Правильное решение

С того злополучного разговора время потекло для Исанн как-то странно: минуты ползли медленно-медленно, точно мухи с оторванными крыльями, а вот часы, напротив, сменяли друг друга со сверхзвуковой скоростью. Половина восьмого вечера, восемь, десять, половина полуночи... каждый раз, когда девочка бросала взгляд на экран будильника, оказывалось, что перспектива неприятного разговора с отцом стала еще ближе. Как бы сильно его ни задержали дела, ночью он обязательно вернется – и обо всем узнает. О ее побеге, о встрече с Мотмой... телохранитель ему все расскажет. "Тоже мне, защитник! Мог бы увести меня сразу же, как только Мотму увидел. Или вообще не выпускать из дома. Но нет, надо было сидеть в сторонке и наблюдать... он что, без прямого приказа и пальцем не шевельнет? Надеюсь, папа хоть немного сорвет зло на нем, прежде чем за меня взяться". Исанн сердито сдула упавшую на лицо прядку волос. Что и говорить, неприятности ее ждали крупные... зря она, наивная, думала, что так ловко все провернула с побегом. Наверное, из центральной корускансткой тюрьмы было бы проще сбежать, чем из этого дома, где у каждой двери – охрана, а на каждом углу по скрытой камере. Странно, что маму не приволокли назад в тот же день, когда она вздумала бросить семью. Вот уж вряд ли отцу никто не доложил, что его супруга собралась куда-то посреди ночи, да еще и с вещами... "Если это вообще правда. Откуда мне знать, что все было именно так?" Исанн не нравились подобные мысли. От них бросало в дрожь, а в груди становилось так холодно и тяжело, будто там поселился здоровенный жирный слизень. Девочка старательно отгоняла их, но результат почему-то выходил прямо противоположный: чем упорнее она запрещала себе думать об ужасах, которые наговорила ей Мотма, тем настойчивее они лезли в голову. Исанн, разумеется, понимала, что верить врагу – глупо. А уж тем более сенатору! Это же скользкие твари, которые только тем всю жизнь и занимаются, что лгут и выдумывают всяческие ухищрения, чтобы добиться своего... но все-таки, все-таки... "Габриэлла как только не объясняла следы побоев... была бы чуть посмелее, и кто знает – может, все закончилось бы для нее по-другому". Девочка машинально коснулась синяка на щеке. Все еще болел, зараза... а может быть, маме тоже доставалось? Кто знает, что она прятала под толстым слоем косметики и закрытыми платьями... "Ну, допустим, что-то такое могло случиться раз или два. И что, это повод вот так вот сбежать? Подумаешь, пара синяков... а большего и быть не могло. Если бы папа действительно ее избивал, я бы знала. Такое не скроешь. И вообще, не мог он! Не мог..." Внутренний голос прозвучал до отвращения жалко и плаксиво. Исанн аж зубами скрипнула, настолько маленькой, глупой и беспомощной она себя почувствовала. "Не могло такого быть – просто потому что не могло!" – так рассуждают малявки, еще и думать толком не научившиеся. Ей бы найти какой-нибудь серьезный аргумент – такой, что разнес бы ложь Мотмы, как орудия "Виктории" разносят суденышки космических разбойников... Но чудодейственный аргумент находиться не спешил, и это приводило Исанн в состояние, граничащее с тихой паникой. Она привыкла, что в обмане всегда есть нечто такое, что выдает его с головой – логические неувязки, например, или подозрительное поведение лгуна... а вот в словах Мотмы ничего такого найти не получалось. И даже наоборот: как бы девочка ни старалась, она не могла ничего толком опровергнуть. Ее родители действительно постоянно ссорились. Исанн часто слышала, как мама, рыдая, называла отца "чудовищем" и "мерзавцем", угрожала уйти от него, если он не порвет со своей работой... ей никогда не нравилось, чем занимается ее муж, а тут еще и Мотма масла в огонь подливала: вешала подруге на уши эту ложь про "зверства" канцлерского режима, а та и рада верить! "А потом папе истерики закатывала, будто ему и без того забот не хватало. Конечно, он не стал искать ее, когда она сбежала. Зачем? Снова себе нервы портить?" Исанн с тяжелым вздохом откинулась на подушку, принявшись сосредоточенно рассматривать потолок. Дышать было по-прежнему тяжело, и от объяснения, в которое она свято верила все эти два года, легче не стало. Оно больше не казалось таким убедительным, как прежде. "Папе тяжело пришлось после того, как она исчезла. Его даже в убийстве пытались обвинить... глупости, конечно. Он бы никогда так не поступил. Но разве нельзя было найти ее, чтобы типы вроде Артемиуса подавились своими обвинениями? Тогда бы все проблемы решились быстрее и проще". В том, что отец не смог бы найти собственную жену, Исанн сильно сомневалась. Значит, не захотел искать... "...