Nightswimming

      Поначалу Фрэнку кажется, что он просыпается из-за кошмара: во сне он снова был птичкой, запутавшейся в колючем кустарнике, но в то же время он оставался и самим собой. Ему удалось закрыться в комнате от гигантского паука, но тот уже ломился внутрь. Фрэнк слышит, как тот стучит по двери, пытаясь найти в ней бреши. В любую секунду паук поймёт, что дверь сделана чуть ли не из картона, и тогда Фрэнко-птичке конец. И Фрэнко-птичка даже не сможет улететь, потому что он зацепился крылом за шип, и каждый раз, когда он им дергает, возникает такой чувство, словно ещё немного и он вывихнет свою руку.       Но когда он наконец-то полностью становится собой, то понимает, что лежит на своей дурацкой руке, запутавшейся в одеяле настолько, что ей невозможно пошевелить, и по ощущениям до её вывиха правда осталось немного. А гигантский паук на самом деле вовсе не за дверью: он стучится в окно.       Фрэнк вскакивает с кровати и пытается замедлить дыхание, чтобы его сердце перестало колошматиться, но при этом он наступает на что-то в темноте, подворачивает лодыжку и летит на пол, успев выставить перед собой локти. После этого несколько минут ему остается только задыхаться от боли, баюкая лодыжку.       А паук-монстр всё ещё стучит, вот по стеклу, ещё по стеклу, а вот по стене, теперь по оконной раме, а вот снова по стене.       — Никаких пауков-монстров не существует, — шепчет Фрэнк сам себе, когда боль превращается лишь в холодящий всплеск эндорфинов и пульсацию в локтях. — Это всего лишь птица. — Но эти слова заставляют его вспомнить ёбаного Эдгаре Аллане По и его тупого ворона, а за окном всё ещё кромешная тьма, так что лучше он не будет думать о таких вещах, тем более после того, как ему снился кошмар.       Он встаёт с пола и ползком подбирается к окну, осторожно опираясь на кровать и на стол. Сейчас он не слышит ничего кроме дождя, но было бы странно перепутать дождь со стуком, дождь-то льёт у них постоянно, и он обычно не вызывает у Фрэнка ужасные кошмары во сне и наяву. Фрэнк наклоняется к окну, чтобы убедиться, что там никого нет, и тут что-то маленькое и тёмное отскакивает от стекла. Он чуть снова не падает на пол.       Очевидно одно: это не паук, ни гигантский, ни какой либо ещё, так что Фрэнк закатывает сам на себя глаза, включает настольную лампу и открывает окно.       Дождь за окном вовсе не сильный, он напоминает самое начало очередного осеннего шторма, просто небольшая морось во время нервного, порывистого ветра.       Фрэнку в плечо прилетает камешек.       — Что за хуйня? — шипит Фрэнк, глядя вниз на землю: ему видно тёмное пятно силуэта человека, бросающего камешки, в слабом жёлтом освещении заднего двора. А затем, чувствуя прилив адреналина, он внезапно осознаёт, что на свете не так уж и много людей, которые бы пришли к нему во двор посреди дождливой ночи, чтобы побросать камешки в окно Фрэнка, прямо как в одном из маминых романов шестидесятых годов. И тогда он зовёт:       — Джерард?       — Фрэнк? — кричит Джерард. — Фрэнк!       — Ш-ш-ш-ш-ш! — призывает Фрэнк, замахав обеими руками. — Ты же разбудишь маму, придурок! — Он так сильно высовывается из окна, что пару ужасающих секунд ему приходится балансировать в воздухе, прежде чем ему удается снова достать ногами до пола.       — Фрэнк! — произносит Джерард комичным шёпотом. — Фрэнки! — Кажется, он тоже машет руками. У Фрэнка сводит живот, словно его только что ударили, и он из последних сил цепляется за оконную раму так, что его кончики пальцев начинают гореть. Он чувствует такую головокружительную лёгкость, что ему кажется, будто бы он сейчас мог выпрыгнуть из окна и приземлиться на землю прямо как ниндзя или один из каких-нибудь безумных паркурщиков.       