Записки Низшего: Вкус звёзд

Я начинаю это повествование, потому что понимаю, что скоро окончательно сойду с ума. Зовут меня Эндрю Деннис Бирсак, я Низший. Мне девятнадцать, и этот кошмар продолжается уже полторы недели...       Всё началось, когда Инспектор уровня преступности Низших застукал меня на мелкой краже. Меня сразу же повязали и отправили на Торговую Площадь, где продают Низших-мелких преступников. В новом мире нет тюрем и исправительных работ. Есть только жизнь на свободе в нищете, рабство у Высших и смерть. Высшие - редкостные суки, так что все либо умирают от голода, либо от вскрытия вен. На Рынках всегда очень людно, слышна разноголосая ругань, звон монет и иногда детский плач - Высшие или их представители торгуются за каждого раба, стремясь не продешевить. Весь "товар" выглядел ужасно замученным и измотанным недосыпом и шумом. Но меня не ждала такая участь - меня привезли на Площадь и даже не успели привязать, как на меня нашёлся покупатель - Высший, лет двадцати двух, весь забитый татуировками, шатен с волосами до подбородка и зелёными, как лягушки, глазами. Он оценивающе оглядел моё болезненно-худое тело и измученное голодом лицо и крикнул грузному потному мужику, привязывавшему меня: - Эй, Дон! Как жизнь, друг? Жирный обернулся и утиной походкой двинулся к парню: - Оливер, сколько лет, сколько зим! Давно ты тут не появлялся! Они пожали друг другу руки и Дон хлопнул Оливера по плечу: - Я жил в Англии. Как-никак, старая матушка-Европа, красота-а-а... Но дома лучше, и, кажется, сегодня я настроен на покупку хорошего Низшего. Что за фрукт у тебя сегодня, братан? Жирдяй гордо ухмыльнулся: - Энди Бирсак, мелкий воришка из Нижнего ЛА, девятнадцать лет ему. Честно, не подумал бы, что он Низший, уж больно морда у него аристократичная. - Давно он у тебя? - Только что выкупил у Инспектора, так сказать, свежак! Что, понравился? - усмехнулся Дон, поглядывая на меня. Оливер задумчиво потёр подбородок: - Ты знаешь, да, как раз то, что мне нужно. Сколько ты хочешь за эту прелесть? - Думаю, двух тысяч долларов мне будет достаточно. Высший расхохотался, и вдруг схватил за горло Дона, прошипев: - Ты издеваешься что ли, старый? Забыл, как интересен мир из багажника аэромобиля?! Продавец жалобно заскулил: - Оли, брат, хорошо-хорошо, не кипятись! Бери его задарма, просто так бери, только отпусти!.. Парень тут же ослабил хватку и туша этого жирдяя упала на пол, судорожно откашливаясь. Отдышавшись, он поднялся и проковылял мимо невозмутимого Оливера прямо ко мне. Старик кряхтел, отвязывая меня от железного крюка, и тихо бормотал: - Ох, крепись, мальчик, этот ирод спуску тебе не даст... Я-то думал, если не продам тебя сегодня - себе заберу, ан нет - задарма отдал, и какой гниде... Ну, прощай, парняга. Наконец, отвязав, он рывком поднял меня с холодного бетона и подвёл ближе к покупателю. Тот придирчиво меня оглядел и коротко бросил сквозь зубы: - Забираю. Кажется, этот Оливер и вправду скотина, ну или слишком влиятельный, раз такое вытворяет. Всё равно, он начал мне не нравиться. Вдруг у моего рта и носа оказалась тряпка, пропитанная эфиром. Острый терпкий запах химиката ударил в нос, подавляя остатки сознания. Последнее, что я помню, как сильно ударился головой об пол, а потом отключился.       