К истокам кровавой реки

Мэсси приподнялся на локтях. Ослепительный свет полуденного солнца померк, будто в мгновение ока наступил вечер. Воздух, и без того сухой, теперь просто раздирал рот при каждом вдохе. Все вокруг виделось через пелену, через мельчайшую рыжую пыль. Казалось, весь песок вокруг поднялся в воздух, и камень раздробился в мелкую взвесь. Глухо рокотала гора. Рык проснувшегося исполина шел сбоку, снизу, из недр серебряной планеты, сверху — отовсюду. За ним терялись крики людей и шум падающего песка и камней. Как бы презрительно ни отзывались о солдатах-северянах их недоброжелатели, а к переделкам отряд привык. Воины не запаниковали, не пустились беспорядочно разбегаться. Двое солдат кинулись на выручку упавшему товарищу. Что-то дернуло Мэсси за руку — это потянул цепь кандалов вставший на ноги Никодар. — Все ко мне! — рявкнул он, пытаясь перекричать гул лунотрясения. — Строимся и спускаемся! Солдаты, темные тени в пылевом тумане, двинулись в сторону своего генерала. Но настоящие команды тут отдавал только Шиккард. Кратер рыкнул сильнее, камень под ногами встал на дыбы. Люди снова попадали кто куда, Мэсси еле удержался на четвереньках. Это было самое большее, что можно сделать, когда под тобой жесткий камень, сверху сыплется песок и мелкий гравий, а рука пристегнута к локтю здоровенного и тяжелого, между прочим, верзилы. Впереди, за песчаной пеленой, что-то сверкнуло совсем рядом. Мэсси решил уже, что пламя нашло себе еще один выход на поверхность, и мысленно попрощался с жизнью. Но то загорелся алым холодным свечением участок стены. По гладкому древнему камню пробегала четкая последовательность оттенков. Солдаты едва ли обратили внимание на новое чудо Шиккарда, ибо не знали цветового языка. «Внимание! Внимание! Опасность первой степени, опасность первой степени!» Это была такая же стена, как в пещере под Герлахом! Мэсси, наконец, удалось выпрямиться, надпись, которую никто, кроме него, не понимал, мерцала прямо перед глазами. «Немедленно покинуть опасную зону! Немедленно покинуть опасную зону! Группа местных атмосферных генераторов уничтожена!» Снова зашатался холм. Сверху в потоке песка рушился обломок скалы. Мэсси еле успел уклониться, толкнув вперед стоявшего спиной и не видевшего опасность Никодара. Холм, бившийся как в припадке падучей, подбросил обоих и швырнул в пространство. Два тела, скованные цепью, закувыркались вниз по склону. Мэсси в первый миг оглушило ударом, но уже следующий толчок привел его в себя. Он предпочел бы катиться по камням в беспамятстве, ибо ощущения были не из приятных. Вокруг, помимо камней, крутился песок, он лишь слегка смягчал удары, но щедро набился в глаза и рот. И в тот миг, когда казалось, что это падение будет вечным, они вдвоем растянулись у подножья холма. В теле не осталось ни одной целой кости, уж наверняка! Мэсси перекатился на живот, приподнялся на четвереньки. Дождь из песка не прекращался. Он с трудом поднял голову — вверху с холма спускались, ковыляя, несколько почти неразличимых за стеной пыли фигур. Новый фонтан песка выплеснулся на их пути. Огромный валун покатился вниз, чудом просвистев мимо. Фигурки остановились. Свежий разлом перекрыл беглецам дорогу. Видно было, как солдаты поднимаются обратно на вершину, рассчитывая переждать извержение там. — Спускайтесь! — попытался крикнуть Мэсси, выплюнул горсть мелких камешков и песка, крикнул еще раз — бесполезно. Они просто не слышали. Он встал на ноги, но не смог выпрямиться — руку тянуло к земле. Никодар. Генерал был мертв или без сознания, лицо покрылось песчано-кровавой коркой. Мэсси встряхнул его, пытаясь привести в чувство, но Никодар лежал недвижно, словно мертвец, и, при