Однажды богиня Фрейя полюбила обычного человека — Ода. Она приняла его в своих чертогах и была счастлива. Но Ода мучило то, что его возлюбленная — богиня. День ото дня мысли о том, что он смертен отравляли его существование, он старел, а она по-прежнему оставалась юной и прекрасной. Тогда Од оставил Фрейю и отправился странствовать по миру. Печальная и покинутая, богиня много дней лила слезы. Они просачивались до середины камней, где превращались в золото. Несколько слезинок попали в море — так появился полупрозрачный янтарь. В конце концов, она обернулась золотистым соколом, поднялась высоко над облаками и облетела все земли. Далеко, на солнечном юге, под цветущим миртовым деревом, Фрейя все же нашла Ода. Она любила его и не хотела больше никогда расставаться. Но Фрейя не могла сделать его равным богу, тогда она решила обмануть время, обратив своего любимого в волшебного сокола, и пока он был в этом обличии, ни старость, ни смерть не могли получить над ним власть. Крыло к крылу летели Од и Фрейя, и в свете любви, которую они излучали, трава становилась зеленой, расцветали цветы, пели птицы, вся природа радовалась счастью Фрейи, как и переживала за нее раньше, когда богиня была в печали. И ныне иногда можно увидеть как два золотых сокола парят в небе, по-прежнему вместе, потому как, ежели двое любят друг друга, то и нет для них ничего невозможного.
Флоуренс Деланной. «Скеллиге: мифы и легенды»
Туссент. 1273 год. Туссент. Край вина и любви. Край ярких красок, фантазийной архитектуры, и сказок, которые, увы, не всегда заканчивались хорошо. Эскель бывал здесь всего однажды — выполнял очень прибыльный контракт на альпа. Потом он почти все спустил на шлюх в одном из многочисленных борделей Боклера. Дело было еще при старом князе, с тех пор, при Анне-Генриетте, говорят, борделей в столице сильно поубавилось. Впрочем, Эскель сильно сомневался, что проживет еще достаточно долго, чтобы это проверить. Покружив по лесам пару дней, Эскель и его необычные тюремщики выехали наконец на тракт, направившись на юг, к похожей на пряничный домик усадьбе, полускрытой виноградниками. Вблизи празднично-розовые и желтые, зефирно-воздушные крыши горели на солнце так, что глазам было больно. Но лишь только стоило возу въехать в красиво декорированные ворота, задрожал ведьмачий медальон, и Эскель поморщился, ощутив гадливость, будто бы лезет в гнездо гулей. Словно подтверждая это впечатление, внутри дом оказался темным и холодным. Иоганнес посерьезнел, как-то неуловимо подобрался, став на полголовы выше, Маргарет скромно держалась за его плечом. Эскель шел подле нее, напряженно шаря взглядом по притаившимся вокруг теням. И даже несмотря на это, появление Хозяина он пропустил: высокий, затянутый до подбородка в черный камзол, тот просто появился, выступив из тьмы. Казалось, будто мертвенно-белое лицо просто плывет само по себе в мраке. — Хозяин. Иоганнес почтительно бухнулся на колени, следом с тихим шелестом юбок опустилась Маргарет. Эскель так и остался стоять, сместив вес тела на левую ногу, в той позиции, из которой можно атаковать мгновенно. Даже со скованными руками. Господин Рин ни капли не изменился за прошедшее время, как не меняются мраморные изваяния. Он почти не удостоил вниманием Иоганнеса и Маргарет, сразу впившись глазами в Эскеля. Взгляд у него был такой же темный и холодный, как и дом. — За тобой долг, ведьмак, — произнес он буднично, словно продолжая недавно прерванный разговор. — Я не брал у тебя задатка, — в тон ему ответил Эскель. — Я тебе ничего не должен. Господин Рин приблизился. В его походке, в каждом его движении была какая-то неуловимая странность, неправильность. Эскель сосредоточился, пытаясь выявить эту странность. — Ты сбежал. Так что ты все еще должен мне живого вампира. — Разве не ты хвалился, что всегда можешь найти другого исполнителя, зачем же было устраивать все это ради меня? — Эскель кивнул на коленопреклоненных Маргарет и Иоганнеса. — Мои мотивы тебя не касаются. Хочешь жить, ведьмак? Чувствовать тепло солнца на коже? Вкус вина, сладость женской плоти? Хочешь уйти отсюда? Не героем, не победителем. Уйти просто живым? Можешь не отвечать, я вижу по твоим глазам, что хочешь. Кстати, о женской плоти. Где чародейка? Почему вы не привели ее? — обратился он к Иоганнесу. — Ведьмак был один, Хозяин, — встрепенувшись, ответил тот. — Жаль. Гнев пополам с липким ужасом захлестнули Эскеля. — Я не знаю, где она, — сказал он поспешно. — Наши пути давно разошлись. Господин Рин буравил его темным ледяным взглядом. — Жаль, — скрипуче повторил он. — Ее посох меня очень заинтересовал. Уникальная вещь. Мне бы они пригодились: и девчонка, и посох. Впрочем, неважно. Как видишь, ведьмак, выбора у тебя в общем-то нет: ты сделаешь то, что я хочу. А дальше ты либо умрешь, либо останешься жив и относительно цел. Но только в том случае, если не станешь упрямиться. Я верю в твою практичность и здравый смысл. Он щелкнул пальцами, из теней вышло существо серо-зеленого цвета, напоминающее помесь осьминога с собакой, в одной из конечностей оно держало небольшую прямоугольную шкатулку. Иоганнес подскочил к существу, быстро открыл крышку и достал тонкий обруч из серого металла. Господин Рин кивнул, и тело Эскеля одеревенело. Он не мог ни пошевелить пальцем, ни глотнуть, ни даже моргнуть. Вздохнуть он тоже не мог. Иоганнес поднес матово блестящую полоску обруча почти к самым губам и что-то шепнул. Та распалась на две равные части. Иоганнес приложил обе половинки к шее Эскеля и ошейник тут же сросся в единое целое, плотно прижавшись к коже, затем и вовсе будто исчез, но Эскель по-прежнему чувствовал его. Повинуясь очередному кивку господина Рина, паралич пропал. Эскель снова смог дышать. — Раньше я предлагал тебе деньги, теперь наградой за вампира будет твоя жизнь. Не пытайся сбежать. Ты умрешь. — Он протянул руку и поманил к себе Маргарет. — Пойдешь с ведьмаком. Чтобы у него не возникало иллюзий, будто я ему доверяю. — Я? Одна? — с сомнением спросила она. И тут же взвыла, упала на пол, схватившись за горло и судорожно хватая ртом воздух. Господин Рин безразлично наблюдал за ней. — Ты. Одна. — Да! Да! Пойду! — заскулила чародейка. —Хозяин, прошу… Господин Рин не стал ее слушать, просто исчез, бесшумно растворившись в тенях. К задыхающейся Маргарет тут же подскочил Иоганнес, помог подняться, обнял. Эскель задумчиво потер кожу на шее, там, где исчез обруч ошейника. Кожа была на ощупь совершенно обычная. Он посмотрел на крепко прижавшихся друг к другу брата и сестру, и наткнулся на ясный, обжигающий льдом взгляд Маргарет, полный всепоглощающей ненависти. Не отводя глаз, Эскель медленно кивнул ей.* * *
