Косплейрату

Иногда людям снятся кошмарные сны. Но снятся ли кошмарам люди? Илья сидел в шкафу, и его совсем не волновало, что на лицо ему свешивается майка, а под ногами была коробка от обуви. Как и нисколько не беспокоило, сколько прошло времени. Имеет ли значение, сколько секунд жизни потратил смертник на молитву, а сколько – на проклятия или последнюю трапезу? Есть ли вообще в этом или, мать его, ином мире (если таковой существует!) тот, для кого это хоть сколько-нибудь значимо? Может ли существовать этот кто-то, если в мире творится такое? Или такое творится с его молчаливого согласия? Или по его воле? Но не ересь ли – думать, что есть воля божья на ад на земле и под землёй? И не плевать ли на метафизику тому, у кого осталось ничтожно мало времени на жизнь, а жизнь-то не испробована? Не плевать ли на все эти «почему» и «как» тому, у кого снова бурчит в животе от голода? Не плевать ли на чувство вины тому, кто уже приговорен? Не хлебнуть ли из горла отцовской бутылки виски? Если завтра не наступит, почему бы не сделать то, о чем бы пожалел в тот несбыточный следующий день? Вместо того, чтобы жалеть себя в этот, последний. «Проводи каждый день как последний. Лежи, кашляй, собери родственников, обоссысь». И всё равно липкий страх сковывал не хуже стальных цепей. Липкий вонючий пот покрывал тело. День уступил права сумеркам. Сумерки – это время баб без мимики и сладеньких вампирчиков, от вида которых почему-то возникают мысли о кабачках. Илья уронил лицо в ладони. – Кобздец, – в это слово укладывалась вся ситуация. Прошлая ночь. Нынешний день. Нынешние мысли. Возможное будущее. И тут в окно постучали. С кем не бывает? И открывать, как и всегда, не хочется. Да и просто подойти. Да и вообще как-то крипово, когда тебе в окно пятнадцатого этажа стучат. «Все ужасы – плод больного воображения. Я должен просто поспать, поесть, а потом погуглить новости. Я просто всё придумал». Но иногда больные фантазии бывают очень навязчивы. Как рука в красном плаще, просовывающаяся в форточку. Неестественно удлиняясь и зеленея там, где не скрыта одеждой. И наконец поворачивающая ручку окна. В комнату ворвалась вечерняя свежесть. А следом с подоконника спрыгнул Анатолий и осмотрелся. И неестественно, по-животному принюхался. – Чувак... Почему ты сидишь в шкафу? Илья дрожал. Это конец. Впрочем, бежать – некуда, драться – бесполезно. Осталось только поговорить напоследок. Сердце с болью отсчитывало последние удары. – А где ещё должны находиться монстры? – отозвался Илья. – В шкафах, про это даже фильм есть. – Да-да, "Корпорация монстров". – Парень кивнул. – Но почему ты-то в шкафу сидишь?.. – Толя встал рядом и уставился на друга. – Я ведь всё понял: я монстр, предатель... – не поднимая взгляда и не поворачивая головы, всё так же смотря в стену, ответил Илья. – С чего ты взял?! – Ну... Ты... Покрошил... Выжал... Не знаю... Убил... Убил всех, кто тебя не спас. Я последний. И вот ты у меня. Всё сошлось. – Вылезай из шкафа, Вазовски. Ты не монстр. – Всех убил, значит, монстр... Толя повторил фазу друга, как бы перекатывая её на языке: «Всех убил, значит, монстр». «Убил». То самое слово, которого так любят избегать писатели молодёжных романов и текстов аниме. А взамен прозаичного «убил» целая плеяда синонимов – уничтожить, истребить, ликвидировать, стереть в порошок. Всё – чтобы отвлечь от сути. А суть проста: руки в крови, всех убил – значит, монстр. – А ну подвинься, вместе в шкафу будем сидеть! – Нет. Илья всё так же безэмоционально покачал головой, будто из него уже заранее высосали всю жизнь. В принципе, ожидание казни – уже сам по себе жестокий вид кары. – Тогда для тебя настало время выйти из шкафа. Совершить камминг-аут, так сказать. – Опять эти твои шуточки! Не гей я! – А би-любознательный. – Пошел ты. – Не слышу, дети! – Да пошёл ты! – А теперь скажи мне это в лицо, скажи голосно! Илья буквально выскочил, встал напротив Толи и твёрдо произнёс, зло смотря ему в лицо: – Ты упыр! – Это фиговое, но начало разговора... Хотелось и ударить по этой самодовольной ухмыляющейся роже, и обнять друга, непонятно как прошедшего ад и вернувшегося… собой (а собой ли?) к другу. Но дыхание спёрло, Илья просто не мог ничего сказать. Анатолий же заламывал себе руки: одно дело отринуть всё, что было раньше, и нести возмездие, меняя маски и всё это время оставаясь всемогущим… безответственным вампиром, а другое – прийти после этого к другу и увидеть, что под маской не осталось прежнего лица. И друг уже смотрит на тебя иначе. И что с этим вообще делать? И надо ли делать? Можно ведь развернуться и уйти – вот так же вылететь в окно и больше не возвращаться. Только ведь зачем-то ведь оставлял силы именно на этот визит. Только ведь зачем-то ютился в подвале-теплоузле весь день среди кошек. Только ведь зачем-то думал, что всё еще тот самый Толя, у которого есть друг Илюха. От волнения парень прокусил себе губу. Насквозь. И даже царапнул подбородок. Есть минусы в новой сущности. Точно есть. – Может, чаю? – глупо. Но ничего лучше Илья сказать не смог. Голодный и смущенный, сбитый с толку подросток. Толя опустился на пол, привалился спиной к кровати и обхватил голову. Роящиеся мысли буквально разрывали виски. – Я… не… знаю… – слабо прошептал он. – Ну, могу кофе, цикорий. Если хочешь, могу нам даже виски налить. Чувак. Я ничего не понимаю. Ты просто обязан мне всё рассказать. Я не знаю, что сон, что явь! Чувак, не молчи! – и в крике слились жалость к себе, ужас, отчаяние, желание услышать, что всё было шуткой. Что вот-вот все выпрыгнут, потреплют по волосам, под гогот разнесут квартиру. Влетит от родителей, конечно. Но это ведь ничто по сравнению с тем, что всё может быть как на кладбище – ни друзей, ни врагов не видать, всё приличненько, всё пристойненько, исключительная благодать. Толя покачал головой. Даже чай с баранками теперь не для него. Чудовища пьют кровь. От остального их должно тошнить. Как минимум, это показали Серас. Только тошнило парня от самого себя. – Я стал вампиром, и я всех убил. – Зачем?! За что?! – Они не спасли меня, они помешали тебе спасти меня. А Наташа ещё и оказалась беременной шлюхой. – Последняя попытка оправдать себя. Если Илья поймёт, то можно и самому на себя смотреть по-прежнему. Но друг лишь покачал головой и сжал кулаки, впившись ногтями в ладони. До крови. Осознание этого, пьянящий запах сводили с ума, вызывали дрожь в теле. – ТЕБЯ НЕ СПАС АНГЕЛ, А НЕ МЫ! Как бы мерзко это ни было, но они спасли меня. Мы могли победить вампира? Все вместе. Даже не того, старого и сильного, а… допустим, тебя. Толя усмехнулся. Людям не справиться с той мощью кошмара. Им не отменить существование чудес. – Да ни за что. – Вот именно. Значит, ты убил всех просто за то, что не захотел стать героем. Ты мог, пожертвовав собой, спасти всех. За нами не гнался он. Нас убивал ты. Ты стал чудовищем! Со слезами на глазах Илья замахнулся, чтобы врезать Толе. Зачем? Когда всё становится слишком ненормальным, а вопросов становится больше, чем ответов, новые вопросы только усугубляют всё и смешиваются в сознании в единый ком. Будто кто-то залил лист чернилами. Косплеер легко перехватил руку и поднялся. – Я понял. Понял. – Он кивнул скорее себе. – Пошли, прогуляемся. Глаза полыхнули алым, и на ватных ногах Илья последовал за товарищем.

