Северный флот

Бешеный ветер рвет паруса... Ледяной ветер обжигает лицо молодого Дании. Но ему это даже приятно. Смотря в непроглядную даль, он задумывается о своем непредсказуемом будущем: в этом году выдалась слишком суровая зима даже для его мест. Холод нещадно погубил всё живое: и растения, и животных. Только снег и лёд кругом окрасили всё в привычные белый и бледно-голубой. Земли полностью истощены и его народ погибает. Только за сутки два человека умерли от голода, трое просто замерзли на корабле, а ведь далеко за бортом остался его город. В трюмах не осталось ни мяса, ни пресной воды, ни рыбы, даже палубные крысы и те вымерли. Совсем обезумевшие викинги уже пробовали питаться ими, но тут же погибали от какой-нибудь заразы. Выжившие только и успевали с горечью сбрасывать трупы в молчаливое неспокойное море. Матиас, силы которого зависели далеко не от пищи, а от самочувствия народа, ощущал серьезное беспокойство за жизни людей. У самого него иногда подкашивались ноги или мутнилось в глазах — следствие чужой слабости. Сложившая ситуация заставила его задуматься о рисковом выходе в море ещё там, на берегу. Кормить своих воинов, женщин, детей нечем, а значит, грабить и убивать придется вдвое больше, хотя зависит это лишь от их везения. Однако сама мысль о будущей наживе заставляла его почувствовать тяжесть своей секиры, с которой он почти никогда не расставался. На красивом молодом лице расползлась кровожадная улыбка. О да, ему часто приходилось убивать, грабить, насиловать, потому что если не убьёшь ты — убьют тебя, по-другому никак не может быть. В этом мире выживает только тот, у кого холодный разум и тяжелая рука. Он уже чувствовал этот едкий и такой знакомый запах крови, чувствовал на кончике языка её металлический вкус. Его уже заранее одалела жажда горячего тела рядом с собой, и он прикрыл глаза, с улыбкой припоминая печальный конец своей последней жертвы. Он имел права делать всё, что ему вздумается, ведь он вождь. Да и ни один человек не посмеет поставить под сомнение его право на власть, для них он избранный Одином. Он любит свой народ: свободных, сильных, невероятно жестоких викингов, одновременно стремящихся к порядку, готовых ради него пойти на самые отчаянные поступки. Были среди них отъявленные злодеи и убийцы, но они, как правило, долго в рядах не задерживались, потому что не умели себя контролировать и блюсти закон. Но люди старались не совершать похожих ошибок, поэтому в его землях царил относительный порядок. Пусть Матиас был ещё молодым (да и, к слову, очень медленно рос) за его властность, терпеливость, справедливость и кровожадность его боялись и уважали, как истинного правителя великого народа. Лучшей добычей было бы сейчас другое судно, особенно торговое. На них перевозили пищу, оружие или рабов — всё, что можно использовать для собственной выгоды. Последний раз они уходили на «охоту» полгода назад, но, пробыв в море около трех недель, вернулись обратно, к ярости Матиаса, с пустыми руками. Они плыли на восток, повторяя старый маршрут, в надежде, что хоть какое-нибудь чертово суденышко встретится на их пути и даст надежду на жизнь. Пошел снег, но Матиас продолжал смотреть вдаль, не ощущая мороза. Поднялся сильный ветер, завывающий словно дикий зверь. Паруса натянулись и начали трещать, но конунг наслаждался родным ему холодом, пока мужчины на борту бегали, возясь с рвущейся тканью. Матиас стоял на корме и смотрел на бушующее море, волны которого вот-вот готовы были накрыть их драккар. Вода шипела, будто ядовитая змея, и бросалась на их судно. Матиас привык к этому шуму и холоду, он стал его необходимостью, как и запах моря, который кажется впитался в его кожу. Светлые волосы развевались, открывая юное лицо с серьезным и в то же время расслабленным лицом. Уголки бледных губ еле заметно поднялись, когда холодные снежинки стали бить по лицу. Жаль, что одежда нужна была ему, чтобы не вызывать подозрений. Будь он один, можно было бы стащить с себя тяжелые ткани и прыгнуть в ледяное море, не опасаясь за жизнь. Но люди не должны знать, что он существо, не похожее на них. Именно поэтому на нем сейчас были штаны из приятной теплой материи, которая не сковывала движения. Сверху дорогая тяжелая накидка, крепившаяся на плече причудливой серебрянной брошкой, а под ней — рубаха и шерстяная туника чуть выше колен. На тунику он по обычаю надевал кожаный пояс, к которому крепились меч и кошель. Этого ему было достаточно, ведь он никогда не болел, он вообще не был человеком... Хотя из-за этих морозов, он чувствовал себя весьма уязвимо. Но это временно. Пока у него есть его сила, преданные воины, хороший флот и любимая секира, он справится со всем. — Впереди корабль! Слова, прозвучвшие словно издалека, подействовали молниеносно. Голубые глаза распахнулись и сосредоточенно уставились вдаль, выискивая цель. Вот и настал этот момент. Они блуждали так долго, ожидая подарка от богов. Тяжелые пять дней на морозе в борьбе со стихией и голодом не прошли даром. Удача сопутствовала им. Терпеливому всегда достается самое лучшее. — Догнать! — отдал приказ он. Снизу послышались крики его воинов, приказывающие грясти быстрее, какая-то недовольная ругань. Матиас снова улыбался... Сейчас, в противовес погоде, будет жарко. Постепенно драккар повернул в нужную сторону и поплыл быстрее, приближаясь к чужому судну. — Словене! — закричал кто-то. И Матиас метнулся на корму, чтобы проверить, не ошиблись ли они. Резво взбежав на деревянный выступ, он оглядел корабль. Да, это были словене. На их суднах, которые кстати были намного хуже и хилее драккаров Матиаса, перевозили пищу и рабов. Небольшое племя славилось своими женщинами. На рынках такие пленницы стоили дороже всего. Золотоволосые, голубоглазые, пышные... они приносили хорошую прибыль, а в постели были незаменимой "вещью". А вот мужчины отличались хорошей боеспособностью. Но все же им редко удавалось отразить нападки викингов, так как последних было намного больше. — Остановить судно! — крикнул конунг и воины тут же принялись накидывать веревки на судёнышко, останавливая его окончательно. Сам Матиас уже подбежал к краю и с ухмылкой наблюдал за тем, как воины собираются в кучу, чтобы отразить атаку. За штурвалом стоял старик, еще... девять человек на палубе, и неизвестно сколько в погребах. Что ж, им повезло, пока что они в три раза превосходили жертв. — Снять паруса! Захватить судно! — грозно прокричал он, начиная очередную в своей долгой жизни бойню. Викинги стали перепрыгивать на чужую палубу. Под острыми мечами пролилась первая кровь. Матиас не собирался стоять в стороне. Живо прыгнув за воинами, он принялся рубить чужеземцем, не жалея сил. Первому, кинувшемуся на него, он отрубил голову — такова его традиция. Череп первого напавшего — награда. Яркая кровь брызнула ему на руки и на одежду. Он отбросил нужную часть тела в угол — потом разберется ней. Голова покатилась, заливая дерево багряной жидкостью, портя воздух ядовитым, но родным запахом. Дальше все как в тумане: чье-то тело, которое он за секунды превратил в горсть мяса, крики, стоны во время того, как он перерезает горло еще юному парню. Над его губами уже рос пушок, но лицо выглядело совсем детским. От его предсмертных криков у Матиаса потемнели глаза и захотелось удволетворить свои самые важные потребности. Но он оставит это на закуску. Сейчас же ему никого не жаль, в сердце вождя такого грозного народа, не должно быть чувств. На секунду взглянув на молодое тело, залитое кровью, он подумал, что было расточительно убивать его. Впрочем, ушедшего не вернешь. Следующему воину он не без интереса вспорол живот. Красные склизкие органы вывалились ему под ноги и он засмеялся, глядя на полуживую жертву. И последнее, что увидел молодой воин — это голубые глаза, с кроваво-красным обрамлением темного зрачка. Краснота постепенно растекалась по зрачку, будто краска по воде, и вызывала приступ страха. Зрелище было не для слабонервных, но трупам было уже все равно, а викинги привыкли к подобной аномалии своего конунга. Когда он отбросил тело в сторону, наконец постепенно выходя из транса, ему доложили, что на судне больше нет угроз. И приподнесли дар... — Это вам, Матиас, — сказал его преемник Кристиан, что был так похож на него. Высокий, с белыми волосами и твердым взглядом синих глаз. Он нравился Матиасу характером. А тот почитал его как отца, хотя конунг был всего на два года старше (по человеческим годам). — Кровавый орёл! — весело выкрикнули из толпы. Матиас посмтрел на схваченного человека. Это был тот самый пожилой мужчина, стоявший за штурвалом. Он стоял на коленях, сжав