***
Он ходит из стороны в сторону, пролеживая взглядом видимую лишь ему одному нить. Олсдал злится. Не на весь мир — на себя одного. Воспоминания отрывками скользят в памяти, набирают скорость, складываясь в немой диафильм в черно-белых тонах. А город укутывает туман и пронизывающий до костей холод. И внутри все стягивается, облекается в другую сущность. Он хотел бы все остановить. Как перестать ошибаться? Оплетается паутиной острых нитей-лезвий, обрушивается с потолка, ранит и заставляет курить тяжелые сигареты. Только дым. Только дым может скрыть и разорвать эти сети. Стефан не может найти себе места. Образы слишком яркие, сознание предательски возвращается к опустошенному взгляду Брайана. К его улыбке, скорее неосознанной, защищающей. Звук захлопывающейся двери режет сознание. Дробит напополам. Так правильно. Так поступить было нужно. Второй голос. Он ниже, проникает с холодными прикосновениями. Шведу кажется, что он сходит с ума. И этому сумасшествию уже больше двадцати лет. Олсдал закрывает глаза, остервенело бросая пепельницу. Путь он не из тех, кто ярко выражает эмоции. Сегодня можно. Сегодня можно все. После своего негласного ухода жизнь оборвалась, обернулась другой стороной, и делать больше нечего. Болью в горле отдаются слова. Тянет и ноет что-то внутри. Олсдал был не из тех, кто сдается, но сегодня только виски был спутником этой чертовой холодной ночи.***
Он не хочет верить. Не хочет осознавать. Ночь проникла в него с тишиной. С мраком и ветром, что рвет и бросает в пыль поблекшие мысли. Молко не находит сил сопротивляться. Осознание все еще не находит его, и происходящие кажется лишь шуткой. Я ухожу. Он пьет. Вновь и вновь давится чем-то из запрятанного в шкаф. Я ухожу. Это возрождает что-то запретное и давно забытое. Я ухожу. И сердце стягивает спазмом. Ребра хотят задушить дыхание. Брайан стирает в кровь фаланги пальцев, безжалостно бьющиеся в стену. Стену из кирпича. Такую же холодную, как и мир вокруг. Сознание плывет, растворяется в бликах и пятнах света, и мысли правдивее и откровеннее. Стефан… Я ухожу. Он хватается за голову в глупом и отчаянном стремлении заткнуть голоса, рвущие его на части. Стефан. Где сейчас человек, спасавший его от личного безумия? Олсдал. Тишина сегодня преследует. Бокал падает, разбивается, льется алкоголь, намокают белые листы, испорченные тонким витиеватым подчерком. Олсдал. То ли вопрос, то ли мольба. В пьяном бреду не разобрать, не разделить и не оторвать одно от другого. Мир не остановился, даже не посмел. Он просто умер, для двух человек в разных комнатах, затаенных в одном большом городе.***
Ночь закончится. Ночь закончится, когда первый, робкий и тонкий луч света проникнет в дом. Ночь уйдет, забирая с собой ненужные мысли. Все улицы, магистрали и сам город - всё оденется в яркие цвета, теряющие себя в темноте. Будут разноситься голоса, слышаться в переливах городских оттенков звуки машин и звонки телефонов. Кто-то проснется, чтобы умереть, кто-то откроет что-то новое. Мир продолжит свой бездумный и бесконечный ход с наступлением нового дня. Стефан знал это. Но утро не наступит здесь, в доме на окраине Лондона. Утро невозможно, потому что все окна слишком хорошо занавешаны, запрятаны и затаены за грубой тканью. День не придет сюда, и только иступленная и темная, манящая и дурманящая ночная повеса найдет здесь свой приют. Стакан с виски почти пуст. В граненом стекле плавают блики, пойманные уличным фонарем. Его лучи пока еще бьются сюда в нелепом стремлении согреть. Но это обман. Электричество не замена солнцу. Оно не греет и светит как-то не по-настоящему. Пальцы стучат по деревянному столу. Хватают фоторамку в дорогой оправе. Два человека, которые когда-то были близки. Были женаты. Олсдал криво усмехается, бросая ее на пол. Искусственное электричество никогда не заменит солнце.***
Брайан засыпает. Сознание покидает его, пускается все глубже. Но Молко настойчив. Рывками вырывает себя из забвения, всматриваясь в экран телефона. Чертов телефон. Чертов Лондон. Чертов Стефан. И это злит. Не сам его уход. Эмоции, вырвавшиеся наружу. Как дикие псы, сорвавшиеся с цепи. От этого хотелось кричать, бросая вещи и разбивая зеркала, исступленно плакать или так же громко смеяться. Но вместо этого англичан отыгрывает эти сцены в голове, особенно ярко представляя разбитые в кровь руки и удивление на лицах знакомых. Это дарило особенное наслаждение. Тлеющая сигарета на краю пепельницы падает, оставляя черный след на паркете. Брайан замечает это лишь мельком, бросая окурок в пустую бутылку. В мыслях проскальзывает ассоциация, которую мужчина быстро прогоняет, закрыв глаза. В полу пьяном бреду мир кажется до наивного простым. И перед тем как заснуть он все же решается. Совсем как сопливый подросток набирает глупое сообщение для одного особенно важного адресата. Это последнее, на что хватает сил. Разум сейчас покорен тем, что Брайан чувствует. Как последний шанс, как прощание. В голове строчки звучат совсем уж откровенно, но Молко знает, что заслужить доверие Стефа можно только так. Он словно играет — пальцы касаются экрана, рождая слова. Отчаянная попытка понять, не вторгаясь в личный мир. За последние годы они стали слишком далеки. И осознание опять больно бьет по ребрам, ударяет в солнечное сплетение, заставляя болезненной судорогой сжаться сердце. Неправильно. Неправильно. Неправильно. Все что было спрятано "в шкаф" слишком резко обрушивается на музыканта, слишком скоротечно заставляя принимать важные решения. Но больше нельзя молчать. Молчание все громче звучит в голове, и скоро лишь пуля сможет унять вечную мигрень. Если ничего не сделать. А ночь, кажется, горда им, человеком за сорок, потерянным в этом городе. Сладкий свет полной луны обнимает за плечи, а ветер, совсем легкий, играет с занавесками. Ночь выиграла свою партию, и Брайан позволяет себе провалиться в недолгий, но спокойный сон. Впервые за много лет он искренне улыбается. Больше он не может отступать и прятаться от себя. Больше он не может его терять.