попытке его поднять, обвисал тоже как мертвец. Мэсси, вспоминая все лунные ругательства, — мысленно, потому что говорить не было ни сил, ни времени, — перехватил тело своего тюремщика свободной рукой поперек и с трудом взвалил себе на плечи. От навалившейся сверху тяжести он пошатнулся, но устоял, и, прихрамывая, бросился прочь к плоскогорью. Морские валы перекатывались лениво, то натягивая, то морща перламутровую поверхность воды. Пахло солью и влагой, иногда волны взлетали, оставляя клочья пены на бортах. Ветер шумел в парусах. От горизонта до горизонта не видно было ни облачка, до экваториальной полосы бурь оставался еще порядочный участок пути. Кормчий, стоявший у специального рычага, начал дремать, и тут же получил тычок под ребра. Он вскинулся, обиженно посмотрел на толкнувшего его крепкого седобородого старика. — Чего вы, господин Анна? — спросил кормчий, почесывая бок. — Тут спокойно, когда и подремать, если не сейчас! Вот у экватора надо быть начеку. Мореход говорил правду. Великое море оставалось спокойным большую часть суток, лишь в полдень с востока на запад через него проходил грозовой фронт, берущий начало у полюса. На экваторе облачные валы сшибались, разбегаясь по всей нулевой широте до границ Пустыни. Анна нахмурил брови и указал на легкое светлое пятнышко далеко впереди, кормчий прищурился и подал товарищам знак подойти ближе. — Это не облако, другой корабль, — сказал он. Анна кивнул. Моряки собрались на палубе, выстроились вдоль бортов, многие держали в руках луки или арбалеты, все сумрачно переглядывались. До сих пор Луна не знала морских сражений. До появления на Луне Марка никто и никогда не пытался атаковать корабли шернов, кроме случаев, когда те уже стояли в гавани. При Марке первожители потеряли выход к морю, а людям не было нужды противостоять друг другу на воде, — раньше не было. Южане молча смотрели, как приближается к ним корабль с материка, бывшего родным, а ставшего враждебным. Уже слышно было, как хлопали по ветру паруса и скрипели весла в уключинах. Северный гость пока не обнаруживал враждебных намерений, хотя и плыл близко, настолько, что можно было различить лица людей. Корабль северян был больше размером и явно тяжело нагружен, настолько глубоко он сидел в воде. — Эй, Арон! — крикнул вдруг Анна, подойдя к самому бушприту. — Ты ли это, старый друг? С чем плывете? С миром или с войной? — Анна! — донеслось с соседнего борта. — Я еще удивлялся, у кого такая же роскошная борода. Что, тебя выпустили из-под ареста? — Откуда знаешь? — Слухами Луна полнится! — Выпустили. Неужели по старой дружбе не скажешь — что, воевать нас плывете? — Будь спокоен, Анна! — крикнул в ответ Арон. — Воевать, но не вас. Шернов. Говорят, они там страх потеряли? — Есть немножко. — Теперь найдут! У себя в горах найдут! Ты мне теперь говори, зачем плывешь! На родину вернуться вздумал? Или помощи просить? — Да есть ли смысл просить ее? — От шернов есть, а вот еще в чем, прости, советовать не могу! Сам знаешь, я у Севина в услужении! Не наоборот! — Как ты один плывешь? Где Никодар? — Никодар впереди уже, с недругами нашими разбирается! Анна, мой совет — назад не торопись, жарко будет! Особенно у гор! Последние слова еле донеслись сквозь ветер. Корабль с Теплых прудов устремился далее. Южане смотрели вслед. Кто-то вздохнул с облегчением, кто-то вернулся к работе. Анна огладил бороду и скомандовал рулевому: — Поворачивай. — Куда? — Назад. Полный назад. — Это почему? — спросил тот, но приободрился, ибо на Север никто из команды особо не рвался, страшась гнева первосвященника. — Видел, как они погрузились в воду? Чуть волны не черпали. Что у них может быть на борту? — Порох! — обрадовался