губы. Судя по его дорогой одежде, он не был просто воином: кожанные сапоги, меховые одежды. Скорее всего — торговец, управляющий судном. Матиас равнодушно обвел человека взглядом, раздумывая, как поступить. Смерть была наилучшим решением. — Где рабы? — жёстко спросил он, подняв голову торговца лезвием секиры. Матиас не был уверен, что его понимают, однако многие торговцы с опытом знали хотя бы основные фразы на чужих языках. Викинги, окружившие его, шептали, что не нашли в трюмах людей, только мясо, мех и вино. — Варвар! — выплюнул мужчина и с презрением посмотрел в стеклянные глаза викинга. Матиас не терпел наглости, хотя внутри даже радовался, что мужчина сопротивляется, а не падает духом и просто принимает свою смерть. После сильного пинка ногой в грудь, жертва повалилась. Тут же его повернули на спину. Одним движением Матиас рассек ребра словена, снова пачкая свою секиру невинной кровью. Привычный для конунга ритуал, традиционная казнь: кровавый орел. Ещё издавна они казнили так только тех людей, которым отдавали дань уважения или хотя бы почёта. Присев, вожак руками развел ребра жертвы в стороны, создав подобие багровых крыльев. Голубые глаза с леденящей равнодушностью следили за своими же действиями. Погрузив руки в горячую плоть и кровь, он улыбался безумно, страшно. И затем бесстрастно вытаскивал наружу лёгкие. На лицо брызгала липкая кровь и он чуть кривился от этого. — Готов! — Матиас поднялся и с торжеством посмотрел на своё багровое творение. Жертва даже не пискнула, что его не удивило. Он восхищался этими мужественными людьми, но не щадил. Тело за ноги подвесили к мачте. — Эх, скучные они стали, совсем не пищат. — И не говори, а вожак наш всё суровее. Надо бы новую казнь придумать, - шутили викинги. Теперь оставалось осмотреть их добычу. Наверняка тут есть что-то стоящее. — Отец! — отчаянно закричали откуда-то справа. Матиас повернул голову и увидел бледного молодого парня, наверняка чуть младше его. Глаза его раскрылись, в ужасе глядя на труп торговца. Темные волосы спалали на лоб, а карие глаза наполнились слезами. Он не был таким мускулистым как Матисас и его воины, и всё же выглядел довольно необычно. Хотя по меркам викингов, красивыми считались только светловолосые и светлоглазые люди, как они. Сию минуту к нему подлетели мужчины и занесли топор над юношеской головой, но вожак успел выкрикнуть: — Убрать оружие! — и его не смели ослушаться. Парнишка был безоружен. На лице сменялись эмоции: то гнев, то скорбь, то равнодушие. Он глядел на труп, и цвет его кожи менялся от бледного до зелёного. С секунду он шатался, словно пьяный, но потом сделал глоток воздуха и перевёл взгляд тёмных карих глаз на конунга. Неожиданно для всех словен дернулся с места и побежал к Матиасу, который стоял рядом, и замахнулся на него кулаками. — Жестокий убийца! Негодяй! Дьявол! — гневно стал повторять он. Викинг вовремя успел перехватить его худую руку. Другой рукой он сдавил его горло, наблюдая с какой печалью и гневом одновременно смотрят на него темные глаза, их которых льются слезы. Столько эмоций на лице людей он никогда не видел, и это его зацепило. Словен схватился за его руки, чтобы убрать со своего горла и что-то шептал, задыхаясь. Вождь в первый раз был в растерянности. С одной стороны, за такую дерзость он тут же мог бы разодрать его на части. Ведь он посмел поднять руку на самого Матиаса! Но с другой стороны... Юнец его привлекал. Пухлые, годные только для одного дела губы, красивые скулы, яркий, живой взгляд. По телу, словно горячий металл, растекалось возбуждение. Хотелось попробовать на вкус - во всех смыслах этого слова- того, кто так дерзко и бездумно поддался чувствам, не думая о последствиях. Так почему бы не соединить приятное с полезным? Матиас сощурился. Сегодня определенно Боги ему улыбаются. — Связать и не трогать! Себе оставлю, — твёрдо сказал вождь, хищно оглядывая свою новую игрушку. Когда рука отпустила горло, перепачканное кровью с рук конунга, молодой русич повалился вниз. Воздуха крайне не хватало, и он судорожно вздыхал холодный зимний воздух, как эликсир жизни. Воины сразу же связали его, ничего не понимающего, одинокого. Что будет с ним дальше? Он совершенно один, среди беспощадных и жестоких варваров. Его судьба могла быть плачевной: казнят или