Менять канон?

Утро, утро, как же оно прекрасно! Особенно, если рядом нет Линка, никто не бормочет что-то невнятное и не звенит будильник. Будильник? Не важно. Скорее всего, Линк встал за час-два до меня. Что же он так долго делает? Докладывает о моих знаниях? О продвижении по пути «вернуть память»? Возможно. Закончив водные процедуры за полчаса, я уселся за стол и долго всматривался в книгу, что притащил из библиотеки. «Перед сном почитаю» — думаю я, кладя голову на столешницу, заваленную полуисписанными листками. Прикрываю глаза и слепо вожу по деревянной поверхности рукой. Под пальцы попадает перьевая ручка. Долго щупаю, кручу и катаю по столу предмет, но всё же зажимаю между пальцами и вывожу что-то на листе. До меня доходит, что я что-то нарисовал. Резко выпрямляюсь и раскрываю глаза. На бумаге странный рисунок из черточек, кружочков, дуг и точек. «Это шифр» — ошарашено подумал я, смотря расширенными глазами на закорючки. Не смотря на абсурдность случившегося, я отчетливо понял, что это мышечная память «Аллена», доставшаяся мне от него. И понимание текста есть — я отчетливо различаю слово «Книга». Но этим обычно балуются дети, чтобы взрослые не понимали их, не могли прочитать их переписку. Но «Аллен» не был ребенком, ему было около 16 лет. Но детство было у всех, ведь так? … …Мужчина в поношенном плаще и высоком цилиндре рисовал веточкой на снегу какие-то закорючки для мальчика. Ребенок следил за движениями руки, за тем, что появляется после проведения палочкой по тонкому слою снега. Мальчик увлечен. Он радуется, что может проводить с этим человеком время. Он счастлив, что у них есть свой шифр, который никто не сможет понять кроме них. И ребенок весело читает написанные мужчиной знаки… …Это еще одно воспоминание от «Аллена». Он знал этот шифр. Он ему научился у того вежливого клоуна. Клоуна, которого он звал «отец». А была ли у него семья? Был ли настоящий, биологический отец? А мать? А были ли они счастливы? Любили ли его родители? Как жилось «Аллену»? Как жилось мне? Как?.. … За столом сидит маленький мальчик в широкой выцветшей футболке и потрепанных шортах. Малыш усиленно думает над простенькой задачей для первого класса, ковыряя ручкой в русых волосах и других частях головы и лица. Карие глаза опущены в тетрадь, они выискивают подсказку, ход для верного решения сложного номера. Но он не находит нужного и начинает нервничать — усиленно тянет за край растянутой домашней футболки под столом. Он старается выглядеть внимательным для своей мамы, заинтересованным в решении задачи. Напротив ребенка сидит худенькая женщина европейской внешности. От нее веет теплом и заботой, надеждой и любовью. Длинные платиновые волосы собраны в небрежный низкий хвост и откинуты за спину. Рукава свободной клетчатой рубашки закатаны до локтя, оголяя красивые тонкие руки. Она тепло улыбается, объясняя что-то в тетради и выводя формулы на отдельный лист. Ясные голубые глаза смотрят на мальчика как на ни с чем несравнимое сокровище. Им хорошо, уютно. Мальчику не хочется уходить от этой женщины. Ему хочется остаться с ней, обнять ее, назвать «мама», счастливо улыбнуться и уснуть у нее на руках… — Мама… — едва слышным шепотом, дрожащим голосом, низко наклонив голову. Дверь резко открылась, без предварительного стука, из-за чего я вздрогнул, выпрямился и повернулся лицом к вошедшему. — Уолкер, пора в столову…ю… — это был Линк. Как предполагает должность, Говард должен быть более сдержанным в эмоциях, что он и старался сделать, но у инспектора получилось лишь наполовину. Сейчас его лицо выражает удивление вперемешку с шоком — глаза открыты чуть шире обычного, а брови