а может, просто искать было уже некого?" Исанн хотелось дать себе по голове – со всей силы, чтобы все эти мерзкие мысли вылетели и больше никогда не возникали. О чем она только думает?! Неужели поддалась на провокацию Мотмы? Она же лгала, это как день ясно! "Но тогда почему мама ни разу не связалась со мной? Если ей казалось, что папа – ужасный человек, почему она оставила меня с ним? У дедушки есть и деньги, и влияние, он смог бы поддержать ее в суде... неужели она действительно так боялась папу? Но почему? Он же не изверг какой... и не жестокий... ну, по крайней мере, не к родным..." Исанн категорически не нравились эти вопросы – потому что история, рассказанная отцом, ответов на них не давала. Как и на множество других. Например, откуда у мамы появились те страшные синяки на запястьях? Почему она часто плакала навзрыд, когда думала, что ее никто не видит? Почему после ее побега отец поседел так, будто за одну ночь постарел на десять лет? Нет, здесь явно было что-то нечисто. Отец скрывал от нее правду – может быть, потому что тогда Исанн была совсем малышкой и многого не понимала. А может... "А может, правда слишком ужасна, чтобы ее раскрывать?" Перевернувшись на бок, девочка уткнулась лицом в подушку. Помолотила по ней кулачком, представляя, что бьет ножом Мотму... легче от этого, правда, не стало. Она как была маленьким, беспомощным и окончательно запутавшимся ребенком, так им и осталась. Исанн ненавидела себя за это. Она же гораздо умнее и взрослее своих сверстников – а значит, не должна вести себя как малявка. Была бы взрослой и умной – не хотела бы свернуться калачиком под одеялом и постыдно разреветься от страха и отчаяния. Ей следовало относиться ко всему спокойнее... "К чему?! К тому, что моя мама пропала без вести? К тому, что мой папа мог... убить ее?" Ведь мать этого боялась. Исанн помнила, как они разругались когда-то, и она сказала... "Я говорю, как изменница? Якшаюсь с заговорщиками? Так что же ты медлишь? Делай свою проклятую работу! Что? Я несу чушь? Разве? Тебе ничего не стоит одним приказом лишить жизни сотню разумных – так чем я лучше?!" "Это ничего не значит! Всего лишь очередная мамина истерика, только и всего. У нее сдавали нервы. Она была не в себе... иначе зачем ей нужно было ездить в больницу? И это успокоительное, которое она постоянно себе колола..." Стоп. Больница? Успокоительное? Откуда она все это помнит? Или не помнит? Исанн помотала головой. Чертовщина какая-то! Уже второй раз за день. В кафе случилось что-то подобное: будто ей показали очень яркую картинку и тут же убрали, прежде чем она успела толком что-либо рассмотреть. Только какие-то несвязные фрагменты в памяти и остались. Девочка вцепилась в подушку зубами, сдерживая бессильный вой. Ее всю трясло, щеки лихорадочно горели, голова разболелась со страшной силой... наверное, она простудилась сегодня. Да, точно. Иначе почему в голову лезет весь этот бред? Завтра ей наверняка станет лучше. Завтра она только посмеется над своими страхами и все забудет... забудет... ничего не было... Исанн вздрогнула. Затаив дыхание, инстинктивно сжалась, прислушиваясь к тишине. Наверное, у нее действительно жар. Не могла же она действительно слышать чужой голос? Тихий такой, будто доносящийся издалека... "Все хорошо. Забудь об этом. Этого не было. Ты спала, и тебе приснился страшный сон. Все хорошо". Может быть, Исанн просто убеждала саму себя. Но почему она слышала этот голос будто со стороны? Почему он был мужским? Да еще и казался смутно знакомым... Но откуда? Что все это значит? И где отец? Почему его вечно нет дома именно тогда, когда он так нужен?! У Исанн накопилось столько вопросов... и ей нужны были ответы. Какими бы они ни оказались. Пускай страшными – главное, чтоб честными. Ей надоело быть маленькой глупой девочкой, которой никогда не говорят правду. Неужели отец не может понять, что от лжи ей становится только хуже?! А еще ей срочно требовалась таблетка от