Менять канон?

Сон без сновидений — это то, что я видел оставшееся время до утра. Для меня оно было утром, для других немного за полдень. Шум, шум, шум, шум, шум, шум, шум, шум, шум, шум, шум, шум…много шума. Он проникает в мозг через уши и давит на черепную коробку изнутри. Хочется убежать от неприятных ощущений, но некуда — такого места попросту не существует. А он продолжит, будет преследовать тебя, где бы ты ни был, куда бы ни спрятался. Он будет следовать за тобой. Вот с такими мрачными мыслями я проснулся и сел в кровати. К моему великому удивлению, я проделал это действие с относительной легкостью и с более терпимыми вспышками боли. Это уже плюс дня и есть небольшая надежда на то, что выздоровление пройдет в более ускоренном темпе. Голод дает о себе знать громким завыванием желудка. Смотрю вокруг себя и нахожу около койки большую тележку еды. От некоторых блюд вверх поднимается прозрачный пар. Так вкусно выглядит, что даже слюнки текут. И вот, через 20 минут тележка заполнена пустыми тарелками, а я сыт и добр, даже шум почти не раздражает…почти. Интересно, их можно заставить замолчать? Сейчас, как никогда прежде, меня заинтересовал вопрос о моем хождении в туалет, будучи почти прикованным к кровати. Вроде, есть специальные приспособления для подобных больных и они активно ими пользуются. Мне бы хоть эту штуку, а то так и под себя сходить можно. Слышу три удара по двери, поворачиваю голову и вижу на пороге Матрону. Сегодня она выглядит немного иначе — на черное платье надет белый передник длиной — как и сама одежда — в пол. Как же она вовремя, будем заваливать интересующими меня вопросами. — Здравствуйте, как Вы себя чувствуете? — с ночи ее взгляд сменился на более мягкий, не такой пугающий и обещающий запереть на десять замков за малейшую провинность. — Лучше, — я постарался сказать это весело, но получилось все также сухо и безэмоционально. — Я в туалет хочу, не подскажете, куда идти? — А Вы ходить можете? Ноги держат? — скептически сказала Матрона, подошла вплотную к кровати и нависла надо мной в ожидании моих невнятных пояснений. Раз уж заикнулся, то надо действовать. Откидываю одеяло и ставлю ноги на пол. Отталкиваюсь руками от кровати и встаю в полный рост. В вертикальном положении я держусь нормально, разве что совсем немного, почти незаметно, покачиваюсь, что не ускользает от чуткого взгляда женщины. Переношу тяжесть тела с одной ноги на другую и делаю пробный шаг — мышцы затекли и теперь отзываются легкой ноющей болью, что не позволяет сделать более широкий и уверенный следующий. Первый удается, делаю второй и третий. Все хорошо. Перевожу взгляд с пола на медсестру. Озадаченный и довольный взгляд следит за моими нижними конечностями, подмечая мои успехи и прикидывая в уме примерную дату выписки. — Очень хорошо, но Вам не следует слишком долго ходить, — говорит женщина, подходя к шкафу. Теперь, при свете дня я могу видеть его содержимое. Как оказалось, кроме лекарств, таза и мази там лежат стопки чисто постельного белья и одежда, но она лежит как-то отдельно от всех вещей, на полупустой полке. Главная медсестра берет одежду и несет ко мне. — Присаживайтесь, Вам стоит переодеться в свои вещи. Моими вещами оказались черные брюки и черная облегающая безрукавка. Из-под кровати Матрона вытащила высокие черные ботинки. Это все на мне смотрелось странно, но привычно и обыденно, а бинты, выглядывающие из-под одежды, не вызывали дискомфорта. Дальше я направился в туалет, предварительно вызнав его местоположение у Матроны. По дороге к месту назначения я ощущал на себе кучу взглядов и слышал переговоры шепотом и в полтона. Опять становиться так гадко, хочется подойти, врезать в морду и прошипеть на ухо «А я вас слышу~». Нет, не думай об этом, просто иди дальше. Сделав свое гадкое дело, я пошел мыть руки. Над раковиной висело зеркало. И тут я вспомнил, что не помню своего лица, да и все это время я не интересовался как выгляжу. С некой опаской я подошел к отражающей поверхности. В