— Отвратительное место. Чудовищная аура. Как на скотобойне. Почему нельзя было выбрать место поприятнее? — процедила Маргарет раздраженно, плотнее запахивая плащ. — Какая разница, где умирать? — меланхолично сказал он. Хотя, по правде говоря, Эскель был с ней во многом согласен. Каждый камень здесь источал какое-то страдание, даже не особо чувствительный к таким вещам ведьмак ощущал эти эманации. Кажется, именно благодаря этой темной ауре Тесхам Мутна привлекал к себе высших вампиров. Весемир и вовсе считал, что для них замок был чем-то вроде места паломничества. Возможно, на самом деле существовали какие-то другие причины, но факт оставался фактом — лучшего места, чтобы встретиться лицом к лицу с высшим вампиром было не найти. Требовалось лишь немного подождать. И они ждали. Уже почти неделю сигнальные чары, оставленные Маргарет, молчали. Ловушки, расставленные Эскелем — тоже, а темная безысходность развалин действовала на нервы все сильнее. Чародейка скрывала страх, тщательно маскируя его злостью, но он все равно сочился из каждого ее слова или движения. За все это время они не особо много разговаривали. Лишь однажды, пытаясь заглушить тоску, навеваемую этим местом, Маргарет неожиданно разоткровенничалась, и Эскель узнал, что она недолго училась в Аретузе, пока ее наставница, не погибла во время восстания на Танедде, к несчастью для своей ученицы, оказавшись не на стороне победителей. После Маргарет снова замкнулась и изредка ворчала, отпуская едкие комментарии. — Может ты и намерен умереть, ведьмак, но я — нет. Эскель любовно погладил оголовье серебряного меча, лежащего на коленях. — Похвальный оптимизм. Ты когда-нибудь видела вампира? — Представь себе, — фыркнула она. Ответ Маргарет его удивил. — Почему не говорила об этом раньше? Маргарет смерила его раздраженным взглядом. — Потому что ты не спрашивал. Неужели ты думаешь, что Хозяин отправил с тобой именно меня лишь только ради того, чтобы тебе не было одиноко? Ты меня разочаровываешь. Я всегда была гораздо лучшего мнения о вашем цехе. Эскель безразлично пожал плечами. — Что это был за вампир? — Это важно? Фледер. — Фледер? — Эскель с сомнением покачал головой. — Ты уверена? — Я уверена в словах Хозяина. Если он говорит, что это был фледер, значит это был фледер. Маргарет отвернулась, всем видом показывая, что разговор окончен. — Ты видела вампира и осталась жива. Ты вот-вот встретишься с высшим вампиром, но умирать не намереваешься. Ну и ну. О чем важном еще мне следует тебя прежде спросить, Маргарет? Сжалься над глупым ведьмаком. — В первую очередь тебе следует помолчать, — прошипела чародейка, напряженно глядя куда-то вперед в предрассветную мглу. Туда, откуда до Эскеля донеслось тихое пение. Он не различал слов или мелодии, но сама суть этой песни отдавалась в каждой клетке его тела тошнотворным ужасом. А потом набатом в ушах застучали сработавшие сигнальные чары Маргарет и, спустя пару мгновений, звонко щелкнув — одна из ловушек Эскеля.* * *
Отброшенная звуковой волной, Маргарет отлетела к стене и затихла. Ее неуклюжее вмешательство оборвало вопль вампирши, выиграло Эскелю чуть-чуть времени чтобы наконец использовать «Лунную пыль». Молодая вампирша даже в подметки не годилась Компачскому катакану, но Эскель прекрасно понимал, что проигрывает ей в скорости. К тому же она была трезвая и сытая. Пока брукса, растерянно рыча, пыталась стряхнуть серебристую пыльцу «Лунной пыли» и все-таки обратиться в нетопыря, Эскель изо всех сил рванулся к ней. Меч блеснул, описывая полукруг. Брукса с обидой взвыла, отпрыгнула почти на дюжину шагов, зажимая лапой длинную рану на животе. Она явно не ожидала такой прыти от человека, с недоумением посмотрела на черную тягучую жидкость, сочившуюся сквозь пальцы, и, поняв, что рана не собирается затягиваться как обычно, снова взвыла, открыла пасть, продемонстрировав блестящие белизной клыки, и с звериной ненавистью уставилась на ведьмака. Эскель точно так же ощерился в ответ. Пригибаясь к земле, по-кошачьи мягко, вампирша закружилась вокруг Эскеля. После нескольких попыток атаковать, она стала осторожнее. Но рана на животе причиняла ей слишком сильную боль, а невозможность в полной мере использовать все способности — нервировала, и Эскель видел, что в ее движениях появилась порывистость. Вампирша начала осознавать, что противник ей попался как минимум равный. Это придало ей отчаяния и сил. Опасное сочетание. Вампирша неожиданно ускорилась, обходя Эскеля справа, однако в последний момент нечеловеческим рывком ушла в другую сторону, почти распластавшись по земле, поднырнула под меч и опрокинула ведьмака на землю. Скрестив предплечья, Эскель попытался сбросить ее с себя, но она была ужасно тяжелая. Клацая похожими на зубцы пилы зубами, она потянулась к горлу Эскеля. Все шло наперекосяк. Брукса была измотана и ранена, однако совсем не так сильно, как надеялся Эскель. Мышцы рук сводило от напряжения. Эскель от безысходности плюнул ей в оскаленную морду, но вампирша, ослепленная жаждой крови и ненавистью, едва ли заметила это. Ее зубы ухватили воздух уже совсем близко от горла ведьмака, как вдруг небо осветилось белым. Ведьмака опалило жаром, а вампирша заорала, перекатилась на спину, затем с трудом поднялась на четвереньки и неловко, как-то боком, попыталась сбежать. Маргарет стояла тут же, широко расставив ноги, вытянув руку вперед, ее пальцы окутывало ослепительное сияние. Она крикнула что-то на выдохе. По ногам бруксы прошлось ослепительно-белое пламя, обугливая кожу, плавя кости. Эскель поднялся. Изуродованная, безногая вампирша, тихо скуля, старалась ползти, цепляясь за пучки травы, при этом выдирая их с корнем. За ней тянулся маслянисто поблескивающий черный след. Эскель пригвоздил ее, будто бабочку, мечом к земле, затем, прихрамывая, подошел к Маргарет. Чародейка с закрытыми глазами привалилась к обломку стены, одна ее рука плетью висела вдоль тела, на рукаве расползлось темное пятно крови. Кровь из прокушенной губы заливала ей рот и подбородок. «Скверное дело», — подумал он, глядя, как капает кровь с рукава платья. — Что это было? — спросил он, откупоривая зубами пузырек с «Ласточкой». — Чем это ты ее так шибанула? Ресницы Маргарет чуть затрепетали, но она не ответила. Эскель хорошенько хлебнул из пузырька сам, затем осторожно потянул подборок чародейки, принуждая приоткрыть рот, и капнул ей на язык несколько капель. Маргарет распахнула