заходит Брэндон. Как и всегда — стильный, строгий, хладнокровный. На нём тёмный костюм с бежевой рубашкой, несколько пуговиц которой полностью расстёгнуты, и от этого заставляют женское внимание застыть на оголённом участке мужской груди. Волосы аккуратно уложены набок, подбородок гладко-выбрит, а выражение лица, как и прежде, пропитано стальной невозмутимостью. Он здоровается со всеми. С Кирком, со Сьюзен. Но на меня даже не бросает своего взгляда, и я чувствую колкую обиду от того, что меня таким должным образом проигнорировали. Его появление эффектное и неожиданное и мне почему-то отчаянно хочется, чтобы этот мужчина хотя бы сейчас вспомнил о моём присутствии. Но до меня дела Уокеру нет. Видимо, он пришёл к своей сестре, так как оказавшись возле неё, он напрочь забывает о процессе фотосъёмки и полностью погружается в их со Сьюзен разговор. — Опусти плечо чуть вниз, — просит фотограф, и это помогает мне отвлечься от мыслей о своём начальнике. Я делаю, как меня просят, и за этим движением тут же следует вспышка камеры, которая вызывает невольное напряжение в теле. Мысли все сбиваются в кучу, и я не могу себя контролировать. Ну же, Стейси. Соберись. Не смотри на Брэндона! Ну… Смотри на Кирка. Давай. Почти получается. Я меняю позу и смотрю в объектив камеры, но мысли всё равно витают в другом направлении. И зачем этот Брэндон вообще пришёл сюда? Испортил мне всю атмосферу… — Приоткрой губы, — опять советует молоденький фотограф. — Да вот так, только чуть-чуть вытяни их вперёд. О! — его глаза загораются, и он наклоняется вниз, выбирая нужный для фотоснимка ракурс. — Вот это то, что нужно. Его комментарии позволяют мне в конечном итоге забыться. Я выкидываю из головы все эти глупые мысли и концентрируюсь только на камере. Съёмка. Я должна расслабиться, раскрепоститься. Стать какой-то другой Стейси, которой подвластно гораздо больше могущества, чем жалкой мне. И, конечно же, которая не будет погружаться в плохие мысли, а наоборот — она всегда и во всём будет искать только самое лучшее. Ровно через час меня отправляют снова поправить макияж и переодеться, на этот раз в мягкий длинный свитер, который почти достигает до моих колен. Прощаясь с первым образом и пытаясь проникнуться вторым, я позволяю своему настроению подпрыгнуть вверх, а душе испытать необходимое облегчение. В конце концов, сьёмка протекает в моё удовольствие и весь состав рабочей команды вежлив и аккуратен со мной, а это главный залог моего качественного выполнения работы. И если не считать Брэндона и Сьюзен, которые сидят в дальнем углу и ни на секунду не прерывают своих интенсивных обсуждений, сегодня всё было на высшем уровне. Я себя чувствовала так, как никогда. Всё получалось, меня хвалили и с каждой секундой такого времяпровождения у меня создавалось впечатление, что я нахожусь в параллельной Вселенной. Улыбаться хотелось больше обычного. А фотографироваться я была готова до самого вечера. Наконец, доходит время до третьего образа и он, как сообщает мне визажист, последний. Этот образ был абсолютно повседневным, и одежда оказывается довольно простой — маленький чёрный топик и джинсы, с небольшим узором на правом колене. Смотрится оно мило. Я примеряю одежду и лишний раз кручусь у зеркала, любуясь тем, как топик удачно сидит на моей груди, а джинсы плотно обтягивают бёдра. В этом образе фотографироваться будет ещё проще, ведь наконец можно будет в студии и присесть, и подпрыгнуть, поэтому к фотографу я направляюсь с наилучшим своим настроением. Настроив объектив камеры и аккуратно поправив мои волосы, Кирк отходит назад и делает пару снимков, как неожиданно возле нас оказывается Уокер. — Ты думаешь, этот вид подходящий? — нахмурившись, интересуется мужчина, к счастью, обращаясь не ко мне, а к фотографу. Кирк только пожимает плечами и, тут же сделав одну фотографию, демонстрирует её моему начальнику. Лицо Брэндона не сглаживается — в глазах ещё мелькает недовольство, а руки так же строго сложены на груди. — Я думаю, топик самый подходящий вариант, — спешит добавить фотограф, вместе с мужчиной