Притяжению вопреки

      Ночь приходит. Ночь меняет, рушит привычные очертания, позволяя надеяться лишь на осязание. Ночь будоражит. Роятся в голове образы, скребутся в черепной коробке тени.       Ночь пугает, но только не сегодня.       Когда над раскаленной, душной Москвой как канонада звучит нарастающий гул аплодисментов, а свет софитов режет мрак, ночь пугливо жмется у горизонта. Ночь приходит, но не наступает. Жаркое июльское солнце падает за деревья нескучного сада, последними своими лучами облизывая сцену, отражаясь в стеклах, осыпается на голову беснующейся толпы. Сотни голосов, сливаясь в один, общий для всех вовлеченных, скандируют лишь одно слово. Placebo       Оно тонет в общем шуме, опускается на дно, словно прибитое волной, а потом вновь возвращается на поверхность, становясь лишь сильнее, катится с трибун, штормовым валом накрывая небольшую сцену. Брайан слышит это, слишком спокойно сидя в гримерке, на маленьком стуле, попивая крепкий чай, пока вокруг в бешеной суматохе носятся музыканты, осветители, помощники и звукари. Он улыбается лишь уголком губ, наклоняя голову, улавливая сладковато-травяной запах напитка, рассматривая кружение маленьких листьев в прозрачном чайничке. Ночь не наступит.       И об этом теперь знают все, кто пришел сюда. Он выходит. Они выходят на сцену, и возгласы становятся громче. Шум нарастает, в нем не разобрать слов. Лишь истинная энергия, наркотик в чистом виде, попадает в кровь, распаляя азарт. Брайан делает вдох, достаточно глубокий, бросает взгляд на свою команду и начинает петь.

***

      Когда все заканчивается, в голове остается лишь пустота. Остаточные воспоминания, как видения из сна, мир еще нескоро достигнет разума. Молко уходит со сцены скорее на автомате, удивленно бросает: «мы еще вернемся», машет рукой, замечая, как гаснет свет.       Тихо. Эта тишина не снаружи, она внутри. Когда отдаешь себя целиком и без остатка, уже не до жиру. Он словно пьян, дышит полной грудью и улыбается людям, которые спешат выйти к нему навстречу, похвалить и, может быть, даже перекинуться парой фраз. Он хотел бы быть вежливым, но...       Да к чему эта фальшь? Нет, не хотел бы, и поэтому он быстро уходит, брезгливо отказываясь от разговоров и прочей ерунды. Он лишь желает удачи The Mirror Trap и той части своей команды, которая уезжает на афтепати, а после скрывается там, внутри, пытаясь вспомнить, где оставил свои сигареты. - Это было странно, – Молко садится на деревянные ступени чуть выше Олсдала, запрокидывая голову. Он пытается вспомнить, когда в последний раз вот так наблюдал за звездами посреди ночи. - Запоминается, – басист неотрывно смотрит вперед, на сцену, которая сейчас плывет вдалеке. Они должны были уехать в отель сразу после концерта, но этого не произошло, и сейчас им приходится встречать рассвет в опустевшем Зеленом Театре. - Помнишь? – Брайан тушит окурок о деревянное сиденье, оставляя черный след. Он устало поворачивает голову, смотря туда, где скоро встанет солнце. - Почти нет, – Олсдал точно знает, о чем говорит их фронтмен, поведя затекшими плечами. Спина гудела в нервном напряжении, пальцы болели. - А я помню. Молко вдруг поднимается, подходит ближе, застывая позади, лишь в шаге от гитариста.       - Пора собираться.       - Ты давно меня избегаешь? Легкий ветер набегает откуда-то сзади, будоражит черные волосы. Утро уже гремит в шуме оживающих магистралей, тянется с запахами открывающихся закусочных. - Пора.