надругаются и отпустят. Но его жизнь явно зависела от того голубоглазого молодого бога с кровавыми руками, от которого так сильно пахло морем. Да... он безумно был похож на какое-то божество, если бы не жестокость, которую он наблюдал. Всё это время, он стоял и тупо смотрел на смерть своего отца, потому что тело вдруг отказалось слушаться его. Он хотел броситься и убить их всех, но лишь когда труп отца со смехом подвесили, отошёл от шока и смог закричать. Всё тело трясло от увиденного... Он готов был отдать себя Вельзевелу, лишь бы тотчас же этого дикаря настигла жестокая расправа. Парнишка сам не помнил, как кинулся на сильного воина, перед глазами стояла лишь страшная картина. И только когда с шеи наконец убрали руку, разум вернулся к нему. Матиас смотрел, как связывают чувствительного словена, и хмурился. Он не мог забыть его лицо, искаженное болью. Мысль о том, что из глаз парня текли слёзы, настойчиво пробиралась в сознание и сама по себе была чужда. Викинг не знал, что такое слезы. А тут... Матиас мотнул головой. Не об этом сейчас нужно думать. Широкими шагами он направился в сторону погребов, точно зная, где они располагаются. Крутая лестница, по которой он спускался, была залита кровью. Что ж, ему не привыкать. Добыча его обрадовала. Полный погреб мяса, зерна, рыбы, какого-то напитка и прочего. Им хватит этого ровно до конца зимы. А там уже они найдут как спастись. Но к сожалению воинов, пленников в этот раз мало. Они находились в потайной комнатке, которая не укрылась от прозорливого взгляда Кристиана. Хитрые русичи спрятали добычу, опасаясь нападений, но Матиас всё равно нашел то, что искал. Сказывался опыт. Хотя рабов было всего шестеро (четыре девушки и два мальчишки), он видел в этом определенную выгоду — меньше ртов кормить. Но его парням хватит женщин, чтобы развлечься, они же не одноразовые. А вот у него... Перед глазами снова появилось лицо молодого словена. Невольно вожак хмыкнул. Это же надо, как засел он в голове. Ну, ничего, после первого раза мальчишку уже нельзя будет использовать, так что мысли о нем быстро улетучатся. Но внутри, Матиас почему-то себе не верил и изрядно злился из-за этого. Выйдя на палубу, он приказал вести оба судна к месту их расположения. Теперь они спасены.

***

Через три дня они все-таки причалили к своим северным землям. Здесь остались женщины, дети и половина мужского населения, которым было приказано оставаться на защиту. Рабов отвели в специальные помещения: покосившиеся старые домики, которые раньше использовали для скота. Матиас отдал приказ худо-бедно накормить пленников и запереть их в помещении. Сам же он направился в собственный роскошный, по меркам викингов, дом. Здесь была хорошая спальня, крепкий стол, за которым конунг имел обыкновение принимать пищу. Одинокому конунгу, посвящающему все свое время войнам, установлению порядка и прочим подобным делам, вполне хватало этого жилища. Готовили и убирались для него слуги. Одиночество его совершенно не пугало, он, наоборот, чувствовал себя свободным, не скованным никакими узами. Матиас знал, что люди сплетничали, стараясь догадаться, почему же у такого великого воина, даже при его юных годах, нет спутницы. Кто-то говорил, что жестокость и кровожадность конунга пугали всех женщин. Другие считали его не способным дать семя. Третьи, особенно пугливые, думали, что вождь просто пожирает своих жертв. Но все было просто: великий избранник Одина отдавал предпочтение мужчинам. Нет, он конечно же спал с женщинами, забавлялся, как только мог, даже проливал чужую кровь (это было нормально), но удовольствия должного не получал. Его больше привлекали молодые, как он, парни. Сильные, не слишком хрупкие, но стройные тела с рельефными мышцами, подтянутыми ягодицами. Матиас любил проводить с мужчинами свои холодные ночи, нередко становящиеся ещё и кровавыми. Жестокость была у конунга в крови, и он не чурался порой изрезать нежную кожу, покрывать укусами всё чужое тело. Или порой в порыве страсти грубо брать свою жертву, совсем не заботясь о ней. Никто не знал, что творится по ночам в спальне конунга, а если кто и знал, то молчал, ссылаясь на то, что Матиасу всё позволено. Только слуги с утра меняли окровавленное, пропитанное потом белье и приводили в чувство партнёра (если только тот доживал до утра). В