* * *
Город не был ни особенно маленьким, ни особенно большим. Обычным. Пожалуй, славился он только рыбным промыслом да тем, что во время Второй войны с Нильфгаардом в Бан Глеане квартировалась знаменитая Бурая Хоругвь. В южной части, вдоль берега Понтара, тянулись порт и квартал рыбаков, называемый рыбным. За ними большой кляксой раскинулась та часть города, где жил простой люд. Здесь можно было найти и дома мелких купцов, и дешевые кабаки, и средней руки лавки, и большинство мастерских. Идущая от Третогорских ворот широкая, мощеная булыжником улица лишь краем задевала рыбный квартал, прорезала жилой квартал, большую рыночную площадь и в конце концов упиралась в ратушу. Эскель свернул с главной улицы налево, прямиком в незаметный узенький проулок между домами. Рыбный дух начал ослабевать, уступая место запаху свежего и не очень мяса. Фрейя ехала следом, с умеренным любопытством оглядываясь по сторонам. Судя по домам, хоть неказистым, но по большей части каменным и двухэтажным, здесь жили не самые бедные лавочники и торгаши. Попетляв немного по переулкам, ведьмак вывел их на небольшой пятачок, уставленный мясными прилавками. Придержал Василька у первого же и громко спросил: ― Где найти дом Балтура? Неспешно отгонявшая мух от плетеных корзин дородная дама подбоченилась и неприятным зычным голосом поинтересовалась, за каким хером ему потребовался прохиндей Балтур и не его ли дочку охальник в руках держит? Эскель, предупреждающе глянув на уже открывшую рот Фрейю, вежливо сообщил даме, что с прохиндеем случилась беда, а дочку надо бы доставить в отчий дом как можно скорее, ибо девочка ужаса натерпелась и от нервов сомлела. Этот обмен любезностями Фрейе быстро надоел, так что она, правильно истолковав взгляд ведьмака, в разговор не лезла, а рассматривала площадь. Ужасно хотелось есть и еще больше ― спать. Та пара часов сна на жесткой лежанке в хижине Эльтона никак не могла заменить полноценный отдых. Тем временем Эскель о чем-то все же договорился с недовольной Балтуром торговкой и, легонько тронув Василька пятками, двинулся вперед. Дом пропавшего купца выделялся среди прочих лишь потускневшим от времени рисунком, некогда изображавшим свиной окорок. С глазами и плотоядной ухмылкой. Пока Фрейя прикидывала, сколько интересных тем для разговора нашлось бы у художника с мэтром Роршахом, Эскель, все так же прижимая девочку к себе, спешился и постучал в дверь.* * *
― Ну и что теперь? ― пожал плечами Эскель, всем своим видом демонстрируя, что ему вообще-то наплевать на то, что теперь. Войт почмокал губами, побарабанил пальцами по столешнице массивного дубового стола и снова уставился на ведьмака. ― Четыреста. Эскель, не мигая, уставился на войта в ответ. ― Шестьсот. Пару минут они в полной тишине глядели друг на друга. ― Четыреста пятьдесят. ― Шестьсот. Войт с шумом поднялся и отошел к окну. Он был высок и походил на постаревшую, сильно страдающую от печеночных колик копию Игнаса. Возможно, двадцать лет назад он и мог бы быть щедрым, приятным во всех отношениях молодым человеком. Но Эскель в упор не помнил его тогда, а здесь и сейчас войт остервенело торговался за каждый золотой. Чувствуя нарастающее раздражение и желание уйти, Эскель подумал, что бедность ― извечное проклятие любого ведьмака. Что-то такое, по всей видимости, отразилось на его лице, так что войт скривился и свистящим шепотом предложил: ― Пятьсот. ― Пятьсот пятьдесят — и по рукам. ― Городской совет сожрет меня заживо. У нас тут война и Радовид, будь он трижды благословен. ― Ну и что теперь? ― снова повторил Эскель. Войт не ответил. Зато внезапно подал голос молчавший до того Гербольт: ― Ведьмак дело говорит. Этому бесу положить на войну и Радовида, он уже вышел на тракт, потому как смекнул, что лопать упитанных купцов гораздо проще, чем сидеть в чаще и ждать очередного лесоруба. Думаешь, он удовлетворится Балтуром и его пацаном? А когда тварюга отъестся и подберется