глаза. Закашлялась. — Бе… — Маргарет снова закашлялась. — Белый о… огонь. Хо… зяин. На… научил. Гадость, — пожаловалась она, покосившись с опаской на пузырек. — Знаю. Потерпи. Надо перевязать руку. Маргарет закрыла глаза и сползла вниз по стене. Эскель хлестнул ее по щеке. — Эй, только не отключайся. Отличная штука, этот Белый огонь. — Не… буду. Против… против неживого… и немертвого. Самое… самое лучшее средство. — Ты действовала храбро и решительно. Спасла меня и себя. Я тебе благодарен. — Эскель кинжалом вспорол рукав ее платья. — Сейчас будет немного больно, а потом все пройдет. Перелома, к облегчению Эскеля, не было, только вылетевший сустав и обильно кровившая глубокая царапина вдоль предплечья — ничего смертельного, но он понимал, что мешкать не следует. Он поймал взгляд Маргарет, ободряюще ей улыбнулся. Чародейка слабо улыбнулась в ответ. В этот момент Эскель дернул ее за руку, Маргарет вскрикнула от боли и неожиданности. — Вот и все. — Эскель взял ее за подбородок, серьезно посмотрел в глаза: — Нам нужно закончить дело. Маргарет кивнула. Все еще бледная, она уже пришла в себя. Здоровой рукой она вытащила из-за кушака матовый флакон. — В максимальной… концентрации. Как ты и просил. Эскель подошел к распластанной на земле вампирше. Та отчаянно скребла по земле обугленными лапами. Серебряный меч мешал регенерации и не давал ей обратиться. Эскель вытащил из-за голенища кинжал и парой точных движений отрубил ей обе кисти. Вампирша инстинктивно оскалилась, но взгляд у нее уже был отупевший от боли. Кончиком кинжала Эскель надрезал себе запястье, его кровь медленно закапала прямо перед мордой бруксы. Вампирша зашипела. — Я дам тебе немного. Совсем чуть-чуть. Тебе ведь хочется? Вампирша раззявила пасть, выпростав длинный язык. Эскель дождался, пока внутрь флакона не попадет достаточно крови, тщательно взболтал, а затем плеснул в открытую пасть все содержимое. Вампирша зарычала, отвернулась, но яд с кровью все же проглотила. Между ладоней Эскеля появилась тонкая сеть, состоящая из серебристых звеньев. Он накинул сеть на вампиршу, поверх туго обвязал веревкой и водрузил в тот же воз, в котором когда-то везли его самого. Маргарет ворожила над своей рукой, кидая на ведьмака настороженные взгляды. — Яд точно на нее подействует? Эскель хмыкнул. — На нее — нет. Подействует на ее кровь. Тебе ведь нужна испорченная кровь, а не дохлый вампир? Маргарет кивнула, на миг прикрыв веки. Ее губы шевельнулись почти беззвучно. — Да помогут нам боги.* * *
Когда стали видны крыши поместья, Маргарет тронула Эскеля за локоть. Он натянул вожжи, останавливая повозку. — Я должна предупредить тебя, ведьмак, — произнесла она, прикусывая губу. — Будь готов ко всему. Я не думаю, что Хозяин отпустит тебя. Но помни, я на твоей стороне, даже если тебе покажется, что это не так. Эскель смерил ее долгим задумчивым взглядом. На то, что господин Рин его просто отпустит, Эскель не рассчитывал — время наивных надежд давно ушло. Но предупреждение Маргарет неожиданно тронуло его. — Что-то еще? Вместо ответа Маргарет подалась вперед и поцеловала его. Крепко и очень чувственно. — Постарайся не умереть, — прижимаясь грудью к его плечу, прошептала она. Эскель отвернулся, цокнул языком, понукая лошадей. Поцелуй чародейки вызвал в нем целую гамму чувств, как ни странно, с самой Маргарет почти не связанных. Он отчаянно захотел снова увидеть Фрейю. Глухая тоска стиснула сердце, в то же время, как тело вполне ожидаемо отреагировало на близость женщины. Вот только нужна ему была совсем не та женщина, что сидела рядом. «Может и неплохо будет сдохнуть тут, в краю любви и вина, — подумал он, невольно косясь на колени и бедро Маргарет, четко очерченные юбкой. — А уж как символично. Символичнее некуда». Лошадиные копыта с неумолимостью топора палача цокали по мощенной булыжником дорожке, и даже брукса в ящике обреченно затихла.* * *
Тьма, живущая в доме, жадно клубилась вокруг Эскеля. Он чувствовал ее алчущее, нетерпеливое присутствие. Тьма хотела его, но не осмеливалась пересечь трепещущую границу света от факела. Прикованный к стене так крепко, что едва мог пошевелиться, он будто раздвоился: ведьмак в нем знал, что должен дать отпор тьме в любой момент — в этом был весь смысл его существования, но уставший старик, которым он тоже был, почти сдался этой тьме. Где-то неподалеку творилась грандиозная волшба, от которой полыхали искорки на кончиках пальцев и мелко дрожал спрятанный за пазухой медальон. «Верь мне», — прошептала Маргарет одними губами, заковывая его снова в двимеритовые кандалы после ледяного приказа Хозяина. И он поверил. Несмотря на кинжал, спрятанный в голенище, покорно дал себя обездвижить и отвести в подвал. Внизу, в окружении тьмы, он всматривался внутрь себя, пытаясь защититься от голодного мрака, перебирал воспоминания, как коллекционер перебирает сокровища: тонкие пальцы нежно гладят его шрамы; в прозрачно-серых глазах вспыхивают искорки смеха; прохладный шелк волос касается щеки… Больно думать о том, что потеряно, и в то же время невозможно не думать. Фрейя жила в его душе ощущением чего-то яркого, воздушного, недосягаемо, незаслуженно прекрасного. Скрипнул засов на двери и в пятне света появилась Маргарет. Эскель вынырнул из воспоминаний и посмотрел на нее. В ее расширенных зрачках пульсировал ужас, какого не было даже во время встречи с бруксой. Ужас человека, недавно заглянувшего за грань жизни и смерти. Маргарет привстала на цыпочки и прошептала ему на ухо. — Он хочет забрать твое тело. Приказал тебя околдовать. Помни, ты должен делать все, что я скажу, чтобы он ничего не заподозрил. Как будто ты не человек, а безвольная игрушка, глиняный болван, голем, слуга. Все, что я скажу, ведьмак. Это важно. Очень важно. Пообещай. — Обещаю. Маргарет выдохнула, отступила на пару шагов, взмахнула ладонью. Кандалы со звоном упали на каменный пол. — Хорошо. Иди за мной. Она повела Эскеля узким извилистым коридором в недра подвала, в ярко освещенный зал с высокими круглыми стенами. В центре горели ядовито-зеленым две пентаграммы в центре которых были установлены прямоугольные алтари в человеческий рост длиной. Там, где пентаграммы касались друг друга вершинами стоял господин Рин. Он держал в руках простую, ничем не примечательную глиняную чашу, а у его ног слабо скулила брукса. Повинуясь кивку, Маргарет подвела Эскеля к одному из алтарей и приказала лечь. Тупо глядя прямо перед собой, ведьмак взгромоздился на каменную плиту и затих. Спиной он ощущал тепло, идущее от поверхности, и слабую пульсацию. — Все