Но Фрэнк останавливает в себе этот порыв, ведь он ещё не растерял остатки мозгов.       — Погоди, погоди, — таким же деланным шёпотом говорит Фрэнк. — Мы не можем… Погоди, сейчас я достану телефон, твой с тобой? Какого хуя ты не позвонил?       — Я ЗВОНИЛ! — Джерард переходит на ультразвук.       — Подожди чуть-чуть, — говорит Фрэнк и принимается лазать по полу в поисках телефона, потому что теперь он, кажется, припоминает, как ночью выключал будильник, что весьма странно, ведь для этого его надо было сначала завести, чего Фрэнк не делал.       Телефон обнаруживается под кроватью, видимо, запнутый туда во время падения. Когда Фрэнк его открывает, экран обвинительно загорается оповещением о двух пропущенных звонках. Оба от Джерарда, один в полдвенадцатого, второй полтретьего. Фрэнк их закрывает. Время 3:14 утра.       Он нажимает кнопку вызова и сквозь шум дождя слышит, как в темноте телефон Джерарда начинает играть «You're My Best Friend», а так как Фрэнк знает, что стандартный рингтон Джерарда это Megadeth, то либо он его сменил, либо на Фрэнка у него стоит другой. От этой мысли Фрэнка пробивает дрожь, будто бы он замёрз или будто бы он собака, отряхивающаяся от воды. Он чуть не роняет телефон из рук.       Приглушённый голос Фрэдди Меркури обрывается посреди строчки, и из динамика в ухо Фрэнку выдыхает голос Джерарда:       — Фрэнк?       — Ага, — отвечает Фрэнк, делая глубокий дрожащий вдох. — Ты… Прости, что не брал трубку, я спал… А ты, э-э, ну, что ты тут делаешь, тупица?       Какое-то время из телефона доносится только дождь и быстрое дыхание Джерарда.       — Эй? — зовёт Фрэнк, чувствуя, как его дыхание тоже ускоряется, словно Джерард какой-то метроном.       — Я проснулся на диване, — внезапно выпаливает Джерард, — я даже не знал, где я, блять, нахожусь, понимаешь? Я просто пялился на эту ебучую картину… Хотя нет, скорее, я не знал не где я находился, а когда. Так вот, я пялился на эту картину, и я чувствовал её запах, словно она сидела рядом со мной, будто ещё чуть-чуть, и она протянет ко мне руку, погладит по волосам и скажет, что я дурак, раз выпил так много, что отрубился, потому что она всегда говорила, что это убивает смысл питья алкоголя для удовольствия. Я хотел что-то сказать, но вместо этого начал плакать, даже не осознавая этого. Майки весь перепугался. Он даже вроде как наорал на меня.       — Пиздец, — отвечает Фрэнк, с силой проводя рукой по голове, заставляя волосы намертво к ней примяться. Он заплачет, вот что сейчас случится. — Блять. Это… приздец.       Джерард снова делает долгую и неловкую паузу, а потом говорит:       — Ага.       Фрэнк больно прикусывает щёку, а потом не может перестать елозить по этому месту языком. Он встаёт на ноги, перебарывая головокружение, снова подходит к окну и выглядывает из него. Джерард стоит на том же месте едва заметной тенью, а от его мокрой одежды отражается слабый свет. Он словно картинка из комикса. Может быть, Бэтмен, хотя Бэтмен стоял бы на крыше, а не на чьём-то газоне.       А потом Джерард переступает с ноги на ногу и поднимает голову вверх.       — Мне просто надо было с тобой поговорить, — продолжает Джерард. — Я ничего не могу вспомнить… Ну, то есть, я не знаю, что из этого происходило на самом деле.       Фрэнк снова высовывается из окна. Дождь нежно постукивает по его голове. Ну, падать придётся всего метра три.       — Где же Мистер Фантастик, когда он так нужен? — говорит Фрэнк, чувствуя солёный привкус во рту.       — Да, нам бы пригодились его суперсилы, — отвечает Джерард, и Фрэнк видит, как он кивает. — Ты сможешь спуститься?       Фрэнк вспоминает, что уже три часа ночи. Три часа, самый разгар.       Он на цыпочках подходит к двери, открывает её и выглядывает наружу. Наверху темно, но в комнате внизу явно включён свет. Когда Фрэнк задерживает дыхание, то слышит оттуда какие-то приглушённые звуки, шелест ткани, а затем тихий и очень низкий голос, что-то бормочущий.       Он резко дёргается обратно в комнату, едва-едва вспоминая придержать дверь, чтобы та не захлопнулась с громким стуком.       — Господи Иисусе! — восклицает он. Джерард издаёт тихий, взволнованный звук, и Фрэнк с ужасом добавляет, не веря, что произносит это вслух:       — Мне кажется, моя мама и ёбаный Джордж, ну, типа, трахаются в гостиной на диване.       И это не только ужасно мерзко, но и так же нечестно, что они там занимаются сексом, нисколько не заботясь о том, что Фрэнк в этот момент не может даже обнять своего глупого промокшего бойфренда, который только что восстал из блядской комы.       — Я не смогу выйти, — убито говорит Фрэнк. — Ну, только если превращусь в Человека-Паука и слезу по…       Он останавливается посреди слова, потому что при виде своей расправленной кровати и открытого окна ему в голову закрадывается худшая идея на свете.       — И его суперсилы тоже нам бы пригодились, — тихо отвечает Джерард таким обречённым тоном, что Фрэнку хочется либо его ударить, либо поцеловать. Либо и то, и другое, как показывают в фильмах.       — Погоди, — говорит Фрэнк и кладёт телефон. Он подходит к окну, выглядывает наружу, замечая, что Джерард всё ещё стоит на том же месте, промокая всё сильнее и сильнее. Тот, естественно, в одной только толстовке и даже не додумался надеть капюшон. Джерард теперь смотрит не в окно, а вниз, так что Фрэнку видно макушку его головы, поджатые плечи и ссутуленную спину.       У Фрэнка снова возникает чувство, что если высунуться достаточно сильно, то он сможет дотянуться до Джерарда и потрогать его волосы. Это полное безумство. Но. Но!       Он возвращается к телефону и говорит:       — Джерард?       — Я забыл про твою маму, — разбито говорит Джерард. — Из-за меня тебе снова достанется. Я просто… Чёрт, мне стоит уйти, уже… Который час? Я просто проснулся и… То есть, я проснулся в первый раз и пытался тебе позвонить, а потом я проснулся во второй раз… Я звонил второй раз? У меня такое чувство, что я не ел неделю. Не в плохом смысле… или в плохом, ну, то есть, мне не плохо, я просто чувствую… лёгкость. Словно меня не так сильно притягивает к Земле, как раньше, или словно я не чувствую ног.       — Нет, нет, — говорит Фрэнк, — подожди, я иду! Подожди, хорошо?       Завязывать простыни узлами достаточно легко, но нет точного способа понять, насколько они крепкие. Фрэнк не ёбаный бойскаут, чтобы быть спецом по узлам. Он просто затягивает их до боли в пальцах.       В его шкафу под футболками всегда припрятан запасной набор постельного белья — его мама начала класть его туда в прошлом году, как бы между прочим. Иногда она такая проницательная, что становится странно, когда другие очевидные вещи она совсем не понимает. Благодаря запасным простыням на случай мастурбации он точно сможет спуститься. Фрэнк завязывает узлы настолько туго, что начинает переживать, что не сможет их развязать. К тому же он очень плохо умеет залазить наверх.       