кормчий. — Пусть втридорога… — Не нам они хотят помочь, ох, не нам! — мрачно сказал Анна. — К горам они подбираются. Севин с Теплых прудов никуда не денется, а они нам весь Юг разнесут. Так что поворачивай обратно. Кормчий послушно взялся за рычаг, предупредив: — Но сильно торопиться не след, пусть хоть за горизонт уйдут. Вдруг бы они в нас стрелять начали… — С Ароном мы в Южный поход ходили, — ответил Анна, следя глазами за ускользающим белым пятном далеко на воде. — Вот он по человечески и отнесся. Никодар, может, и начал бы палить. Все, давай. Полный назад. Тревога. Она как поселилась в сердце первосвященника, так и не отпускала, всаживала парочку острых шипов поглубже, радовалась, когда понтифик подскакивал среди ночи, как очумелый, слегка отступала за дневными заботами и снова оживала, стоило прекратить заниматься сиюминутными делами и немного задуматься. Разве когда-либо было безопасней, спрашивал он себя, и самому себе же отвечал, — нет. Либо нужно было без конца отправлять помощь неокрепшим колониям, либо тянулась ниточка, раскрывавшая очередной заговор, либо начинал бунтовать простой люд, обнаглевший и распоясавшийся после прибытия на Луну лжепобедоносца… впрочем, как знать? О золотых былых временах, когда чернь знала свое место, свидетельствовали только старики. Теперь он и сам — почти старик. Может, этим объясняется его нынешняя тревожность. Всего лишь ноет старое сердце, всего лишь кости просятся на покой. Все складывалось пока достаточно удачно. Перемен не было, и в его случае то было к лучшему. Отбыл на Юг племянник, верный человек, правая рука, но у Севина этих правых рук было что лапок у ящерицы-многоножки. В столице оставалась старая гвардия, извечные охранники храма. Берега тоже охранялись надежно. И все же, и все же… Ночью Севину снилось, что его душат страшные черные лапы, чудовищная тяжесть ложится на грудь, и вдруг все исчезает. Он встает, бредет, пошатываясь, по комнатам — вся прислуга мертва, в доме не осталось никого живого. Площадь покрыта мертвыми телами, у причала стоят недвижно корабли, ветер не играет в их парусах. Море застыло зеркалом, не слышно ни звука. Он поднимает голову к небу: исчез голубой цвет, всепожирающее солнце висит среди черноты в окружении ярких звезд. Севин хватает воздух ртом, но воздуха нет. Он, наконец, кричит срывающимся голосом и просыпается от собственного крика. На другой день после отъезда Никодара Гервайза разбил удар. Разбил частично, к обеду толстяк вроде уже немного оклемался. Как донесли слуги, богач ходил с палочкой, приволакивая ноги, лицо у него скривилось и язык заплетался. С учетом того, что Гервайз-старший в свое время умер именно от удара, сыну его теперь стоило очень беречься. Бездельники, что охраняли берег, наконец-то нашли и добили исчезнувшего шерна, точнее, это он вроде как нашел их, выскочив из укрытия. Ну да шерны с их ненавистью к людям никогда не отличались логичностью поведения. Только мальчишка, сын Марка, скрывался неизвестно где. С алтарей во всех храмах звучали гневные проповеди о неисчисляемых карах для тех, кто поддастся искушению и признает лжепобедоносца за истинного посланца небес, народ честно отстаивал службы, слушал эти речи, но насколько вникал и верил? В голову же к ним не залезешь… А Юг и вовсе был недосягаем. Через день после отъезда Никодара Севин проснулся поутру в твердом убеждении, что пора и ему побывать за Морем, оставив в столице усиленную охрану. Именно на Юге сейчас будет решаться судьба мира, и просто нельзя главе государства в такое время отсиживаться дома. Звезда Элема покатилась с зенита именно потому, что бородатый дурень торчал во дворце, пока другие воевали. Крохабенна в свое