головной боли. Виски раскалывались, будто в них гвозди забили. Но сил, чтобы встать и подойти к аптечке, не было. Страшно хотелось спать... но нельзя. Нужно было дождаться отца. Расспросить его обо всем... Какое-то время девочка пыталась бороться со сном – но проиграла именно в тот момент, когда ей показалось, что еще чуть-чуть, и кусочки головоломки сами встанут на место. В памяти хороводом закружились события, казалось бы, напрочь забытые – но вскоре они перестали чем-либо отличаться от горячечных сновидений. Вернее, кошмаров. "Этого не было. Спи". * * * Дела задержали Арманда еще на несколько часов. Домой он вернулся ближе к утру, уставший как собака: времена, когда он мог запросто работать по двое суток кряду, держась на кафе и энергетиках, безвозвратно ушли вместе с его молодостью. Сейчас ничто не могло порадовать его сильнее, чем возможность забыться сном и хотя бы ненадолго выбросить из головы проблемы галактического масштаба и сопутствующий ворох мелких неурядиц. Вряд ли Арманд мог рассчитывать больше чем на пару-тройку часов. Кризис вступал в острейшую, безумнейшую свою фазу – самое время для припрятанных в рукавах козырей, грязнейших ударов и отчаянных ходов. Какая-нибудь неприятная неожиданность, сродни той, что он сам устроил мятежным сенаторам, могла свалиться на него и союзников в любой момент. Не успел он об этом подумать, как с софы у дальней стены холла поднялся рослый, бритый наголо мужчина. Иргэм Джейс, телохранитель его дочери. – Добрый вечер, сэр. Разрешите обратиться? – правая рука Джейса чуть дрогнула: явно собирался отсалютовать по-уставному и запоздало вспомнил, что уже не числится в войсках ССБ. Все-таки после двадцати лет службы в спецназе трудно освоиться с гражданскими порядками. – Разрешаю. В чем дело? – резко спросил Арманд, уже предчувствуя неладное. Джейс никогда не обращался к нему без насущной необходимости. Важных вопросов, которые требовали внимания начальства, для матерого вояки существовало ровно три: потенциальная угроза, непосредственная угроза и ликвидированная угроза. "К слову о неприятных неожиданностях..." – Сегодня, около шестнадцати тридцати, ваша дочь встречалась с сенатором Мотмой. На долю секунды Арманду показалось, что он ослышался. Осознание обрушилось на него чуть позже – вместе с яростью и неудержимым желанием свернуть кому-нибудь шею. В тот момент ему было совершенно все равно, кому именно: попадись ему под руку Мотма, дочь или ее гувернантка, худо пришлось бы всем троим. – Подробнее, – сухо и отрывисто потребовал Арманд. Разобраться с девчонкой и ее нерадивой воспитательницей (и куда только эта женщина смотрела?!) он всегда успеет. Сейчас куда важнее было понять, что вообще произошло. Джейс поведал директору о похождениях его дочери так же невозмутимо, кратко и по существу, как некогда докладывал об итогах очередной спецоперации. Арманд слушал молча и очень спокойно. Бешенство, владевшее им каких-то пару минут назад, теперь затаилось глубоко внутри – холодное, расчетливое и контролируемое. Значит, Мотма вновь протянула загребущие ручонки к его семье. Что ж, этого следовало ожидать. Он сам позволил ей подобраться так близко: был слишком снисходителен к сомнительным знакомствам Габриэллы, до поры не обращая внимания на то, с кем она водится... Тогда Арманд заплатил за свою беспечность высокую цену. Но на что Мотма рассчитывала сейчас? Судя по содержанию разговора, она планировала похищение – причем обставленное таким образом, будто девочка сама решилась "искать защиты" у нее. "Задумка-то неплоха. Разом заполучить в свои руки и чертовски действенный рычаг влияния, и информационную бомбу – несчастную малышку, спасенную от тирании злодея-отца? Кто же откажется от такого... вот только действовать надо было раньше. И тише". Изолировать маленькую девочку от пагубного влияния куда проще, чем взрослую женщину. – Это все, что вы хотели мне сообщить? – Так точно, сэр. – В таком случае слушайте мой приказ. С настоящего момента и до получения особых распоряжений на этот счет моей дочери запрещено выходить на улицу – ни в сопровождении, не тем более самостоятельно. Ответственность за это я возлагаю лично на вас, Джейс, и Элдбера. Если выяснится, что девочка хоть раз переступала порог дома, ваша голова слетит с плеч прежде, чем вы успеете вспомнить