готово, Хозяин. Маргарет стала сбоку от Эскеля, окончательно перекрыв тому обзор. Эскель про себя чертыхнулся — теперь даже боковым зрением он не видел ничего, кроме края корсажа и полусферы ее груди. С места, где находился господин Рин, раздался полный муки крик, сопровождающийся хрустом и звуком рвущейся плоти. Затем послышался звук льющейся жидкости, что-то влажно шлепнулось на пол. Господин Рин гортанно произнес: — Mors stupebit et natura, cum resurget creatura! Низкий вибрирующий звук, нарастая, пробирал до костей. Стало еще холоднее. — Mors stupebit et natura, cum resurget creatura! По позвоночнику Эскеля пробежали мурашки, точнее, какая-то ледяная их разновидность. — Mors stupebit et natura, cum resurget creatura! — в третий раз торжествующе произнес господин Рин. Яркий мертвенный свет заставил тени плясать на потолке, причудливо изгибаясь, пока они не исчезли совсем. Ведьмачий медальон перестал дрожать, конвульсивно дернувшись напоследок. Застыли в воздухе облачка пара, только что бывшие дыханием Эскеля. Само время умерло. И в этом безвременье, когда не осталось больше ничего, Маргарет плавно наклонилась к Эскелю, коснулась ледяными пальцами его шеи, с сухим хрустом ломая волшебный ошейник. — Ты обещал сделать все, что я скажу. — Ее голос стал шелестом вьюги, а в глазах плескалась потусторонняя голубизна. — Верни то, что принадлежит мне. Эскель не стал медлить, раздумывая над тем, кто, а точнее, что завладело телом Маргарет, и почему это произошло, он просто скатился с постамента, одновременно выхватывая из-за голенища сапога кинжал. Будто сквозь толщу воды, преодолевая сопротивление застывшего времени, он рванулся к замершему с чашей у губ Хозяину. Маховик времени вновь начал неторопливо раскручиваться, и чаша медленно поплыла по воздуху вниз, падая. Эскель из всех своих нечеловеческих сил продирался через пока еще плотный воздух, пытаясь обогнать биение собственного сердца. Он успел вонзить клинок в грудь господина Рина за миг до того, как чаша коснулась плит пола. Тот удивленно уставился на крестовину кинжала. А затем, скривившись, вытянул его и отбросил в сторону. — Идиот, — зашипел господин Рин, легко приподняв Эскеля за шею. — Ты снова перепутал небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда. Нельзя убить то, что уже мертво! — Он кивнул Маргарет. — Начинай ритуал! Сейчас же! Это сильное ловкое тело слишком хорошо для столь скудоумного существа как ведьмак. Мне придется позаимствовать его. — Но алтари еще не готовы, Хозяин… — Не нужно никаких алтарей, начинай сейчас же! Маргарет затянула какой-то речитатив, а Хозяин перевел взгляд на Эскеля. — Чему ты ухмыляешься, ведьмак? — Ты… смердишь… как… выгребная яма, — с трудом выталкивая воздух, прохрипел Эскель, пытаясь разжать стальную хватку его пальцев на горле. — Жалкие потуги. — Господин Рин оскалился. — Почему ты остановилась? Продолжай!!! Из-за плеча господина Рина Эскель видел огромные глаза Маргарет. Зеленые, как весенняя трава. Чувствуя, как начинает вытекать в никуда его жизнь, вытесняемая чем-то холодным и темным, он пытался ободрить ее взглядом: «Ну же, соберись. Не дай мне сдохнуть напрасно. Добей эту тварь!» Чародейка, кивнув, продолжила свой речитатив. Липкая тьма прорвалась внутрь него, а Эскель, устав бороться, уронил голову на грудь. Мерзкое чудище пыталось разорвать, сожрать душу Эскеля. И не могло. Господин Рин пошатнулся, отступил на шаг, теряя контроль над творимой волшбой. Между ним и Эскелем клубилось облако чего-то грязно-серого. Призрачная субстанция тщетно попыталась втянуться обратно в тело господина Рина, но лишь растеклась туманом по его груди. — Нет! — зал сотряс крик отчаяния, безграничного ужаса и бессильной злобы. — НЕТ!!! И тогда Маргарет ударила в спину Хозяину заклинанием Белого огня.* * *
— Очнись, прошу. Очнись. Прошу, очнись. Прошу… Эскель с трудом разлепил веки. Чародейка стояла над ним на коленях стояла, по ее щекам текли слезы. Потолок ходил ходуном, пол не отставал от него. Вокруг сыпались куски камни, щебенка и какой-то мусор, почему-то не задевая ведьмака. Прищурившись, он заметил радужное дрожание магического щита. — Что? — едва шевеля языком, спросил Эскель. — Вставай, пожалуйста. Сейчас все рухнет. Эскель перевернулся, встал на четвереньки, потом приподнялся, подталкиваемый Маргарет, потряс головой в тщетной попытке прогнать кровавый туман. Чуть поодаль, наполовину вплавленное в алтарь, виднелось тело господина Рина. Почерневший скелет, с осыпавшейся словно яичная скорлупа кожей. — Он?.. — Не знаю. Он вспыхнул изнутри. Загорелся красным и… Его сожгло. Изнутри. Все получилось… не так, как мы хотели, но получилось. Ритуал был нарушен, магия не нашла выхода и… сожгла его. О боги… — Успокойся. — Да. Да. Надо уходить, ведьмак, сейчас же. — Подожди. Эскель наконец нашарил взглядом кинжал. Кряхтя, подобрал его, подволакивая ноги и прикрывая макушку предплечьем, подошел к останкам господина Рина. Почерневший череп равнодушно уставился на него пустыми глазницами. — А знаешь, ведь я все-таки понял, кто ты. Вспомнил наконец пьяную болтовню Геральта. Я, понимаешь ли, не молод, и память уже не та. Но я вспомнил. — Коротко замахнувшись, Эскель перерубил шейные позвонки. Череп с глухим стуком упал к его ногам, и Эскель с наслаждением наступил на него каблуком, кроша в пыль. — И вот что я тебе скажу: хоть тебя постоянно и тянет мочиться против ветра, но сегодня это определенно был последний раз. Эскель убрал кинжал обратно за голенище. — Вот теперь точно все.* * *
— Ты должен остаться со мной! — сердито заявила Маргарет. Эскель посторонился, впуская ее в комнату. Едва дойдя до середины, чародейка круто развернулась, плащ чуть распахнулся, открывая взгляду белоснежный шелк сорочки и неясные очертания под ним. Эскель устало вздохнул. — Мне казалось, мы все обсудили за ужином. И ты была вполне согласна с тем, что наши дороги дальше расходятся. — Нет! Мы нужны друг другу. Она дернула завязки плаща, и тот упал темным водопадом к ее ногам. Без плаща очертания тела под полупрозрачной тканью стали значительно определеннее. Эскель еще не успел толком дать волю воображению, как Маргарет стянула сорочку через голову. Он невольно задержал дыхание, залюбовавшись ею: длинные ноги, красивой формы грудь, бледная кожа, едва позолоченная отсветом огня из камина. — Мы нужны друг другу, — повторила она, приблизившись, и жадно потянулась к нему. — Ты нужен мне. Эскель втянул носом ее запах: цветочный аромат с примесью чего-то сладкого, кажется, зерриканских специй. Маргарет поцеловала