внимательно рассматривая мой внешний вид. Под таким настойчивым вниманием я начинаю чувствовать себя некомфортно, но я продолжаю молчаливо стоять. — Если надеть на неё рубашку, то вообще скучно получится. А так хоть что-то… — Пусть разденется, — вдруг резко заявляет Брэндон. Так уверенно и неожиданно, что я едва удерживаю равновесие. Что? Он что, с ума сошёл? — Снимай этот топик, — беспристрастно приказывает мужчина. Поедает меня своим твёрдым взглядом и напыщенно усмехается. — И лифчик тоже. Я стою на месте. Не могу себя заставить двигаться. Просто не могу. Пол как будто расплавился под моими ногами и, с огромным усердием стоя на ногах, я обнимаю себя за плечи, словно этим себя защищаю. Но какая, к чёрту, защита, если на тебя смотрят так пристально и строго? — Ты плохо меня расслышала? — уточняет мужчина, опуская руки и складывая их уже в карманы. Его лицо всё такое же — беспощадное, нетерпеливое. А я жалобно смотрю на Кирка, душевно прося помощи, но тут фотограф бессилен. Если начальник требует подобного условия — значит, надо исполнять. Но какого хрена этот самый начальник вздумал себя такое позволить? Я вздыхаю. Стараюсь заставить свои руки не дрожать и одним движением снимаю мягкую тонкую ткань через голову, после чего откидываю её в сторону. Оголённую кожу тут же обдаёт холодом и я съёживаюсь, на мгновение застывая на месте. Теперь пальцы судорожно дотрагиваются до бюстгальтера. Рукам холодно, а сердцу страшно, но я делаю это — расстёгиваю его и ни о чём не думаю, когда кладу часть нижнего белья к лежащему на полу топу. Руками обхватываю свою грудь, сжимаю её и возвращаюсь на место. Оба мужчины молчат. Брэндон смотрит на меня с интересом, рассматривает представившиеся перед его взором новые участки моего тела. Но каменное мужское лицо даже сейчас не выражает хоть капельку радости. — Страшно ручки опустить? — ехидно спрашивает он, глазами указывая на то, как я прикрылась ладонями. После такого замечания другого выхода не остаётся. Я опускаю руки и на секунду даже прикрываю глаза, когда моя грудь оказывается полностью обнажённой перед мужским взглядом. Брэндон внимательно осматривает то, что видит. Сначала смотрит на выступающие ключицы, потом на соски, потом на плоский живот. Да, смотри, ублюдок. Ты выбрал меня из сотни девушек и наверняка не просто так. Тело невольно вздрагивает, когда фотограф отходит в сторону и начинает пытаться приступить к работе. Он что-то говорит мне, объясняет, но я с трудом пытаюсь понять его слова и уж тем более выполнить то, что он от меня хочет. Фотографироваться голой — самое ужасное занятие, которое для меня могли придумать. — Вот эту руку стоит положить сюда, — произносит Брэндон. Он быстро подходит прямо ко мне и, оказавшись у моего тела вплотную, заставляет меня приподнять руку очень близко к шее. Не знаю, специально или нет, но он задевает своей ладонью мою грудь и я издаю нервный вздох. Тело пробивает судорога. Воздух застывает в лёгких и я не двигаюсь, ощущая, как и Брэндон сконфуженно замер. — Да чего ты так боишься то? — насмешливо спрашивает. Почти смеется. — Девственница что ли? И я реагирую на его слова чересчур резко. Мои глаза широко раскрываются, рука лихорадочно вырывается из его хватки и я смотрю на мужчину самым злым и осквернённым взглядом. Брэндон, кажется, понимает. Он хмурится. Замирает на месте. Но уже не усмехается, как пару секунд назад. Теперь мужские губы плотно сжаты, а в серых глазах читается искреннее недоразумение. Не ожидал, правда? Я тоже не ожидала, что так получится. — Это плохо, Стейси, — говорит он, наконец, убирая руку. Отходит назад и смотрит так отстранёно, что мне становится не по себе. — Это очень плохо. Больше он не говорит ни слова и покидает студию, оставляя нас с Кирком наедине. Фотограф начинает говорить что-то, советует мне расслабиться, но я совершенно его не слушаю. Перед глазами застыл тот образ Брэндона, та его потерянность, когда он догадался об одном из моих самым стыдливых секретов. А в ушах звенели его слова, смысл которых я так и не смогла понять. Что всё это значит?