о социальных гарантиях и положенных надбавках к пенсии. Вопросы? Пожилой телохранитель мотнул головой с энтузиазмом молодого барана. К недвусмысленной угрозе он отнесся философски, восприняв ее как вполне стандартный способ подчеркнуть важность и ответственность задачи. – Вопросов не имею, сэр. – В таком случае ступайте, выспитесь хорошенько. Элдбер уже готов вас сменить. Отпустив Джейса, Арманд направился к лестнице. Но не успел он сделать и пары шагов, как до него донесся взволнованный возглас: – Хвала Силе, вы здесь! Торопливо, путаясь в подоле длинной ночной сорочки и полах шелкового халата, вниз по ступеням сбежала Сибилла Дереле. Лицо гувернантки было белее мела, темные волосы, обычно уложенные волосок к волоску, рассыпались по плечам в жутком беспорядке. "Так... неужели девчонка успела натворить что-то еще? Все-таки надо было сегодня выдрать эту паршивку". Правда, воспитательница казалась скорее напуганной, чем возмущенной. Едва спустившись, она тут же бросилась объясняться – так сбивчиво и путано, что стало ясно: женщина не просто волновалась, а была близка к панике: – Исанн, она... с девочкой что-то неладно, сэр. Я не знаю, не понимаю, что с ней.... я пыталась ее разбудить, успокоить, но... я не знаю, что делать. Она... она... – издав судорожный вздох, гувернантка подняла на работодателя растерянный, беспомощный взгляд. Вид у нее был такой, будто она была готова упасть в обморок в любой момент. – Успокойтесь, Сибилла, – Арманд взял ее руки в свои, стараясь говорить как можно мягче. – Сделайте глубокий вдох... вот так, хорошо. Итак, еще раз: что случилось с Исанн? Женщина, надо отдать ей должное, быстро справилась с собой: отдышалась, прочистила горло и, неожиданно смутившись, торопливо высвободила свои ладони из его рук. Правда, кровь не спешила приливать к ее бледному лицу, да и на ногах она даже на сторонний взгляд держалась непрочно. – Д-да, конечно, сэр. Прошу прощения за эту... сцену. Н-но я даже не знаю, как это объяснить... мне показалось, что я слышала странные звуки из комнаты Исанн. Зашла проверить, а она... она металась во сне и плакала. Бедняжку всю трясло, у нее был сильный жар... я пыталась ее разбудить, но она на меня даже не реагировала! И она до сих пор там, в таком состоянии... прошу, позвольте мне вызвать врача! Знаю, вы не велели пускать в дом посторонних, но речь идет о здоровье ребенка! Под конец фразы голос Сибиллы окреп. На работодателя она теперь смотрела со смесью мольбы, требовательности и укора – видимо, заранее готовясь настоять на своем. Эта тихая и робкая женщина вообще демонстрировала удивительную решимость, когда дело касалось ее подопечной. Вот только у Арманда имелись серьезные сомнения, что врач сумел бы здесь хоть чем-то помочь. "Только этого не хватало, – подумал он мрачно, изо всех сил стараясь игнорировать мерзкий холодок в груди и кончиках пальцев. – За два года не было ни единого приступа. Неужели все-таки началось?" – Посмотрим, мадам Дереле. Сперва я сам взгляну на нее. Деликатно отодвинув гувернантку с дороги, Арманд решительно зашагал наверх. Услышав за спиной торопливое шлепанье домашних тапочек, резко обернулся: – Прошу вас остаться здесь. Мне нужно поговорить с дочерью наедине. – Но, сэр... – Это приказ, мадам. Надеюсь, вы проработали в этом доме достаточно, чтобы понимать значение этого слова. Сибилла прожгла его укоризненным взглядом, но возразить не посмела. Обессилено рухнув на софу, нервно сцепила пальцы в замок. То и дело она поглядывала на лестницу, дергаясь, будто сидела на иголках. Арманд тем временем почти преодолел лестничный пролет, ускоряя шаг с каждой пройденной ступенькой. На сердце у него было тяжко от дурного предчувствия: конечно, девчонка могла попросту простудиться и мучиться горячечными кошмарами, но верилось в это с трудом. Слишком уж знакомой была симптоматика... "Но этого быть не может. К Исанн никогда не применяли тех же методов, что и к Габриэлле. Да и тесты не выявляли никаких отклонений в течение двух лет..." Его размышления прервал надрывный вопль, донесшийся из детской. Нечленораздельный, больше похожий на визг раненого зверька... но Арманду не было нужды разбирать слова, чтобы понять их. Не так много времени прошло, чтобы они могли изгладиться из памяти. Малышка звала мать, умоляя очнуться.