его требовательно, даже грубо, словно боялась не успеть. Эскель прикрыл глаза, провел ладонями вдоль ее позвоночника, прислушиваясь к собственным ощущениям. Что-то не давало ему покоя. Эскель тянул время, пытаясь понять, что же не так. Его тело с готовностью отзывалось на ласки, но что-то во вкусе ее губ, в пряном аромате ее волос, настораживало и отвлекало. Маргарет толкнула его на постель, оседлав его бедра, нависла сверху. — Постой, — хрипло сказал Эскель, перехватывая ее руки, жадно раздевающие его. — Ну уж нет! Маргарет вывернулась из хватки и наклонилась, впиваясь в его губы. На миг прямо перед глазами Эскеля мелькнула идеально гладкая, бледная рука. Как недостающий кусочек мозаики, что придает смысл всей картине. Эскель без замаха впечатал кулак в челюсть Маргарет. Что-то хрустнуло, чародейку повело в сторону. Не теряя времени даром, Эскель ударил Аардом. Изящное девичье тело отбросило боком почти на сажень, прямиком в столик с умывальными принадлежностями. Эскель спрыгнул с кровати, на ходу подхватывая один из заботливо прислоненных к изголовью мечей, и оказался в половине шага от чародейки. Подбородок Маргарет был залит кровью, каждый вздох сопровождался влажным хлюпаньем, она слабо шевелила руками, пытаясь встать. Эскель приставил кончик меча к ее горлу. — Я же предупреждал, что в следующий раз убью тебя. Лицо Маргарет исказилось, будто по нему провели огромной невидимой кистью, искажая черты, смывая наносное, ненастоящее. — Ну так убей, что же ты, — сплевывая слюну вперемешку с кровью, с трудом произнес Иоганнес. — Нет! — раздался за спиной Эскеля крик настоящей Маргарет. — Умоляю, ведьмак, не трогай его! Умоляю. Не трогай его! Эскель нехотя опустил меч. Сдернул с постели покрывало, швырнул Иоганнесу. — Прикройся. И убирайся к чертям отсюда. Маргарет бросилась к брату, помогла ему подняться. Эскель отвернулся. Слушая возню за спиной, он достал из-за пазухи флягу. Больше всего на свете ему хотелось залезть в лохань с горячей водой и как следует вымыться. Или хорошенько напиться.* * *
Он не стал запирать дверь, предвидя, что посещения на сегодняшний день еще не кончились. И был прав. Спустя полчаса, в дверь тихонько постучали. — Открыто, — проворчал он, прикладываясь к кружке. Махакамский спирт обжег горло почти как «Черная кровь». Маргарет переступила порог, на миг зрачки ее расширились, оглядывая мрачного Эскеля, небрежно развалившегося за столом, закинув ноги на соседний стул. — Я пришла просить у тебя прощения за брата. Я наложила сонные чары, он будет спать до утра, а потом мы уедем и больше не причиним тебе беспокойства. Эскель хмыкнул. — В прошлый раз, когда ты просила прощения, ты говорила, что это больше не повторится. — Очевидно, я ошиблась. — Она вздохнула. — Я могу присесть? Эскель убрал ноги, освобождая ей место на соседнем стуле. — Удивительно, но я чувствую себя иррациональным образом польщенной, учитывая, в каком виде я вас застала. Эскель снова хмыкнул, придвигая ей полупустой кувшин. — Почему ты всегда пьешь такую дрянь? — Маргарет принюхалась, но все же сделала глоток. — Как ты понял, что это Ганс? Я имею в виду, что его превращения — это ведь не иллюзии, а что-то сродни полиморфизму допплеров. Он становится тем, в кого превращается, даже перенимает образ мыслей. Отличить подделку практически невозможно. — Он не успел увидеть твою руку после Тесхам Мутна. Она задумалась, неосознанно барабаня пальцами по горлышку кувшина, потом кивнула, принимая объяснение. — Удивительная наблюдательность. — Для ведьмака способность замечать то, что не видят обычные люди — это вопрос выживания. Надеюсь, я хоть как-то улучшил твое мнение относительно ведьмачьего цеха? Помнится, оно было невысоким. — После того, что ты сделал там, — она неопределенно махнула рукой, — мое мнение взлетело до небес. — Мне помогли, — мрачно сказал Эскель, едва заметно вздрогнув. Ему почудилось, будто волос коснулась ледяная рука. Чародейка улыбнулась, приняв его слова на свой счет, но тут же поморщилась: — Ганс никогда прежде не позволял себе становиться мной. — Я бы не был так уверен на твоем месте. — Как глупо все получилось, — неожиданно с горечью сказала Маргарет. — Глупо. Потому что я бы не решилась прийти к тебе и предложить себя вот так… откровенно. Эскель отвел глаза. Он не любил такие неловкие разговоры. — И хорошо, что не решилась, — ничуть не покривив душой ответил он. — Это не привело бы ни к чему хорошему ни для тебя, ни для меня. — Я так и думала, но… Неважно. Она встала, и он невольно залюбовался ее утонченной красотой, грациозными движениями. — И все-таки не могу не спросить. Почему? — Не надо, Маргарет. Есть то, что нельзя объяснить словами, как например, — он задумался, — нельзя описать форму груши. Маргарет посмотрела на него с каким-то странным выражением, потом молча пошла к двери. Уже взявшись за ручку, она обернулась. — Если так, то почему ты здесь, а не с… своей грушей? Шрам на щеке искажал мимику, и Эскель понадеялся, что его ухмылка вышла не слишком кривой.***
Долина Саддат. 1274 год. — Эй, ведьмак! Он обернулся. Корчмарь, приземистый мужик в замызганном фартуке, кривясь, вытирал серо-коричневой тряпкой кружки из-под пива. Тряпка издавала отвратительный скрип и не менее отвратительно воняла. — Что? ― хмуро спросил Эскель, морщась от громкости окружающих звуков. После принятых эликсиров его мутило, во рту было горько, и разговаривать ни с кем не хотелось. — Про тебя тут мазель спрашивала. Ведьмак, говорит, мне нужен. Девка-то, прибыла вчера с отрядом солдат и какой-то большой шишкой из имперских. Красивая, молодая — сразу видно, что черти у ней в одном месте завелись, — ухмыльнулся корчмарь. — И в том месте без ведьмака ей никак не обойтись. — Ну так пусть приходит дня через два. — А ты, стал быть, снова в лес? Эскель неопределенно передернул плечами. — Возможно. Корчмарь вмиг посерьезнел. — Посеки эту погань, — сказал он тихо. — От души посеки за мою Райлену. Эскель коротко кивнул ему и вышел. Контракт на архиспоры Эскель увидел сразу по приезду, на доске объявлений тут же, рядом с корчмой. В отличие от большинства других похожих контрактов, этот был написан без витиеватостей и загадок, сухо и по существу: объект, место, сумма. Такие контракты Эскель любил, к тому же деньги предлагались неплохие. Корчмарь хмуро поглядел на Эскеля, но подтвердил все написанное в объявлении и предложил ведьмаку в дополнение к награде жилье на время исполнения контракта — тесную комнатушку почти на чердаке, с одним лишь соломенным тюфяком. После недель ночевок