***

– Зачем ты привёл меня сюда? Трава под ногами приятно шуршала, но абсолютно омерзительно пыталась промочить кроссовки насквозь. Толя устало улыбнулся. – Хочу встретить рассвет с другом… С тем, кто даже дольше остался другом, чем был я… – Парень посмотрел на свои пальцы, и на миг ему показалось, что они в крови. Секунда – и пальцы снова похожи на пальцы. Только похож ли он на себя? Конечно, нет. «Я бешено устал. Точно горб на груди таскаю. Тоска такая. На душе, которой, наверное, у меня теперь и нет». – Дьявол вооружил меня. И клинок оказался обоюдоострым. «На фальшивом празднике нет веселья». – Эй, ты чего? Вообще, идти по ночному городу с вампиром – странно. Но когда тот начинает говорить что-то непонятное, становится вдвойне неуютно. Анатолий же просто сел, привалившись спиной к дереву, и посмотрел в сторону горизонта. Друг опустился на корточки рядом. – Лихорадит? Или устал? Конечно, глупо было притрагиваться ко лбу живого мертвеца. Он оказался не теплее воздуха. – Всё в порядке, – усмехнулся Толя. – Я слышу звон ключей… – Какой звон? Ты чего? – парень потряс его за плечо. Тем временем сработал будильник на телефоне. Юноша отвлёкся, отключая сигнал. Товарищ же лишь устало смотрел в одну точку и беззвучно шевелил губами. – Да что с тобой? Наконец до него дошло проследить за взглядом. Из-за домов всходило солнце. – Эй! Но тянуть за руку инфернала оказалось бессмысленно: силы были неравны. – Эй! Нужно валить! Ты вообще о чем думаешь? Ты же на солнце поджаришься! – Пускай я должен испытать муки ада. Пускай толпа на казнь бежит со всех ног. Мне крики ненависти станут наградой – Я буду в смертный час не одинок. Наконец он различил слова. Может быть, Толя просто начал петь громче. – Беги… Друг… Толя помотал головой и уставился в прежнюю точку. – Зачем? Я не сделал ничего хорошего. И не сделаю. Я – лишний. И на земле, и на небе. Там, где лучи всходящего солнца касались бледной кожи юного вампира, она начинала бугриться, сохнуть, чернеть, рваться… А Толя будто и не обращал внимание. У приговорённых к смерти есть право принимать окончательные решения, не беря никого в расчёт. Илья со слезами на глазах бежал, оставляя за спиной друга и всходящее солнце. В закрытое силой воли сознание пробивались звуки голоса Толи. – Ночь короче дня! День – убьёт меня! Мир иллюзий в нём сгорает. Ночь короче дня. День – убьёт меня. Всё живое исчезает, как и я-а-а-а-а-а-а-а! Пение перешло в истошный крик. Илья бежал, закрыв глаза и уши.