первые дни прибытия Матиас был совершенно занят делами своего народа. Он разбирался в жалобах, которые предъявляли женщины и мужчины, наказывал тех, кто преступал закон, распоряжался насчет распределения добычи. Еду, добытую на чужом судне, распределили по семьям: в первую очередь надо было накормить детей, стариков и женщин. Погода была такой же морозной и смертельно опасной, но к удивлению Матиаса его рыбаки, полумертвые от холода, добыли рыбы достаточно, чтобы хоть немного прокормить людей. Конунг никого не оставлял без пищи и внимания. По мере своих возможностей, он старался обеспечить людям максимальную защиту от холода и голода, сократить количество смертей. Более ли менее сытые люди благодарили его. На тинге, где мужчины обсуждали нынешнее положение, обдумывали дальнейшие походы и просто отдыхали, сегодня было много народа. Мужчины, в честь добытых яств, позволяли себе выпить кружку пива и Матиас не был возмущен этим, он сам уже давно отставил пустую кружку и теперь с интересом разглядывал мужчин, бурно обсуждающих случившиеся события. С разных сторон звучал стук деревянных кружек друг о друга, веселый смех. Он и сам улыбался, позабыв о том, что подарок судьбы в виде юного руса заперт с рабами в сером затхлом домишке. — Конунг! — позвал его нежный голосок, отрывая от дум. Матиас повернул голову и увидел мальчугана годов семи. Знакомое личико пылало восхищением, а на губах застыла улыбка. Светлые волосы мальца растрепались, видно было, что он только зашел в помещение. Голубые глазёнки забавно хлопали, кончик носа от холода покраснел. — Здравствуй, Фроди, — с легкой улыбкой сказал Матиас, потрепав мальчишку по светлым мягким волосам. Малыш отличался добрым нравом, о чем говорило его имя, и нравился ему. Он был не по своим годам храбр и умен, как его страший брат... Возможно, когда-нибудь Фроди заменит ему Кристиана... От этих мыслей в груди вдруг что-то кольнуло, и он поспешил скорее спрятать улыбку и собственные чувства, так часто мешающие ему. — Спасибо вам за пищу, великий ярл! Моя мать выздоровела, и ей стало лучше. Брат больше не расстраивается! — быстро проговорил мальчишка, с благодарностью смотря на него. Маленькие ручки от волнения спрятались за спиной, хотя голова была храбро поднята. Если бы Матиасу не приходилось так тщательно скрывать свои эмоции, он бы наверняка умилился бы такой благодарности. Но на мраморном идеальном лице лишь чуть дрогнули уголки губ, но голубые глаза остались холодны. — Фроди, да покарает тебя Локи! Что ты пристаешь к конунгу? Как тебя вообще сюда пропустили? А ну брысь домой! — возмущался подошедший Кристиан. На молодом лице застыла веселая улыбка, когда он смотрел на немного поникшего брата, который обернулся к нему сразу же, как только зазвучал голос. — Я всего лишь поблагодарил Великого! — рыкнул обиженно мальчишка, надувшись, как парус при сильном ветре. — Оставь его, Кристиан, — махнул рукой Матиас, и ни одна скула не дрогнула на лице, а голос звучал ровно, — я рад, что услышал такие слова. Ты можешь идти, Фроди. Мальчишка обернулся и на секунду задержал светлый взгляд на Матиасе, смотря на него с каким-то детским укором. Через секунду его уже не было рядом. Матиас не понимал, что значит этот взгляд. Только сердце, которое он никогда не слушал, высказывало ему недовольство по поводу холодного тона. Послышался усталый вздох. — Что ж, присаживайся, Кристиан, раз уж ты здесь. — Нет, спасибо. Я лишь пришел, увидев брата. Тебе нехорошо, Матиас? — с беспокойством сказал юноша, готовый позвать лекаря сию же минуту. Вождь приложил руку к лицу, чего никогда не было раньше. Светлые брови были нахмурены, а розовые губы сжаты, словно он терпел боль. — Нет. Я в порядке. — Матиас резко поднялся и вышел из-за стола. — Просто нужно отдохнуть. Поход и меня вымотал. И он просто вышел, оставив приемника в недоумении изгибать брови, ведь конунг никогда, даже на секунду не позволял себе показать истинные чувства. Родной холод привел Матиаса в себя. Под ногами скрипел снег, пока он шел домой. На землю опускались сумерки и в домах постепенно зажигались огни. Только он не обращал внимания, смотря куда-то вперед, по наитию идя к дому. Тяжелые мысли вновь создали брешь в защите, выпустив на волю эмоции. Голубоглазый взгляд мальчишки задел, заставил снова