Менять канон?

В таком ритме прошла неделя, во время которой я в основном лежал и зачитывался книгами. Конечно, ко мне приходили «друзья» и «товарищи». Они пытались напомнить мне прошлого «Аллена», его поведение, характер, жизнь в Ордене, говорили про долги его учителя, что всегда вешались на мальчика, про золотого голема по имени Тимкампи, про совместные миссии, которые всегда заканчивались удачно, без несчастных случаев, про поиск маршалов и про смешные происшествия в Черном Ордене. Во время их рассказов, я замечал несостыковки, недоговоренности в историях. Они приходили и начинали говорить. Каждый раз мне доводилось узнавать новые истории, но им всегда недоставало ключевых моментов. Чаще всего эти моменты касались того Аллена, его состояния или хоть как-то относились к его боли и переживаниям. Мне приходилось слушать веселые приключения разношерстной компании, чаще сопровождаемые легкой, почти детской победой над слабым врагом. — Вы все мне недоговариваете. Что вы от меня скрываете? — однажды спросил я. -…мы…мы говорим правду…мы тебе не лжем, — отвечала китаянка с черно-зеленым каре, неуверенно и достаточно мято улыбаясь с закрытыми глазами. — Да, вы мне не лжете, — было моим грубым ответом. — Вы не договариваете, а это два совершенно разных понятия. Я попрошу всех говорить без утайки. Все молчали, неловко отводя взгляд с меня и кровати, на которой я лежал почти круглосуточно благодаря Матроне и ее строгим наказаниям. По их лицам было видно, что они не хотят говорить мне что-то. Они боятся причинить мне боль, просто сказав правду? Их можно понять, ведь говорить другу что-то плохое, что он не помнит, не знает или не хочет, не есть приятно и в каком-то смысле жутко. Время без «друзей» я проводил, пытаясь насильно вызвать воспоминания, голос, но это не произвело никакого результата. Просто пустота, без мыслей, звуков и картин, без боли и мучений. * * * И вот прошла неделя. Семь дней проведенные в горизонтальном положении принесли свои плоды, и я полностью поправился. Черная рука, шрам и странная тень за спиной в зеркале немного пугали, но уже вызывали привыкание и переставали быть столь страшными, коими были при моем первом знакомстве с забытым телом. Вот он, день выписки из больничного крыла. Почему же я не рад этой новости? Может, из-за незнания моих дальнейших действий? Страха перед прошлым, что скрывают и не хотят говорить мои «друзья»? Или из-за «друзей»? Все возможно. Мои немногочисленные вещи собрали мед. сестры, и они же убрали мое постельное белье. Я стоял посередине комнаты и не понимал, что же мне делать дальше, куда идти, как вести себя с окружающими. Предполагаю, что на моем лице отразилась маска страха или ужас. Из этого состояния меня вырвал тройной стук в дверь и последующие ее открытие. На пороге комнаты показалась Линали. Девушка была одета в униформу экзорцистов, состоящую из короткой пышной юбки, длинных чулков и облегающей куртки. — Аллен, — неуверенно начала девушка, — меня брат отправил к тебе, попросил отвести до твоей комнаты. — Хорошо, пошли. И мы вышли из комнаты. Девушка вела меня по длинным запутанным коридорам, мимо стен, увешанных картинами и с прорезями окон, мимо тяжелых дверей, некоторые из которых были закрыты на железные замки. Шли мы прилично, как по времени, так и по расстоянию. Все время, что продолжалось наше мини путешествие, Ли говорила что-то про мою комнату, про моих соседей, расположение столовой, библиотеки, тренировочного зала и прочего. Остановилась она резко, почти без предупреждения, но мне удалось избежать столкновения с девушкой. — Вот твоя комната, — она открыла ближайшую дверь и пропустила меня внутрь. — Располагайся. Через час я зайду за тобой, и мы пойдем на обед. Я вошел в комнату и испытал чувство легкого дежа-вю. Эти стены, кровать, рабочий стол и стул, окно и вид из окна — они были мне знакомы. Знакомы, но не так, как я вижу помещение сейчас, чуть более стилизованно и в другой…рисовке (?). Что за бред? Ладно, опустим этот вопрос, может, я где-то видел подобную планировку. К примеру, на картинках или рисунках. Дверь за спиной закрылась с едва слышным хлопком, что говорит о моем одиночестве. Считается, что быть одному не очень хорошо, но мне это было в радость. Хотелось остаться один на один со своими мыслями, хорошенько все обдумать. Думать я начал сидя на кровати, подперев кулаком голову. Кажется, я сидел 10 минут, но стук в дверь и Линали на пороге говорили обратное — я задумался на час. — Ты готов? — спросила девушка. — Да, идем. Шли мы чуть более быстро, но все в том же темпе умеренного шага. — Это столовая, — подала голос улыбающаяся Линали, ее тонкая рука легла на ручку большой двери и надавила на нее, открывая. — Пошли. Столовая — это шумное место скопления людей, уставленное столами и скамейками, где гомон и шум утихают только ночью. Мой взгляд прошелся по помещению, примечая все неудобства. Посетители что-то говорят друг другу, общаются, переговариваются, при этом умудряясь набивать полный рот еды и позвякивать посудой. Молча ел только длинноволосый мечник, сидя за самым дальнем столом, без единого человека. — Аллен, пошли, нам туда, — Линали