время разъезжал по всему материку, бывал и у рыбаков, и в горных поселках, и в Полярной стране, участвовал лично в битвах с шернами, а он, Севин, только однажды добрался со свитой до Старых источников. Конечно, у старика было огромное уважение окружающих, он не рисковал вернуться домой и обнаружить трон занятым кем-то еще. Ну, а у Севина разве меньше? Понтифик представил себе вытянувшиеся физиономии Збигнева и его приспешников, мысленно усмехнулся, потом представил шернов — и усмешка сползла с его лица. Страшно было даже не подвергнуться нападению, охрана перестреляет чудищ из ружей на подлете, страшно обнаружить свой ужас перед крылатыми нелюдями, удариться в панику, потерять лицо. Севин посмотрел в окно на залитую полуденным солнцем площадь, на светлое чистое небо в том месте, где некогда торчали три шпиля, как три меча, и приободрился. Чудовищ победили здесь в знаменитой Полуденной битве, хотя огнестрельное оружие тогда было только у Марка. Неужели отряд охранников с дальнобойными винтовками даст шернам хотя бы приблизиться к понтифику? Он привычно подписывал указы, просматривал бумаги, отдавал распоряжения, мысленно уже находясь на другом берегу. На причале в последние годы обязательно стояла пара кораблей в полной боевой готовности, так что даже никаких специальных распоряжений от него не требовалось. Только собрать отряд воинов, но те должны быть готовы по определению. Никаких нерешенных вопросов у него в столице не осталось, так, мелочи. Пора… Напоследок только стоит еще раз попробовать узнать, где скрывается проклятый самозванец. Севин спустился в главный зал собора, прошел по переходу, соединявшему здание с дворцовой тюрьмой. Это был не подвал, где некогда торчал запертый Авий (ну как, как эта красноглазая сволочь освободилась? Впрочем, если бы не такой поворот, не видать бы Севину трона первосвященника, так что все к лучшему). Для бунтовщиков и особо опасных преступников соорудили надежное узилище-подземелье с несколькими камерами. Посередине в широком коридоре с гладким каменным полом горел огонь, за столом сидели охранники, еще двое дежурили, стоя у входа. При виде высокого начальства все выстроились навытяжку. Севин милостиво махнул им рукой, прошел и остановился у самой дальней решетки. За ней царил абсолютный мрак, неразгонямый даже жалкими отблесками факелов. — Эй, Бромария, — позвал понтифик. Мрак в глубине не изменился ничуть, потом послышался шорох. — Слышу, не спишь. Как здоровье-то? — спросил Севин участливо. — Не беспокоит? — Твоими молитвами, — голос философа был лишь чуть слабее обычного. — Конечно, моими, это я приказал палачам не усердствовать. Ходишь ведь нормально? — Хромаю, — шорох стал чуть громче, слышно было, как узник спустил ноги с тюремных нар и сделал несколько шагов по каменному полу. — Не очень-то палачи тебя и слушаются, видать. — Ну, ты сам виноват. Рассказал бы, что требуется, уже выпустили бы. — Не смеши. — Как легко тебя рассмешить. Под домашним арестом или в ссылке тебе будет получше, чем здесь. И сейчас не поздно. — Так я и поверил. — А это уже оскорбление. Когда я давал повод усомниться в моих словах? Бромария негромко рассмеялся, потом закашлялся. — Можешь, конечно, молчать. — Не понять тебе. Не читал ты книги, с Земли привезенной. — Бромария, прихрамывая, подошел ближе и теперь маячил за решеткой серым пятном. — А было там сказано, не бойтесь убивающих тело, душу же не могущих убить. — Чушь, во-первых, читал, во-вторых. Что же вы тогда не отстояли своего божка, а? — Вот сейчас этот грех и искупаем. — Что же, возможность у тебя была. Самозванца мы найдем, так или иначе, если он не сдох где-нибудь по дороге. А так смотри. Я сегодня на Юг