Их трое

      Анни быстро двигалась между домами, не отдавая себе отчета, когда надо повернуть, а когда нет. Ноги сами несли ее, ведь она жила в этом районе с самого детства. Мысли же ее были далеко. Она не слышала гула машин, не обращала внимания на очередного парня, который попытался ее поприветствовать, чтобы познакомиться ― просто шла вперед, стараясь сдержать злые слезы и раздражение.       Анни ненавидела себя в такие моменты. Знала же, что все делает правильно, что это необходимо для ее дальнейшего выдуманного счастливого будущего, а все равно переживала.       Час назад она, двадцатилетняя студентка-омега, рассталась с очередным парнем-альфой. Они встречались всего пару месяцев, так что особых обязательств друг перед другом и не было. Только влечение, крохотный интерес не более.       В начале отношений Анни намеренно строила из себя кроткую омежку: наряжалась в платья, смеялась над совершенно не смешными шутками ухажера, который вообразил будто он рыцарь на белом коне, призванный защищать эту миленькую «принцессу». Анни тщательно исполняла роль, прислушивалась, старалась пробудить в себе качества, присущие омегам: скромность, приветливость, нежелание вмешиваться в жаркие споры и, боже упаси, в драки. Но качества так и не проснулись, а девушка лишь извела себя мнительностью и пустыми переживаниями, которые она никак не могла засунуть куда подальше.       «Все-таки одна дебильная черта омеги у меня есть. Слезливость, чтоб ее! ― Анни еще раз попыталась включить старый плеер, чтобы хоть немного послушать музыку и отвлечься, но батарейка аппарата приказала долго жить. ― А, к черту! Мне и так просто прекрасно!»       И тут же спохватилась, ведь только пару часов назад обещала себе, что не будет больше использовать выражение «к черту». Именно после него в голове начинал дуть проклятый «ветер перемен», как называла это состояние Анни, а привычная жизнь летела к тем самым чертям и становилась с ног на голову. И, собираясь сегодня на ничем не примечательное свидание, именно с этой фразой в голове девушка зашвырнула в дальний угол блеск для губ, который так нравился ее бойфренду. Зато в тот момент, натягивая на себя вместо платья с пышной юбкой, короткие шорты и любимую кофту с капюшоном, Анни чувствовала себя превосходно.       «Ну и с какой стати я теперь ною из-за того, что этот консерватор предпочел сбежать?» ― тяжело вздохнула девушка. На душе было погано. Вся бравада, появившаяся после того как альфа стал читать ей мораль про то, как надо себя вести и как одеваться, улетучилась, заменившись печалью и нытьем на тему «Бедная я несчастная, как меня это все достало». И за такое настроение Анни ненавидела себя больше всего.       «Тухлые альфы пошли в последнее время, ― старалась воодушевить себя омега. ― Романтики какие-то недоделанные! А кто более брутальный уже с омегой, да и с бетой в придачу ― вьют свое гнездо для троих и жизнью наслаждаются… Эх, была бы посмелее ― была бы лесбиянкой!» ― Анни просто обожала заканчивать такие мысленные монологи именно этой фразой. И настроение себе подняла, и напомнила простую истину: какой бы смелой она не была, другие омеги ее совсем не привлекали.       И после осознания настроение снова скакануло куда-то вниз. Хотя куда уже ниже?       К тому времени Анни уже успела зайти в свою парадную. Она из вредности называла «подъезд» «парадной», чтобы слово резало слух окружающим, и специально раз за разом повторяла, что парадная ― более правильный вариант. В нос ей сразу же ударила вонь из мусоропровода, и Анни поморщилась, ворча, что во всех цивилизованных домах этот рассадник крыс давно заварили.       Впрочем, цивилизованным домом жилище можно было назвать с натяжкой: матерные надписи на стенах, непристойные рисунки, которые появлялись после уборки как грибы после обильного дождя, местный наркоман на верхнем этаже, пьющие ― на первом, ― в общем, самый среднестатистический дом старого типа. Разве может в такой среде вырасти кроткая омежка?       Но попадались в этом доме и культурные экземпляры.       