Очнулся я уже в поместье, кажется, в гостиной. Солнца я не видел, шторы из тяжёлого кроваво-красного бархата были плотно задёрнуты, горели электрические светильники, слабо освещая комнату. Языки пламени в камине весело плясали, облизывая обугленные поленца. Я лежал на диване, обитом дорогой алой тканью, а в кресле напротив сидел Оливер, пристально смотревший на меня, закинув ногу на ногу. Чёрная рубашка с длинными рукавами была расстёгнута на первую пуговицу, открывая моему взгляду его розу на шее. В руке его был стакан виски, а глаза слегка подёрнулись пьяной дымкой. Он заметил, что я очнулся, и улыбнулся мне: - Здравствуй, Энди. Его голос был тёплым и низким, таким вкрадчивым, затронувший все фибры моей души. Я молча отвёл взгляд, заставив Оли хохотнуть: - Какой ты смешной, тебе ведь жить со мной еще добрых несколько десятков лет. Я Оливер, твой Хозяин, думаю, ты запомнил меня ещё на Площади. - Я не стану называть тебя Хозяином, напыщенный ты индюк. Высший отпил немного из своего стакана и удивлённо вскинул брови: - Ты злишься? Почему? Я резко сел на диванчике, устремив злобный взгляд на парня: - Потому что тебе повезло родиться Высшим. Он встал с кресла и пересел на мой диван, не выпуская стакан с алкогольным напитком из рук: - Да, повезло. Но даже вдвойне: я родился сильным Высшим, меня боятся и уважают тысячи людей. Поверь, тебе тоже очень повезло, что ты достался именно мне. Его рука опустилась на моё плечо, слегка сдавливая его. Вдруг он с силой толкнул меня на спину, заставляя лечь на диван, завёл руки за голову и сел сверху на меня. Парень смотрел мне в глаза, будто старался что-то углядеть в них: - Энди, у тебя прекрасные голубые глаза. Они так круто смотрятся с густыми чёрными волосами и бледной кожей... Он провел пальцами по моей щеке, откровенно наслаждаясь моей беспомощностью. Я пытался вырваться, извивался ужом под тяжёлым Высшим, его хватка была железной. Юноша опустился ниже и попытался поцеловать меня, но я отвернул голову в сторону, избегая контакта, и выдохнул: - Ах ты чёртов извращенец!.. Отпусти меня! Оливер нежно улыбнулся уголками рта: - О, нет, Эндрю, я отпущу тебя разве что в могилу. Теперь ты моя игрушка, моя вещь, и я волен делать с тобой, что пожелаю. Ну, ты будешь хорошим мальчиком и доставишь нам обоим удовольствие? Он схватил лежавший на полу чёрный галстук, связал мне руки и привязал к ножке письменного стола. Я дергался в попытках вырваться, но это было тщетно, узлы были слишком крепкими. Оливер тихо посмеивался над моими стараниями: - Прости, детка, сегодня не твой день. Заканчивай ломаться, это уже не смешно. - Пошёл в жопу, чёртов извращенец! Оли положил руку на мой зад, нежно его поглаживая: - Вот в эту? С радостью! И с силой ударил по нему. Я застонал больше от неожиданности, чем от боли, и смотрел на своего мучителя глазами, полными ненависти. Но это только его раззадорило: - Так-с, давай избавим тебя от этой ужасной одежды. Его пальцы ловко проникли в горловину моей футболки и разорвали её пополам, открывая взгляду Высшего моё тело: выступающие ключицы и рёбра, синяки и ссадины, широкие рубцы и шрамы, зашитые зубной нитью и швейной иглой - зрелище малоприятное, но такова суровая реальность Низших. Оливер удивлённо присвистнул: - Вот это тебя потаскала жизнь за шкирку. Я не смог сдержать едкой фразочки: - Это еще цветочки, у некоторых ещё хуже - вам с вашей золотой колокольни не видно. Вдруг парень наотмашь ударил меня по лицу, гневно шикнув: - Не смей дерзить мне, Низший! Он специально сделал акцент на последнем слове, вложив в него весь сарказм. Щёку жгло от удара, а на душе скребли кошки от унижения и жгучей горькой обиды. Я шепнул, задыхаясь: - Лучше сразу убей, чем медленно сведёшь с ума издёвками. Оли снова зарядил мне по лицу: - Ты что, идиот? Я же сказал: ты моя игрушка. Ты даже не умрёшь без моего разрешения, и мне решать, что делать с тобой. Я вызову врачей, пусть приведут тебя в надлежащее состояние - мне не в прикол, если ты подохнешь от какой-нибудь заразы, когда я могу так просто всё исправить.       