к нашим полям, кто его остановит? Игнас? Войт поджал губы и, кажется, пожелтел еще сильнее. ― Ладно, ― нехотя проговорил он. ― Ладно, ведьмак, по рукам. Пятьсот пятьдесят. Он снова уселся за стол, размашисто вписал сумму в лежащий перед ним пергамент, поставил подпись и, даже не потрудившись присыпать песком, швырнул ведьмаку. Гербольт неодобрительно покачал головой. А Эскель с грустью подумал, что будь он Ламбертом, то непременно бы подкараулил войта ночью и дал в зубы, а после, возможно, с упоением дрался бы с городской стражей и еще лет двадцать не показывал носа в Бан Глеан. Сам же он не ощущал ничего, кроме легкого раздражения оттого, что приходится сидеть в душной ратуше, что промокшая от пота рубашка противно липнет к спине, да и не мешало бы почистить от крови гулей куртку и штаны. Он кивнул войту, чуть почтительней ― Гербольту и с облегчением покинул ратушу.* * *
Когда отворилась дверь, Фрейя приоткрыла один глаз и развеяла наложенные на комнату охранные чары, истошно завопившие у нее в голове. Эскель вошел, с наслаждением бросил куртку на колченогий стул, стянул сапоги и, не отрывая взгляда от обнаженной спины чародейки, завозился, раздеваясь. ― Ты угомонишься когда-нибудь, ведьмак? ― хрипло пробурчала она, накрывая голову подушкой. Эскель поморщился; стараясь не шуметь, прислонил мечи к изголовью кровати и попытался примоститься рядом с Фрейей, но в то же время на расстоянии. Кожа у нее была бледная и гладкая. «Как фарфоровая статуэтка», ― подумал Эскель, сжимая кулаки, потому что одуряюще хотелось провести рукой по матово-белой спине, спуститься ниже и… ― Мне нравится ход твоих мыслей, ― приглушенно засмеялась чародейка, выныривая из-под подушки. ― Я думал, ты хочешь, чтобы я угомонился. ― Я тоже так думала. Она придвинулась вплотную, прогнувшись в пояснице. ― Я договорился с войтом, ― прошептал он, целуя ее между лопаток. ― А-а-ах… Да к демонам войта! ― К демонам, ― согласился Эскель. Фрейя развернулась и закинула ногу ему на бедро. Он шумно выдохнул. Войт действительно тут был лишним. «Хотел бы я уметь читать твои мысли», ― подумал он спустя четверть часа. Чародейка, не открывая глаз, улыбнулась. Как ему показалось, грустно. ― Зачем? «Потому что я…» ― последнюю мысль Эскель подавил, не додумав. А вместо этого стал размышлять о том, какая она красивая. ― Ты льстец и подхалим. ― Фрейя захохотала, натягивая простынь. ― И хитрец к тому же. ― Я ведьмак, ― назидательно ответил он. ― О да… Но я ужасно хочу спать. Эскель перевернулся на спину и заложил руки за голову. ― Спи.* * *
Найти укрытие беса было дьявольски сложно. Хитрая тварь словно чуяла, что на нее ведется охота, и упорно пряталась где-то в чаще. Эскель мотался по лесам вокруг Бан Глеана, возвращался за полночь грязный, иногда покрытый чужой кровью, пропахший потом и тиной. Падал на кровать и мгновенно засыпал. Но с каждым днем он подбирался все ближе и ближе к цели. Фрейя сидела на кровати и, заплетая косу, поглядывала на сборы ведьмака со странным выражением. Эскель снял со спинки стула рубаху. Она была абсолютно чистой и, кажется, даже похрустывала, будто накрахмаленная. И пахла. Все вокруг, включая его сапоги, издавало стойкий аромат ромашки. Эскель потер щеку. Этого запаха как-то внезапно стало слишком много в его жизни, и он до сих пор не понял, как к этому относиться. Открыв сундучок с эликсирами, он бережно вытащил маленькие пузатые бутылочки, чуть усмехнулся, услышав, как позади чародейка затаила дыхание. Выпил как бы небрежно, на самом деле изо всех сил сдерживая рвущийся болезненный стон. Постоял, тяжело опираясь о стол, пережидая, пока прояснится перед глазами. Фрейя напряженно молчала, и Эскель подумал, что вот за такое молчание он ей, пожалуй, особенно благодарен. Он спешно оделся, надеясь, что успеет уйти до того, как появятся внешние проявления выпитых отваров, но в дверях Фрейя все же его окликнула: ― Ведьмак, ты только возвращайся. Пожалуйста. В