погрузиться в думы. Матиас глубоко вдохнул ночной морозный воздух и сморгнул влагу в глазах. Сколько еще пройдет людей мимо него? Сколько еще он вынужден будет держать невыносимую дистанцию с окружающими? Будучи мальчишкой, совсем ещё неразвитой страной, он привязывался к людям, у него даже была человеческая семья. Но то, что люди считали даром Богов, стало для него проклятием навеки. Каждый человек, к которому он привязывался, умирал, пройдя свой жизненный путь. Он уже не помнил скольких похоронил, потерял, скольких убили. Они расцветали, взрослели и умирали на глазах Матиаса. Раньше слезы лились из небесных глаз, будто водопад. Каждый раз Матиас мучился от боли, метался, как загнанный в угол зверь, проклиная создателей. Смерть, которую он от отчаяния так желал, обходила его стороной. К шестнадцати годам (у него была своя система счета лет), он полностью стал ненавидеть жизнь. Возможно ли вообще существовать, когда тех, кого ты любишь, раз за разом кладут в холодную сырую землю и засыпают, словно их никогда и не было? Возможно ли жить вечно одному? Глядя на счастливые семьи, он втайне завидовал им. Взгляд голубых глаз становился до того печальным, что обычный человек мог разрыдаться, взглянув на него. Он тоже хотел счастья, любимого человека, который бы согревал его любовью и заботой. Того, кто бы ждал его после каждой войны, который бы лечил раны и отдавался целиком и полностью. Но, увы, клеймо одиночества навсегда высечено на сердце. Ведь влюбись он в смертного, через десятки лет, пролетающих незаметно, придется прощаться с его любовью навсегда, снова страдать и ненавидеть собственную жизнь ещё больше. Сейчас ему восемнадцать и он изменился. Больше не ребёнок и никогда им не станет. Он не впускает в покалеченное сердце никого, чувства под надежным замком. Целью жизни и единственной любовью может быть только народ, так за него решили. И Матиас перестал противиться своей судьбе, взамен получив относительное равнодушие и чрезмерную жестокость. Теперь рядом не было людей, которых он любил. Все они стали для него одинаковыми, равными. Что-то вроде дней и ночей, которые сменяются, независимо от его желания. Ему оставалось просто смириться, огородить свою душу огромной стеной и забыть, что такое чувства. На снег упала горячая соленая капля, единственная за многие годы, после его преображения. Когда он подошел к дому, взгляд вновь выражал полное безразличие. Коснувшись ручки двери, его вдруг осенило, что у него есть молодой словен — отличный способ забыться. Подозвав охрану, он велел привести к нему юнца прямо сейчас. Через несколько минут издалека послышались яростная брань викингов и крики на знакомом, но непонятном языке. Мальчишку силком тащили к строению, связав ему руки и приставив нож к бледному горлу. Когда его подвели к Матиасу, мальчишка рыкнул на викингов и попытался сбежать. Но его перехватил сам конунг, отправляя мужчин подальше и заводя юнца в помещение. На секунду жертва успокоилась. Тогда Матиас вытащил нож и разрезал веревку, сковывающую руки. Благо он закрывал своим телом дверь, так как мальчишка сразу же попытался сбежать. Он быстро развернулся и проворно обежал конунга, оказываясь около двери. Если бы его мысли не были заняты тем, как удержать гостя, он бы даже восхитился его грацией и гибкостью. Но сейчас он просто прижал парнишку к своему телу, приставив к горлу острое лезвие. Тело в его руках застыло, боясь пошевелиться, а он, воспользовавшись моментом, зарылся носом в короткие жесткие волосы. Запах вина и винограда, которым пахла чужая кожа, мгновенно свел его с ума. Но счастье длилось недолго, мальчишка начал кричать и вырываться. Хищно улыбнувшись, Матиас убрал руки и жертва выпорхнув из объятий, забилась в угол, усевшись на мягком сене. Мальчишка с испугом и презрением смотрел на него огромными тёмными очами. Пухлые алые губы раскрывались: что-то шептали. Матиас, будто пьяный, стал подходить к нему. Цвета древесной коры волосы растрепались и упали на лоб и глаза парнишки. Рубаха помялась и слегка задралась, открывая одну ключицу. Сильные ноги обтягивала дорогая ткань штанов. Желание и возбуждение стало зарождаться в теле с новой силой. Словно раскаленное железо оно растекалось по крови. Одежда в паху стала жать и безумно захотелось снять её. Он снял плащ и кинул его