отбываю, может, и задержаться придется. А палач в мое отсутствие может и увлечься. С твоим-то здоровьем… Так что я на всякий случай прощаюсь. — Севин, — позвал Бромария. Он подошел к решетке вплотную и положил руки на прутья. — Зачем тебе Юг? — Что? Я перед тобой отчитываться буду? — первосвященник даже не возмутился от удивления. — Много чести. — Возьми меня с собой. Скажешь, преступник даст показания на месте. — Бромария, ты на жаровне не перегрелся? — осведомился Севин — Как это… да рехнулся ты, и все. Надо было вас сразу всех в песок. — Я же не сбегу, хожу и то с трудом. Думаешь, что-то страшное на Юге будет? Не хочешь пропустить? — Да, страшное, только не для нас, — Севин начал терять терпение. — А Юг наша колония, что бы они ни вопили. Племянник у меня там… — И у меня племянник. — Какой? — Победоносец. — Да какой он… а, да. По Крохабенне. — Это тебя беспокоит больше всего, так? — Так он на Юге? — быстро спросил Севин. — Я не знаю. — Ну, это и так можно бы догадаться, — Севин заходил вдоль решетки. — Думаешь, он туда прошел? Не погиб в дороге, не утонул? Надеешься, его южане отобьют у нас? Я бы не надеялся. Иначе он бы с Юга и не высовывался. Видно, и там самозванца не приняли. — Так и что ты теряешь, если я с тобой поеду? Севин замолчал, обдумывая слова арестанта. — Я тебя тоже знаю, думаешь меня переиграть и как-то использовать, — продолжал Бромария. — Ну так и что ты теряешь? Севин сделал знак охраннику подойти, обернулся к решетке:  — Учти, поедешь в кандалах. В клетке бы повез, солдат нагружать неохота. — Согласен. — Тебя никто не спрашивает… Мэсси сам не мог сказать, как он все же добрался до плоскогорья. Все это время у него не было возможности ни думать, ни паниковать. Камень дрожал под ногами, несколько раз уронив беглеца вместе с ношей, сзади опаляло горячим сухим воздухом, вокруг взметывался песок, сыпались камни помельче и покрупнее. И тут пустырь кончился, дорога пошла в гору. Толчки чувствовались слабее, камни падали реже, но Мэсси не оборачивался и не останавливался, пока в силах бы сделать хотя бы один шаг. Но и этих сил не осталось. Очередной толчок бросил его на землю, заодно свалив вниз и приложив спиной Никодара. Мэсси упал, уткнувшись лицом в камень, и не смог заставить себя встать, хотя до вершины еще оставалось немало. Мэсси с трудом повернулся, приподнялся и сел. Даже при чистом воздухе отсюда не виден был огромный кратер, прятавшийся за расположенным ближе холмом, только столб дыма и пламени поднимался вверх. А сейчас воздух превратился в пыльный туман, в нем еле угадывались очертания разрушенного храма. Мэсси попытался встать, но снова упал на каменистую поверхность. Вислава и Донат, конечно, заметили извержение. Нужно встретить их и предупредить… Но осталось ли на Луне безопасное место, или они сейчас задохнутся — все? Теплые пруды, Табир, поселенцы на склонах гор, мореходы на кораблях, шерны и рабы в своих каменных убежищах? И Хонорат в далеком Герлахе… Удушье передавило гортань, он открывал рот, но не мог сделать ни вдоха, только хрипел, не понимая — это все? Это конец? Еле-еле он сделал судорожный вдох и зашелся в долгом непрекращающемся кашле, оставлявшем на губах соленый вкус крови. Когда выматывающий приступ прекратился, не осталось сил ни думать, ни ужасаться. Странный звук возник в воздухе, перекрывая грохот извержения. Будто кто-то хлопнул по огромному надутому бурдюку. Тяжелый вздох прошел по земле. Дрогнул холм на горизонте. Тише стал грохот толчков и шум пламени, только скалы под ногами тряслись, как прежде. Очертились четче линии горизонта. Столб огня, пронзительно резкий и контрастный, опустился ниже и исчез. Шиккард поглотила Великая пустыня.