столь ранний час первый этаж постоялого двора был практически пуст. Двое забулдыг за столами да молодая служанка, которая, зевая, разбрасывала солому по полу. Увидев белое, с расширившимися зрачками лицо ведьмака, она в испуге застыла, прижав к животу корзину, а потом, покраснев, отвела взгляд. «Ну вот, ― усмехнулся Эскель, проходя мимо. ― Ничего не меняется. Они всегда будут нас бояться». Василек заржал, приветствуя хозяина, ткнулся носом ему в карман и тут же недовольно чихнул. ― Да, брат, знаю. ― Эскель похлопал его по шее, достал зеленое яблоко и две морковки. ― Скоро на мне можно будет гадать. Любит, не любит… Василек в ответ сочувственно захрумкал свежим яблоком.* * *
Сразу за воротами Эскеля поджидал Гербольт. Летнее солнце быстро набирало высоту, становилось все жарче, и стражник держал шлем под мышкой, то и дело промакивая пот со лба рукавом. ― Городской совет желает знать, чем ты уже седмицу занимаешься, ― сказал он, подстраиваясь под шаг Василька. ― Совет или войт? ― В Бан Глеане, ведьмак, нет разницы, совет или войт. Тебе бы стоило это накрепко запомнить. ― Я учту, ― кивнул Эскель. ― И правильно. Гербольт расстегнул гамбезон и посмотрел на небо. ― Вот сучье солнце… Знаешь, ведьмак, вроде бы ты и неплохой, но какой-то уж больно мутный. Болек, что на воротах стоит, тебя называет «мастер ведьмак», а девку твою — «госпожа медичка». Это Болек-то! Он даже свою мамашу иначе как старой курвой не кличет, а тут такие реверансы. Ходишь вокруг, все что-то вынюхиваешь. Ты не подумай чего, я уже тебя видел в деле, когда ты ту херовину ловил, но время сейчас такое, сам понимаешь. ― А как же, понимаю, ― без улыбки заметил Эскель, глядя на дорогу прямо перед собой. ― Доверяй, но проверяй. ― Короче, мне войту надо отчитаться, где ты был и что делал, усек? Эскель скинул капюшон и повернулся к нему, так что стало видно неестественно белую кожу, прорезанную черными нитями сосудов. Стражник скривился. ― Я выслеживаю беса, Гербольт. Это такая, ― он сделал паузу, ― херовина высотой в два человеческих роста, весом как дюжина быков, хитрая, словно рысь. Это все, что меня здесь интересует. Гербольт наклонился и смачно сплюнул в дорожную пыль. ― Благородный ты, аж до усрачки. Да только что-то нынче как ведьмак где появится, так то король какой головы лишится, то драконы лютовать начинают. Войт изволит беспокоиться. Я пойду с тобой. Эскель покачал головой, пробормотал что-то нелицеприятное про белых волков, потом снова повернулся к нему: ― Да чихал бес на твоего войта и всех королей вместе взятых, он хочет жрать. И непременно сожрет тебя, как только увидит. А пока он будет с аппетитом тобой закусывать, я смогу отлично его прикончить. Как тебе такая перспектива, Гербольт? Старый стражник стиснул челюсть так, что обозначились желваки, но взгляда не отвел и ничего не ответил. ― Вижу, что не очень. ― Эскель снова натянул капюшон и запахнул плащ; несмотря на солнцепек, от смеси эликсиров и отваров его морозило. ― Но, как ты выразился, я благородный до усрачки, так что, считай, тебе сегодня повезло. Разворачивайся и возвращайся обратно в город. Гербольт мотнул головой, по-прежнему продолжая ехать рядом. ― Девка-то твоя не медичка вовсе, ― произнес он наконец. ― Наврала тебе с три короба или околдовала, как Болека, а? Эскель промолчал. ― Но думаю, что ты это все знаешь и сам. Так что смотри, шутки шутками, а вздумаешь мутить воду ― мигом костер запалим. ― Это твои слова, Гербольт, ― спросил Эскель тихо, ― или войта? ― Пока что мои. Пойми, ты мне нравишься, но мой город мне нравится больше. Бывай, мастер ведьмак. Он ударил коня в бок каблуками, и тот загарцевал, вздымая облачка пыли. Эскель снова выругался сквозь зубы, провожая взглядом быстро удаляющуюся фигуру стражника.* * *