на деревянное подобие стула. Огонь в кострище уже давно развели слуги, поэтому в доме было относительно тепло. Встав около парнишки, он продолжал разглядывать красивое лицо. Видимо почувствовав угрозу, жертва сжалась ещё сильнее и прикусила губу. Матиас присел рядом и пальцами схватил его за подбородок, заставив смотреть на себя. — Красивый... Лучше не сопротивляйся. Нам будет легче, — ледяной взгляд устрашал своей хищностью. Губы растянулись в недоброй улыбке, уже представляя, как мальчишка будет извиваться под ним, кричать, стонать, то ли прося большего, то ли желая умереть прямо сейчас. Матиас схватил его за руку — тот вздрогнул и отшатнулся. Во взгляде читалось отчаяние и мольба. — Не надо, пожалуйста! Не трогайте меня! — закричал мальчишка, но Матиас не понимал его, лишь догадывался, что он просил пощады. Но нет... слишком сильно распространился жар в его теле от такого вида. Он быстро схватил его за руку и потащил к кровати. Кинув мальчишку на матрац, сделанный из соломы и покрытый тканью, он еще раз обвел жертву голодным взглядом. Секунда и он, будто хищник, накинулся на мальчишку. Ошметки чужой одежды полетели в сторону. Рус пытался ударить его, пинал, злостно кричал, но Матиас, закаленный в боях, не чувствовал ровным счетом ничего. Однако, когда тело под ним оказалось обнажено, он прижал чужие руки к кровати. Взгляд был прикован к молодым красивым плечам, выступающим ключицам. После того, как он увидел темные небольшие соски, в глазах просто потемнело от возбуждения. Послышался вскрик, и жертва в ужасе вздрогнула. Вероятно мальчишка заметил, как голубая радужка вновь наливается кровью. Такое происходило либо когда он злился, либо когда возбуждался. А он не мог не возбудиться, ведь молодое, на вид хрупкое тело так привлекало. Щеки малыша заалели от стыда. «Он девственник», — понял Матиас, как только увидел отведенный в сторону взгляд. Назад пути не было, сладковатый запах русича опьянил его, и он наклонился, чтобы покрыть плечи болезненными укусами. Кожа на вкус была нежной и тонкой. Через минуту все плечи мальчишки были в ярко-алых укусах, кое-где даже проступала кровь. Конунг, словно в дурмане, впился в нежные соски. Откуда-то издалека слышались болезненные вскрики, но ему было уже абсолютно плевать. Животная жажда крови и секса захватила разум. Мальчишка под ним извивался не то от удовольствия, не то от боли и что-то шептал. Отвлекшись, Матиас не заметил, как выпустил чужие руки из своих и сжал худые бедра. Он чувствовал дрожь чужого тела, но никак не ожидал, что ладони вдруг лягут ему на лицо, заставят посмотреть на себя. Темные очи блестели, красные губы были искусаны и щёки все еще горели от стыда. Матиас замялся, ожидая действий. Удивление настигло второй раз, когда пухлые губы коснулись его губ, сливаясь в поцелуе. Глаза были зажмурены, словно он боялся своих движений или удара. Поцелуй распалил в вожде ещё большую страсть. Он грубо впился в чужой рот, стал посасывать и покусывать чужой язык, а затем губы. Что-то в нем перевернулось от этого поцелуя, словно ему в уста влили заветное лекарство от смертельной болезни. Он снова посмотрел на красивое лицо, осознавая, что мальчишка пробудил в нем чувства. Любовь с первого взгляда? Когда-то он уже поддался чувствам и они принесли ему только боль и разрешение, истязания собственной души. Он не позволит нарушить его покой ещё раз. Слишком дорогая цена. Холодная ярость взыграла в нем наравне с возбуждением. Рука потянулось к длинной нежной шее и сжала её. Будто рыба, выброшенная на берег, мальчишка стал задыхаться и стонать, пока Матиас языком начал шарить в чужом рту. Другая рука избавлялась от остатков одежды. Однако происходило это слишком медленно. На секунду он отвлекся, чтобы скинуть с себя мешающие телу тряпки и снова нависнуть над испуганной жертвой. «Какие у него глаза, святой Один...» — подумал Матиас, залюбовавшись. Это наваждение разозлило его ещё больше. Неужели равнодушие, которое он взращивал в себе не один век, теперь будет разрушено? Всего лишь из-за чувства, смутно похожего на любовь, что, возможно, он придумал себе сам? «Нет, никогда! Я больше не хочу страдать!» — отчаянно кричало сердце. Дрожащий юноша вмиг оказался перевернутым на спину. Зубы Матиаса впились в его загривок и больно оттянули кожу. В этот