под открытым небом, Эскель мог считать, что ему повезло — солома в тюфяке была свежей, а комнатушка относительно теплой и сухой. Разглядывая вечером того же дня в указанном корчмарем месте плотный частокол из мелких архиспор, окруживший одну архиспору чудовищных размеров и яркости, он вынужден был признать, что серьезно продешевил. За такой заказ корчмарь должен был бы поселить его лучшей комнате, дать бочонок вина и пару крепких девиц вдобавок. Спустя пару дней полянка, где обосновалась архиспора, напоминала небольшое поле военных действий: засохшие искореженные части стеблей, растоптанные цветы. Эскель почти безуспешно пытался прорубить дорогу к самой большой архиспоре — с трудом отвоеванная просека зарастала практически мгновенно. Мелкие побеги погибали только для того, чтобы на их месте тут же появились другие, при этом их более удачливые собратья непрерывно поливали ведьмака градом ядовитых колючек. Эскель возвращался в корчму еще трижды, злой как черт, покрытый кровоточащими царапинами и зеленовато-бурыми пятнами от яда. «Иволга» спасала его от отравления, но не спасала от ран. Так что еще неделю Эскель провалялся в своей комнате, восстанавливаясь и разрабатывая планы, один убийственней другого. Еще несколько дней он потратил на изготовление бомб и гербицидов. Его захватил настоящий охотничий азарт. И вот теперь, когда все было готово, он спешился у самой кромки леса, спрятал под приметным кустарником сундучок с эликсирами. Привязывать Василька не стал — только накинул поводья на ветку, чтобы тот мог сам вернуться к людям, ежели будет такая нужда, и, осторожно ступая, вошел в чащу. За почти две недели поляна полностью заросла совершенно безобидными на вид растениями, но стоило Эскелю приблизиться, как из земли вылезли огромные толстые жгуты стеблей с жадно трепещущими яркими цветками. Каким-то образом они чуяли притаившегося за деревом на краю поляны Эскеля — лепестки подрагивали, безошибочно вытягиваясь в сторону ведьмака. Не целясь, он бросил «Картечь» в самую гущу архиспор. Бахнуло, потянуло удушливым чадом горящих листьев. Времени у Эскеля было в обрез — сквозь останки собратьев уже проклевывались новые побеги, набирая в росте и толщине с устрашающей скоростью. Эскель рванул вперед, в самый центр, на ходу откупоривая и расшвыривая колбы с мерцающей синей жидкостью. Над поляной растекся резкий химический запах. Свежие зеленые побеги, не успев набрать в росте, скукожились и почернели. Земля задрожала, вспучилась фонтаном жирной коричневой почвы и посреди поляны вырос гигантский стебель толщиной с человека. Эскель зверски оскалился, вытягивая из ножен меч.* * *
Вокруг была темнота. Плотная, непроницаемая бархатистая темнота, какой никогда не бывает ночью, и вообще не бывает для ведьмака, если только он не ослеп. Эскель дернулся, поднес руки к лицу, ощупывая бинты. — Тише, — раздался рядом знакомый голос. — Это всего лишь повязка. Один из ударов пришелся очень близко к глазу. Пришлось потрудиться. Послышался звук льющейся жидкости. Его пальцев коснулся прохладный край кружки. — Пей. — Ты… — еле ворочая языком, пробормотал он. — Знаешь, Эскель, — произнесла чародейка с чувством, — Ковир находится совершенно в другой стороне. — Знаю… — Жаль. Потому как у меня еще оставалась надежда, что ты мог просто заблудиться. — Фрейя… — Молчи! — прошипела она. — Просто молчи. Хотя бы пока я не уберу скальпель. Эскель вытянул руку, ориентируясь на звук, безошибочно ухватил Фрейю за запястье. Она попыталась выдернуть руку, но он держал крепко, не давая вывернуться. — Что ты делаешь? — Это и правда ты. — Конечно я! — Фрейя фыркнула, снова сделала попытку вырваться. Он отпустил. — Кто бы еще полез за тобой в эту гребаную чащу, да еще с отрядом нильфгаардских солдат. И прекрати так ухмыляться. Швы разойдутся. Она встала, зашуршала чем-то, зазвенела склянками. — Фрейя… — Заткнись! — со злостью выдохнула она. — Я устала. Поговорим вечером, когда я буду менять повязку. Заскрипели половицы, хлопнула дверь. Он снова остался один.* * *
Она действительно вернулась вечером, как и обещала. Весь день он пытался определить, где оказался. Понял, что в какой-то хижине, судя по всему неподалеку от леса. Он не улавливал обычных звуков деревенской жизни: ни мычания коров, ни квохтания кур, ни блеяния овец, ни галдежа человеческой речи. Вокруг не было ни души. Поэтому, едва заслышав вечером конское ржание и легкие быстрые шаги, Эскель сел на стул, пригладил ладонями волосы и сам себе усмехнулся, представив, как жалко и глупо это должно выглядеть со стороны. Он не имел ни малейшего понятия, что ей скажет. Фрейя переступила порог, остановилась. — Вижу, ты вполне освоился с повязкой, — сказала она с непонятной интонацией. Эскель пожал плечами. — Я ведьмак. Фрейя подошла ближе. Эскель почувствовал легкое дуновение воздуха и запах ромашки. Ему казалось, что он ощущает ее присутствие каждым нервом. Это было невыносимо сильное чувство и в то же время такое знакомое. Он с каким-то болезненным удовольствием ждал, когда она начнет снимать повязку, чтобы осмотреть рану возле глаза. Потому что желал ее прикосновения, желал наконец увидеть ее лицо. Даже если на нем будет гримаса отвращения. Пусть. Он не ждал, что она поймет. Он и сам не вполне себя понимал. То, что казалось когда-то лучшим решением, перестало казаться таковым, стоило лишь снова ощутить ее рядом. — Ты напрасно оделся. Мне нужно осмотреть порезы на спине. Эскель встал, стянул рубаху и снова сел. Он вспомнил, как целую вечность назад, сидел перед ней во дворе дома корчмаря, точно так же наслаждаясь теплом ее рук и исцеляющей магии. — Как ты нашла меня? Волна тепла исчезла. Фрейя тихо стояла позади. — Еще хоть слово, — произнесла она наконец, — и я сделаю так, чтобы тебе было очень-очень больно. Он сдержал улыбку и благоразумно промолчал. Шло время, Эскель понемногу впадал в дремоту, изредка прерываемую короткими командами Фрейи: поднять руку, опустить, повернуться. Такое отстраненное почти медитативное состояние позволяло ему не столь сильно желать перехватить ее жаркие ладони, прижаться губами. — Сейчас я осмотрю твой глаз. Постарайся не жмуриться, когда я сниму бинты. Да, и открывать глаза я тебе крайне не рекомендую. Ведьмак кивнул. Хотя гораздо больше силы воли ему потребовалось не для того, чтобы держать глаза закрытыми, когда тьма за веками сменилась сияющим белым светом, а для того, чтобы не вздрагивать от каждого прикосновения Фрейи. Он и сам не понимал все эти месяцы трусливого бегства, как сильно она нужна была ему, как сильно каждая клеточка его тела тянулась к ней. Как же сильно он скучал. — Хватит! — прошипела Фрейя. Эскель криво улыбнулся, пряча мысли. — Прости. Она туго затянула бинты и отошла. Эскель слышал звон стекла и металлических инструментов, шорох бинтов, звук льющейся воды, следом запахло грозой и морскими водорослями, потом все затихло. — Я зайду завтра, — отрывисто сказала чародейка. — Постой, ты обещала, что мы поговорим… Фрейя не ответила. Он слышал ее шаги, лязг дверного замка. — Постой, — еще раз прошептал Эскель пустоте.* * *