Ну да похуй.       Когда Фрэнк выбрасывает конец самодельной верёвки из окна, Джерард вскидывает голову, выглядя как испуганный олень.       — Фрэнки, нет! — шёпотом кричит он и кидается вперёд, хватая висящую простынь.       — Да тут супернадёжные узлы, — шипит Фрэнк в ответ. — Всё в порядке! Тут всего лишь три метра!       — Четыре с половиной! — восклицает Джерард, но Фрэнк игнорирует его и перебрасывает ноги через подоконник. Теперь он даже немного воодушевлён, не только идеей спуститься и обнять Джерарда, но и самим спуском по верёвке из простыней, серьёзно, это прямо как в классических побегах из тюрьмы. Он осторожно разворачивается, обхватывает ногами простынь и немного съезжает вниз, хватается сначала одной рукой за простынь, затем и второй, и вот он уже полностью висит за окном! На простыни! Внезапно верёвка дергается вниз сантиметров на пять, и Фрэнк чуть ли не обсирается, решив, что это развязывается узел, завязанный вокруг ножки стола, но нет, это всего лишь стол придвинулся ближе к стене.       — Блять, Фрэнки! — шепчет Джерард где-то внизу снова и снова, как заведённый. Фрэнк повисает на руках и опирается ногами на стену. Но так ему становится ещё более страшно, кажется, будто бы сейчас он перевернётся и упадёт на голову, поэтому он возвращается к осторожному съезжанию вниз и цеплянию за верёвку изо всех сил, обтирая одеждой всю стену.       Ему удаётся спуститься… достаточно низко, на самом деле. И самое тупое, что узлы действительно выдержали. Он просто забыл про то, что одна из простыней была немного протёртой посредине от частого использования в экстренных ситуациях. И он не вспоминает про это, пока не слышит рвущийся звук, а затем ему остаётся только сдерживать крик во время падения.       Потом наступает момент замешательства, как и всегда во время падения, ощущение того, как земля движется к нему навстречу, хотя должно быть наоборот. Затем после короткого мгновения наступает боль. Фрэнк даже не осознал, что сбил Джерарда с ног, пока не приоткрывает один глаз и не замечает того в метре от себя, скрючившегося на земле.       Сначала Фрэнк ничего такого не ощущает, а затем всю его ногу от ступни до бедра пронзает острая боль, потом он замечает, что он не дышит, а просто хватает ртом воздух как рыба. Он сворачивается в калачик и ждёт, пока боль отступит, чтобы понять, умрёт он сегодня или нет. Где-то между первым маленьким вдохом, который он вымучивает из своих лёгких, и вторым, уже более глубоким, ему удаётся открыть глаза.       Джерард перекатывается на другой бок, и Фрэнк чувствует, как мокрые и грязные пальцы Джерарда ощупывают его лицо. Он пока что не в состоянии сказать что-то обнадёживающее, поэтому он просто кивает Джерарду. Всё в порядке. По крайней мере, он ещё не умирает.       — Фрэнк? Фрэнк! Фрэнк. Фрэнк? Фрэнк?       — Гм-н-н-нх, — выдавливает Фрэнк в перерыве между короткими, сбивчивыми выдохами. — Вс’ хор’ш’, гм-х.       — Господи, Фрэнк!       — Я в п’рядке, — говорит Фрэнк настолько уверенно, насколько может. Он осторожно выпрямляется, и это даже не приносит особой боли. Каждый следующий вдох даётся всё легче. Он принимал удары и посильнее. Он принимал удары и посильнее даже в этом году.       Он всё ещё держит в руках простыню. По ощущениям, на его руках кровь. Фрэнк вспоминает, что ободрал их об стену. На самом деле, весь процесс падения довольно чётко отложился в его голове.       — Вау, — говорит он. — Это безумие.       