Поднимаясь по лестнице, Анни замедлила шаг и внимательно посмотрела на высокого долговязого парня, стоящего к ней спиной. Самый обычный, но одетый намного аккуратнее и симпатичнее, чем ребята с этого района (как еще не прицепился никто?!), он сосредоточенно и безрезультатно пытался стереть надпись со стены. Анни прекрасно знала, что там написано «Анни-хуянни», ведь сделана она была лет восемь назад. Ситуация ее рассмешила. Фраза не стиралась ни одним моющим средством, поэтому все эти годы и оставалась в живых, ожидая казни в виде окраски стен во время капитального ремонта. Тот, конечно, запаздывал и откладывался на неопределенный срок множество раз ― вот надпись и оставалась.       ― Сдавайся, антивандал! ― Анни, подкравшись как можно тише, крикнула это так громко, что гость чуть не выронил платок. ― Ты рано, Берт.       ― Ну, так получилось, ― промямлил парень и сглотнул. За время летних каникул он уже успел отвыкнуть от таких шуток. ― Я за вещами приехал.       ― Угу, проходи уже.       Анни ответила чуть-чуть небрежнее, чем хотела, но не придала этому значения. Это же Бертольт ― сын друзей ее родителей, с которым она была знакома с детства. Он все стерпит! У девушки даже настроение поднялось чуть-чуть от его вида, ведь этот человек ни разу в жизни не сделал ей ничего плохого и, в свое время, познакомил со всей дворовой пацаньей бандой. Вот там-то Анни чувствовала себя своей, даже боролась с мальчишками за первенство в группе. Детям же не было дела, что все они беты и альфы, а Анни ― одна единственная омега в компании. Эх, детство-детство!       Сейчас друг-бета жил с родителями на другом конце города, но все равно старался как можно чаще наведываться к старой знакомой. То компьютер починить, то новый шкаф вместе с папами Анни собрать, то, вот как сейчас, вещи к себе заранее завести, чтобы Анни не тащила их через весь город на вокзал. Завтра же нужно в институт возвращаться, новый учебный год начинался, а хрупкой девушке столько всего с собой взять надо.       Раньше Анни бесило, что Бертольт постоянно крутится рядом. Всех парней ей распугивал ― честное слово! Но потом повзрослела и поняла, что хорошими, услужливыми друзьями разбрасываться не следует. Правда, иногда ее ела совесть. Ну не будет парень в двадцать один год бежать с другого конца города по первому твоему требованию из-за ерунды. Да и грустный взгляд Бертольта, когда она рассказывала об очередном альфе-козле, Анни тоже прекрасно видела, но ничего делать не хотела. Хорошую дружбу она ценила больше отношений, после которых и разругаться можно.       ― Ты какая-то грустная сегодня, ― подытожил Бертольт, стирая пот со лба. Последние дни августа выдались ужасно жаркими, а тут еще пришлось ремни на чемоданах затягивать, чтобы в поезде потом не раскрылись. ― Не хочешь поговорить?       ― И вынести тебе мозг окончательно? Нет уж, ― Анни фыркнула, давя раздражение. «Опять этот преданный взгляд! Небось сидит и думает, что я начну рассказывать, что вокруг нет ни одного нормального парня без закидонов и классным телом одновременно. Будет понимающе кивать, машинально помешивать чай, хотя сахара в чашке и нет, и про себя надеяться, что я скажу ему, какой он хороший, самый лучший и предложу встречаться. Аж, противно».       Они еще немного поболтали о разной чепухе, обсудила сплетни и новости факультетов ― оба учились на инженеров в одном институте, только Бертольт проектировал здания, а Анни тепло- и газоснабжение в них. Бете даже удалось рассмешить девушку, отвлечь от самокопания и грустных мыслей.       А потом часы пробили одиннадцать ― нужно было собираться уходить, ведь завтрашний поезд отходил от перрона в шесть утра. Отнеся все вещи в подъехавшее такси, Бертольт остановился в дверях и внимательно посмотрел на подругу.       ― Слушай, только не изводи себя, пожалуйста, ― начал он, не обращая внимания на недовольный взгляд Анни. ― А если станет совсем плохо, то набери меня. Я выслушаю тебя в любое время.       ― Иди уже, ― Анни было приятно слышать эти слова, хотя она сто раз пожалела, что призналась в расставании с парнем. Не успела она оглянуться, как оказалась в дружеских объятиях Бертольта. Возможно, он и хотел обнять ее как девушку ― за талию, ― но из-за разницы в росте получилось только за плечи. Да и не было это важно в ту минуту ― Анни было хорошо. От Бертольта шло тепло, дарящее ощущение защищенности, пахло малиновым чаем и еще чем-то приятным.       Ночью Анни снилось, что она лежит на какой-то лужайке в объятиях беты. Они почему-то целовались, а от посторонних глаз их скрывали заросли малины. Правда, будильник оборвал эту грезу, и сон забылся в суматохе дня.