момент он резко, одним махом вошёл в горячее узкое нутро. Одновременно со стоном раздался громкий оглушающий крик. Матиас краем глаза заметил, что мальчишка рыдает. Горячие слезы градом падали на светлую ткань. Но всё внимание было приковано к горячей липкой влаге, что при каждом толчке растекалась по плоти и бедрам. Сильно запахло кровью и, смешиваясь с потом, запах кружил голову Матиасу и вызывал прилив сил. Внутри парня было настолько жарко, что он был готов сразу же кончить. Но отчего-то хотелось ещё криков, больше крови и насилия. Не подчиниться безумию, настигшему его разум, он не мог. Руки до синяков сжали чужие бедра и стали насаживать их на стоящую колом плоть. Послышались ещё более болезненные вскрики, мальчишка пытался вырваться. Тогда вождь в ярости наотмашь ударил уткнувшегося в подушку лицом. Удар пришелся на щеку и висок, из уха заструилась кровь. Увидев алую жидкость, Матиас нагнулся и стал слизывать её с бледной щеки, пробуя а вкус силу жизни этого человека. Грубые движения бедрами продолжались. С лица конунга тёк пот, а светлые и растрепанные волосы, прилипли к вискам и шее. Шлепки кожи друг о друга, довольные стоны и кровавые хлюпы смешались в один гам. В безумно трансе двигалось обезумевшее от желания тело. Жертва под ним затихла, тогда Матиас инстинктивно прокусил красивое плечо. Мальчишка под ним дернулся и вновь закричал, выходя из оцепенения. Острые зубы вгрызлись в мягкую плоть до такой степени, что рот наполнился вязкой терпкой кровью. Огонь в его теле становился сильнее и сосредотачивался где-то в паху. Размашистые толчки стали жесткими, чересчур грубыми. Было плевать, что он весь в чужой крови, он улыбался, ощущая, как волны оргазма накрывают его. Тело нещадно затрясло, а под ним снова мучительно, срывая голос, закричали. Дыхание сперло, Матиас жадно хватал воздух, пока изгибался от удовольствия. Пелена наслаждения опутала сознание, будто змея и не хотела выпускать. Он упал на полуживого мальчишку, что развалился под ним, словно труп, и пытался отдышаться. Жажда рождалась в нём с новой силой... Пробуждение было отнюдь не легким. Матиас еле разлепил глаза, задыхаясь от какого-то знакомого запаха. Ото сна никак не отходил разум, скрывая произошедшее. Будто он вчера перепил пива, а сегодня наступило неприятное похмелье. Однако оглушающим ударом в голову пришла мысль, что всё вокруг пахнет кровью. Он сел в постели и повернулся, совсем не готовый увидеть, то, что увидел. Распластанное по кровати тело, мертвенно бледное лицо и кровь, кровь, кровь! Все в почерневшей за ночь жидкости. Взгляд тупо уставился на парня, у которого внизу, между бедер было какое-то кровавое месиво, весь живот был исцарапан, будто чем-то острым. На нежных сосках стыла подсохшая кровь. Прекрасные губы раскрылись, и из уголка тянулась вниз по щеке и падала на кровать полоса багряной массы. Глаза были закрыты. Только сейчас он увидел какие длинные и красивые ресницы были у его... возлюбленного? Он не помнил, как издевался над его телом, но в голове стояли хриплые крики. Снова удар по сердцу: он вспомнил как мальчишка крепко и нежно обнимал его шею, пока Матиас уродовал укусами бледное красивое плечо и грубо вбивался в порванное нутро. Ещё один удар, больнее прежнего: тот целовал губы Матиаса, что-то тихо просил. Нет, он умолял, заклинал его, а из темных глаз по бледным щекам лились слезы. И он не слышал, не понимал его, нещадно царапал ножом тонкую кожу живота, будто выводя на ней непонятные символы. Под острием выступали алые капли, все больше и больше, пока наконец не скопились и не потекли по талии на кровать. Холодное равнодушие и его обратная сторона — горячая ярость боролись в нем, лишая жизни невинного, возможно важного человека. Чужой взгляд потух, а рука легла на грудь, и только через несколько секунд до него дошло, что он не чувствует характерных ударов. Сердце мальчишки остановилось. Матиас потряс головой, освобождаясь от воспоминаний. Взгляд вперился в красивое, даже после смерти, лицо. В душе пусто, там огромная дыра. Равнодушное лицо, только вдруг что-то горячее потекло из глаз, мешая смотреть на свою очередную ошибку. Ладонь сама по себе легла на бледную щёку и большой палец погладил скулу. — Прости... — тихий шёпот в пустоту. Он навеки один. В его жизни нет места чувствам.