Над облаками

             Из пещеры они выбирались медленно. По мнению Эскеля, слишком медленно. Бледная как мел чародейка шла с размеренностью голема, и было понятно, что держалась она из последних сил. Оскальзывалась на неровных камнях, побелевшими пальцами стискивала посох, но все-таки держалась. Похоже, не только юным ведьмакам требовался сильный характер, чтобы пережить обучение.       С приближением выхода воздух становился все свежее. Эскель чувствовал запахи цветов и травы, слышал звуки леса, которые после гулкой подземной тишины казались музыкой. Однако еще он слышал неразборчивое бормотание накеров вперемешку с каким-то глухим скрежетом.       Светящийся овал выхода был уже совсем близко, когда из бокового тоннеля, того самого, в котором Эскель подозревал гнездо накеров, выполз главоглаз. Хотя ведьмак услышал его шуршание давно, он до последнего надеялся, что они все же успеют выбраться. Не успели. Эскель посмотрел в округлившиеся глаза Фрейи, на приоткрытый в испуге рот и что было сил толкнул ее к выходу, прежде чем она успела что-либо сказать. Патетические заламывания рук с обещаниями не бросать его одного в духе Лютиковых баллад сейчас нужны были Эскелю в последнюю очередь.       — Беги!       Фрейя закусила губу, перехватила крепче свой посох и заковыляла к выходу. Краем глаза Эскель видел, как она остановилась почти перед самым выходом и начала судорожно отрывать от своей курточки пуговицы. Он не успел удивиться — главоглаз подполз слишком близко, безраздельно завладев вниманием ведьмака. Помесь рака и паука, словно вылезшая из кошмара безумца, главоглаз был столь же туп, сколь и стремителен. Эскель стал обходить его широким полукругом, стараясь максимально отвлечь от по-прежнему стоящей в пещере чародейки.        «Беги же, дура! — подумал он. — Ну что же ты?»       Коротко рыкнув, главоглаз ринулся в атаку. Ведьмак крутанул мечом мельницу, рассеивая его внимание. Медленно вращая сидящими на стебельках глазами вслед за блеском клинка, главоглаз растерянно затоптался на месте. Знаком Аксий Эскель слегка оглушил его и бросился вбок, стараясь коротко и сильно рубануть по мягкому подбрюшью.       Тонкая лапа с шишковатыми суставами взметнулась над грязным, покрытым точками и поделенным на рачьи сегменты панцирем, не давая приблизиться на расстояние удара. Перекат, Знак Квен, следом снова Аксий, рубануть с другой стороны, пока тварь не пришла в себя, снова перекат — Эскель действовал на пределе, понимая, что без эликсиров он был чуть менее быстр и чуть менее точен. Однако именно это «чуть» сейчас решало все. На плече вспухала, наливаясь пульсирующей болью, глубокая рана, левая рука начинала неметь. «Ах ты ж, сука!» — подумал Эскель, с трудом уходя от атаки. Главоглаз истекал мерзкой зеленой слизью, карапакс треснул в нескольких местах, но слишком примитивная тварь не понимала, насколько близка к смерти, и не отступала. Зато ведьмак отлично понимал, насколько близок к смерти он сам.       Во всем этом была какая-то чудовищно злая ирония — выбраться из, казалось бы, смертельной ловушки, найти путь на волю и бездарно погибнуть в схватке с глупейшей из бестий, которая сама сдохнет от нанесенных ран парой мгновений позже. Погрузиться в пучину отчаяния, впрочем, Эскель не успел. Что-то громыхнуло за спиной, потом чуть левее, а затем прямо перед ним, и главоглаз превратился в уродливую ледяную глыбу. Лишь на секунду растерявшись, Эскель с наслаждением ударил по ней Аардом. Глыба пошла трещинами и раскололась. Он постоял над ледяным крошевом, посчитал про себя до десяти и только потом медленно обернулся.       Первое, что бросилось ему в глаза — бледное лицо Фрейи, прокушенная губа и зажатый кулак. Второе — расстегнутая куртка с обрывками ниток на месте пуговиц. Эскель подхватил чародейку под руку и потащил к выходу. Едва выбравшись, оба повалились ничком на траву, тяжело дыша. Эскеля мутило от потери крови, на смену адреналиновому всплеску приходили тупая, ноющая боль и усталость. Рядом слышались тихие всхлипы — чародейка плакала, придвинувшись к нему вплотную и дрожа всем телом. Эскель проглотил рвущиеся с языка ругательства относительно безрассудных и лезущих куда не следует дурищ, с трудом поднял руку, неловко погладил ее по голове и подумал, что уже слишком стар для такого дерьма.       — Ну вот, а я слышал, что чародейки не плачут.       — Плачут, еще как. Просто никто не должен этого видеть.       — Я не смотрю.       — Спасибо.       Она успокоилась довольно быстро, перестала дрожать, отодвинулась и чем-то зашуршала. Эскель лежал, не открывая глаз, борясь с подступающей тошнотой, рука горела будто в огне. Ведьмачий организм регенерировал, сжигая поврежденные клетки, отращивая новые нервные окончания. И это, как и все остальное в жизни ведьмака, было дьявольски больно. Он представил море. Вот он плывет на лодке по бескрайней водной глади, волны поднимают и мягко опускают суденышко. Вверх — вниз. Вдох — выдох. Это с самого детства помогало отрешиться от боли, оставить ее где-то там далеко. Из медитативной полудремы его выдернул голос чародейки.       — Ведьмак! Эскель! Очнись!       — Не кричи так, ради всего святого, — поморщился он.       — Пожалуйста, приподнимись, мне надо осмотреть и обработать рану.       — У тебя же не осталось магии, — сонно пробормотал Эскель.       — Зато остались эликсиры, мази и опыт. «Шей белое с белым, желтое с желтым, а красное с красным», — явно процитировала она кого-то.       — Надеюсь, этим твои знания не исчерпываются.       — Ты лучше поднимись, мне нужно снять рубашку.       Нехотя Эскель открыл глаза и приподнялся. Фрейя, все еще бледная, как привидение, звенела застежками своей поистине бездонной сумки, сосредоточенно раскладывала на порванной куртке какие-то загадочные пузырьки и баночки. Там же уже лежал приоткрытый кожаный футляр, в котором поблескивали медицинские инструменты, рядом стоял бутылек с прозрачной жидкостью, в которой Эскель безошибочно угадал спирт.       — Это для дезинфекции! — строго сказала чародейка, заметив его взгляд.       Эскель сглотнул и отвернулся, стягивая рубаху.       — Вот же дюввельшайс, где бы вскипятить воду? — бормотала Фрейя, выливая воду из фляги в небольшой котелок. — Ладно, капну немного Iodum, это обеззаразит ее.       Эскель посмотрел на небо. Солнца не было видно из-за плотных серых туч, но внутренний хронометр подсказывал, что, судя по всему, недавно наступило утро. Без рубашки и куртки он немного озяб. Чародейка звенела своими пузырьками, негромко разговаривая сама с собой. В кустах что-то стрекотало и жужжало, невдалеке плескалась вода — кажется, им повезло оказаться рядом с рекой, — все вокруг жило своей обычной лесной жизнью. Его снова стало клонить в сон. За спиной чародейка присвистнула.       — Знаешь, ведьмак, я не могу сказать, что вызывает во мне больший трепет: твои голые плечи или твои шрамы. Даже не могу определить виды некоторых, а ведь я на отлично сдала зачет по ранам.       Он медленно повернул голову. Фрейя держала в руках котелок с водой и стопку бинтов и без всякого стеснения на него глазела. Эскель попытался было разозлиться, но вдруг обнаружил, что просто не может. Молча наблюдал за тем, как чародейка смывает кровь с раны, поначалу вздрагивая всякий раз, как прикасается ладонью к его коже. Смотрел на ее гладкую, словно фарфоровую, щеку; на то, как бьется голубоватая жилка на шее, как выпавшая из косы прядь змеится по острой ключице и исчезает где-то в перламутровом вырезе блузки.       — Что ты сделала с главоглазом?       — Ну, понимаешь ли, — Фрейя улыбнулась, — каждый уважающий себя чародей имеет при себе пару заговоренных амулетов на всякий случай. Я решила, что пуговицы ничем не хуже. К тому же их больше и они неприметнее.       — Ты что, закидала главоглаза пуговицами?!       — Откровенно говоря, я собиралась использовать только те, которые заряжены заклятиями заморозки. Но было так страшно, что сорвала их все. По-моему, вышло неплохо.       Чародейка снова улыбнулась и очень по-женски кокетливо повела плечом, застенчиво опустив глаза.       — Весемиру точно понравится эта история, — пробормотал Эскель.