Каждый ее приход был больше похож на маленькую войну. Эскель давал себе слово не думать, не чувствовать. Он готовился к перевязкам, как полководец готовится к сражению… и неизменно проигрывал. Он пытался говорить с ней о чем-то нейтральном, спрашивал о погоде. Фрейя отвечала всегда односложно или молчала, избегала любых прикосновений, кроме необходимых. Эскель чувствовал выросшую между ними невидимую стену, и это было мучительно. На третий день она наконец сняла чертову повязку. Когда перед глазами перестали плавать разноцветные круги, Эскель поднялся с табурета, но Фрейя предостерегающе выставила руки вперед. — Не смей. Не подходи. Эскель послушно сел. — Что тебе надо, ведьмак? — Просто поговорить. По-настоящему. Не так как все эти дни. — О чем нам теперь говорить? Ты бросил меня в Ковире, Эскель. Одну. — Все совсем не так, как ты думаешь… Фрейя зло и ненатурально рассмеялась. — Ну конечно же. Все не так, как я думаю. Она сдернула косынку, отчего волосы рассыпались по плечам темным шелковым водопадом, подхватила сумку с инструментами и стремительно вылетела за дверь. Эскель вздохнул. Заныло в груди. То ли давали о себе знать сломанные ребра, то ли корчилась в муках совесть. Он еще раз вздохнул, игнорируя ноющую боль, и вышел следом.* * *
Фрейя стояла у околицы и, задрав голову, смотрела в небо. Ветер играл с ее распущенными волосами. Эскель подумал, что мог бы вечно любоваться ею вот такой вот: простоволосой и ослепительно красивой. Он остановился рядом. — Я люблю тебя, — сказал Эскель тихо и отчаянно. Будто эти три слова могли передать все то, что он чувствовал, о чем думал все прошедшие месяцы. Или что-то изменить. Фрейя вздрогнула. — Любишь значит. — Да. — Отвратительное лицемерие. Но хуже всего, что я ведь тоже думала, что любишь. Любила в ответ. Я ждала тебя в Лан Эксетере почти полгода. Полгода! Пыталась узнать, где ты, видела кошмары о твоей мучительной гибели. Искала сама, боялась, что не успела, продолжала искать… потом перестала… потом… А впрочем, это уже неважно. Считай, что наша встреча — удачное для тебя стечение обстоятельств. Тем более, что так и есть. В ней нет ничего из того, что ты себе напридумывал. Просто случайность. Все существо Эскеля затопило что-то острое, пряное с привкусом горечи, как полынная настойка. Сожаление? Раскаяние? Злость на себя? На нее? — Не просто, — севшим голосом произнес он, отчаянно и неумело пытаясь выразить свои чувства. Но Фрейя перебила его. — Да, я спрашивала о тебе. Ну и что? Ведьмаков не так много осталось, мне было любопытно. Я не была уверена, что это ты. Что касается остального… может я пожалела тебя, как жалеют убогих калек? Может решила проявить благородство? Оглянись! Ты видишь еще кого-то, кто жаждал бы тебя спасти? Она отвернулась и пошла к привязанной у хижины лошадке. Эскель рванулся вперед так, что это движение жуткой болью отозвалось в едва заживших ранах на спине и в груди, схватил Фрейю за локоть, останавливая, повернул к себе. — Не уходи. — Отпусти. — Фрейя оскалилась, в ее ладони появился сгусток пламени. — Не отпущу… — Да ну? И как же ты меня остановишь? Эскель крепко стиснул оба запястья чародейки, потянул вниз. — Не знаю. Но я не могу отпустить тебя сейчас. Колдовской огонь погас, Фрейя смотрела куда-то в сторону. — Я только хотел защитить тебя. Только и всего. — Защитить? От чего? От разочарования? От боли? От предательства? Так у тебя ничего не вышло. И я не просила меня защищать. Я просила быть со мной рядом, просила доверять. Не ври себе, ведьмак, не меня ты хотел защитить. Ты хотел защитить самого себя. От безмозглой, своенравной, капризной чародейки. Это такое… такая глупость, непростительная в твоем возрасте, Эскель. Ты хотел, чтобы между нами было как можно больше расстояния. Так дай мне уйти. И я забуду, что когда-либо знала тебя. Эскель зарычал. Забудет, что когда-либо знала его? От слов Фрейи стало почти физически больно. Он даже не помышлял об этом. Принося свою, как ему мнилось, великую жертву любви, он ни на миг не допускал мысли, что жертву приносить попросту нечему. Ему казалось, что отречение от Фрейи во имя ее же самой — это бесспорный залог ее любви. Вечной любви. Не могло быть иначе. То, что было таким очевидным ему, вдруг от слов Фрейи перевернулось с ног на голову. — Не надо, — сказал он хрипло и страшно. — Не надо так. Я хочу… Я хотел спасти тебя от глупой, бессмысленной смерти… Причем тут доверие? Причем тут гребаное доверие или чьи-то капризы? Ты не понимаешь? Посмотри на себя! — Он сильно дернул ее за руки, так, что чародейка едва не упала. — Ты человек! Со всеми магическими штуками, всеми знаниями, мечтами, разговорами. Ты всего лишь человек. Я прямо сейчас могу сломать тебя, разбить вдребезги. Ты как бабочка, которой так легко оторвать крылья. Тебя же убьют! Накер, гуль, утопец, пьяный солдат… Просто походя… просто потому что ты будешь стоять на пути… ко мне… Дьявол! Ты хоть когда-нибудь задумывалась об этом? Хоть на секунду? Я привык к этому, я умею… Но ты… Ты… Однажды я просто не успею! Ты понимаешь? Ты умрешь! Навсегда! Как мне жить дальше? Как?! Как, я спрашиваю?! Как мне с этим жить?! Он осекся, увидев в ее затопивших всю радужку зрачках свое отражение — огромное взбесившееся чудовище — замер, молча отпустил ее и, ссутулившись, побрел к хижине. Не оглядываясь. Притворил за собой дверь, лег на кровать, закрыл глаза, провел ладонями по лицу. Ладони пахли ромашкой, однако Эскелю все равно чудился сквозь этот запах удушливый смрад погребального костра в Каэр Морхене. Снаружи недовольно заржала лошадь. «Пусть уходит, — подумал Эскель. — Мы слишком запутались. Пусть уходит и забудет». Дверные петли тихо скрипнули и повеяло свежим воздухом. Фрейя остановилась в проеме, не внутри и не снаружи — посередине. — Это неправда, — тихо произнесла она, — что я забуду. Не смогу. — Зря. Поколебавшись, она все же шагнула внутрь. Подошла к Эскелю, опустилась рядом, нежно погладила по щеке. Он чуть повернул голову, коснувшись губами ее ладони. «Ты — мой