Аромат блинов.

На тёплой кухне стоит возбуждающий аппетит, вкусный аромат. Ещё не успела остыть сковородка, на которой жарили блины, поэтому запах только что приготовленной пищи резко бьёт в ноздри вампиру, когда он заходит в помещение. И к хорошо знакомому аромату блинов, которые он всегда готовил лишь для одного человека, кроме себя, примешивается сейчас ещё один. Женский, пряный, терпкий, проникающий куда-то глубоко под кожу, добирающийся до самого прогнившего насквозь сердца. И уже потом, ощутив сполна этот аромат, вдохнув его полной грудью, Деймон замечает хрупкую фигурку, которая опирается об стол. — Бонни? — вопрос срывается с губ прежде, чем взгляд выхватывает в пятне света лицо девушки, обращённое к нему. Не отворачиваясь от ведьмы, мужчина резко нажимает клавишу «отбой» на телефоне и медленно опускает руку вниз. В его глазах смесь самых разных чувств: недоверие, удивление, настороженность, облегчение и пьянящая радость. Последней больше всего, это будто алкогольный коктейль, мгновенно бьющий в голову. — Единственная и неповторимая, — произносит спустя несколько секунд, равных, кажется, вечности, Беннет. На губах Бонни расцветает улыбка — зеркальное отражение той, что мгновенно появляется на губах Сальваторе. Вампир разводит руки в стороны, и ведьма, не задумываясь, опрометью бросается к нему. Обнимает крепко, до боли, ощущая, как сильные пальцы цепко сжимают её плечи в ответ. Девушка, словно панда — лиану, обнимает мужчину не только руками, но и ногами, и, если бы у Беннет спросили, как так получилось, она бы не смогла дать связный ответ. Бонни всем телом тесно прижимается к Деймону, не давая ни себе, ни ему глотнуть воздуха. Обнимает, неожиданно боясь, что это снова окажется сном и что она вновь очнется одна в мире, откуда с таким трудом смогла вырваться. Сколько раз ей снилось собственное возвращение? Сколько раз она в полудрёме шептала те слова, которые сейчас говорит наяву? — Я вернулась, вернулась... Я вернулась. Сальваторе зарывается лицом в короткие тёмные волосы ведьмы, прижимаясь губами к её макушке. Она для него как пушинка, легче лёгкого. Мысль о том, что стоит, быть может, опустить Беннет на землю, не вспыхивает у него в голове ни на секунду. — Я ждал, — два слова звучат сильнее, чем прозвенело бы громкое «я люблю тебя». Он не знал, просто не мог знать, что она сможет вернуться. Не мог догадываться и не мог надеяться. Только верил. Дышал этой верой. Верил в возвращение ведьмы с того света так, как ни верил ни во что в этой жизни. И вот она здесь. Не разжимая объятий и до сих пор не ставя Бонни на пол, вампир медленно преодолевает расстояние, отделяющие их от дивана. Ему не хочется спрашивать сейчас, как девушке удалось вернуться. Слишком дороги эти мгновения щемящего счастья. — Деймон, — сияющие глаза Беннет смотрят на него так восторженно и наивно, а девичьи губы раз за разом шепчут его имя, и Сальваторе не выдерживает. Он наклоняет голову к ведьме и целует её, срывая слегка удивлённый вздох. Целует настойчиво, долго, но нежно. Это совсем не в его стиле. А впрочем, кто может это утверждать? Бонни — это не Гилберт. Не Пирс. Бонни не замена другой женщине и не случайное увлечение, это что-то другое, новое в жизни вампира. И Деймону хочется быть для неё просто самим собой, потому что, он уверен, она примет — она сможет понять всё. Слльваторе видит, как и без того большие глаза девушки распахиваются от удивления ещё шире, но она даже и не думает оттолкнуть вампира прочь от себя. Наоборот, Бонни всё так же доверчиво прижимается к мужчине и неожиданно для него вдруг сама перехватывает инициативу, требовательно углубляя поцелуй. Губы ведьмы сладкие и немного липкие. "Она явно уже попробовала блины", — мелькает абсурдная мысль в голове Сальваторе, и он, поторопившись спрятать усмешку, целует Бонни во второй раз. Торопливо и как будто неумело, в очередной раз за этот вечерудивляя сам себя. Вампир не помнит, что испытал, когда прикоснулся к первой в его жизни девушке, но второй поцелуй с ластящейся под руки ведьмой уж точно намертво врезается в память. В эти короткие мгновения в их жизнях есть только они и этот прогибающийся под их весом диван. Только он, только она. Только прерывистое дыхание в тишине и дурманящий аромат остывающих блинов.