приподняты, образуя едва заметную складку на лбу. — С тобой все хорошо? — А? — теперь настала моя очередь удивляться. — Вроде все нормально. С чего ты решил, что мне плохо? В ответ Линк поднял руку и пальцем показал на щеку. Конечно, я понял эту мини-шараду, и повторил движение моего надсмотрщика. Влажно! Я что, плакал? Но когда? Когда вспоминал про шифр? Или про женщину с платиновыми волосами? Или это простой нервный срыв? Быстро утираю дорожки от слез рукавом рубашки, что начали высыхать и дискомфортно стягивать кожу. Кладу руки на глаза, слегка надавливаю на сжатые веки. Открываю и жду пару минут, пока зрение придет в норму. — Пошли в столовую, — будничным тоном, с отголосками эмоций, говорю я и направляюсь к выходу из комнаты. Останавливаюсь в дверном проеме, дожидаясь Линка. — Конечно, — с небольшим опозданием произносит Говард и спешит выйти из комнаты. *** Тренировка проходила безрезультатно. Совсем. Стоило мне начать медитировать и уходить в себя, как на поверхность сознания выходили воспоминания о девушке, мужчине, и о двух мальчиках. Стараясь отогнать эти мысли, я только делал хуже и больше углублялся в них. Поэтому мне пришлось отправился в комнату спустя час пребывания в тренировочном зале. В своей комнате я долго сидел, а точнее лежал над раскрытой книгой, не переворачивая ни одной страницы. Мысли, что не давали мне нормально проводить тренировку, продолжали лезть ко мне и настойчиво требовать их истолковать. Линк спрашивал причины, по которым я лежу на кровати, а не отрабатываю приемы. Задавал он и другие вопросы, но именно этот я услышал и запомнил. Но он, как и до и после него, был проигнорирован. Спустя три запомнившихся мне вопросов, Говард перестал говорить и умолк. А я продолжал смотреть на исписанные страницы, не видя текста, и разбираться в происходящим со мной. Чьи это воспоминания? «Аллена»? Четырнадцатого? Или «меня »? Но «Я» — «Аллен». Так мне сказали. Мужчина относится к «Аллену» — это точно. Во-первых: мальчик выглядит как маленький «Аллен». Во-вторых: этого мужчину я уже видел в прошлых воспоминаниях и в них он был. Молодая женщина не относится к «Аллену». Во-первых: «Аллен» помнит только того мужчину. Кажется, Мана. Во-вторых: «Аллен» просто не знает своих настоящих родителей, что уж говорить о маме. В-третьих: в воспоминаниях мальчику где-то 6-7 лет, а в это время «Аллен» находиться в цирке и он ни как не может быть в каменном доме с женщиной. В-четвертых: комната, в которой находятся мальчик и женщина по интерьеру не подходит под Лондон этого столетия, значит, это другая страна. Отрицаний о принадлежности последнего воспоминания в копилку «Аллен» больше, но это и хорошо. Но чьи же они тогда? Неужели Четырнадцатого?! Но они так же не подходят под эту страну и столетие. Хотя, никто не отменял, что Четырнадцатый жил в другой местности и другом веке. А про его мать я вообще не заикаюсь. Пока что стоит определить их в группу «Четырнадцатый». — И чьи же все-таки они? — интересуюсь сам у себя, неосознанно говоря вслух. — Кто «они»? — не понимает, но интересуется Линк. Ну, да, работа как никак. — Что «кто „они“»? — конечно, я понял, про что хотел спросить Говард, но я не хочу раскрывать ему все карты, так что прикинусь дурачком. — Ну, ты сейчас что-то сказал и… черт! Забудь, — не глупый, понял, что я прикидываюсь и отвечать не намерен. Инспектор взглянул на часы, что-то отметил про себя и встал с насиженного места, — вставай, нужно идти на ужин. — Что? Уже время? — да, я знал, что провалялся не пять минут, но чтобы три часа за размышлениями. — Ну, тогда пошли. И мы отправились в столовую за ежедневной неизменной порцией еды.