свет, мой единственный ориентир во тьме одиночества и безумия. И этот свет не должен угаснуть в какой-нибудь вонючей дыре только из-за того, что один мутант, одержимый твоей молодостью, красотой, одержимый всей тобой, не может найти в себе силы тебя навсегда отпустить», — хотел сказать он, но промолчал. — Я не гравюра в твоем бестиарии, Эскель, я живая. Такая, как есть. И если я посчитаю нужным, я стану на пути гуля, утопца, пьяного солдата, да хоть кого. Моя жизнь — это лишь моя воля, мое решение, моя вина, последствие моих поступков. Мои победы — это мои победы, мои поражения — это мои поражения. Ты не в силах этого изменить, даже если убежишь на край света. Фрейя склонилась над ним, и он ухватился за нее, как утопающий хватается за соломинку, подмял под себя, жадно целуя. Фрейя подалась ему навстречу, что-то прошептала, но он не слушал. Глухое звериное отчаяние окончательно прорвалось наружу поглотило его без остатка. Он хотел запомнить каждый дюйм ее тела, ее вкус, ее запах, навсегда запечатлеть ее образ. Он хотел напоследок урвать хоть что-то, о чем будет вспоминать в конечный миг своей никчемной жизни.* * *
Из блаженного сна Эскеля выдернули ржание лошадей, лязг стали и звуки нильфгаардской речи. Он протянул руку к изголовью, прохладная тяжесть меча успокаивающе оттянула ладонь. Игнорируя пульсирующую боль в спине и бедре, сел на постели, не выпуская меч, нашарил на полу штаны. Огляделся в поисках рубашки — она нашлась на странной кособокой конструкции, задуманной когда-то как сундук. — Фрейя, — позвал тихонько. Но она уже проснулась и теперь настороженно следила за ним, не понимая причины таких торопливых сборов. Эскель подал ей платье, с трудом подавив желание провести пальцами по ее растрепанным волосам, фарфорово-гладкой коже. — Одевайся. У нас гости. — Кто? — Не знаю. Нильфы, судя по всему. — Фрейя чертыхнулась, скривившись, и бестолково заметалась, подбирая свои вещи. Он резко обернулся и шагнул к двери, закрывая собой чародейку, за миг до того, как дверь с грохотом отворилась. Эскель сузил зрачки, разглядывая вошедшего нильфгаардца. Тот был невысок и худощав, но от всей его фигуры исходило ощущение силы. Эскель за свою долгую жизнь хорошо научился видеть такие вещи: в позе, в мимике, в развороте плеч. Этот человек привык приказывать, и привык к тому, что его приказы выполняются. Незнакомец скользнул глазами по ведьмаку, обвел взглядом хижину, до тех пор, пока не остановился на спешно одевающейся Фрейе. Если у него и возникли комментарии по поводу беспорядочно смятых простыней и едва одетой чародейки, то он оставил их при себе. Однако Эскель мгновенно подобрался, ощущая неявную опасность. — Госпожа Фрейя? — спросил незнакомец с нильфгаардским акцентом, растягивая гласные. — Эмма… — он запнулся, старательно подбирая слова, — Эмме требуется ваше присутствие. Фрейя вышла из-за спины Эскеля, положила руку на его предплечье и чуть сжала, призывая опустить меч. Ведьмак нехотя повиновался. — О боги, Адерин, она?.. — в голосе Фрейи слышалось нервное беспокойство, но человек, которого она назвала Адерином, лишь отрицательно покачал головой на невысказанный вопрос. Фрейя облегченно выдохнула: — Дайте мне несколько минут. Нильфгаардец по-военному четко направился к выходу, на мгновение задержавшись в дверном проеме. — Вы не вернулись вечером. Мы беспокоились, — сказал он ровно. Фрейя виновато вздохнула. — Это было непростительно легкомысленно с моей стороны. Нильфгаардец кивнул, принимая извинения, негромко щелкнула дверь, закрываясь. Так же щелкнуло в голове у Эскеля, когда все осколки чужих разговоров, когда-то мельком услышанных, будто части головоломки, стали на свои места. «Эмма…» — Интересные у тебя попутчики. — У меня был сложный год. — Она одарила его холодным взглядом. — А Адерин был крайне любезен, предложив свое покровительство в счет былых и будущих заслуг. — Покровительство Нильфгаарда или его личное? Эскель отошел к стене, прислонился, скрестив руки на груди и наблюдая за слегка беспорядочными сборами чародейки. И очень постарался, чтобы вопрос звучал обыденно, чтобы не просочилось ни капли того яда, который будто растекся по его венам горячей волной. Ревности? Ярости? Озарения? Но Фрейя все равно услышала яд в его словах, однако поняла его по-своему. — Ты переобщался с героическими женщинами, Эскель. Я, знаешь ли, не повелеваю временем, не возвожу на престолы королей, не решаю судьбы мира. Я всего-то и умею, что лечить геморрой, принимать роды и сращивать кости. Так что да, мне нужно было покровительство. И да, я живу в доме нильфгаардского адмирала, ем с ним за одним столом, получаю немаленькое жалование за то, что лечу нильфгаардских солдат. И ничуть об этом не жалею, — ответила она сердито. Эскель молча потер щеку. Как быстро за то время, что она была рядом, он привык к восхищению в ее обращенном снизу-вверх взгляде. Привык чувствовать себя значимым. Привык думать о Фрейе как о чем-то, что принадлежит ему безраздельно, пусть она далеко, пусть. Даже отказываясь от нее, он все равно не помышлял о том, что кто-то еще может… — Прости. Фрейя удивленно посмотрела на него, а Эскель неуловимо быстрым движением оказался рядом с ней, взял за подбородок, заглянул в глаза и очень тихо сказал: — Прости, что потерял тебя. Что-то, чего он не мог объяснить, — лишь почувствовать каждой частичкой души, каждой клеткой тела — дрогнуло в ее лице, мелькнуло в опущенных уголках губ, блеснуло во взгляде непролитыми слезами и серо-стальной решимостью. — Мы все теряем кого-то. — Она отстранилась. — Вопрос в том, готов ли ты подняться над облаками и облететь все земли с севера на юг, чтобы найти утраченное. Эскель криво усмехнулся — он тоже знал эту легенду. — У меня нет крыльев, чтобы подняться так высоко, я всего лишь ведьмак. Фрейя грустно улыбнулась, широко развела руки в стороны, будто птица: — Я знаю. И все же я верю в любовь. Глядя, как она уходит, он ничего не сделал. Не прижал ее к стене, вплавляясь всем телом, чтобы не опустить больше никогда и никуда. Ничего. Просто стоял, слушая, как снаружи с низким вибрирующим гулом открылся и закрылся портал, как по команде адмирала, уехали нильфгаардцы. Лишь когда все затихло, Эскель не спеша вышел во двор. Солнце висело в зените, заливая весь мир теплом и светом. — В сказках мало правды, жизнь куда как непригляднее, — пробурчал он и зачем-то посмотрел вверх, в небо. — Но я попытаюсь. Где-то там, в подсвеченной золотом лазури, парили два сокола, а солнечные лучи то и дело вспыхивали огненными искрами на их перьях.