Высший развязал узлы галстука и швырнул его в угол, рука его потянулась к алкоголю. Я сел на диване, растирая затёкшие кисти рук. На запястьях отпечатался рисунок в мелкую сетку ромбов, напоминая о пережитом унижении. Парень стоял спиной ко мне, смотрел на огонь и пил, будто ничего и не случилось. Может, лучше сказать ему о моей гетеросексуальности? Едва я открыл рот, как он наконец обернулся ко мне: - Твоя комната прямо по коридору до лифта, потом двумя этажами выше, налево и прямо до конца. Слева дверь оливкового цвета - она твоя. Вот ключи, чтоб не шастали всякие. И ещё: завтра к тебе приедет стилист, ты должен соответствовать моему статусу. А сейчас я хочу услышать историю твоей жизни. Я тяжело сглотнул, осознавая собственную беспомощность, и начал рассказывать: - Ну, меня вырастил отец в одном из Гнёзд Низших, он был лидером такого Гнезда. У него на попечении было около двухсот человек, мы были одной большой семьей... Матери я не помню, кажется, её убили, когда я был ребёнком. Отец не любил разговаривать об этом, а я и не интересовался особо. Папа готовил меня к отстойной жизни Низшего, ведь после него я должен был стать во главе Гнезда: он научил меня считать, читать и писать, занимался мной вплотную. Я был единственным ребёнком, считай, сын полка, и каждый стремился чему-то меня обучить. Когда мне исполнилось шестнадцать, наше Гнездо обворовали, убили отца и его помощников - мы остались без средств к существованию. Наш костяк разошёлся по другим Гнёздам, кто-то уехал отсюда совсем, а кто-то погиб. Я выживал мелкими кражами и подработками, но этого было мало. И вот позавчера я попался Инспектору, меня выкупил тот мужик, а потом я встретил тебя. Весь рассказ парень молчал, иногда выпивая. Когда я закончил, Оливер поражённо выдохнул, снова отхлёбывая темную жидкость из стакана: - Так вот откуда все эти отметины. Чёрт, ты правда ужасно жил. В школе, которую я закончил, нам говорили что Низшие подобны животным - грязные, похотливые, жадные отребья. Что их нужно истребить, выдавить с лица земли. Честно говоря, я никогда не верил, что это правда, потому и выкупал Низших с рынков. Но все они оканчивали жизнь, шагнув в окно или вскрывались в ванной. И я понимаю, почему: я очень странный человек, например, сейчас мне хочется со всей силы врезать тебе и взять грубо, до слёз и криков прямо на этом столе. И в то же время, хочу тебя нежно и почти с любовью. Я удивленно распахнул глаза: - То есть, меня ждёт кнут и бутафорный пряник? - На сегодня - нет. Я слишком впечатлился состоянием твоего тела и души, насколько сильно, что хочу напиться. Иди к себе, я должен побыть один. Поднявшись с сидения, я поковылял к выходу и уже у самой двери обернулся: - То есть, ты... Ты будешь спать со мной? - Я же сказал, никакого се... - Я про обычный сон, извращенец. Оливер широко ухмыльнулся: - Нет, не буду. Можешь спать спокойно и не бояться за свой зад. Иди.       Через полчаса я лежал в постели, слегка влажный после душа, и думал. Сколько было таких же парней или девушек до меня? Десять, пятнадцать? Наверняка больше. И все они отчаивались настолько, что добровольно лишали себя жизни с Оливером. Тогда я пришёл к выводу, что худая неволя в золотой клетке лучше доброй полуголодной свободы и посаженного здоровья. Выбора теперь у меня нет, я навсегда лишён прошлого, а будущее хоть и предвещало сытость и тепло, всё равно устрашающе нависло надо мной. Как же я ошибся...