потянула меня за рукав рубашки и показала пальцем в окошко раздачи еды, из которого выглядывает темнокожий мужчина в солнцезащитных очках, — это наш повар Джерри. — Привет Линали, Аллен, — поприветствовал нас повор. — И тебе привет, Джерри, — сказала Ли, я лишь кивнул. — Нам как обычно. Через несколько минут мне выкатили такую же тележку, какую привозили в мою палату. Линали же взяла поднос с одной тарелкой гарнира и стаканом чая. Взяв еду, мы отправились за стол. Точнее шла Линали, а я плелся за ней, катя пищу перед собой. Лина пришла за стол к людям, что были при моем первом пробуждении, присела к ним и тут же присоединилась к обсуждению чего-то. Шум за столом усилился. Вроде, меня не заметили. Нет, сглазил — на меня поднял взгляд младший историк: — Аллен, садись к нам, — сказал Лави. Он все еще помнил наш неудавшийся разговор, из-за чего неуверенно, с секундной заминкой похлопал по свободному месту рядом с собой. Остальная часть активно закивала в знак согласия, резко прекращая громкие разговоры. Минуту я колебался — сесть к ним или уйти дальше, ведь и там, и там я не буду разговаривать, а только набивать свой рот едой. С одной стороны шум в ухо, с другой — шум фоном. Люди близко, задают вопросы, требуют ответы и общение — людей по минимуму, ни кто не пристает с вопросами. Чаша весов перевесил вариант «пройти дальше», что я и сделал. — Нет, — тихо сказал я, но экзорцисты услышали. Меня проводили удивленным, а впоследствии испуганным взглядом. Я наметил почти пустой стол, за которым сидел Канда. И именно из-за Юу он пустовал, а точнее из-за страха перед карой от мечника. Мне не стоит раздражать его, тем более, как я понял из рассказов «друзей», мы с Кандой много ссорились и ругались по любому поводу, поэтому я сажусь на противоположный от Юу угол, так, что он оказывается для меня слева, и приступаю к еде. Пол-обеда съедена, а убийственная аура начала распространяться в геометрической прогрессии. И исходила она от моего соседа по столу. — Мояши, я думал, ты память потерял, а у тебя еще и последние мозги атрофировалась! — не выдержал мечник. Я не собираюсь отвечать на его колкости и провокацию, поэтому молчу и доедаю еду. — Бобовое, что ты молчишь?! Язык проглотил?! — продолжал Канда. — Я не «бобовое», и я могу говорить, но предпочитаю промолчать, — ответил я, поднося ко рту ложку супа. Если бы я помнил свое имя, то обязательно исправил бы его ошибку, но, к сожалению, это не так, а «Алленом» себя называть не получается. Тем временем Канда начал закипать, а я чувствовать намечающуюся битву. Он такой эмоциональный — его легко вывести из себя. Это сыграет с ним злую шутку на поле боя. Буду надеяться, что в драке он не реагирует на подколы со стороны противника. Слышу лязг катаны, едва слышное «Чистая Сила, активация» и звук замаха оружием. Черт, чем же мне отбить удар. Ладно, если бы это была рука или нога, но это острое лезвие. Выхода нет, и я инстинктивно защищаюсь руками, а именно левой. Тело у меня странное — рука отбила прямой удар катаны, я лишь почувствовал касание металла о кожу. К сожалению, но Канда порезал рукав моей рубашке и, кажется, починке она больше не подлежит. — Канда, ты испортил мою рубашку, — отстраненно сказал я и перевел взгляд с рукава на мечника. — Тч, сейчас тебя только это волнует? — прошипел мечник, почти утверждая, с легкими, едва заметными нотками вопроса. — А тебя это волнует? — смотрю Канде в глаза. — Что? Не неси чепухи. Меня не интересует твоя одежда, — во время разговора Юу не ослабил хватку, что натолкнуло меня на мысль о привычном, обыденном. — Тогда, я попрошу тебя убрать катану в ножны и отойти от меня на десять шагов, — а он сильный, я начинаю сдавать и опускать руку. — Ты совсем оборзел, а Шпендель? — мечник надавил сильнее на оружие, приближая лезвие к моему плечу. Это плохо, еще чуть-чуть и мне хана. Периферией зрения замечаю толпу зевак. Им что, заняться нечем?! Да еще и просто смотрят, раскрыв рты. — А сам не в состоянии? — берет на слабо? Нет, не сработает. — Да, не в состоянии, — лезвие все ближе и мне, вроде как, надо паниковать и истерить, а я с рожей кирпичом сижу. Давление на меч нарастает, а это уже не смешно, — уберешь? — смотрю в глаза и понимаю, что Канда в замешательстве, он не уверен в своих действиях, но это все скрывается под толстым слоем заледенелого презрения и раздражения к окружающим. Во мне он больше не видит того противника, с кем можно ругаться и драться, разнося все вокруг. Теперь он видит совершенно другого человека — с другим поведением, желаниями, мечтами, действиями и характером. Он не знает, что теперь ему делать. Все не знают. — Тч, — тихое, но не менее раздражительное вырывается из груди Канды, а глаза прикрываются в слабой попытке успокоить бушующие эмоции. Давление на руку исчезает — меч убирается в ножны одним четким движением. Мечник резко разворачивается и уходит прочь из столовой, распихивая толпу зевак. Оставшиеся блюда не лезли в желудок, что, я думаю, достаточно странно для моего тела. Дорога до комнаты и пребывание в ней сопровождались активным мыслительным процессом, огромным количеством теорий и предположений, анализом прошедшего.