Окрестные леса от Бан Глеана до Шаэрраведда были сплошь усеяны эльфскими развалинами. Догадаться, чем именно раньше являлась та или иная кучка камней, мог бы, наверное, лишь особенно вдохновленный историей студиозус. Подземелий и пещер тут тоже водилось в избытке, но проходящие по этой дороге на юг несколько поколений ведьмаков сделали их почти безопасными. Почти, ибо рано или поздно в пустых катакомбах поселялось какое-нибудь пришлое страхолюдище и с лихвой отыгрывалось на окрестных жителях. Наевшийся бес был похож на небольшой холм. Ему не мешали ни стоявшее в зените солнце, ни лесная возня вокруг. По-хозяйски раскинувшись перед своей пещерой, обложившись полуобглоданными костями, он спал. Хотя на самом деле вся эта показушная расслабленность была частью игры. Эскель прищурился, прикидывая, с какой стороны к нему лучше подойти, поднял с земли дохлого накера и, крепко придерживая его перед собой, двинулся вперед. Бес делал вид, что спит, ведьмак делал вид, что он не ведьмак, а накер. Эскелю удалось подойти почти на двадцать шагов, когда бес с неожиданной для такой туши резвостью вскочил, наклонил рогатую башку и оглушительно заревел. Кинулся стремительно, напористо, но все-таки слишком медленно для накачавшегося «Пургой» ведьмака. Эскель швырнул ему прямо в оскаленную морду бесполезный уже труп накера. Пируэтом ушел вбок. Не теряя времени, сорвал с пояса «Картечь», не целясь, метнул в широкую спину твари и мощным прыжком оказался у входа в пещеру. Он едва успел спрятаться за каменный уступ, как снаружи громыхнуло. Сразу запахло паленой шерстью. Бес взвыл от бешенства, начал метаться по поляне, сшибая деревья и топча кусты. Эскель, быстро выглянув из-за уступа, кинул вторую бомбу. Не совсем удачно ― она взорвалась позади беса. Тот отскочил влево, помотал башкой и уставился прямо на ведьмака. Медальон бешено задергался на цепочке, предупреждая об опасности. «Вот же сука!» ― подумал Эскель, продираясь сквозь гипнотическое марево. Все вокруг потемнело, выцвело и стало похоже на присыпанные золой бумажные картинки. Эликсир «Кошка» ослаблял наваждение, но этого было явно недостаточно. Чудище снова гортанно заревело, выставило рога, нацеливаясь на вроде бы беззащитную жертву. Эскель тряхнул головой ― у него оставались считанные секунды, прежде чем бес кинется в атаку. Вообще бесы не были самыми ловкими или проворными из живущих на суше реликтов, но были одними из самых крупных. Их излюбленный способ расправы над противником был очень прост ― одурманить и, наскочив, поднять на рога. Все еще плохо соображая, Эскель действовал исключительно на инстинктах: прыгнул вбок, быстро нырнул под поваленное дерево. Разогнавшись, бес не успел затормозить и со всей дури впечатался в тот самый уступ, перед которым мгновением раньше стоял ведьмак. Сверху на него посыпались камни вперемешку с комьями земли. Он фыркнул, отряхиваясь, повернулся ― на поляне никого не было. Древняя тварь подозрительно повела рогатой башкой из стороны в сторону, засопела, принюхиваясь. Скорчившийся под деревом Эскель задержал дыхание. Ему были видны лишь трехпалые лапы с короткими мощными когтями. Бес потоптался на месте, потом медленно двинулся вперед. «Сейчас, сейчас… еще чуть-чуть, ― следя за проходящей мимо тварью, думал Эскель. ― Да! Сейчас!» Он вскочил на ствол, ударил Знаком Аксий, выигрывая нужное время, и, сильно оттолкнувшись, оказался на спине беса. Оглушенный ведьмачьим Знаком, тот даже не попытался сбросить его. Эскель перехватил меч обоими руками, примерился и всадил клинок четко в основание черепа. Бес жалобно всхлипнул, заваливаясь набок. Эскель скатился с его туши, машинально вытер лицо от брызнувшей крови и устало сел рядом, облокачиваясь о теплый еще бок. Ужасно саднила оцарапанная древесной корой рука, начинало болеть колено, на которое он неудачно приземлился. Но это все была ерунда по сравнению с тем, что он все-таки победил. ― И чего тебе не сиделось в чаще? Жрал бы себе медведей и горя не знал, ― пробормотал Эскель. Бес, конечно же, ничего не ответил, уставившись остекленевшим взглядом в небо.