Фрэнк моргает и снова осознаёт, что Джерард трогает его лицо. Всё кажется мокрым и холодным, хотя на самом деле он ещё не успел замёрзнуть, но холод начинает просачиваться через его пижамные штаны и футболку, и, типа… чем он блять думал? Он даже не надел нормальную одежду. Он даже не надел обувь.       Джерард перестаёт трогать его лицо и вместо этого начинает тянуть его к себе за плечо. И теперь, восстановив дыхание и привыкнув к ноющему от боли телу, особенно ноющему в районе левой ноги, Фрэнк вспоминает, почему ему было некогда надевать нормальную одежду. Он отпускает свою смертельную хватку с предательской простыни и сам начинает тянуться навстречу Джерарду.       Джерард придвигается ближе, прислоняется лицом к горящим, ободранным ладоням Фрэнка, а свободной рукой накрывает горящие, ободранные костяшки Фрэнка. Фрэнк снова прикрывает глаза и расслабляется, остатки выброса адреналина превращаются в слабость и тошноту, но это всё несмертельно. Он просто опять чувствует безумную усталость, а под усталостью ощущается какое-то тепло, хотя вполне очевидно, что он весь продрог и скоро умрёт из-за того, что лежит под дождём как дурак. Джерард придвигается ещё ближе и потихоньку подтягивает Фрэнка к себе, пока они не лежат настолько близко, что Фрэнк чувствует его дыхание своим лицом.       — Боже, Фрэнки, — шепчет Джерард так, словно едва может произносить слова. Фрэнк уверен, что тот либо плачет, либо начнёт в скором времени, но не хочет открывать глаза и проверять. — Это было… Это было ебануто.       — Заткнись, — отвечает Фрэнк. Затем он немного поворачивает голову, потираясь носом о нос Джерарда. — Ну, то есть, пошёл нахуй, не ты мне будешь говорить, что такое ебануто, ты, блядский придурок. Просто, типа… заткнись. — Он зарывается рукой в ворот джерардовской толстовки в поисках тёплого тела.       Джерард сокращает последние сантиметры расстояния между ними, касаясь своими холодными губами таких же холодных губ Фрэнка. Сначала Фрэнк чувствует вкус дождя, и травы, и грязи, и соли, а потом он сменяется правильным и знакомым вкусом кофе и сигарет. Фрэнк зажмуривает внезапно наполнившиеся слезами глаза и цепляется пальцами за мягкую кожу на затылке Джерарда, запутывая их в мокрых прядях волос. Он чувствует запах шампуня, которыми мыл их до этого.       Джерард отталкивает его рукой, всё ещё лежащей на лице, и Фрэнк издаёт звук, отдалённо похожий на писк и скулёж.       — Фрэнк, — говорит Джерард, — Фрэнк, нам надо… Ты весь трясёшься, тебе больно…       — Ни за что, — на автомате отвечает Фрэнк, но он уже успел открыть глаза, и это как-то заставило его вспомнить о существовании всего остального. И да, он трясётся, и да, ему больно. В блестящих глазах Джерарда отражается свет, и Фрэнк всё никак не может понять, о чём он думает.       — Болит нога?       — Эм, да, я думаю… Погоди, — неуверенно говорит Фрэнк. Он шевелит правой ногой, который не особо болит, в ней просто есть какой-то дискомфорт, а затем он шевелит левой ногой, и его тут же окатывает новой волной оглушающей боли.       — Фрэнк? — зовёт Джерард, сморщив лицо.       — Да, э-э, я думаю, может быть, она чуть-чуть сломалась. — Джерард заметно пугается, округляет глаза и (о нет!) пытается подняться, так что Фрэнк хватает его за руку и вскрикивает:       — Нет! Нет, не вставай, я в порядке.       — Тебя должен кто-то осмотреть! К тому же, тут холодрыга. Ты снова подхватишь пневмонию.       К сожалению, всё это было правдой, особенно часть про пневмонию. Фрэнк бы с радостью подрался со своими лёгкими, если бы они и так уже не болели. Вместо этого он спрашивает:       — Как ты сюда добрался?       — На машине, — отвечает Джерард, решив махнуть головой видимо куда-то в направлении машины, но вместо этого стукнувшись о лоб Фрэнка. Фрэнк зарывается рукой в его волосы и снова целует.       — Может, нам стоит переместиться в машину, — шепчет он в губы Джерарда, которые явно стали теплее, несмотря на то что они оба продрогли.       — Но… — начинает Джерард, а потом обрывает себя, прижимается лицом к Фрэнку и обречённо продолжает, словно сознаётся в чём-то, — хорошо.       Фрэнк прижимается к нему близко-близко и тоже сознаётся:       — Я люблю тебя. — Это, наверное, уже совсем не новость, а ещё он всё равно злится на Джерарда, но не хочет отпускать его ни за что в жизни. Но что есть то есть, вот она — незамысловатая правда.       Джерард ничего не говорит в ответ, вместо этого он весь словно замирает. Замирает даже его хватка на Фрэнке, а вся его кожа, которой он касается Фрэнка, его щека, прижимающаяся к лицу Фрэнка, его рука, лежащая на шее Фрэнка, и его затылок внезапно начинают гореть.       А потом он внезапно отпускает Фрэнка и поднимается на ноги, что удаётся ему далеко не с первой попытки, и у Фрэнка начинает кружиться голова только от одной мысли, что ему тоже придётся встать.       — Ты же уже не пьян и не под чем-то, да? — спрашивает Фрэнк, чувствуя злость.       — Не думаю, — отвечает Джерард, пытаясь отряхнуться, но Фрэнк уверен, что тот скорее ещё больше размазывает грязь по себе. — Я уже проспался. Я чувствую себя так… думаю, как будто я был в коме сто лет и проспал большую часть моей жизни, а теперь мне надо научиться различать сон и реальность.       — Ты был в отключке всего полтора дня, — говорит Фрэнк и пытается привстать, не напрягая свои ноги. — С небольшим перерывом на душ посредине.       — Я не был уверен, что это правда происходило, — говорит Джерард. — Вот это точно казалось чем-то приснившимся.       — Но от тебя теперь пахнет ароматами Прованса, это должно было тебе о чём-то сказать.       Джерард сморщивает лицо, от чего один глаз становится больше другого и выглядит страшно, блестя в слабом ночном освещении, а потом он начинает обнюхивать себя:       — Ого. Да. Ты прав. — Джерард проводит своими грязными руками по лицу, оставляя на нём грязные разводы, и по волосам. — Я ощущаю себя таким бодрым. Эта ночь точно кажется реальной, знаешь?       Фрэнк немного сдвигается, и в его ноге снова вспыхивает боль, но уже не такая невыносимая. Эндорфины явно начинают брать над ним контроль. Ему хочется просто хохотать во весь голос. Холодная вода просачивается сквозь его штаны, из-за чего его трусы начинают промокать.       — Это всё реально, Джи, — говорит он. В его глазах щиплет, но слова с лёгкостью вылетают изо рта. — Это всё правда произошло.       Джерард принимается ходить взад-вперёд, хлюпая ботинками по промокшей траве.       — Чёрт, блять, Фрэнки, я даже не знаю, зачем я приехал, — Джерард взмахивает рукой куда-то в направлении дождливого неба. — Из-за меня у тебя снова будут неприятности. Пиздец, я имею в виду… — он замолкает и выдаёт короткий, неловкий смешок, — даже когда я, блять, трезв, я понятия не имею, что я с тобой делаю.       Фрэнк зарывается рукой в грязь, выдирает увесистый и мокрый шмоток земли и кидает его Джерарду в голову. Он немного промазывает: шмоток прилетает Джерарду в шею, но так получается даже лучше, ведь теперь земля застряла в вороте джерардовской толстовки, а из-за обрызгавшей его белое лицо грязи кажется, что на Джерарда напал какой-то тентаклевый монстр и попытался оплодотворить своими детёнышами.       — Ау, блять, — говорит Джерард и вытирает лицо, не придавая этому особого внимания, — я не имел в виду… Ну, то есть, мне кажется, будто я просто брожу в кромешной темноте и каждый раз, когда я на что-то натыкаюсь, это оказываешься ты, и ты повсюду, словно единственная вещь… Нет, стой. Я имею в виду, мне хочется просто за тебя держаться, но вокруг так темно.       Фрэнк решает не говорить, что вокруг так темно потому, что сейчас, блять, разгар ночи, и вместо этого выпаливает:       — Ну так и держись за меня, хватит сходить с ума! — Он протягивает руку Джерарду, который всё ещё расхаживает туда-сюда словно заведённый. — Помоги мне встать, хорошо?       — Хорошо, — отвечает Джерард и очень осторожно поднимает Фрэнка, обхватывая его одной рукой за талию, а второй придерживая больную ногу. Фрэнку кажется, что спина Джерарда не выдержит таких физических нагрузок, но вроде всё в порядке, Джерард просто кряхтит ему в ухо и выпрямляется, утягивая Фрэнка за собой.       Нога болит при каждом движении, но сейчас это не кажется особо важным. Фрэнк опирается на Джерарда, обхватив больной ногой ногу Джерарда, а руками его шею. Теперь его лицо всё грязное, потому что он потёрся им о мокрую и грязную шею Джерарда.       Дождь и ветер усиливаются. На самом деле на улице не так холодно, как Фрэнку показалось, пока он лежал на земле. Но погода всё равно не из приятных: капли дождя зло бьют по лицу, а запах гниющей листвы создаёт ощущение, будто уже наступила осень. И такое творится вот уже целый месяц. Если после всего этого не наступит длинное бабье лето, Фрэнк за себя не отвечает.       — Может, будет проще, если я тебя понесу, — бурчит Джерард, пытаясь подхватить вторую ногу Фрэнка.       — Ты надорвёшься, — отвечает Фрэнк. — Я тебе не пушинка.       Джерард улыбается — Фрэнк понимает это, потому что чувствует движение губ своим лбом.       — Как будто я раньше тебя не поднимал. Давай.       Запрыгивать Джерарду на спину невыносимо больно, но Фрэнк просто зажмуривается и повторяет себе в голове: «То, что не убивает нас, делает нас сильнее», а затем вцепляется в тёплую кожу Джерарда и прижимается лицом к его волосам. Запахи сырой земли и грязной травы теперь почти полностью заглушают аромат шампуня.       Они начинают брести в сторону дороги.       — Блять, — выдыхает Джерард. — Я естественно припарковался в двух кварталах отсюда.       Фрэнк зарывает носом в его гладкие пряди волос, находит под ними кожу и целует её. Ему приходит в голову интересная мысль о том, что кто-то в соседних домах сейчас тоже может не спать.       Когда они наконец добираются до машины, Джерард открывает дверь с пассажирской стороны, а затем разворачивается, чтобы Фрэнк смог забраться на сидение. Фрэнк падает спиной назад и чуть не ударяется головой о стояночный тормоз. Его нога на это отзывается вспышкой боли, и Фрэнк лежит, весь грязный и пачкающий всё вокруг, просунув голову между двух кресел и свесив ноги с края сиденья, пока какой-то рычаг упирается ему в ухо.       Он внезапно издаёт смешок, испугав этим не только себя, но и Джерарда, потому что тот вздрагивает, заставляя дверь скрипнуть.       Смеяться немного больно, но обычно Фрэнк смеётся, если ему больно, поэтому сейчас он попадает в замкнутый круг. Он хватается руками за живот, чтобы тот прекратил трястись и трясти ноги, но это всё бесполезно.       — Ёбаный блядский пиздец, сука, — пыхтит Фрэнк.       Джерард неуклюже разворачивается, снова врезаясь в дверцу. Он кладёт руки на бедра Фрэнка и наклоняется ближе.       — Ты в порядке? — спрашивает Джерард, сводя брови. — Тебе больно, только когда ты смеёшься?       Это очевидно не помогает Фрэнку остановить смех. Он чувствует слабость во всём теле, за исключением пресса, который уже начинает ныть.       — Аха-ха, сука, придурок, заткнись.       Джерард ничего не отвечает, а просто начинает смотреть на свои руки, всё ещё хмурясь. А потом он кладёт одну ладонь на мокрые и противные штаны Фрэнка и проводит ей по его внутренней стороне бедра. Фрэнка всего пробивает дрожь, от ног до макушки, а по голове начинают ползти мурашки. Ему всё ещё немного хочется смеяться, но это желание уже сходит на нет.       Фрэнк пытается опереться на что-нибудь, чтобы привстать, но вместо этого просто мельтешит руками в воздухе. Джерард немного склоняет голову на бок, продолжая так же сосредоточенно и молчаливо поглаживать большим пальцем ногу Фрэнка, водя им вверх и вниз.       Фрэнк думает, что он очень странный.       — Ты очень странный, — оглашает Фрэнк свою мысль.       — Ага, — тихо отвечает Джерард, не поднимая взгляда. Фрэнк пытается немного раздвинуть ноги, чтобы предоставить Джерарду больший доступ. И чтобы тот понял, что последний комментарий не был каким-то негативным или ещё что-то. Шевелиться немного больно, но зато Джерард всё понимает. Он может и быть странным, но он точно знает, что он сейчас делает.       Член Фрэнка начинает твердеть, хотя Фрэнку всё ещё холодно, больно и ужасно некомфортно лежать. Джерард просто пялится на его ширинку с неподдельным интересом, но всё равно не прикасается к ней, продолжая наглаживать всё то же место.       Затем он мычит себе под нос и убирает руку, отчего Фрэнку хочется закричать, но затем Джерард добавляет:       — Мы вроде как посреди твоего района, надо отогнать машину подальше. Я хочу тебе отсосать, может, от этого тебе станет лучше. Правильно? — Он приподнимает Фрэнка и помогает ему целиком сесть в машину.       — Э-э, — отвечает Фрэнк. — Ага, да. От этого точно станет лучше.       — Хотя, может, мне стоит отвезти тебя в больницу, — продолжает Джерард, внимательно вглядываясь в лицо Фрэнка, словно ища там доказательства сотрясения мозга или что-то такое.       — Ни за что, — быстро выпаливает Фрэнк. — Ты не можешь так поступить, чёрт. Тебе придётся отвезти меня домой. Тебе ни за что нельзя засветиться в этой истории. Блять.       — Но ты…       — Поверь мне, будет гораздо проще, если я просто позвоню в дверь и признаюсь, что пытался вылезти из окна. — Фрэнк старается не сильно задумываться об этом, потому что, блять, ему полная пизда. Опять, уже в сотый раз за год. Ему пора бы уже привыкнуть к этому. — Ну, относительно проще, я думаю. Э-э, а минет поможет мне справиться с тревогой.       У Джерарда дёргается уголок рта, а затем он наклоняется и целует Фрэнка. Его губы всё так же имеют вкус дождя, но теперь они не такие холодные, и Фрэнк возбуждается всё сильнее, согреваясь изнутри, хотя на нём всё ещё мокрая одежда. Джерард нежно обхватывает лицо Фрэнка обеими руками, и Фрэнк, чувствуя слабость и головокружение, просто расслабляется, доверяя Джерарду главную роль. Он уже не может вспомнить, когда они в последний раз вот так спокойно целовались. Иногда так странно думать, что они вместе всего месяц. По ощущениям гораздо дольше.       — Пиздец, — говорит Фрэнк, не успевая отлепиться ото рта Джерарда. — Такое чувство, будто прошла вечность.       — Я знаю, — отвечает Джерард, оставляя поцелуи у Фрэнка на щеках, на лбу, на веках и прикасаясь к его рту кончиками пальцев. — У меня тоже.