зеркале показался подросток с неестественными для его возраста седыми волосами до плеч, бледной кожей и серыми глазами, один из которых был закрыт, а при открытии можно было наблюдать выцветшую радужку, как у слепых, подернутый легкой красной сеткой капилляров. Ладно, если бы на этом все заканчивалось, но ярче всего на лице выделялся шрам через левый глаз с пентаграммой на лбу. Получается, что оружие прошлось ото лба через глаз и щеку, вдобавок выдрав кусок в форме перевернутой звезды-пентаграммы. Если логически рассуждать, то, как я с этим органом зрения остался, да еще и с видящим? И у кого же такая интересная фантазия? «Это проклятие» — как-то странно подумалось мне (п.а: на самом деле это некий голос в голове, но его достаточно сложно отличить от обычных мыслей) Продолжаю гипнотизировать свое отражение, но это дело мне быстро надоело и я наткнулся на то, что раньше почему-то не замечал. В зеркале за моей спиной стоит и ухмыляется или улыбается от уха до уха — кои я не наблюдаю, а только знаю их примерное расположение на голове — тень. Темная, в белом плаще, с черными крыльями летучей мыши, с белыми провалами улыбки и глаз. Она ничего не делает, просто стоит и смотрит на меня и это ее бездействие меня пугает. «Его никто не видит» — не стоит спрашивать о его наличии у других людей, еще посчитают сумасшедшим и к врачам отправят. «Даже Тысячелетний Граф не знает об этом месте. Это тайная комната „Четырнадцатого“. Мой „ключ“. Мой Тимкампи. „Аллен“ и „Тимкампи“ — эти двое обладают силой „исполнителя“» — голос, не принадлежащий мне, пронесся в мыслях и эхом повторял фразы, отражаясь о стенки черепной коробки. Что это?! Это одно из моих воспоминаний? Кто говорит эти слова? Это должен говорить мужчина. Почему я не помню его лицо? Много вопросов без ответов. Где искать верные? Кто-то положил руку на мое плечо, из-за чего я слегка вздрогнул. Обернувшись, я увидел рыжего парня. Кажется, его Лави звать. — Аллен, тебе плохо? — спросил немного взволнованный рыжик. Его слова меня удивили, но посмотрев на себя в зеркало, я понял из-за чего. В стеклянной поверхности отражался согнутый над раковиной подросток с испуганным лицом, залитым холодным потом, и широко открытыми глазами, в одном из которых легко различался испуг. — Нет, — я открыл кран, смочил руки водой и умыл лицо прохладной жидкостью. Лави следил за моими действиями, подмечая разницу между привычным «Алленом» и мной. — Тебя уже отпускают одного в туалет? — решил разбавить атмосферу юноша так, но у него не получилось. Сказал, как будто я особо буйный заключенный, за кем нужен глаз да глаз и охрана из 20 человек. — Да, — с сарказмом, в сопровождение раздраженного взгляда, — отпускают. На меня направлен немного удивленный взор ярко-зеленого глаза. Наверно, из-за тона, он непривычен ему, но другой у меня не получается, как бы я не старался. Ему придется привыкать, всем из Черного Ордена придется. — Как ты себя чувствуешь? — что за глупый вопрос! (?) — Как думаешь, как должен чувствовать себя человек в совершенно незнакомом месте, с совершенно незнакомыми людьми, в такой же незнакомой обстановке, с дико ноющим телом и черной дырой на месте воспоминаний? — каюсь, не сдержался от капли яда в словах, что вызвали у моего собеседника плохо скрытое удивление. — Ну, наверно ему очень некомфортно и… — он не знал, что можно еще сказать и просто хихикнул. Мы вышли из помещения в просторный каменный коридор со снующими работниками. Лави помог мне найти комнату, в которой я проживал ближайшее время и из которой я ушел. Рыжий сбежал от меня, сославшись на мятую, несуществующую отговорку. Я его понимаю и совсем не виню. Теперь я не похож на себя прежнего, да и воспоминаний о них и себе совсем нет. Теперь мы не друзья, теперь мы посторонние люди, связанные одним зданием и работой. Состояние организма дает о себе знать, накатываясь волной усталости и сильной тяги к кровати и сну. Чую, что почти все дни буду спать, а вставать только для нужды и поесть.